Дисклеймер !

Всем героям данного произведения уже есть восемнадцать лет. Данный рассказ является выдумкой и не имеет ничего общего с реальностью. Все совпадения случайны.

В кабинете синего, морского отлива, пахло горьким ароматом моющего и чернил от принтера. На столе стоял старенький, но все еще рабочий черный ноутбук, скучающе моргая дисплеем. Рядом лежала огромная кипа бумаг, где, в свою очередь, скакали зелёные клопы, вонь которых смешивалась с горьким привкусом хлорки и превращалась в незабываемое амбре.

За окном рдело солнце, запрыгивая на самый верх. Заведение было в центре города и звук проезжающих автомобилей всячески мешал и нервировал учителей и меня.

Серое здание школы, которую не ремонтировали со временем СССР, стояла как раз рядом с автобусной остановкой, которая стала каким-то образом, камнем преткновения всех прогулов.

Само здание было маленькое, на два этажа, но сплоченность учеников была просто катастрофическая.

Я проходил тогда практику в этом учебном заведении, в N классе, преподавал литературу и русский этим высоким лбам, которые по мышлению все еще были неопытными зелёными юнцами.

Держа в руках технологическую карту урока, на несколько десятков страниц, я просматривал её в тревоге от предстоящей работы. Моего первого урока.

Руководителем практики была миловидная женщина по имени Светлана Евгеньевна, пышная, но добрая женщина лет сорока, которая очень любила шутить и пить апельсиновый сок. Именно тогда, она стала оставлять меня с классом.

Это был уже N класс. Лица парней уже имели отточенную слегка угловатую форму, превращаясь в полноценных взрослых мужчин.

Девочки уже превращались в страстных девушек с тонкой талией и широкими бёдрами, на которые, я часто поглядывал с интересом.

Юношеская непосредственность и какая-то магия молодости прельщала меня и вдохновляла.

Пока еще не проклятые похотью и голодом плоти парнишки, стреляли глазами только, чтобы поиграть в телефон, однако девочки уже были полностью созревшими и готовыми к страстным порывам любви и желаний.

Капроновые чёрные и телесного цвета колготки, струились по стройным девичьим ножкам и, очевидно, продолжались в более интересных местах, которые уже скрывали сарафаны, юбки и юбки-карандаш.

Знойные красавицы на первых партах, стояли рядом, спиной ко мне, словно специально привлекая меня своей красотой.

Тонкие их, как струнки гитары, талии и покатые аппетитные ягодицы, обтянутые черными юбками на застёжках, в изящных, пахнущих сладковато-маслянистой новизной, колготках, стояли и зажигали меня такой бурной, природной реакцией, что под штанами, в области паха, зашумела твердь и стала буквально зреть на глазах.

Поодаль, находилась беленькая девчушка Соня, стоящая в милых белых гетрах, натянутых поверх колготок.

Рядом, стоял сквозняк от открытых пластиковых окон, которые источали дневной жар от солнца. Ветерок старательно колыхал её черную юбочку, которую она старательно прикрывала, лишь бы никто не увидел её милые трусики.

Недалеко от Сони, на третьем ряду, располагалась миловидная девочка Маша в черном худи и открытой юбке. Её ножки, обтянутые черными гетрами, были невероятно изящными и здоровыми, почти как на скульптурах древней Греции, её ножки сохраняли ту самую девичью форму, на которую так было любо смотреть.

В момент звонка, я понял, что уж очень сильно отвлекся на молодые тела и с тревогой внутри и некоторой, сухостью в рту, начал урок.

— Здравствуйте — сказал я, оглядывая всех учеников, Милану в синей короткой блузке и черной юбке на застёжке, Соне, в белых гетрах и клетчатой рубашке, Маше в черных гетрах и олимпийке. — Садитесь — закончив эротическое наблюдение, проговорил я, представляя, как после пар, я оставляю улыбающуюся Милану, чьи чёрные, как смоль волосы, развивал ветер.

Взяв карту, я стал проговаривать тему.

Синтаксис. Спаяная и цельная связь.

Во время урока милые барышни и кавалеры устраивали архетипичные выходки, свойственные всем юнцам.

Настенька, сидящая прямо рядом со мной, имеющая курносый, милый носик, а так же золотые, солнечные волосы, грызла карандаш, изредка пиная меня своей длиной, красивой ножкой, в черном чулке.

— Насть.. Не стоит — начал я, встав со стула, и аккуратно двигаясь по кабинету, как яхта по Средиземному морю, маневрируя рюкзаки, следил за комплексной работой.

Не скрою, часто я наблюдал, за девичьими прелестями, на которых они сидели. На прекрасные линии под юбками, которые маняще открывали простор для глубоких и страстных фантазий и мешали мне.

Сев обратно за стол, я мученически преодолевал свое нервное возбуждение. Казалось, будто все эти несносные девчонки специально манили меня.

Настя делала необычные и ритмичные движения карандашом во рту. Её голубые ясные очи часто поглядывали на меня. Прорезь её прекрасной белой блузке открывало мне немного тайны. Это был симпатичный красный лифчик, который так и хотелось снять, аккуратно расстёгивая бретельки, лаская ртом бархатную кожу.

Милана вертелась своей задницей и всячески управляла моим вострым взглядом, который подобно взгляду тигра, падал на их прекрасные филейные части, сокрытые нежной тайной, от клубящийся страстью и любовью в моих штанах.

Соня, словно специально, не замечала, как сквозняк, подобно моему духу, аккуратными, почти гусарскими, ловкими движениями, прикасался хитрой рукой по ножке, все выше и выше двигаясь прямо под манящую чёрную юбку, в самые чувствительные любовные места.

Пока они делали задания, я начал представлять, как какая-нибудь Милана, с острым, эротическим, почти кошачьим взглядом, остаётся одна в кабинете.

Как я нежно подхожу к ней и хвалю за ответы, как кладу руки на её нежные девичьи плечики, как чувствую, что я приближаюсь к тому самому, чудесному моменту, когда я могу ощущать как зарево плоти проносится в моих чреслах и я ощущаю, как сквозь ткань трусов скользит моя страсть.

Я аккуратно поднимаю Милану из-за стола, закрыв при этом дверь и веду в свой уголок, где я складываю вещи, прикрытым огромным шкафом. Сладко начинаю целовать и ласкать.

— Павел Сергеевич... Я... Я боюсь...

— Ну же, Миланочка не стыдись своих желаний. Тебе понравится.. Боже.. Какая же ты

— Какая — спрашивала радостная брюнетка, в черной юбке на молнии и уже снимаемой, мною, блузке, подобно обертки от шоколада.

— Изящная... У нас с тобой всего тридцать минут, крошка.. Давай насладимся этим моментом — сказал я, ловко сняв синюю блузку, оставив её в юбке и белом лифчике.

Её свежепахнующие колготки телесного цвета доходят выше юбочки, но ниже пупка и я аккуратно слюнявлю её рот, спотыкаясь языком и падаю, лобызая ртом её бархатную белую кожу, снимая торопливо ремень своих штанов, которые волшебно спадывают ради неё, оставляя меня в белых боксерах, которые гордо отпирают мою реакцию, заставляя буквально дрожать Милану.

— Павел Сергеевич...

— Что золотко мое — говорю я, поглаживая по волосам, струящимся до её плечиков одной рукой, а другой, проходя по камешкам её позвонков, доходя до попы, сжимая по-хозяйски её упругую филейную часть, ощущая как крайняя плоть головки вот вот уже выйдет и оставит только бурлящий котел любви.

— Я боюсь — скажет Милана и раззадорит меня.

Я галатно поцелую её и сняв с себя трусы, останусь ради неё голый, взяв аккуратно хлипкую ручку и положу её прямо на возвышающуюся красную гору, которую заставлю поцеловать и извержением вулкана, белой магмой плесну прямо на её мягкие, пухлые красные губки, водя своим телом по её рту, словно кистью, рисуя самый живой сюжет.

Я окунусь в её тело головой и резко сниму юбку. Стяну аккуратно колготки и зубами оставлю её без розовых трусов.

Мелкие кустики киски будут политы слюной моего языка, который взъерошит её самую чудесную часть. Я буду слышать её стоны, дребезжание сердца, пот, который будет течь по нашим генеталиям.

Рядом стоящее зеркало, как во время съемки самых сильных драматических фильмов зафиксирует ловкие движения моих губ.

Уже через секунду, я поставлю Милану на парту, смотрящими обнажёнными и пылкими бёдрами наверх и аккуратно буду манипулировать ею. Наше дыхания переплететься и части тел сольются и будут фонтанировать.

Её тягучий, девичий голос будет сладкой истомой гулять по моим ушным раковинам, а её покатые упругие бедра, будут стучать об мой пах.

Любовные звуки, глухие удары кожа об кожу, моя горячая рука, которая будет зажимать подобно прищепки, её ласковую грудь, все это горячей испариной будет выходить из наших сердец, кричать об эмоциях.

Затем, я передвину её спиной ко мне, и буду входить в неё, все чаще т чаще, ощущая её ураганный пульс, спертой дыхание, аромат её духов и вибрирующие, сочные половые губы, которые подобно мякоти персика, сдавливали мой крепкий и каменный член, будут напирать и умащивать меня.

Я буду все резче и резче входить в Милану, ускоряясь, доберусь до самой сути, и мужской энергией буду поглощать неопытную девушку, порывистым диким огнем, пока не сожму Милану таким калачиком, такой геометрической фигурой, треугольником, пока не войду в Милану так глубоко, как это только возможно.

А после, когда облака снова будут светиться и мокрые от пота наши тела разомкнутся, я стану ласкать Милану, целовать в шею и помогать одеваться ей.

Салфеткой я промокну свое хозяйство, помогу ей, поцелую, шлепну по ягодицам и быстро натяну трусы со штанами, ловко накину на нее блузку, сорванную в порыве страсти, надену на неё трусики, колготки и чёрную юбку, застягну ползунок, а затем скажу :

— Ты была невероятна.

Милана будет дрожать и с её глаз, наконец то, сойдёт пелена страха и рефлекторно, как миллион лет назад, как рыбка, подплывёт чувство невероятной эйфории и любви, в сердце понесется музыкальная симфония, а мысли, подобно тараканам во время дезинсекции, испаряться, кроме одной. Любовь.

Чёрные волосы её будет носить ветер, а её искренняя улыбка, подобно заряду молнии, не сойдёт до конца дня, пока она снова не разденется не помоется и не добежит сладкими ножками, прямо туда, в кровать и не перенесеться снова в чащу сладкого воспоминания, когда мои губы, подобно бабочке, не подлетят к самым чувственным местам девушки и не воспылают бешеной женской энергии.

Затем, я снова перенесусь сюда, в реальность, где кроме ощущений мокрых мыслей в штанах, не будут чувствовать ничего.

Я пройдусь и замечу, что не буду чуять к этим юнцам, ничего кроме, пожалуй дикой зависти к их молодости и времени на новые и великие свершения.