(Из воспоминаний 1911 года)

Она стояла на берегу моря и отрешенно смотрела вдаль.

Белые пароходики по очереди отплывали от причала, разнося над волнами шоколадные обертки и обрывки песен, вырывающиеся из неплотно закрытых дверей палубных ресторанов.

В капризном пенистом прибое уже проскальзывали недовольные осенние нотки, но бабье лето еще пыталось согреть своим призрачным теплом поредевший поток отдыхающих. Впрочем этот поток сейчас почти иссяк. Обычно многоголосая летом Ялта к осени притихала, и Вера часами прогуливалась в одиночестве по безлюдной набережной.

Уезжать ей отсюда не хотелось, хотя все ее знакомые уже давно вернулись домой к своим будничным делам и заботам.

Вера не любила осень – в эту пору она всегда грустила, особенно в Петербурге. Уж лучше пережить этот печальный переход к зиме здесь – в Ялте, которая вся была пропитана воспоминаниями о жарких днях и теплых сумерках, чем медленно сходить с ума в маленькой трехкомнатной квартирке на Васильевском острове, глядя, как противный свинцовый дождь сутками расстреливает съежившуюся под ним землю.

Ей казалось, что если она когда – нибудь умрет, то это случится обязательно осенью во время такого серого дождя, который для нее был навсегда связан с болью и слезами. Именно в такой дождь пять лет назад, возвращаясь из театра, она попалась на глаза трем подвыпившим английским матросам. Они не были с ней грубы, но держали ее за руки крепко и зажимали ей рот, пока первый из них опытными движениями разрушал тонкую границу, отделявшую ее от женщины.

От этой встречи ей остались долго непрекращающееся кровотечение, жесточайшая простуда и стойкое отвращение к близости с мужчинами. Ей теперь была неприятна даже мысль о браке и обязательствах, которые он налагал на супругов.

Превозмогая недомогание, Вера целыми днями лежала на оттоманке, и, глядя, как холодные струи дождя стекают по оконному стеклу, размышляла об отношениях между мужчинами и женщинами. Романтический флер навсегда слетел для нее с этих отношений. Ей казалось, что она поняла суть мужчин, которые за красивыми словами и ухаживаниями умело скрывали свое истинное лицо, оказываясь на поверку просто похотливыми самцами, силой берущими самку, когда им того захочется. И несчастные женщины в этой ситуации являлись для них лишь покорным инструментом удовлетворения их страсти.

«Хотя, – тут же поправляла себя она, – женщины тоже бывают разными…»

Как, например, те, что приходили в дом ее тетки под видом подруг, без умолку болтая о своих любовных интрижках за спиной мужей. Такие дамочки вызывали у Веры не меньшую неприязнь.

Через какое – то время, дойдя в логике своих рассуждений до вывода, что все люди – порочны, и их отношения – грязь, Вера не захотела больше никого видеть – ни мужчин, ни женщин. И, в конце концов, вообще отказалась принимать гостей, включая и Владимира Дмитриевича, давно не скрывавшего к ней своих чувств.

Уже год все с нетерпением ожидали, когда Владимир Дмитриевич сделает Вере предложение, но он наносил бесконечные визиты и все никак не мог решиться на окончательное объяснение.

Вера, пребывая в полном расстройстве чувств, была сейчас даже рада этому.

Анастасия Павловна, сестра Вериного отца, у которой Вера жила после смерти родителей, сразу почувствовала произошедшую с ней перемену, и донимала племянницу, пытаясь узнать о причине ее изменившегося поведения.

Не выдержав натиска расспросов, Вера рассказала ей об изнасиловании, и прочла в глазах отшатнувшейся от нее тетки нескрываемую брезгливость.

– Доигралась, театралка… – презрительно вымолвила Анастасия Павловна, окидывая Веру таким осуждающим взглядом, словно перед ней стояла падшая женщина. – Кто же тебя теперь замуж возьмет? Одна дорога – в содержанки…

Вера ужаснулась подобной участи, и подумав: «Тогда уж лучше в монастырь!», разрыдалась, и, убежав к себе в спальню, упала ничком на постель.

А на следующий день явившийся без приглашения с визитом к Вере Владимир Дмитриевич неожиданно сделал ей предложение и был весьма обескуражен, получив от нее отказ.

Анастасия Павловна, обрадовавшаяся было, что обесчещенная племянница будет теперь пристроена, взъярилась на Веру, услышав, как та отказывает Владимиру Дмитриевичу, и закатила ей дикий скандал после его ухода.

– Убирайся из моего дома, здесь не место таким глупым и испорченным девицам! – бросила она в сердцах в заключение, после чего вышла, гордо неся голову и громко хлопнув дверью.

В итоге, Вера была вынуждена покинуть дом тетки, и, подыскав себе съемную квартиру, переехать туда, оплакивая потерю своей девственности и надежд на будущее.

Средства, оставшиеся ей от родителей и продажи их дома, позволяли Вере жить самостоятельно, но она, не привыкшая жить одна, первое время чувствовала себя совершенно одинокой и брошенной всем светом.

Владимир Дмитриевич, не пожелавший смириться с отказом Веры, который она даже не захотела ему объяснить, не застав ее дома в свой очередной визит, очень удивился и потребовал разъяснений от Вериной тетки.

Анастасия Павловна, пребывая в большой сердитости на племянницу, мстительно рассказала ему все без утайки, и была разочарована, увидев на лице Владимира Дмитриевича вместо досады или потрясения неожиданно довольную улыбку.

Спросив адрес Веры, Владимир Дмитриевич, еще раз и уже как – то загадочно улыбнувшись, раскланялся и ушел.

Представ через несколько дней перед удивленной Верой на пороге ее новой квартиры с букетом роз и бутылкой шампанского, Владимир Дмитриевич сразу же объявил ей:

– Вера Николаевна, мне нужно с вами серьезно поговорить!

Вера, помешкав секунду в нерешительности, молча отступила в сторону, приглашая его войти.

– Дорогая Вера Николаевна, – торжественно начал Владимир Дмитриевич, сняв пальто и шляпу и проходя в маленькую гостиную, – я все узнал от вашей тетушки, и очень вам сочувствую. Я теперь знаю, почему вы не приняли мое предложение, и оценил вашу скромность, но уверяю вас: произошедшее с вами не имеет для меня никакого значения.

– Для вас: возможно… – грустно усмехнулась Вера. – Но для меня это, к сожалению, имеет даже очень большое значение. Не уговаривайте, я не выйду за вас замуж, Владимир Дмитриевич, и если это немного успокоит ваше самолюбие, добавлю: и ни за кого другого…

– Вера Николаевна, я теперь и не настаиваю, – произнес Владимир Дмитриевич, прикладывая руку к сердцу, – но должен заметить, что вы слишком молоды, чтобы жить одной, без мужской поддержки. Я бы хотел стать вашим другом, близким другом…

– Насколько близким? – неприязненно посмотрев на него, прямо спросила Вера, сообразившая, к чему тот клонит.

– Насколько можно ближе, – ответил Владимир Дмитриевич, дерзко глядя на Веру, и улыбнулся: – Теперь ведь не осталось никаких препятствий для нашего сближения…

– Вы так думаете?! – была шокирована его откровенностью Вера.

– Конечно, дорогая, – покровительственным тоном произнес тот, подходя к ней и беря ее за руку. – Препятствием для сближения между мужчиной и девушкой является ее невинность, но вы – то теперь женщина… И, если честно, я очень рад этому замечательному обстоятельству!

– Вы рады, что меня изнасиловали?! – потрясенно воскликнула Вера, отнимая у него руку и отодвигаясь.

– Ну, зачем же так грубо! – поморщился Владимир Дмитриевич. – Я рад, что за меня сделали черновую работу. Теперь обычно болезненное расставание с девственностью не помешает мне утолить вашу чувственность. А вы, поверьте мне, очень чувственная женщина, только сами еще об этом не подозреваете.

Он вновь приблизился к Вере и вдруг порывисто обнял ее, прижавшись к ней всем телом.

– Я хочу, чтобы ты стала моей! – страстно сказал он и впился в Верины губы жестким болезненным поцелуем.

Вера запротестовала, подаваясь назад, но Владимир Дмитриевич продвигался вслед за ней, продолжая целовать ее, пока они не уперлись в стол.

Вера, которой уже было некуда отступать, еще раз попыталась оттолкнуть от себя Владимира Дмитриевича, но он, подхватив ее под ягодицы, быстрым движением усадил на стол.

Она дернула ногами, норовя ударить его, но он успел упредить удар, и, сжав крепкими пальцами ее колени, развел их в стороны, вторгаясь своими бедрами между ними.

Вера от резкого движения Владимира Дмитриевича повалилась на спину, ударившись затылком о твердую столешницу.

– Не заставляй меня делать тебе больно, – попросил Владимир Дмитриевич, придерживая ее рукой. – Я этого совсем не хочу…

Почувствовав, что она перестала сопротивляться, он окинул ее долгим оценивающим взглядом, и, задержавшись на ее груди, сказал:

– Вера, подумай сама, каково жить одинокой женщине в нашем жестоком мире… Я буду тебе опорой, и никому не позволю тебя обидеть, только согласись быть моей… Я так тебя хочу!..

И он продемонстрировал ей силу своего желания, прижавшись к ней своим готовым к решительным действиям телом.

Вера молча закрыла глаза.

Восприняв ее молчание, как согласие, Владимир Дмитриевич, резко выдохнув, быстрыми движениями поднял пышные юбки Веры, оголяя ее стройные ноги.

– Ты увидишь, дорогая, увидишь, как тебе будет хорошо! – хрипло шептал он, одной рукой расстегивая брюки, а другой нашаривая у Веры между ног. – Тебе не будет больно, ты же уже не девушка.

Почувствовав, как внутрь нее вторгается чужеродное твердое тело, Вера открыла глаза и, подняв холодный взгляд на своего прерывисто дышащего любовника, сказала:

– Если вы не хотите быть испачканным, лучше отпустите меня – меня сейчас стошнит…

Владимир Дмитриевич на секунду замер, а потом, усмехнувшись и не отпуская ее, наклонился, завернул край вязаной скатерти на лицо Веры, и сказал:

– Обязательно отпущу, дорогая, но не раньше, чем закончу, я слишком долго этого ждал…

Вероятно, он решил сполна вознаградить себя за долготерпение, потому что заканчивать не спешил…

Вере было жарко под скатертью, спина ее начала онемевать от жесткой поверхности стола, но Владимир Дмитриевич все раскачивался и раскачивался над ее телом под жалобный скрип дерева.

Вере было не столько больно, сколько противно, словно в нее кто – то с тупой сосредоточенностью вонзал палку от метлы.

Наконец Владимир Дмитриевич задергался, натянулся, словно струна, и громко выкрикнув имя Веры, обессиленно навалился на ее грудь, тяжело прижимая Веру к столу.

Она еще некоторое время ощущала в себе судорожное подрагивание его опадающей плоти, и, брезгливо сжав мышцы, вытолкнула его из своего лона, ожидая, когда же ее, наконец, оставят в покое.

Словно почувствовав это, Владимир Дмитриевич зашевелился.

С усилием поднявшись, он убрал скатерть с Вериного лица, и, глядя на девушку затуманенным взглядом, сказал:

– Вера, прости мне мою несдержанность, но ты была для меня самой желанной на свете!

– Уже «была»?.. – холодным тоном уточнила Вера, разглядывая лицо Владимира Дмитриевича и равнодушно отмечая на нем изменения, вызванные их близостью.

– Ну что ты! – поспешил поправиться тот, одновременно приводя в порядок свою одежду. – И была, и есть! И надеюсь, что и дальше так будет… – и он испытывающе глянул на нее.

– Посмотрим… – неопределенно сказала Вера, опуская взгляд.

Взбившиеся на животе пышной копной крахмальные юбки не скрывали ее тела. Но ее почему – то уже не смущало, что она лежит с широко разведенными ногами перед мужчиной, который откровенно разглядывает ее. В ней словно щелкнул какой – то тумблер, отключающий не только всяческий стыд, но и душевные терзания.

«Содержанка, так содержанка, – равнодушно подумала она. – Не он, так другие будут пользовать меня, пусть уж лучше будет пока он один».

– Вы не будете так любезны, снять меня со стола? Я совершенно не могу двигаться: все тело одеревенело, – сказала она, осуждающе глядя на Владимира Дмитриевича.

– О, прошу прощения! – воскликнул тот, и, подхватив Веру на руки, отнес ее к кровати. – В следующий раз мы используем это, более удобное, ложе…

Вера прожила с Владимиром Дмитриевичем почти три года.

Вначале у них были постоянные конфликты по разным поводам. Например, он любил, раздевшись перед ней донага, выставлять ей на обозрение свои мужские достоинства и спрашивать, как он ей нравится. Когда же она отвечала совершенно равнодушным голосом, что он очень красив, он сердился и кричал, что она его не любит, и уходил, оставляя ее одну на целые недели. Но потом он опять возвращался, и, вручая ей дорогие подарки, жарко шептал на ухо, что она, действительно, самая желанная для него женщина. В эти периоды примирения он водил ее днем на вернисажи, вечерами – в театр или ресторан, а ночью долго трудился над ее безучастным телом, пытаясь добыть хотя бы искру огня из ее ледяного равнодушия.

В общем – то, он относился к ней неплохо, и она со временем научилась убедительно изображать страсть в нужные для него моменты, в то же время сама при этом не чувствуя ничего, кроме желания, чтобы это скучное занятие осталось, наконец, позади.

В эти годы единственной страстью Веры было чтение, любовь к которому еще в далеком детстве привила ей мама. Книги помогали Вере избавляться от меланхолии, которая все чаще охватывала ее, особенно в дождливые осенние вечера.

Заметив у Веры страсть к литературе, Владимир Дмитриевич сначала огорчился, глупо приревновав ее к книгам и писателям, их написавшим, но потом сам стал приносить ей в подарок книжные новинки, и постепенно у Веры составилась неплохая библиотека.

Получая от Владимира Дмитриевича новую книгу, Вера радостно кидалась ему на шею и целовала его своими мягкими губами, что приводило не избалованного ее лаской Владимира Дмитриевича в полный восторг. Поэтому, когда Вера выразила желание заняться иностранными языками, Владимир Дмитриевич, ожидая новых проявлений благодарности, вызвался оплачивать ее уроки, и даже сам подыскал ей преподавательницу французского языка.

Ею оказалась молодая парижанка, оставшаяся без места в связи со скандальной историей, произошедшей между ней и четырнадцатилетним сыном хозяина, в доме которого она служила. Мальчишка попытался забраться к ней под юбку и получил цветочным горшком по носу. Хозяин тут же выгнал «мамзель», не только не пожелав выслушать ее оправданий, но даже не выплатив положенного жалования.

Вера, ожидая француженку в назначенный час, предполагала увидеть перед собой чопорную особу, но Жаклин оказалась веселой молодой женщиной, и они быстро нашли с ней общий язык.

Будучи обе в обиде на мужчин, они заключили негласный союз поддерживать друг друга и вскоре так подружились, что Вера пригласила Жаклин переехать к ней жить совсем, что вызвало некоторое неудовольствие у Владимира Дмитриевича, не без основания опасавшегося, что это может помешать ему предаваться плотским утехам с Верой.

С переездом Жаклин Вера как – то встрепенулась, и, словно пробудившись ото сна, вдохнула воздух полной грудью. Она оторвалась от своих книг и стала много времени проводить на прогулках.

Владимир Дмитриевич не раз, что называется, целовал замок, не заставая Веру дома, которая совершала променад с Жаклин по Невскому проспекту или Летнему саду, оживленно беседуя с ней по – французски.

Однажды вечером, проводив Владимира Дмитриевича в карточный клуб, Вера освежилась перед сном в ванне и решила зайти к Жаклин пожелать ей спокойной ночи.

Постучав в дверь, из – под которой пробивалась полоска света, Вера вошла в комнату.

Жаклин причесывалась, сидя перед зеркалом в прозрачной ночной рубашке. Верхняя люстра была потушена и лишь два небольших бра, висящих по бокам от зеркала, освещали комнату. В их мягком свете тело Жаклин было словно окутано дымкой струящейся вокруг него ткани.

– Какая ты красивая… – сказала Вера, подходя к ней.

– Правда, я тебе нравлюсь? – рассмеялась Жаклин, поворачиваясь к ней, и, проведя по своему телу рукой, сказала: – Несомненно, женское тело прекраснее, чем мужское. Чего стоят только вот эти замечательные штучки!..

Она, улыбаясь, спустила с плеч рубашку, оголяя свои груди, и едва касаясь, ласково провела по ним пальцами.

– Ты согласна со мной? – спросила она Веру, не переставая нежно поглаживать свои набухающие соски, которые стали похожи на маленькие розовые виноградины.

Вера, несколько смущенно наблюдавшая за ее действиями, кивнула. Она вдруг почувствовала, как ее собственные соски откликнулись на движения Жаклин – по ним как будто пробежали мурашки, заставляя их собраться в тугие горошины.

– О, я вижу, на твоих клумбочках тоже поднимаются дивные бутончики, – смеясь, воскликнула Жаклин, заметив, как под тонкой тканью пеньюара напряглись соски Веры. – Открой их, дай им свободу, – предложила она.

– Ну что ты! – Вера, краснея, прикрыла грудь рукой.

– А что? Нас же никто не видит, мы с тобой здесь одни, чего тут смущаться? – удивленно сказала Жаклин, поднимаясь и подходя к Вере. – Хочешь, я сама тебя раздену? Телу полезно дышать воздухом. Сколько же мы на него навешиваем одежды, а ему нужна свобода, простор! Снимай, снимай…

И не успела Вера возразить, как Жаклин мгновенно расстегнула ее пеньюар, и, сбросив его на кресло, начала стаскивать с Веры рубашку.

– Жаклин, подожди! – попыталась остановить ее Вера, но та, уже сняв с нее рубашку, отшвырнула ее в сторону и удовлетворенно оглядела обнаженное тело Веры.

– Да ты божественна! – воскликнула она восхищенно, поворачивая Веру к зеркалу. – Посмотри: как можно прятать такую красоту! Жаль, что мы с тобой не в Древней Греции. Там умели ценить женские прелести, не заставляя скрывать их под грубыми тряпками, называемыми приличной одеждой.

Вера смущенно смотрела на свое отражение. Было какое – то невыразимое удовольствие стоять нагой под восхищенным взглядом Жаклин.

А Жаклин придвинулась к ней, коснувшись ее обнаженной спины грудью, и сказала:

– Теперь я понимаю, почему твой Вольдемар бегает сюда так часто…

Вера нахмурилась.

Жаклин, заметив это, тихо спросила:

– Тебе плохо с ним?

– Не плохо. Просто никак. Я ничего не чувствую, кроме давления, когда он прикасается или погружается в меня, – откровенно ответила Вера.

– О, моя дорогая! – воскликнула Жаклин, и стоя за ее спиной, обняла Веру, крепко прижимаясь к ней своей грудью.

Вера вздрогнула от прикосновения Жаклин и замерла.

Жаклин, заметив это, спросила:

– Тебе неприятно, что я к тебе прикасаюсь?

– Нет, наоборот, – тихо ответила Вера и застенчиво взглянула в отраженные в зеркале глаза Жаклин.

Та расцепила руки и, глядя в зеркало на Веру, осторожно положила свои ладони на ее груди.

Вера ахнула.

Жаклин ласково погладила ее соски и слегка сжала пальцы.

– О, Боже! – выдохнула Вера. – Что ты делаешь, Жаклин?!

– Ничего особенного, просто прикасаюсь к тебе… Тебе нравится?

– Ничего такого я до этого не испытывала… – тихо призналась Вера, не отрывая взгляда от рук Жаклин.

Та продолжала ласкать ее грудь, и Вера, замирая от какого – то непривычного томления, следила за мельканием своих набухающих сосков между ее пальцами.

– Я тоже хочу прикоснуться к тебе, – едва слышно прошептала она.

Жаклин медленно вышла из – за спины Веры и встала перед ней, глядя на нее полными желания глазами.

Вера опустила взгляд на ее грудь, и вдруг неожиданно для себя склонилась и припала ртом к розовому соску Жаклин.

Жаклин вскрикнула и прижала голову Веры к себе.

Ощущая упругий сосок Жаклин у себя во рту, Вера начала его страстно посасывать, обводя языком, прикусывая его зубами, и чувствуя, как незнакомое ей до этого блаженство охватывает тело. Она нашла рукой второй сосок и стала пощипывать его, как до этого делала Жаклин с ее грудью.

Постанывавшая Жаклин, найдя груди Веры, тоже принялась ласкать их, терзая сильными щипками ее соски, отчего Вера почувствовала возбуждение совершенно в другом месте – ей вдруг безумно захотелось, чтобы кто – нибудь прикоснулся к ее лону, и даже вонзился в него. Сладко и тянуще заныл низ живота, а внутри все затрепетало, изливаясь жаром и влагой. Вере вдруг представилось, что где – то глубоко в ней бьется маленькая рыбка, жадно раскрывающая рот в поисках желаемой плоти. Это желание ее потрясло – до сего момента она даже представить себе не могла, как может чувствовать это место, которому все отводят роль сосредоточения наслаждения, неведомого Вере до сих пор. Сейчас бы здесь очень пригодился Владимир с его твердой плотью, так часто погружающейся в безучастное лоно Веры.

Вспомнив о нем, Вера вдруг ощутила, как картина недавней близости, когда она равнодушно наблюдала за движениями Владимира, глубоко вонзающегося в нее, сейчас вызывает в ней волну дикого возбуждения.

Она застонала и, опустив руку, прикоснулась к своему горячему лону.

Заметив это, Жаклин вдруг оттолкнула ее голову от своей груди и потянула Веру за собой к кровати.

– Тут нам будет удобнее, – прерывистым голосом пояснила она, и, дождавшись, когда Вера опустится на постель, нависла над ней, и, впившись поцелуем в ее губы, устремилась рукой к низу ее живота.

Ошеломленно отвечая на женский поцелуй, Вера нашла, что он ничем не отличается от мужского, разве что нежнее и бережнее.

Губы у Жаклин были мягкие, а язычок быстрый и трепетный, также как и пальцы, которые, осторожно раскрывая лепестки, прикрывающие лоно Веры, погружались в ее влажную горячую сердцевинку.

– О – о! – простонала Вера, резко насаживаясь на палец Жаклин. – Еще, еще!

Вдруг Жаклин, оторвавшись от Веры, метнулась к комоду, и, что – то вытащив из него, вернулась к постели.

– Вот что тебе сейчас нужно, я его всегда использую, когда хочу прикоснуться к себе глубоко – глубоко внутри, – сказала она, показывая Вере длинную резиновую палку. – Но сначала я…

И не договорив, она со стоном зарылась лицом у Веры между ног.

Та от неожиданности раздвинула бедра, чем вызвала у Жаклин еще один стон, а потом задохнулась сама – жаркий острый язычок Жаклин пробежал, порхая, по внутренней стороне Вериного бедра и вонзился в ее лоно, лаская его неистовыми жадными лижущими движениями.

Вера, ощущая, что откуда – то из глубины у нее поднимается дурманящая волна, захлестывающая ее тело негой, все шире разводила перед Жаклин ноги, раскрывая пальцами пульсирующий вход внутрь себя и убирая из – под трепещущего языка некстати попадавшиеся волоски.

Под прикрытыми веками Веры вскипали сполохи красного огня.

Вдруг чьи – то сильные руки подняли ее ноги вверх, язык Жаклин исчез, и на его место пришло нечто большее, ворвавшееся в Веру, до конца заполняя ее, и начавшее двигаться в ней…

– Сильней, сильней, – устремляя бедра навстречу упругому проникновению, молила Вера, не открывая глаз.

Ее мольба была услышана, движения внутрь ее тела стали более сильными и быстрыми. Каждый толчок все выше поднимал в Вере дикую волну восторга, она даже испугалась, что сейчас захлебнется в ней. Рыбка в глубине ее тела, наконец, получила желаемое угощение и жадно захватила его тугими губами, не давая ему вырваться.

В этот момент Жаклин накрыла ртом сосок Веры и начала терзать его, прикусывая и облизывая его, пощипывая при этом второй сосок острыми ноготками.

– А – а – а!.. – закричала Вера от невыносимого наслаждения, чувствуя, как знакомо и в то же время незнакомо бьется в ней мужская плоть, изливая внутрь нее влагу, горячим тягучим медом разливающуюся по ее лону.

Осознав, что это означает, она простонала:

– Владими – и – ир!.. Блаженство мое!..

– Вера – а!.. – неожиданно откликнулся его голос, и она почувствовала, как, покрывая ее жаркими кусающими поцелуями, к ней страстно прижались два горячих тела – Владимира Дмитриевича и француженки.

Вера почувствовала невыразимое счастье от удивительной гармонии, установившейся между всеми ее чувствами и ощущениями.

Больше Вера не ложилась в постель с Владимиром Дмитриевичем без Жаклин. Только в этом тройственном союзе она чувствовала, как ее тело откликается на его ласки, и благодарила судьбу за счастливую случайность, позволившую пробудить скрытые в ней эмоции. У нее не было неловкости перед Владимиром, заставшим ее с Жаклин в весьма пикантной ситуации. В конце концов, он сам обещал удовлетворить ее чувственность.

А тогда, случайно вернувшись с полпути за забытыми перчатками, Владимир Дмитриевич, услышав стоны из комнаты Жаклин, тихо открыл дверь и остолбенел на пороге, увидев слившиеся в страстном объятии две женских фигуры. Не долго думая, он освободился от одежды и, тихонько подкравшись к постели, осторожно отодвинул Жаклин от Веры.

Жаклин, увидев Владимира Дмитриевича, испуганно замерла, но когда он, не обращая на нее внимания, со страстью погрузился в тело Веры, она облегченно припала к ее груди, и, бросая взгляды на потемневшее от напряжения лицо мужчины, возбужденно засновала в себе резиновой палкой, продолжая неистово ласкать Веру.

Владимир Дмитриевич был очень доволен сложившейся ситуацией, наслаждаясь обновленной Верой, которая теперь не лежала безучастно под ним, а страстно выгибалась и толкала свое тело навстречу его движениям.

Без всякой ревности он смотрел, как Жаклин ласкает Веру, облизывая юрким языком ее соски или лоно. Однажды он даже попытался пристроиться к Жаклин сзади, когда та была занята Верой, но Жаклин, резко дернув бедрами, отбросила Владимира от себя, и на секунду оторвавшись от Вериной груди, коротко и зло сказала ему:

– Не смейте! Никогда!

С тех пор он послушно ожидал своей очереди овладеть Вериным телом, находя своеобразное наслаждение в созерцании бушующей средь взбитых шелковых простыней и многочисленных подушек розовой любви. Впрочем, ведущую партию в этом всегда вела Жаклин, сама Вера ниже ее груди в своих ласках не опускалась, хотя Жаклин, наверное, очень бы хотелось продолжения. Однако ей приходилось довольствоваться своей неизменной резиновой палочкой – выручалочкой, вызывая с ее помощью последний экстатический аккорд в своих чувственных развлечениях. Почему она не хотела, чтобы эту роль исполнил Владимир Дмитриевич, было не понятно, но навязываться он не хотел, боясь разрушить новые и еще хрупкие отношения.

А Вера буквально расцветала на глазах, в ее взгляде появился таинственный блеск, заставлявший и мужчин, и женщин на улице оборачиваться и долго смотреть ей вслед. Она шла по городу с таким отрешенно – умиротворенным выражением лица, словно знала какую – то тайну и бережно несла ее в себе, боясь расплескать.

Идиллия продолжалась несколько месяцев.

Владимир Дмитриевич, довольный и утомленный страстной любовью на троих, уходил от них поздно вечером. Дамы на ослабевших ногах тоже расходились по комнатам отдыхать перед новым днем и новой страстью. Впрочем, Жаклин часто приходила ночью в спальню к Вере и осторожно забиралась к ней под одеяло. Стараясь не разбудить Веру, она нежно освобождала ее грудь из – под рубашки, и, едва касаясь языком, подолгу ласкала ее соски.

Вера, конечно же, просыпалась, но делала вид, что спит, и тихо упивалась непередаваемо сладостными ощущениями, чувствуя, как у нее увлажняется между ног, а маленькая рыбка внутри вновь начинает трепетать ртом, требуя внимания к себе.

В одну из таких ночей Вера, словно во сне вздохнула, повела рукой, освобождаясь от одеяла, и развела ноги в немом призыве.

Жаклин тут же скользнула вниз и припала губами к раскрывшимся перламутрово – розовым губкам между точеных бедер Веры. Несколькими лижущими движениями она довела Веру до бешеного экстаза, который, как Вера смогла заметить краем охваченного стратью сознания, был несколько иным, нежели чем при соитии с Владимиром Дмитриевичем, с силой погружавшимся в нее и вызывавшим экстаз где – то очень глубоко внутри. Оргазм, вызванный легкими касаниями языка Жаклин, был другим – острым и разливавшимся по всей поверхности тела. Он был похож на порыв раскаленного ветра из пустыни, взметнувшего слепящие искры в костре, пылавшем в низу живота Веры.

Вскрикнув, Вера прижала голову Жаклин к своим бедрам, а потом, потянув француженку вверх, впилась губами в ее рот, ощущая на губах Жаклин яблочный вкус своего лона.

Притворяться, что она спит, она уже не могла, поэтому, прижимая к себе любовницу, Вера прошептала ей на ухо:

– Боже, это было так приятно!

– Мне тоже, – выдохнула в ответ Жаклин, – но я бы хотела довести дело до конца.

Она убежала к себе в комнату и вернулась оттуда со своей резиновой палкой.

Включив ночник в изголовье Вериной кровати, Жаклин затуманенными от желания глазами посмотрела на Веру, развела ее уже сведенные, было, бедра, и, облизав кончик резиновой палки, осторожно ввела ее в лоно Веры, потихоньку продвигая вглубь.

Ощутив прохладное прикосновение резины внутри себя, Вера вначале напряглась, но потом, расслабив мышцы, впустила в себя целиком заполнивший ее предмет.

Жаклин, тяжело дыша, села между ног Веры и вдруг ввела второй конец палки в себя. Выгнувшись, от чего ее роскошные груди с набухшими сосками устремились вверх, она оперлась руками позади себя и стала медленно двигать бедрами вперед, нанизываясь на палку.

Вера ощутила, как от движений Жаклин введенный в нее конец палки тоже заскользил внутри, и, подстраиваясь под ритм Жаклин, начала двигаться ей навстречу.

Жаклин застонала, почувствовав ее отклик, и ритмично задергала бедрами, создавая внутри и себя, и Веры восхитительную вибрацию, вызывающую нараставшее в них обеих удовольствие.

Вера приподняла свои бедра, настраиваясь на эту вибрацию, и вдруг почувствовала, как спазм оргазма, подкравшийся неожиданно, вновь обрушился на нее. Она забилась, вскрикивая от каждой пробегавшей по ее лону обжигающей волны, и едва расслышала такие же крики, вырывавшиеся у Жаклин.

Так добавилось еще одно открытие в копилке чувственных ощущений Веры. Она даже обнаружила в себе легкую влюбленность в Жаклин, раскрывшей ей потрясающие стороны близости.

Жаклин же чувствовала к Вере самую настоящую любовь, и, слегка ревнуя, следила за Владимиром Дмитриевичем, разделявшим с ней постель Веры. Она была счастлива, когда он оказывался занят и не мог прийти к ним. В эти дни Жаклин окружала Веру такой трогательной заботой, что у той наворачивались слезы.

Стараясь отблагодарить подругу, Вера тайком от Владимира Дмитриевича покупала ей в магазинах маленькие, но очаровательные подарки. Жаклин с удовольствием принимала их, хотя для нее гораздо большим подарком был постоянный доступ к телу Веры. Она даже в свою очередь подарила ей платье, расстегивающееся спереди, чтобы в любое время дня можно было подойти к Вере, и, распахнув его, припасть ртом к ее груди. Она так развила чувственность Вериных сосков, что та начинала ощущать сильное возбуждение, стоило Жаклин прикоснуться к ним даже ненароком.

Так промелькнула осень, которую Вера, наполненная новыми и ошеломляющими эмоциями, перенесла довольно легко, несмотря на то, что шли те же серые дожди, так нелюбимые ею и обычно наводящие на нее черную меланхолию.

Потом пролетела долгая зима, которую они втроем провели довольно весело, много катаясь по городу, посещая выставки и благотворительные балы, а по вечерам согревая друг друга в жарких объятиях. Но когда пришла весна, которая, казалась, должна была привнести в их жизнь еще больше тепла и страсти, захлестывая всех живых существ огнем обновления, вдруг что – то изменилось.

Началось с того, что Владимир Дмитриевич, неожиданно получивший повышение по должности, стал реже появляться у них, ссылаясь на занятость, объяснимую карьерными соображениями.

А в один из визитов, когда Жаклин удалилась в свою комнату после их очередного любовного сеанса на троих, он, лежа в постели с Верой, вдруг тихо спросил ее:

– Дорогая, не считаешь ли ты, что пора расстаться с Жаклин? Она уже выполнила свои обязанности преподавательницы французского языка, – он усмехнулся, почувствовав неожиданно проявившийся эротический подтекст в последних словах. – Я бы не хотел больше оплачивать ее услуги…

Вера растерянно посмотрела на него:

– Тебе наскучили наши маленькие удовольствия?

– Конечно, нет! – с иронией улыбнулся он, беря ее за руку. – Однако в обществе уже начинают поглядывать на нас с любопытством. А я бы не хотел быть объектом повышенного внимания или толков, учитывая мое нынешнее положение. Мне кажется, что нужно положить конец нашему ненормальному поведению. Бог создал женщину для мужчины, а все остальное – это порок, блуд и извращение. Более того, не скрою, что меня, как мужчину, несколько задевает то, что ты так страстно принимаешь мои ласки, только пройдя через рот Жаклин.

– Боже мой, Владимир, когда это стало тебя беспокоить? – удивилась Вера. – Мне казалось, что это представляло для тебя некоторую притягательную пикантность.

– Да, это, действительно, так, но это не значит, что это хорошо, – сказал Владимир Дмитриевич, отворачиваясь от Веры. – Меня начинает все это угнетать, поскольку я понимаю, что наше с тобой поведение до Жаклин было гораздо естественней и целомудреннее, чем при ней. Она нас ввергла в порок, сделав себя незаменимым возбудителем в наших отношениях, а ведь это отвратительно!

– Но, Владимир… – попыталась возразить Вера.

Но он не стал слушать, и резко повернувшись к ней, вдруг навис над ее телом:

– А не лучше ли вот так – только мы с тобой? – спросил он и впился в ее губы жестким и жадным поцелуем.

Вера приоткрыла губы, впуская его сильный язык к себе в рот, и чуть подалась навстречу. Но Владимир Дмитриевич, прервав поцелуй, быстро наклонился и начал облизывать и покусывать Верины соски, вызывая в ее теле болезненно – страстные всплески, но они, как с удивлением ощутила Вера, были не так захватывающи и сладки, как с Жаклин.

«Наверное, я, и правда, ненормальная», – расстроенно подумала она, чувствуя, что в ней нарастает отвращение от прикосновений Владимира Дмитриевича.

А тот, не обращая внимания на Веру, продолжал упиваться ее грудью, которая в последнее время выглядела гораздо пышнее, чем раньше, словно страсть последних месяцев придала ей дополнительный объем.

Постанывая, Владимир Дмитриевич навалился на Веру, и широко разведя ей ноги, рывком вошел в ее лоно.

Кроме боли и отвращения это не вызвало у Веры никакой реакции. Она попыталась остановить Владимира Дмитриевича, но было уже поздно. Он, как тетерев на току, настроившись на собственные ощущения, не слышал ничего, и погружался в Верино тело, не обращая внимания, что она лежит под ним, словно окаменев.

Наконец, с криком выплеснувшись в нее, он откатился от Веры и спросил задыхающимся голосом:

– Дорогая, в чем дело? Тебе не понравилось?

– Ты был груб и невнимателен, – тихо ответила она, кусая губы в попытке сдержать слезы. – Ты все испортил!

– Что я испортил?! – возмущенно произнес он, открывая глаза. – Ну что? Это ты просто оказалась настоящей лесбиянкой. То – то я не мог понять раньше, почему это ты так холодна со мной!

Впервые они заговорили об этом, до этого Владимир Дмитриевич не предъявлял Вере подобных обвинений.

Но сейчас он безжалостно выкрикнул ей в лицо:

– Ты просто не способна получать удовольствие от мужчины!

– Неправда! – воскликнула, впервые повышая на него голос, Вера. – Просто все мужчины, которые были в моей жизни, оказывались грубыми животными!

– Что?! – прошипел он, вскакивая и угрожающе нависая над Верой. – Это я – животное?!

Вера без страха смотрела на своего разъяренного любовника, и, заметив, как с его уже обвисшей плоти стекает тягучая капля семени, брезгливо отвернулась.

Владимир Дмитриевич, увидев выражение ее лица, начал быстро одеваться, предварительно обтерев живот и другие части тела Вериным пеньюаром.

Уже у самого порога он повернулся к Вере и сказал звенящим от злости голосом:

– Короче говоря, дорогая, выбирай: либо твоя лизунья, либо я. Решение за тобой. Оплачивать Жаклин я больше не буду, и третьим лишним в твоей постели тоже быть не намерен! Так что думай!

Он рывком распахнул дверь, от которой тут же отпрянула, подслушивающая за ней Жаклин.

Наградив ее уничтожающим взглядом, Владимир Дмитриевич прошел мимо, и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

– Что случилось? – встревоженно спросила Жаклин, входя в спальню к Вере.

– Жаклин, закрой, пожалуйста, за ним дверь, – усталым голосом попросила Вера.

Француженка поспешила в прихожую, и, закрыв на ключ входную дверь, вернулась к Вере.

– Он опять меня изнасиловал… – тихо сказала Вера. – У меня все внутри болит и очень хочется смыть с себя всю эту гадость…

– Вот мерзавец! – воскликнула Жаклин. – Откажи ему от дома, Вера, почему ты должна его терпеть! Он тебе не муж…

Вера тяжело вздохнула, но промолчала.

– Я сейчас приготовлю тебе ванну, полежи пока, – сказала француженка, выбегая из комнаты.

Через несколько минут она вернулась с дымящейся чашкой в руках.

– Вот, выпей липового чая, он успокаивает. Вода для ванны уже греется, я сама тебя вымою, – сказала она, передавая Вере чашку с душистым чаем.

Сев на постель рядом с Верой, Жаклин сочувственно посмотрела на нее и тихо спросила:

– Он требует, чтобы мы расстались?

– Да, – сказала Вера. – Но я этого не допущу, ты единственный родной и понимающий меня человек.

– И что ты намерена делать? – осторожно поинтересовалась Жаклин. – Если надо, я могу пойти работать, чтобы вносить свою долю в наши расходы.

– Не волнуйся за это, я хоть и не очень богата, но у меня достаточно средств, чтобы обеспечить наше существование. У нас ведь нет особых запросов, – сказала, грустно улыбнувшись, Вера. – К тому же я бы не хотела, чтобы кто – нибудь из твоих учеников опять попытался заглянуть к тебе за корсет.

– Спасибо, Верочка, я буду тебя во всем поддерживать, все для тебя сделаю! – воскликнула Жаклин, и, схватив руку Веры, порывисто поцеловала ее.

– Ну что ты! – вырвала у нее руку Вера. – Перестань! Зачем это?

– Я люблю тебя… – глядя на нее глазами, полными обожания, призналась Жаклин.

– Я тоже люблю тебя, – сказала Вера, и, почувствовав, что у нее наворачиваются слезы на глаза, поставила чашку на столик рядом с кроватью и протянула руку к Жаклин.

Та бросилась к ней в объятия, и они вдруг вместе заплакали, утыкаясь лицом друг другу в плечо.

– Боже мой, да что же это мы плачем? – воскликнула через несколько минут Жаклин, и, вытирая слезы, принялась уговаривать Веру: – Мы с тобой – молодые, красивые, одетые, сытые, что же мы плачем? Пусть другие плачут, а мы, Верочка, начнем новую жизнь, жизнь без мужчин. Вставай, пойдем смоем с тебя прошлое! Вода уже, наверное, согрелась.

Помогая подняться Вере с постели, она протянула ей пеньюар.

Вера брезгливо отшвырнула его на пол:

– Не трогай его, он им вытерся…

– Вот мерзавец! – опять повторила Жаклин и поддала пеньюар ногой, заталкивая его под кровать. – Я бы этим мужчинам еще в детстве удаляла все выступающие части!

– Как! И нос тоже?! Это было бы очень не эстетично… – вытирая еще не высохшие слезы, рассмеялась Вера.

– Вот молодец! – тоже рассмеявшись, похвалила ее Жаклин. – К жизни нужно относиться с юмором, шутишь – значит существуешь! Все будет хорошо! Пойду, воды в ванну налью, – и она вышла из комнаты.

Вера, достав из комода чистый пеньюар и рубашку, отправилась в ванную, стараясь не накапать на ковер семенем, обильно выпущенным в нее Владимиром Дмитриевичем.

Жаклин уже разводила в ванне воду, опустив туда несколько кристалликов ароматической соли.

– Забирайся, я вымою тебя, – скомандовала она.

Когда Вера погрузилась в теплую воду, Жаклин взяла махровую рукавичку, и, намылив ее, принялась обмывать тело Веры, ласково разговаривая со всеми частями, к которым она прикасалась.

Вера почувствовала себя маленькой девочкой и блаженно закрыла глаза, отдаваясь заботливым рукам Жаклин.

А Жаклин, вдруг быстро раздевшись, тоже забралась в ванну, благо она была просторной, и продолжила мыть Веру. Когда она добралась до лона Веры, осторожно вымывая из него пальцем остатки семени Владимира Дмитриевича, Вера открыла глаза. Не смотря на легкую боль, оставшуюся в ее лоне после грубого совокупления с Владимиром, она почувствовала возбуждение.

«Значит, я, действительно, лесбиянка», – подумала она, и на этот раз не ощутила никакого смущения при этой мысли.

Приподнявшись, она с удовольствием поцеловала сосок Жаклин, и сказала:

– Давай, теперь я тебя помою.

Погрузив руку в воду, она нашла шелковистый лобок Жаклин и начала осторожно обмывать его. Жаклин вдруг с силой прижала ее руку к себе, заставляя пальцы Веры погрузиться в свое лоно. Это было очень приятно и необычно, тем более, что Вера до этого никогда не прикасалась к Жаклин в этом месте, и ей вдруг захотелось поближе узнать его. Она пошевелила пальцами, вызвав у Жаклин стон, отозвавшийся в животе у самой Веры всплеском желания.

Почувствовав одновременно охватившее их сильное возбуждение, они быстро домылись, и, выбравшись из ванной, бегом помчались в постель, оставляя на ковре мокрые следы.

Едва успев добраться до кровати, Вера набросилась на Жаклин, страстно целуя ее и обглаживая нетерпеливыми руками все ее тело. В эту ночь она впервые прикоснулась губами к лону Жаклин, и, не ощутив никакого дискомфорта, пожалела, что раньше этого избегала. Наоборот, ей очень понравилось прикасаться губами к нежным влажным складочкам между ног Жаклин, раздвигать их языком или всасывать в рот.

Почувствовав, как под упругим натиском ее языка плоть Жаклин подается, раскрываясь и пропуская ее внутрь, она чуть отстранилась, и, приоткрыв складочки, с любопытством заглянула внутрь, поскольку ей никогда не приходилось видеть женское лоно так близко.

Припухшая плоть окружала небольшую затемненную пещерку, которая влажно поблескивала розовыми стеночками, скрывающими более глубокий вход внутрь тела Жаклин. Вера осторожно погрузила туда палец, и, почувствовала, как сжавшиеся мышцы лона Жаклин туго обхватили его, медленно пропуская ее палец внутрь.

Высвободив палец, Вера провела языком по этой нежной плоти, и, обнаружив на ее вершинке тугую горошинку, начала ее перекатывать кончиком языка, вызвав у Жаклин новый стон.

Вера вспомнила, что ей тоже нравилось, когда Жаклин прикасалась к ней примерно в этом месте.

– Что это? – спросила она, открывая складочку, прикрывающую розовый бугорок и, едва касаясь губами, бережно поцеловала его.

Дернувшись от этого прикосновения, Жаклин ответила прерывающимся голосом:

– Это клитор, что – то типа начала мужской плоти. Он очень чувствительный.

Улегшись поудобнее, Вера принялась длинными лижущими движениями ласкать лоно Жаклин. С непривычки у нее вскоре свело челюсти, язык начало слегка саднить, но она не останавливалась, чувствуя, как тело Жаклин напрягается, выгибаясь навстречу ее рту, и возбуждаясь от этого сама.

– Я хочу, чтобы тебе было хорошо! – сказала Вера, на секунду отрываясь от Жаклин, и с новой силой принялась вылизывать ее лоно.

– O, manefic! – простонала в ответ Жаклин, раскрываясь ей все больше навстречу. – Возьми палку!

– Нет, я хочу, чтобы ты почувствовала экстаз от моего прикосновения! – возразила Вера, задыхавшаяся от переполнявшей ее страсти.

Тогда Жаклин вдруг потянула ее наверх, а сама быстро перевернувшись, сказала:

– Так мы сможем одновременно ласкать друг друга, – и раскрыв губки, прикрывающие лоно Веры, припала к нему губами.

Вера, мгновенно оценив преимущества этой позы, тоже вернулась к клитору Жаклин, втянув его в рот и лаская его спинку языком. Так, похлестывая друг друга яростной атакой трепещущих языков, они вместе достигли оргазма, затопившего их тела безумным блаженством, после которого они рухнули на постель, не в силах пошевелиться, и тут же уснули.

Проснулись они от яркого света, вспыхнувшего в комнате.

Открыв тут же заслезившиеся от света глаза, Вера увидела Владимира Дмитриевича и еще двух мужчин, находящихся в ее спальне. Все они были хорошо «подшофе».

– Что вы здесь делаете?! – вскрикнула в страхе Вера, пытаясь натянуть на свое обнаженное тело простыню.

Владимир Дмитриевич, подойдя к ней, вырвал у нее из рук простыню и прошипел:

– Только не вздумай кричать! Иначе вам обоим будет плохо!

– А мы, напротив, хотим, чтобы вам было хорошо… – добавил чей – то веселый голос, и Вера узнала одного из их общих знакомых, молодого чиновника из министерства, где работал Владимир Дмитриевич.

Она почувствовала себя совершенно беспомощной под откровенными взглядами мужчин.

Стараясь взять себя в руки, она холодно спросила:

– Что вы намерены делать?

– Ты оскорбила меня, сказав, что тебе было со мной плохо, потому что я грубое животное. А я ведь тебя любил, – заплетающимся голосом произнес Владимир Дмитриевич. – Так вот, я хочу посмотреть, как ты поведешь себя с другим мужчиной. Он будет нежен, но я докажу тебе, что ты бесчувственна к мужской любви, потому что тебе больше нравятся утехи с себе подобными! – и он грубо схватил ее за руку.

– Не прикасайся ко мне! – взвизгнула Вера и взмолилась, обращаясь к стоящему рядом молодому человеку, который уже снял сюртук и расстегивал брюки: – Максим Васильевич! Вы – то хоть опомнитесь, вас ведь я не оскорбляла!

– Не волнуйтесь, Вера Николаевна, мы вас тоже оскорблять не собираемся, – ответил он, улыбаясь, и быстро освободившись от остатков одежды, подошел к постели.

Его плоть была уже наготове.

Вера шарахнулась к до сих пор молчавшей Жаклин, которая забилась в изголовье постели и следила оттуда с ужасом за происходящим.

– Ну что вы, право, Вера Николаевна! – укоризненно сказал Максим Васильевич. – Мы к вам со всей душой, а вы так холодны… Неужели Владимир Дмитриевич прав, и вам больше по вкусу любовь этой маленькой француженки? – он перевел взгляд на Жаклин. – Иди сюда моя птичка, давай вместе убедим Веру Николаевну, что ничего страшного не происходит.

Жаклин не двинулась с места, тогда Максим лег на кровать, растянувшись рядом с ними и выставив свою вздыбившуюся плоть на всеобщее обозрение.

– Друзья, а что вы там стоите? – спросил он, одновременно кладя руку на бедро отшатнувшейся от него Веры.

Владимир Дмитриевич суетливо начал раздеваться, а третий мужчина, стоящий у дверей, просто расстегнул брюки, и, высвободив из них огромный багрово – синий член, перевитый голубыми венами, подошел к кровати.

– Ты, говорят, француженка? – обратился он к Жаклин. – Покажи мне, как умеют любить французы! – и он поднес прямо к ее губам чудовищно большую головку своего члена.

Владимир Дмитриевич заинтересованно остановился, перестав раздеваться, наблюдая, что сделает Жаклин. А та, вдруг приоткрыв рот, лизнула предлагаемую ей плоть, отчего член мужчины дернулся, а он сам с силой втянул воздух сквозь зубы. Тогда Жаклин, привстав немного, облизала головку, а потом, приоткрыв губы, взяла ее в рот.

Вера ошеломленно смотрела на нее, и даже не успела в первый момент среагировать, когда Максим прижался к ней своей возбужденной плотью, и зашептал ей на ухо:

– Вот видите, Вера Николаевна, ваша подруга и Красавин уже заняты делом, а что же мы? – и он накрыл ее грудь ладонью.

– Прекратите! – попросила она, отодвигаясь от него, но он вдруг быстрым движением повернул ее к себе спиной и прошептал: – Смотрите на них, видите, как им приятно? Наслаждайтесь зрелищем чувственной любви, вам это поможет расслабиться.

Он крепко держал ее за талию, прижимая ее ягодицы к своему животу и упираясь в них возбужденной плотью.

Вера замерла, действительно, глядя, как Жаклин старается над плотью Красавина. В этом было что – то очень отталкивающее и очень возбуждающее. Красавин хрипло постанывал, толчками погружая свой член в рот Жаклин.

– Давайте чуть – чуть к ним подвинемся, – предложил Максим и подтолкнул Веру вперед своим телом.

Когда она подвинулась почти вплотную к Жаклин, он протянул руку из – за ее спины и прикоснулся к возбужденным соскам француженки.

– Она, действительно, хороша! – сказал он, и вдруг воскликнул: – Красавин, да лягьте вы, ради Бога, в ногах правды нет, а девушке будет удобнее ласкать вас.

Красавин послушно рухнул на кровать, а Жаклин, встав на колени, склонилась над ним, вновь беря в рот его багровую плоть.

– Ты не хочешь сама так сделать? – спросил на ухо Веру Максим.

– Нет! – Веру всю передернуло.

– А я бы не отказался, если бы ты также приласкала меня, – прошептал он, жарко дыша ей в ухо. – Я давно тебя хочу, – и он положил свою руку Вере на лобок.

Смиряясь с неизбежным, Вера не стала сопротивляться. Она постаралась успокоиться и принять происходящее, как еще одно испытание, выпавшее на ее долю. За все нужно платить, сегодня вечером она испытала блаженство, занимаясь любовью с Жаклин, тем самым подтверждая обоснованность обвинения Владимира Дмитриевича, что она лесбиянка. Но сейчас, ощущая чужие мужские пальцы, осторожно проникающие внутрь нее, она почувствовала, что ей это тоже нравится.

– Только не делайте мне больно, – попросила она, поворачивая к нему лицо.

– Хорошо, не буду, – пообещал Максим и поцеловал ее в шею.

Вера закрыла глаза, сосредоточиваясь на движениях его пальцев, как вдруг постель прогнулась под тяжестью еще одного тела.

Сзади раздался тихий смех Максима.

Вера открыла глаза, и увидела, как обнаженный Владимир Дмитриевич опустился позади стоящей на коленях спиной к нему Жаклин, нацеливаясь войти в нее сзади.

– О боже, Владимир, не делай этого! – рванулась к нему Вера. – Если уж так тебе хочется, то возьми меня, но не трогай ее!

Но тот отмахнулся от Веры:

– С тобой я уже закончил, а вот эту недотрогу нужно наказать, – и он с силой вошел в незащищенное отверстие рядом с лоном Жаклин.

Та громко закричала от боли, падая на Красавина, но Владимир Дмитриевич, быстро закрыв ей рот ладонью, навалился на них обоих и, рыча от мстительного удовольствия, начал входить в тугую и не готовую к такому бурному совокупления дырочку.

– Боже мой, он же ее покалечит! – вскрикнула Вера, пытаясь оттащить своего бывшего любовника от Жаклин, но Максим удержал ее на месте.

Остановил это истязание сам Карсавин, который возмущенно скинул Владимира Дмитриевича с себя и Жаклин, и, прижав к себе плачущую девушку, выругался:

– Володя, вы – мерзавец! Во – первых, не дали мне закончить, во – вторых, зачем же доставлять девочке такую боль? Вы же могли порвать ей что – нибудь внутри! Мы о таком не договаривались! И я не хочу в этом участвовать!

Он, осторожно отодвигая от себя плачущую Жаклин, встал, но она, рыдая, вцепилась в его руку, умоляя:

– Сударь, не оставляйте меня с ним! Я готова всю ночь ласкать вас, только не оставляйте меня с ним!

Владимир Дмитриевич, немного протрезвевший, спохватился и тоже стал уговаривать его:

– Красавин, прости, не уходи, мы еще не закончили. Прости и ты, Жаклин, я не хотел тебе делать больно, просто мне обидно стало, что ты меня за все это время ни разу к себе не подпустила, а Красавин только попросил – и ты ему с радостью показываешь французскую любовь… – он схватил за руку Красавина, усаживая его обратно на кровать. – Ложись, раздевайся, вся ночь еще впереди, нам нужно еще с Верой разобраться! Я хочу, чтобы мы все овладели ею. Кстати, Максим, что же вы тянете? Берите ее! Я очень хочу посмотреть на это волнующее зрелище.

Вера вздрогнула, встретившись с его злым пьяным взглядом, шарящим по ее телу.

– Друзья, а хотите посмотреть, как они с Жаклин вдвоем развлекаются? – продолжил Владимир Дмитриевич, обращаясь к Карсавину и Максиму. – Вера покажи, как тебя твоя француженка вылизывает! Эй, Жаклин, ты в состоянии полизать своей подружке между ног?

Жаклин, вытирая слезы, испуганно кивнула.

– Нет, так дело не пойдет! – вмешался Максим. – Давайте обойдемся без насилия. Мы взрослые люди, и вполне способны доставить друг другу удовольствие. Карсавин, в самом деле, раздевайтесь, а вы, Владимир Дмитриевич, держите себя в руках, или лучше сходите в ванную и приведите себя в порядок, у вас на бедрах кровь…

– Боже мой, откуда? – испугался тот, действительно, заметив на своем теле зловещие пятна. Он с ужасом оглянулся на Жаклин: – Неужели я ей, и, правда, что – то повредил?! Господа, что же теперь делать?!

– Я уже сказал вам, что делать! – проворчал Максим, отрываясь от Веры и вставая. – Идите в ванную.

Владимир Дмитриевич послушно выскочил из комнаты.

– А вам, Карсавин, придется немного потерпеть, – сказал Максим, обходя кровать. – Нужно осмотреть Жаклин…

Подойдя к девушке, он положил ей руку на плечо:

– Птичка моя, давай посмотрим, что этот грубиян сделал с тобой…

Жаклин испуганно отшатнулась от него.

– Не бойся меня, я тебе не причиню боли, только посмотрю… – продолжал ласково уговаривать ее Максим, удерживая ее за ноги и пытаясь развести их в стороны.

Карсавин, так недавно постанывавший от прикосновений язычка Жаклин, тоже проникся к ней сочувствием и сказал:

– Малышка, не противься, Максим Васильевич хочет помочь тебе…

Жаклин нехотя развела ноги.

Бросив взгляд на открывшуюся ему картину, Максим помрачнел:

– Вера Николаевна, у вас есть водка или спирт?

– Анисовая и с кардамоном, – ответила Вера, с тревогой глядя на посуровевшее лицо молодого человека.

– Несите! – коротко приказал Максим.

– Вы хотите ей прямо туда?!.. – догадалась Вера и ахнула, представив, какую боль еще раз придется испытать Жаклин.

– Ничего не поделаешь! – огорченно сказал Максим, внимательно оглядев поврежденное место. – Этот варвар надорвал бедную птичку в нескольких местах… Хорошо бы чего – нибудь обезболивающего…

– У меня есть настойка опия, – сказала Вера, и, накинув на себя пеньюар, пошла к комоду за лекарством, которым она пользовалась при женских болях, ежемесячно донимавших ее.

Вытащив небольшую плоскую бутылочку и полотняный мешочек, где у нее лежала заготовленная корпия, она протянула все это Максиму и сказала:

– Я сейчас принесу из буфета водку, а вы пока дайте Жаклин настойку.

Боясь столкнуться в коридоре с Владимиром Дмитриевичем, явно пребывавшим не в себе, Вера быстро вернулась из столовой с пузатым графином водки на подносе, и присела на край кровати рядом с Жаклин, тихо постанывавшей от боли, в ожидании, когда опий начнет действовать.

Вскоре Жаклин перестала стонать, глаза ее стали сонными, а лицо слегка порозовело.

Максим, открыв графинчик, щедро плеснул водки на комок корпии и склонился между разведенных ног француженки.

– Карсавин, придержите девушку, – попросил он и быстрыми движениями начал смачивать кровоточащие ранки водкой.

Жаклин вскрикнула, вырываясь, но Карсавин, крепко держащий ее за руки, вдруг наклонился и начал усиленно дуть на ранки, стараясь облегчить Жаклин боль. Это было так забавно, что и Максим, и Вера, невольно рассмеялись, переглянувшись друг с другом.

– Ну вот, пока все. До свадьбы заживет! – удовлетворенно сказал Максим, закончив болезненную процедуру. – Будем надеяться, что это не причинит большого вреда нашей птичке, хотя ей и предстоит некоторое время помучиться, особенно при общении с ночной вазой…

Положив использованную корпию на поднос, Максим легко вскочил и, не одеваясь, унес его вместе с водкой из комнаты.

А Карсавин уложил Жаклин к себе на плечо, и, осторожно поглаживая ее по спине, прижал девушку к своему обнаженному телу, словно беря ее под свою защиту.

Вера в нерешительности сидела рядом с ними на кровати, не понимая, что же ей сейчас предпринять. Ситуация была какая – то безумная…

Вернулся Максим, ведя под руку Владимира Дмитриевича.

– Садитесь, сударь! Натворили дел, теперь останетесь без сладкого! – сказал он, усаживая Владимира Дмитриевича на стул в углу комнаты.

После этого он оглянулся на Веру, и, стремительно преодолев расстояние между ними, оказался рядом с ней.

– Вера Николаевна, здесь достаточно тепло, не нужно вам это вовсе! – внушительно сказал он, снимая с нее пеньюар.

Отделавшись от мешавшего ему одеяния, он мягко надавил на Верино плечо, принуждая ее лечь на спину. Его плоть, только что пребывавшая в вынужденном спокойствии, вновь налилась силой и упруго покачивалась в нетерпеливом ожидании.

Вера с тоской посмотрела на Максима и обреченно закрыла глаза, заранее смиряясь со всем тем, что последует дальше.

Заметив ее обреченный взгляд, Максим, видимо, передумал сразу же овладевать ею, и, помедлив, обратился к Владимиру Дмитриевичу:

– Сударь мой, так в чем вы хотели убедиться? Реагирует ли Вера Николаевна на мужские прикосновения? Мне кажется, что да… – и он, склонившись над Вериной грудью, медленно провел по ней языком, зацепив по пути ее сосок, тут же съежившийся от его влажного прикосновения. – Вера Николаевна, дорогая, расслабьтесь, я буду нежен.

Но Вера и так не чувствовала себя напряженной, она лежала с плотно закрытыми глазами, прислушиваясь к тому, как язык Максима трепетно скользит по ее груди, оставляя после себя влажные прохладные дорожки. Он неспеша кружил вокруг ее сосков, лишь изредка возвращаясь к ним, и Вера вдруг почувствовала, что ей хочется, чтобы его прикосновения к ее соскам были чаще, а через какие – то мгновения она поняла, что хочет, чтобы он вообще не отпускал ее соски из своих губ, а грубо терзал их, кусая их нежные вершинки.

– Сильнее! – неожиданно вырвалась у нее мольба.

Максим тут же прихватил ее сосок зубами и потянул его на себя, поглаживая языком его кончик.

Жадная рыбка тут же всплыла из глубины…

Вера застонала и подалась навстречу к Максиму, тут же почувствовав, как его закаменевшая плоть до боли прижалась к ее бедру. Но она не стала отстраняться, а наоборот, поёрзав, подвела под его подрагивающую вершинку свое лоно и резко вскинула бедра, рывком погружая плоть Максима в себя.

Для нее вдруг перестало существовать окружающее, она совершенно забыла, что рядом находятся еще три человека, которые, затаив дыхание, наблюдали за нею.

Максим вскрикнул, не ожидая от нее такого напора, но потом, ощутив, как плотно она его обхватила руками, мгновенно перевернулся на спину, усаживая Веру на себя.

– Сама! – приказал он, подаваясь ей навстречу и глядя на нее безумными глазами, заволоченными страстью.

Вера не поняла его. Она впервые оказывалась в такой странной позе, словно верхом на мужчине. Ей было немного страшно и почему – то казалось, что, если он сделает еще раз такое же резкое движение навстречу, она упадет с него, как с норовистого скакуна.

– Ну что же ты замерла? – нетерпеливо спросил Максим, подкидывая ее на себе бедрами, отчего его плоть еще глубже вошла в нее, но ей это неожиданно понравилось.

Вера нерешительно приподнялась и вновь опустилась на Максима. Он застонал, закрывая глаза, но это вдруг вызвало у нее протест.

Наклонившись к нему и скользнув по его груди сосками, она тихо попросила:

– Не закрывай глаза, смотри на меня, я хочу тебя видеть.

Он открыл глаза и посмотрел на Веру.

3897   1 57140    +9.5 [10]