"Ужас и рок преследовали человека извечно".

В коричневом плаще с рваными рукавами, сладострастной кавалерийской походкой, ранним утром первого числа весеннего месяца мая, в крытый черепицей дом между врытыми в землю деревянными столбами, на которых была натянута веревка с мокрым бельем, вошел маленький кривоногий человек.

– Что вам угодно? – раздался испуганный старческий голос.

Затем в доме послышался какой – то грохот и в небо ударил душераздирающий нечеловеческий вопль, который смешался с ревом проходящего оркестра.

Полковник Порогин тяжело вздохнул и толкнул дверь в кабинет Босса, который перед этим вызвал его по селектору.

– Ну, как дела, коллега? – откинулся Босс на спинку кресла, – опять этот маньяк?

Неумное лицо Порогина искривилось.

– Опять, – глухо сказал он, – восьмая жертва, и никаких следов. – Ну – ну; – улыбнулся Босс, – уж не хочешь ли ты сказать, что тут замешаны потусторонние силы?

– Если бы я веровал в Бога, – ответил Порогин, – то у меня не было бы ни йоты сомнения. Все восемь жертв – набожные старухи. Этот дьявол разделался с ними жутким образом: все восемь бабушек варварски изнасилованы. Экспертиза установила наличие нечеловеческого происхождения спермы. Ну а смерть, как правило, наступала почти мгновенно.

– Что ты этим хочешь сказать? – прервал Порогина Босс.

– У этого демона невероятные размеры, – Порогин подошел к графину на столе и щелкнул по нему кончиками пальцев, – понимаете? У всех жертв, привезенных в институт судебной медицины, было разворочено влагалище, да так, будто там орудовали ломом. Имеется еще одна пикантная деталь: у всех восьмерых старух были вырваны зубы, – уточнил Порогин и робко взглянул на Босса.

Вы и ваши люди отвратительно работаете, – рявкнул Босс, – это не мелочь у пьяных пеньков из карманов тырить! Как это так: никаких следов?! Рассуждая логически, ваши восемь жертв, наверное, неистово визжали, царапались, кусались, звали на помощь, наконец. Да и как, позвольте вас спросить, они могли, скажем, не кричать? Сам же приводил пример с этим ломом.

– Понимаю, – упаднически вымолвил Порогин, – а точнее сказать, ничего не понимаю. Установлено только время, в которое были совершены эти убийства, – приблизительно с шести до восьми часов вечера. Я навел справки: как раз в эти часы в центральной церкви кончается вечерняя служба.

– Так! – рявкнул Босс, – если за две недели ваши дела не продвинутся, то вам, товарищ Порогин, придется подать в отставку! Вы свободны.

Порогин, еле волоча ноги от страха, что потеряет работу, вышел из кабинета. Он взглянул на часы, было n часов вечера. ("Жена уже поела и видит первые сны под двумя пудовыми одеялами". ) Порогину почему – то стало противно, и он сплюнул.

Не прошел он по улице и нескольких шагов, как рядом метнулась чья – то тень.

"Бля, кошка", – подумал Порогин, как вдруг мощная волна ударила его как обухом в затылок, он врезался лбом в водосточную трубу и лишился чувств. Кровавый огненный шар, прогудев над ним, сделал дугу и скрылся в неведомом направлении. В ночной тишине раздался замирающий хриплый хохот.

Когда Порогин очнулся, он увидел, что окружен людьми в белых халатах. Далее он почувствовал такую боль в анальном отверстии, что неистово застонал.

– Морфий, – распорядился кто – то. После инъекции боль стала менее интенсивной.

– Вас пришли навестить, – раздался приторный голос.

Порогин увидел две красные физиономии: одна взволнованная – его коллеги, Босса, другая, любопытная – его круглозадой дуры – супруги.

– Не буду вам мешать, – корректно вставил Босс, вот только хочу показать вам одно вещественное доказательство – вот эту записочку, которую я, извиняюсь, вам прилепили на задницу, когда с вами, ну... это произошло. М – м – да, вот взгляните.

Порогин шальными глазами взглянул на клочок туалетной бумаги, на котором корявыми буквами было выведено следующее: "А ты ничего, красавчик. Если увидимся еще, приласкаю посильнее, целую!"

Босс сунул клочок бумаги в карман и быстро вышел из палаты.

Тут Порогин расслышал плаксивый голос супруги, по лицу которой текла краска:

– Что ты с собой натворил? Тебя же уволят, вот увидишь, уволят, а у нас дома и так дела худые. Твоего сынишку выгоняют из школы за какие – то безобразия в дамском туалете. Наши холодильники пусты, есть совершенно нечего и в ресторан пойти не на что. Ты добьешься своего, пустишь меня по миру как ничтожную шлюху и, может быть, я умру где – нибудь возле мусорки, от сифилиса.

– Пошла на хуй, дура, – хотел выкрикнуть Порогин, но с ужасом заметил, что у него вырваны зубы.

Прошло два месяца. Порогин выписался из больницы. Он шел угрюмый и озлобленный на весь мир. Однако, дойдя до отделения милиции, он как – то сразу ощутил веселое оживление его коллег, что же касается Босса, тот, покрываясь красными пятнами, шагнул к Порогину и крикнул ему в ухо: "Поймали!"

"У – у", – обрадовался Порогин, почувствовав, как огонь мести прошелся по его позвоночнику.

– Да – да, можешь мычать себе сколько угодно, этот выродок уже три дня сидит в карцере. Я думаю, – широко улыбнулся Босс, – ты его как следует обработаешь. Соображения у меня есть, а злости у тебя еще больше. Ну а теперь пойдем посмотрим на этого антихриста.

Дверь в карцер с лязгом отворилась, и перед блюстителями закона предстал неприятного вида человек. Он сидел на полу, поджав под себя свои длинные ноги. На грязной гусиной шее выделялся острый кадык, а маленькие, серенькие, близко поставленные глазки пугливо и заискивающе поглядывали на Порогина и Босса.

– Ну, как тебе эта рожа, коллега? По – моему, он заслуживает больше, чем просто сдохнуть.

Порогин, бледный от ярости, вырвал из блокнота листок бумаги и написал следующее: "Ну вот, мы и встретились, красавчик! Сейчас я тебя приласкаю!"

И, зажмурив глаза, со всего маху саданул каблуком по острому кадыку преступника. Тот перевернулся через голову, и изо рта, булькая, хлынула темная кровь.

– Постой, зачем же так сразу? Мы же его можем прикончить, – восхищенным голосом пропел Босс, – сперва его надо как следует помучить.

Порогин замычал и кивнул в знак согласия.

Жертва тем временем очнулась и вытаращила свои серенькие глазки на мучителей.

Босс достал из дипломата бутылку с уксусной эссенцией. (Порогин отметил про себя, что тот сегодня в игривом настроении. )

– Стащи с него штаны и поверни вверх задом, – сказал Босс, – но меня уволь, дружок, сделай ему приятное сам.

Порогин брезгливо стянул штаны, с заключенного. (В карцере крепко запахло туалетом),

– Да что у тебя руки дрожат, а, Порогин? Вспомни, как эта тварь тебя – то, тебя – то!..

Порогин влил содержимое сосуда в анальное отверстие жертвы.

Раздался душераздирающий крик такой силы, что каменный потолок камеры чуть было не обрушился на наших коллег. Заключенный, вопя, забился в конвульсиях.

– Ничего, не сдохнет, скотина, просто мы его немножечко встряхнули, – сказал миротворчески Босс. Он подошел к скорчившемуся человеку и перевернул его.

– Это только начало, октябренок, – процедил он, – вспомни, как старух драл, а, собака! Порогин, плесни – ка на него из параши, а то он слегка двинулся рассудком.

– Итак, будем говорить, сынок? – попыхивая сигаретой, добрым тенором сказал Босс, наклоняясь над полуживым человеком, – мы уже знаем твое черное прошлое, извращенец.

Заключенный, как рыба, глотая воздух, ощерив два своих гнилых зуба в этом, приятном эйфорическом состоянии не смог бы даже вспомнить своего собственного имени.

– Ну что ж, молчим, да? – отчеканил Босс.

Лицо его приняло выражение римского императора.

– Эй, Порогин, можешь продолжать. Лиши – ка его самого опасного оружия.

В руках у Порогина сверкнула бритва, и он уже направился к своей жертве, как вдруг в дверь карцера робко постучали.

– А, черт бы их взял, этих бездельников, – расстроился Босс, – спокойно с человеком пообщаться не дают.

– Я извиняюсь, – сказал появившийся в дверях дежурный милиционер, – на Чернышевского 110 – новое убийство. Почерк преступника тот же: изнасилована 86 – летняя старуха с летальным исходом.

Порогин и Босс тупо уставились друг на друга.

По указанию Босса, надев свою форму, Порогин отправился в городскую психиатрическую клинику. Полковнику надо было навести справки насчет сексуальных маньяков и их психологической зависимости, чтобы таким образом можно было логически и научно свести все преступления убийцы в одну точку, и загнать его, как зверя, в капкан правосудия.

Двери ему открыла тучная медсестра с выпученными глазами и руками молотобойца, доложив хриплым басом, что профессор его ожидает.

– Только вы тут осторожнее, товарищ полковник, – гудела она ему в ухо, – у нас есть тут буйные; я извиняюсь, конечно, но ваша форма не внушает больным доверия.

Порогин испуганно оглядел длинный коридор, где, как бледные тени ходили взад и вперед умалишенные.

Сердце его тревожно застучало, когда он открыл дверь профессорского кабинета. Навстречу ему шагнул крупный пожилой мужчина и, улыбнувшись, протянул ему правую руку. Порогин вздрогнул, почувствовав, как левая рука ласково погладила его по голове.

– Не удивляйтесь, – приятным растянутым голосом сказал профессор, – это мой психотерапевтический метод, он благотворно действует на больных.

Порогин глупо улыбнулся и сел в указанное ему кресло. Потом он нажал кнопку портативного магнитофона и начал разговор с профессором.

Выслушав полковника, профессор пустился в пространные научные дебри психиатрии: о маньяках и их сексуальных инверсиях и перверсиях.

Только три обстоятельства смущали Порогина: первое – дьявольские вопли где – то за стеной, второе – то, что рассуждая, профессор постоянно поглядывал на его новые ботинки; и третье, самое неприятное – это нежное, отцовское обращение в адрес полковника УГРО, вроде такого: "Да что вы говорите!" или еще хуже того: "Не волнуйтесь, деточка. "

– Что это там у вас за крики за стеной? – шепелявя, прервал профессора Порогин.

– А – а, – сказал тот, – это электрошоковая терапия. Забавная штучка. Правда, бывают летальные исходы, но мои коллеги пишут научную диссертацию. –

Но ведь, – озадачился Порогин, – эти ваши научные шоки запрещены во всем мире, была Женевская конвенция...

Профессор опять погладил его по голове и ласково ответил:

– Да вы не волнуйтесь, деточка, у нас ведь не Женева.

– А скажите, профессор, в вашей клинике есть по – настоящему больные?

– Да как вам сказать? Придуряются все больше, на себя нагоняют. Но ведь и мы не лыком шиты; после наших препаратов симулирующие пациенты напрочь забывают свое собственное имя.

– Такое, я слышал, делают в спецлабораториях ЦРУ – содрогнувшись, прошипел Порогин.

– Что вы, что вы, – обиделся профессор, – у нас все гораздо современнее. Наука, деточка, не стоит на месте.

Наконец Порогин выключил магнитофон с необходимой научной информацией, попрощавшись с профессором за руку; направился было к двери, как вдруг застыл от неожиданных слов последнего:

– Вы за сколько покупали ваши ботиночки?

Обескураженный Порогин назвал цену.

– Дороговато, дороговато, деточка. Вы мне их за полцены не уступите? У вас какой размер?

Порогин побледнел и, отходя к двери, прошамкал что – то совсем несвязное.

– Нервы, нервы, деточка, – улыбнулся профессор, – ничего, ступайте с богом, и, когда вздумаете, приходите еще, мы вам всегда будем рады.

Только в кабинете у Босса Порогин стал немного приходить в себя. Дурдом, а в особенности профессор, подействовали на него как тепловой удар.

Босс, надувшись, вытирая пот со лба, внимательно слушал только что зафиксированную Порогиным беседу с профессором.

– С ума сойти можно, – наконец вымолвил он, – тут без пол – литра не разберешься. Ахинея какая – то. Послушай, Порогин, чего это он тебя все время деточкой величал? Пидер, что ли?

– Похоже на то, – страдальчески улыбнулся Порогин, – и еще, по – моему, он ненормальный.

– Ненормальный он или нет, – нравоучительно вставил Босс, – а вот в нашем карцере ему побывать не мешает. Слышали эти крики? Вот садист. Я бы ему показал "научная электрошоковая терапия".

Потом Босс рассмеялся и, хлопнув Порогина по плечу, сказал:

– У них там электрошоковая, а у нас уксусная терапия. Ты свободен, деточка.

"По вечерам над ресторанами...

Вечером Порогин смотрел телевизор. Сынок и супруга блаженно посапывали в постели. Порогин ухмыльнулся, когда на экране появилась широкая юбилейная физиономия Босса, который роскошно улыбаясь, давал очередную сводку в разделе "Криминальные новости". Эта часть называлась: "Маньяк в нашем городе". – Все путем, ребята, – подмигнул Босс с экрана, – мы уже напали на след убийцы. Думаю, ему немного осталось дышать воздухом живодёрства. Так что будьте увер:

Порогин с отвращением вырубил телевизор.

Он посмотрел на часы: было десять вечера. Порогину вдруг безумно захотелось напиться. Он мертвым взглядом проехал по безмятежно спящим членам семьи и, проверив бумажник, направился в ближайший кабак, который находился в ста шагах от его дома. Быстро преодолев это пространство, он открыл светло – голубую дверь с неоновой надписью наверху: Ресторан "ВОЛНА" (для избранных). Порогин как раз и был тем самым избранным. Он молча миновал поклонившегося ему швейцара и, усевшись напротив стойки, указал бармену на бутылку коньяка.

Потом он с маху хлобыстнул стакан коричневой вулканической жидкости и, переведя дыхание, остановился взглядом на сидевшей рядом уже немолодой женщине. Она, раскорячив свои кривые волосатые ноги, вдруг улыбнулась ему.

– Угости сигаретой, Дюймовочка, – прохрипела она.

Порогин хотел ответить, что у него нет сигарет, но из беззубого рта вырвались какие – то жалкие, шепелявые звуки.

– Боже во Христе, – вырвалось у кривоногой дамы, – неужели Мэри? Только не перебивай и дай хоть словечко вымолвить. Вижу, вижу, откуда ты, парень. Заклинаю, спаси меня от него. Только я одна знаю все его дьявольские тайны.

Почувствовав, что алкоголь начинает действовать, Порогин придвинулся поближе к незнакомке и выплеснул ей в стакан оставшиеся полбутылки. Особа лихо влила коньяк в свое горло и начала сбивчивый, удивительный рассказ.

– Как же, как же, сразу догадалась, он и тебя, значит, зубодерами. А, наверное, он и еще кое – что с тобой сделал. Понимаю, очень неприятно, когда чувствуешь в своей заднице включенную электропилу. Ничего, это он тебя еще пощадил. Дай слово, несчастный юноша, что ты прежде, чем я тебе расскажу о нём, посадишь меня на время куда – нибудь, к вам в карцер, потому что, – понизила она свой хриплый голос, – он обещал этой ночью замочить меня.

– Кто? – зашипел все еще ничего не понимающий Порогин.

– Да Мэри же, Мэри, – женщина, раскачиваясь, продолжала свой хаотический рассказ.

– Он еще малюткой был выродком: ножки, ручки – маленькие, кривые, но необычайной, нечеловеческой силы. Он так однажды двиганул своей ножкой по голове матери, что до сих пор бедняжка доживает свой век в сумасшедшем доме. Но главное в Мэри была не сила, и не огромных размеров член, который наводил ужас на всех домочадцев; у него были длинные и кривые, как у гориллы, зубы. Да и личиной своей он напоминал самого дьявола. Однажды набожная старуха, которая присматривала за ним в отсутствие родственников, вырвала клещами его жуткие зубы.

"Следствие религиозной экзальтации, " – подумал Порогин.

– Но вот прошло тридцать пять лет после того случая, Мэри стал жестоко мстить. А жертвами он, конечно, же, избирал набожных старух – одуванчиков. Боже, Боже мой! да ты и сам бы мог об этом догадаться. Вы все сбились с толку от того, что нет никаких следов, улик, или свидетельств. Это тоже немудрено: вы не знали, с кем столкнулись... Теперь слушай меня внимательно, начальник. Я, лично, была его любовницей, – женщина всхлипнула. – И как я терпела, как я терпела! и все это потому, что боялась его. Может быть с обычным смертным я поступила бы иначе.

Порогин удивленно воззрился на свою собеседницу.

– Но ведь Мэри – не обычный смертный. Это Сатана, оборотень, он свободно может перевоплощаться в разных животных, в основном, в кошек. Кошки – это его любимые животные.

Его не берут ни пули, ни нож, ни огонь, ни вода, в общем, – выдохнула незнакомка, – я, я одна знаю секрет его жизни. И сейчас я тебе о нем расскажу, но сперва возьми адрес, где живет Мэри.

Женщина быстро что – то чиркнула на листке бумаги и передала Порогину.

– Ну, а теперь слушай главное, – вдруг женщина осеклась и поморщилась – Ой, – сказала она, – приспичило, я мухой.

Шатаясь, она поднялась и заторопилась в сторону туалета.

Порогин развернулся и стал наблюдать за ней в большое зеркало у стойки, которое охватывало всю залу бара. Он судорожно переваривал только что услышанное им: "Не человек, оборотень, кошка... стоп!.. " Вдруг он вздрогнул, увидев, как в дверь дамского туалета прошмыгнула всклокоченная худая кошка. "Откуда она здесь?" – Порогин тряхнул головой и стал соображать далее:

"Ну, если мы имеем дело с оборотнем, ни о каких уликах, тем паче следах, не может быть и речи. Нет – нет, все это похоже на банальную мистику, на пьяный бред. Однако интересно дослушать эту ненормальную до конца. Во всей этой дьявольщине есть что – то, и, потом этот адрес, – Порогин быстро скользнул по нему глазами, – Затонская 16:

Неожиданно спокойную атмосферу бара разрезал душераздирающий вопль, который вырвался из женского туалета.

Раздвигая толпу руками, и на ходу показывая удостоверение, Порогин шагнул в дамский туалет. То, что предстало перед его глазами, было воистину ужасно: его недавняя собеседница была втиснута головой в пасть толчка. Да, это сделал человек необычайной физической силы! Туловище жертвы было смято, точно кукольное. Были сломаны и размозжены ключицы, а раздавленная голова покоилась в отходном отверстии.

На цепочке сливного бачка вместо ручного набалдашника, висел вырванный с корнем язык, а на полу, зловеще поблескивал металлом, валялись здоровенные клещи – гвоздодеры...

"И залпы тысячи орудий

В два часа тридцать минут четыре машины неслись по сонному городу, по адресу: Затонская 16. В первой легковой машине с мигалкой находились Порогин и Босс. Три другие военизированные машины были битком набиты отпетыми головорезами. Оружие они держали наготове, всматриваясь по – волчьи в ночную тьму.

Дело было ясное – эти люди шли на риск, риск такого размера, что сомневаться было нечего: они ехали в горло самого ада. Видимо, преступник, которого они хотели захватить, или обезвредить, обладал далеко незаурядными качествами и способностями.

– Не знаю – говорил Босс, – последнее время я тоже стал суеверным и сентиментальным. Все перевариваю то, что ты мне рассказывал, Порогин: мм – да.

– Думаю, – продолжал Босс, трясясь на сиденье, – мы правильно сделали, что прихватили с собой ребят. Сейчас мы возьмем это чудовище. Как там его – Мэри, что ли? Только в одно я не могу поверить – в этих кошек и оборотней. Сейчас ты увидишь, как этот мытарь сделается в наших руках мягким, напуганным школьником, ну, вроде твоего сынишки... Стоп, кажется, приехали. Выключить фары, – распорядился Босс по рации.

Дом, и которому причалили блюстители порядка, представлял собой маленькое, покосившееся деревянное здание, однако с тяжелыми ставнями. Чуть поодаль стоял съежившийся сортир. Из – под ставень дома в ночной мрак пробивались желтые жала света.

В мгновение ока домишко был окружен тройным железным кольцом.

Порогин и Босс, держа на изготовке магнумы 44 калибра, тихо приоткрыли калитку, и тотчас дорогу им пересекла серая тощая кошка. Она завертелась волчком и вертанула по направлению к дому.

– Тьфу ты, дрянь примета, – выругался Босс, а Порогин вдруг почувствовал, что бледнеет. Ноги у него заходили ходуном.

– Да, Порогин, – остановился Босс, – мы с тобой люди романтические и сентиментальные. Эх, стихи бы нам писать, а не этим делом заниматься. Эй, ребята, валяй на приступ замка! – распорядился он.

Пятеро вышибал двинулись к входной, закрытой на засов двери. Один из парней стал пунктуально прикладываться к ней ногой, так, что задрожали за тяжелыми ставнями стекла.

– Кто там? – раздался за дверью робкий женский голос.

– Открывай, баба, милиция!

– Ну уж нет, – голос женщины сделался упругим, – он всю ночь занимается, а если кто его потревожит – башку свернет!

– Отдай нам своего мальчика, псина, а не то дверь высадим, – и дом вновь задрожал от страшных ударов.

– Крепкая дверка, – сказал один из пятерых, – ну – ка, ребята, попробуем вместе!

Раздался грохот и треск, дверные петли жалобно взвыли. Еще один сокрушительный удар развалил дверь на две половины.

В то же самое мгновение на порог, словно молния, вылетел человек и окатил какой – то жидкостью из ведра всех оперсотрудников. Крепко пахнуло бензином.

– Получайте, скоты, – раздался глухой, картавый голос.

Зажженная спичка резко вылетела из его рук. Все пятеро взвыли, как животные. Через мгновение они вспыхнули и, превратившись в живые факелы, с воплями заметались по двору. Тотчас в руках у оскалившегося гостеприимного человека оказалась огромная пешня, которой он вертел словно легкой английской тростью.

– Ну что же вы, берите меня! Кто еще?

В багровых отсветах пламени лицо хозяина дома в этот миг было лишено всякой миловидности. Под всклокоченными бровями сверкали обезьяньи глазки, с выпяченной огромной губы капала бешенная слюна. Он напоминал героя – большевичка из патриотического фильма.

Вооруженные люди вздрогнули, вскинув на прицел автоматы, и отступили на несколько шагов.

– Огонь! – как из болота выплеснулся вопль Босса.

Тотчас пламя из пятидесяти стволов ударило по человеку – дьяволу и его дому. Дом содрогнулся, ставни отлетели, как будто их снесло ураганом; посыпались стекла.

Но человек с пешней бросился грудью на извергающие огонь автоматные стволы и пошел крушить своим орудием направо и налево. Все превратилось в омерзительное кровавее месиво.

– Босс, Босс! – орали люди. – Его пули не берут, это сам дьявол!

Не успел перепуганный до полусмерти Босс что – то крикнуть, как окровавленный, взбешенный человек оказался возле него и Порогина.

Он уже размахнулся своим оружием, чтобы размозжить черепа обоих палящих в него коллег, как вдруг Порогин, отбросив свой бестолковый пистолет, со всей животной силой примочил тяжелым сапожищем в паховую область человека – гориллы.

Это произвело сверхъестественный эффект: пешня выскочила из могучих рук нападающего, и он скорчился со страшным тигриным воем.

– По – маленькому, маленькому, – корчась, выдавливал он из себя. Из – под огромных семейных трусов по коротким ногам извиваясь, потекла струйка крови.

– Наручники! – крикнул задыхающимся голосом Босс.

Человек – зверь, подпрыгивая на двухметровую высоту, бросился к близстоящему сортиру. Дверь завизжала и захлопнулась за ним.

– По цели, гранатами – пли! – рявкнул Босс, и в сортир полетело с десяток гранат.

В ночи раздались такие раскаты, что людям, упавшим на землю, показалось, будто небо обрушилось на них. Сортир разнесло в щепки, из отходной ямы волной выплеснулось дерьмо; изуродованное безжизненное тело сверхчеловека, сделав в воздухе мертвую петлю, тяжело грохнулось на землю.

– Вот так – то, – оправляясь от стресса, пошутил Босс, – полетали и приземлились. А теперь, ребятишки, огнеметом по этой развалине! – и он ткнул пальцем в направлении дома преступника.

– Босс, там его баба, а, может, и дети! – стараясь перекричать перепуганных соседей, выскочивших на место жестокой бойни, орали сотрудники.

– Плевать! Я же сказал: огонь!

Из жерла огнеметов вырвалось всепожирающее пламя, и дом через несколько секунд уже полыхал, извергая огромные снопы искр. Все смешалось: вопли жертв, гул и грохот залпов.

Вечером Порогин смотрел на улыбающееся лицо Босса по телевизору.

О, это был великий сказочник!

– Все путем, ребята, – как всегда бодро произнес он. Убийца пойман и уже аннулирован. На деле оказалось так: мы арестовали его ночью, спокойно, без всякого шума. Правда, ходят там всякие слухи, что, мол, стрельба, жертвы, пожары. Ничему этому не верьте. В завершение хочу сказать следующее: когда мы с товарищем Порогиным привезли этого садиста – хлюпика в отделение, он во всем нам сразу признался, стоя на коленях. Хочу сразу покаяться, ребята, хоть я человек и мягкий, а все – таки хлопнул по его ломброзианской физиономии – пощечину, ну и тут, и тут... У него не выдержало сердце. Да кто бы мог подумать!? В данный момент его труп находится в морге кафедры судебной медицины. Вот, собственно, и все, ребята, спите спокойно.

Порогин пододвинул к себе вторую бутылку водки и пробормотал: "Спокойно, как же, спокойно, – в голове его носились жуткие мысли. – Нет, нет, – говорил кто – то в нем, – Мэри жив. Кошка, эта кошка... сказала же мне кривоногая дама, что знает, в чем спрятан секрет его жизни, секрет его жизни... Вернее, она хотела сказать, но, но. .. не успела. Он живой, живой, там, на секционном столе морга".

– Порогин! – грозно прозвучал в его голове голос. – Ты сегодня же должен с ним разделаться, или сейчас, или никогда.

Порогин, покачиваясь, подошел к своей супруге, которая лежала в постели и чего – то от него ждала. Но он прервал ее сладкие ожидания словами, которые опрокидывали напрочь все эротическое:

– Где наш топор? – с трудом ворочая языком, прошамкал он.

– Господи, что ты надумал? – вытаращила на Порогина свои черные плотоядные глаза жена.

– Лежишь, продолжение рода, у – у, рожа! – сказал Порогин, и, криво усмехнувшись, пошел в прихожую.

За полированным ящиком лежал приличных размеров топор. Он взвесил на ладони его тяжесть, и опять услышал чей – то голос изнутри: "Или сейчас, или никогда, – он жив".

Не успела перепуганная и злая супруга обозвать его придурком и импотентом, как дверь за Порогиным, хлопнув, защелкнулась.

Держа за пазухой завернутый в мешковину топор, он резким движением слегка пораненной руки остановил такси:

– 20 лет ВЛКСМ, кафедра судебной медицины, – выдохнул он из себя.

Водитель даже не оглянулся на него и равнодушно ударил ногой по газу.

Через пять минут машина притормозила возле старинного здания. Порогин расплатился с таксистом и направился к центральному входу в морг.

Он нажал кнопку звонка и, покачиваясь, стал ждать.

"Только держи себя в руках!" – приказывал внутренний голос.

Дверь отворилась; на заспанных физиономиях сторожа и патологоанатома проявилось удивление. Последний осведомился, что вынудило полковника пожаловать в морг в столь поздний час.

– Сличить тело убийцы – маньяка.

– С кем? – обескуражено разинул рот врач.

– Да Босс сомневается, того ли мы на тот свет отправили. Короче, у нас сомнения и большие неприятности.

Выслушав все эти бредовые сентенции, добродушный врач кивнул головой и открыл дверь секционного зала.

– Закройте за мной дверь и не мешайте работать, – прошамкал Порогин, бережно держа подмышкой топор.

Дверь за ним тотчас закрылась, и вспыхнуло несколько мощных ламп.

Порогин, как сомнамбула, не чувствуя мерзкого запаха, не замечая отвратительных трупов, лежащих где попало, направился в глубь зала, точно кто – то невидимый вел его за руку и роковому месту; он чуть было не споткнулся об эмалированное ведро с гениталиями, из которого торчала газета "Юный ленинец". Рядом на столе лежало зверски изуродованное тело Мэри.

– Так, – сказал себе Порогин, надо расчленить тело на куски.

Он медленно извлек из мешковины топор.

Казалось, сам демон инквизиции вселился в Порогина.

И только он поднял свой топор, как почувствовал, что по его членам прошла дрожь – труп пошевелился!

Ну, конечно же, тебя не берут ни пули, ни огонь; ничего, все равно я тебя прикончу, оборотень! "Чур, меня!" – с этим восклицанием полковник метко и сильно погрузил лезвие топора в шею покойника, из которой поползла вязкая, черная кровь, и голова Мэри, сверкая глазами и шлепая губами, откатилась к эмалированному ведру. Порогин еще раз взмахнул топором, но обезглавленный труп демона, хрипя и булькая кровью, соскочил со стола и двинулся, скрючив руки, по направлению к Порогину.

– Ну, вот и встретились, красавчик. Хотел меня уничтожить, щенок, – вырвались эти уничтожающие слова из нутра трупа.

– Я тебе обещал, Дориан Грей, что мы еще встретимся, – вот ты мне и попался; хорошо, что моя кривоногая сучка не успела рассказать тебе секрет моей жизни, – голос шел из грудины трупа, клокоча и переливаясь в пустынном морге.

Труп Мэри все продолжал идти прямо на Порогина.

Порогин, пятясь, натыкался на секционные столы, члены его сделались ватными, топор выпал из рук. Он хотел закричать, но из его горла вырвался глухой булькающий звук. Труп прижал его вплотную к закрытой двери и холодными, липкими руками обхватил горло Порогина.

Порогин закатил глаза и увидел, как быстро над ним закружился потолок. Его дух судорожно расставался с телом, и, когда у него вывалился в крупных пузырях язык, труп разжал свои стальные объятья. Порогин – синий и бездыханный, валялся на полу морга, а с трупом Мэри происходили метаморфозы: он вдруг съежился и сделался совсем маленьким.

"Месть!" – пронесся по моргу его голос, переходящий в пронзительный, тонкий вой, похожий на кошачий.

Через некоторое время дверь в секционный зал открыли сторож и врач. Они вытаращили глаза, когда увидели прямо перед собой труп полковника Порогина. Трупа убийцы – маньяка не было, если не считать отсеченной топором его головы, валявшейся возле эмалированного ведра.

Тут между ног сторожа и врача прошмыгнула серая худая кошка, она всклокоченной молнией бросилась вниз по лестнице и исчезла на темной улице.

– С собой он, что ли, ее принес? – испуганно пробормотал врач, проводив дьявольское животное взглядом. – Рехнуться можно: Ну – ка, Петрович, – сказал он сторожу, – звони в милицию, да побыстрей.

"Наверное, я сошел с ума", – подумал он и, обернувшись, пугливо и быстро перекрестился.

Через день в областной газете появился некролог:

"Обком КПСС, Областной Совет Народных депутатов и Управление Внутренних Дел с глубоким прискорбием извещают, что 21 октября 1990 года в 4 часа 30 минут утра скоропостижно скончался от сердечной недостаточности полковник милиции В. Н. Порогин.

Имя В. Н. Порогина – верного продолжателя ленинского дела, пламенного борца за мир и коммунизм, будет всегда жить в сердцах его товарищей и всех советских людей!"

Входная дверь квартиры Порогиных была открыта настежь, крышка гроба, покрытая черной бахромой, красовалась в коридоре.

Вдова полковника устала принимать многочисленных людей в мундирах, которые приходили и уходили.

Наконец, она осталась одна. Однако одиночество не дало вдове успокоения, напротив, что – то сжало железным обручем ее легкие и сердце. Да, это был страх, который все шире и шире расправлял в ее душе траурные крылья, рассудок вдовы помутился, и по телу ударила жестокая дрожь.

Не осознавал того, что делает, она попятилась и тут же наткнулась боком на острый угол стола, где покоился её мертвый муж.

– Мне страшно, слышишь, мне страшно! – пробормотала она, и ее острые ногти в красном лаке впились в синюю руку мертвеца. И тотчас же через открытую дверь в комнату, грациозно изгибаясь, вошла худая серая кошка.

По комнате прошелся ледяной сквозняк, и дверь, звонко щелкнув английским замком, захлопнулась.

Кошка издала какое – то дьявольское шипение и устремила на вдову свой пронзительно – жуткий взгляд; внезапно из горла трупа в потолок ударила струя черной крови.

"Все путем, ребята!" – говорил за стеной телевизор.

Сексуальное возбуждение, вызванное нежностью матери, вероятно, является причиной нервного расстройства. Но вызывающего повода я указать не в состоянии. Боязнь, что его на улице укусит лошадь, быть может, связана с тем, что он был где – нибудь испуган видом большого пениса.

З. Фрейд

Пятнадцатого апреля 1993 года в 4. 30 утра в морг судебной медицинской экспертизы прибыли трое. Один из них, в строгом темно – сером костюме, помпезно опирающийся на трость, был профессором патанатомии и аномальных явлений. Прибыл он сюда инкогнито из Норильска. Второй, коренастый юркий мужчина, был доцентом из нейрохирургического корпуса 1 – ой городской клиники имени Бабиченко. И, наконец, третий: высокий, сутулый, с гробоподобным лицом (неизвестный), зловещей пружинистой тенью двигался за специалистами и, хотя он был в штатском, ни у кого из вышеописанных людей не было настроения рассмотреть его внимательнее.

"Свет, потушите весь этот фейерверк", – сказал таинственный третий сторожу и дежурному врачу глухим, не требующим возражения голосом.

Дверь в секционный, зал открылась, двое ученых и загадочный третий двинулись вперед, освещая себе путь электрическими фонарями.

– Седьмой стол, – шепнул нейрохирург профессору, – держитесь! Вы получали от нас видеокассеты, снимки, компьютерные данные. Мы: хм, видите ли: феномен, более детальный осмотр будет...

– Да помолчите вы, – выдавил из себя вибрирующим голосом профессор, сжимая потными пальцами эбеновую трость с серебряным набалдашником.

– Осторожно, господа, вот тут.

Троица окружила секционный стол. На нем была прикреплена табличка:

И далее:

Юрий Гусаков, род. 50, умер 93.

Возраст: 43 года.

Причина смерти: пищевое отравление.

Пол: подлежит сомнению.

Простыня, шурша, сползла с трупа, и три световые точки стали ощупывать тело лежащего.

– Прошу внимания, – прозвучал в тишине голос нейрохирурга, – светите сюда, – он надел хирургические перчатки и осторожно приподнял распиленную заранее черепную коробку трупа.

Фонарь профессора на секунду застыл на месте, затем заплясал в его руках и грохнулся на кафельный пол морга.

– О боже, дайте ваш... фонарь и лупу, – голос его был похож на шорох разрываемой туалетной бумаги.

После быстрого осмотра наступила пауза.

– Ну, что я вам говорил? Сделайте глуг5окий вздох, – улыбнувшись, прошептал доцент, нащупывая у себя в кармане пузыречек аммиака.

– Спер... Спер...

– Сперматозоиды, – заключил за профессора нейрохирург, – правда, уже мертвые.

– Что – то я не врублюсь, где мы находимся, – усмехнулся третий гробоподобный.

– Отче наш, что же у него тогда там?

– Профессор, не будьте идеалистом: в головке, да, я вас правильно понял? – нейрохирург театрально щелкнул пальцами – извольте наслаждаться, господа, сконцентрируйте световые лучи на этой крошке.

– Ого, сорок пять – сорок семь, – опять в разговор вмешался третий, невозмутимо стоящий рядом.

Тем временем лучи скрестились на чудовищном гигантском, мохнатом предмете. Два металлических стержня блеснули, расширяя уже ранее исследованную головку фаллоса, диаметром 8 – 9 сантиметров. Внутри головки находился серо – белый человеческий микромозг.

– Мыслил спермой, действовал хуем, – мрачно заключил человек в штатском.

– Попрошу вас не выражаться! – вспылил нейрохирург, пожалев, что взглянул в цепкие, как болотная трясина, глаза неизвестного. Ноги у него подкосились, а из парализованных объятий он выпустил лишенного сознания профессора патанатомии.

И уже вторично по моргу прокатился грохот: два тела рухнули. Звякнув, отлетели в сторону очки профессора из Норильска, он лежал вниз лицом, из разбитого носа выползала черная лужа крови. Доцент лежал поодаль с безжизненным белым лицом.

– Эй, антиквары, – раздался голос третьего, – живо врубите свет! Свет! Ебанный в рот!

Зайчик, зайчик ты в лесу,

Полковник Александр Псина, войдя в кабинет Босса, застал его за весьма странным занятием: Босс что – то нервно перелистывал и матерился. Огромный стол его был завален какими – то фолиантами и рукописями.

– А, Псина, заходи, заходи, – обратился он к и так уже вошедшему сутулому человеку, – присаживайся. Вот: ну прям башку себе сломал. И это умные люди писали, – он кивнул на кучу макулатуры по оккультизму, некромантии и кабалистике.

– Простите, Босс, зачем вам вся эта: все это нужно? – Псина в недоумении пожал плечами.

Босс поднял руку:

– Сейчас объясню.

Боссу нравился новый полковник: Псина отличался острым умом и бульдожьей хваткой.

– Видишь ли, сегодня ночью, когда ты находился в морге, произошло убийство, оттрахана до смерти 80 – летняя старуха, второй за этот случай. Правда, почерк насильника изменился, он уже не вырывает у своих жертв зубы, но это меня не радует. Прошло несколько лет, и вот опять монстр вылез из жерла преисподней. Убийца, которого мы ищем, не тот дурак в морге, где ты сегодня развлекался. К нам поступили сведения, что этот жмурик несколько лет назад побывал в нашем карцере, его пытал полковник (тоже уже покойный) Порогин, царство ему небесное, он ему всю задницу спалил уксусной эссенцией. Да, с фантазией у него было плоховато. Но, как говорится, О ТРУПАХ ПЛОХО НЕ ГОВОРЯТ. Господи, так на чем мы с тобой остановились? Ах, да. Маньяк, которого мы ищем, – не человек, он чудовище, оборотень, да не смотри ты на меня так, – Босс сделал паузу, – Саша, мы имеем дело не с простым смертным, и потому сегодня ночью у тебя будет соответственно и задание необычное, – Босс опять сделал паузу, – возьмешь несколько моих ребят, то есть людей набожных и крещеных и поедешь на Очкина, это район колдунов.

– Босс, Босс, но:

– Никаких но, Псина. Ты должен доставить гражданку Савраскину Ольгу Николаевну, и не улыбайся, черт возьми, мы имеем дело с нечистью. Эта колдунья должна развязать свой язык, – Босс кинул в сторону заваленного древней макулатурой стола, – там ясно сказано, что вся эта нежить: колдуны, астрологи, хироманты и прочие повязаны одной ниточкой, усёк? Ну, а эта Савраскина, чует мое сердце, у них главная – ипсиссимус. Так что начнем с верхов, кто знает, может быть эта Савраскина знакома с оборотнем Мэри.

– А если не знакома, Босс? – вставил свое слово Псина.

– Ну, тогда она познакомиться с нами. Итак, операция сегодня в два часа ночи. Эй, Псина, будь с ней крайне осторожен, главное не прикасайся к ней руками.

– Простите, не понял, – обалдел полковник, – вы намекаете на ноги?

– Думай сам, – отрезал Босс, – да, и, кстати, кроме оружия захватите с собой библию. Об исходе операции доложить мне немедленно. Мой домашний телефон к твоим услугам.

***

Сон разума рождает чудовищ.

Франсиско Гойя

В ту ночь, когда люди Босса под руководством полковника Псины должны были взять очкинскую ведьму Савраскину, время, как показалось Боссу, текло как – то по – иному, медленно и тревожно. Босс с отвращением посмотрел на телефон, который казался застывшим на тумбочке черным пауком. "И какого черта я распорядился доложить об исходе операции немедленно?" Босс, вальяжно развалившись на огромной кровати, ругал себя и Псину. Было начало второго, когда он начал погружаться в черный, засасывающий водоворот все глубже и глубже. И вот ему приснилось, что он нежно обнимает и целует в слюнявые губы худую лошадь. "Ну не надо, не надо", – стонала кляча. В её глазах стояло испуганное, ошеломляющее выражение трехлетней девочки. Тощие ноги клячи дрожали и подгибались, затем все куда – то исчезло. И Босс увидел себя сидящим на какой – то запущенной безлюдной стройке. Кругом валялись монтировки, напильники, молотки, балки и тому подобное, а из – под груды кирпичей вылезали гигантские экзотические цветы, напоминающие белладонну и тропические орхидеи. Боссу стало жутко. "Эй, люди, кто – нибудь"! – заорал он и мгновенно услышал в ответ глухое тарахтение мотора. К нему на сверхъестественной скорости приближался трактор тридцатых годов, за его рулем, ухмыляясь, сидел полковник Александр Псина. "Саша, Саша, это я, Сашенька, мне страшно!"

"Привет, Босс", – прохрипел Псина. Он вылез из кабины трактора, держа в руке огромный гаечный ключ, с которого капало машинное масло. Босс отшатнулся в сторону, подняться он не мог, ноги его как будто приросли к земле, гаечный ключ в жилистой руке полковника прогудел возле его виска. "Меня, меня, – простонал Босс, – за что ты хочешь меня убить?" Трясущиеся руки его тем временем нащупали что – то длинное и шершавое. Это был напильник с длинным, как по заказу отточенным концом. Псина зарычал, затем схватил своего начальника за горло левой рукой, а правая рука с гаечным ключом снова взметнулась вверх. "ИЗВИНИ, МЭРИ ПРИКАЗАЛ, ТЫ БОЛЬШЕ НЕ ПРОНЕШ:" – но Псина не успел закончить фразу, так как острый напильник Босса пронзил ему горло, в лицо ему хлынула липкая и горячая кровь. Вместо крика Псина издал злобно дребезжащий звук, разбудивший Босса. На тумбочке возле кровати надрывался телефон. Босс схватил трубку, как дохлую змею: "Да кто там, еб: твою мать, я вам все яйца поотрываю. " На другом конце провода воцарилась пунктуальная кладбищенская тишина.

– Босс, Босс, это я, Псина. Босс, мы взяли ее, вы сами э: звякнуть просили.

Босс встряхнул головой, – ну да, черт, Сашка. В общем, поговорим завтра. А эту, как там ее, в карцер, и не бить, она в реанимации мне не нужна, привет, – Босс швырнул на телефон трубку и вскоре уснул сном без сновидений.

"Ну держись, ты же романтик", – сказал сам себе Босс и вошел в карцер, который находился в глубоком подвале здания милиции. То, что он увидел, несколько озадачило его. Полковник Псина, подтянувшись, отдал начальнику честь. В углу каменного помещения, со связанными за спиной руками, сжалась тщедушная женщина, рядом с ней стояла миска с похлебкой. Псина был в огромных резиновых перчатках, которые обычно одевают слесари – ассенизаторы. Он отбросил в сторону оловянную ложку и доложил: – "Не жрет, ведьма".

– Не надо так, мой друг! Может, она человечинку предпочитает? – Босс нагнулся и улыбчивым взглядом впился в черные, подрагивающие зрачки узницы, под левым глазом которой был внушительный кровоподтек.

– Сашка, я же предупреждал: без рук.

– Так они же у меня в перчатках, – молниеносно парировал Псина, – мы все были в таких, когда брали ее, сами же сказали: не прикасаться к ней.

– Да не про то я, – Босс махнул рукой, – ты должен усвоить два основных пункта: пункт а) Не травмировать задержанных до МОЕГО прихода; пункт б) У нас с дамами должно быть нежное и изысканное обращение.

– Тебя Оленькой звать? – ласково спросил Босс, не отводя лучезарных глаз от забившейся в угол женщины.

– Да, – прошептала та, – я, я вас очень прошу, чтоб они меня не били.

– Обещаю тебе, моя черная звездочка, что этого больше не повторится, – вдруг голос Босса перешел на более твердые ноты: – если ты нам расскажешь все что мы хотим от тебя узнать.

Не отводя глаз от задержанной, Босс величаво выпрямился. Псина отпрянул в сторону; в глазах его начальника сверкнули зеленые молнии, голос его стал ледяным:

– Ответь нам, дорогая, всего – навсего на пять вопросов. Первый: каким орденом ты заправляешь и где он находится, как часто вы справляете черные мессы? Второй: чем занимаются ваши братья? Мне также необходимо знать их имена. Третий: мне известно, что когда планеты находятся в благоприятных положениях, на ваших шабашах натираются мандрагорой, порошком папоротника, корнем танаиса, а также жиром некрещеных младенцев. А кстати, где вы добываете этих малюток: крадете на улицах, в мертвецких или вскрываете могилы? Четвертый: апофеозом у вас являются половые извращения, а также целование задницы вашему боссу, фу, черт, дьяволу. И, наконец, пятый, самый легкий и банальный вопрос: скольких человек силами черных чар вы зомбировали, лишили рассудка и, мягко говоря, отправили на тот свет? Ну, – Босс опять улыбнулся, – давай, давай, девочка, собери в узел весь свой интеллект. И...

– Господи, – прервала его несчастная, – да вы в своем уме? Я ничего не могу понять. Вы, вы, о господи!

– Не поминай имя Спасителя всуе, ведьма! – гаркнул Босс.

– Псина, – обратился он к полковнику, – крест, святую воду пробовали?

– Так точно, ничего такого.

– Чего такого?

– Никаких проявлений нечистого духа или одержимости бесом.

– На это, – хлопнув по плечу Псину, сказал Босс, – у нас имеются средства поэффективнее. Да, ты хорошо держишься, – опять наклонился Босс к забитой, тщедушной колдунье, – заклинаю тебя, де – воч – ка! Это уже моя личная к тебе просьба. Ты знакома с существом по имени Мэри?

– Нет, господи, нет! 0. .. о, что вы хотите со мной сделать?

Босс отлично знал психологию: он уже давно понял, что Савраскина неповинна, но как раз это и породило в нем парадоксальную реакцию. (Что же, коли наломали дров, глупо было бы не развести из них костер).

– Ты какие духи предпочитаешь, лапочка?

В ответ последовало молчание.

– Что же, можешь держать это в тайне, – вздохнул Босс, – Сашенька, твой дурацкий мотоцикл не разобрали на запчасти?

– Нет, Босс, еще дышит.

– Вот и отлично, он нам сегодня пригодится. Приступаем, операция – изгнание бесов под названием "Шанель № 5". Я угадал твой вкус, шаманка? – задорно подмигнул Босс обреченной, – Псина, приготовь все необходимое, да, и мотоцикл, чтобы он был тут в карцере, а вот это включи в сеть.

Тем временем задержанная колдунья не отрываясь смотрела на включенный в розетку паяльник. Когда кривой конец его задымился, начальник и его зловещий друг подошли к Савраскиной.

– Так, моя прелесть, – многозначительно сказал Босс, – сейчас мы приступим к очень древнему методу иезуитов – очищению огнем.

Псина рукой, похожей на клешню экскаватора, схватил несчастную за волосы.

– Помогите, не надо, умоляю вас, – из глаз жертвы хлынули слезы.

– Вот, вот, – с огорчением вымолвил инквизитор соцреализма, – знаешь, Псина, никогда не мог выносить женских слез, они меня всегда обезоруживали. – Послушай, миленькая, если ты не прекратишь реветь, то мы осушим твои чистые слезки вот этой штучкой.

Псина поднес раскаленный конец паяльника к лицу жертвы.

***

Когда невинная колдунья очнулась, то заметила, что лежит на животе на узкой кушетке, зафиксированная крест – накрест кожаными ремнями. Она едва различала голоса мучителей.

– Сашка, приступай, – паяльник коснулся обнаженной спины ведьмы, и, вместе с шипением и запахом горелого мяса, послышался пронзительный визг жертвы.

– Так я и знал, – засмеялся Босс, потирая ладони, – огонь, Сашенька, вот самый верный метод, сам видишь, реакция положительная. Нарисуй – ка на ее нежной спинке вот это, – Босс что – то показал Псине.

К своему счастью, Савраскина не видела этого. Конец паяльника снова коснулся обнаженной плоти. На этот раз очкинская ведьма так завизжала, что перекрыла бы своим воплем звук военного истребителя, мир разорвался в ее глазах, и она лишилась чувств.

Тем временем три здоровенных бугая, обливаясь потом, доставили в карцер зловещий старый мотоцикл "Урал – 3". Затем они, то и дело со страхом поглядывая на то, что лежало на кушетке, с помощью Псины привинтили резиновый шланг к выхлопной трубе мотоцикла, другой конец шланга был продет в отверстие целлофанового пакета, который надели на голову узнице. Босс что – то шепнул троим перепуганным работникам, и они мгновенно испарились.

– Мы немного перестарались, Саша, она не та, за кого мы ее принимали. Придется инсценировать самоубийство на религиозной почве. Если бы она была ведьмой, мы бы ее подвергли кремации, предварительно пронзив ее сердце осиновым колом. В подобной ситуации все будет выглядеть вполне реально. Религиозные маньячки, как правило, кончают жизнь самоубийством. Ну, что заслушался? Газеты надо читать. Врубай зажигание своего чудовища.

Мотоцикл взревел и стал выплевывать из себя выхлопные газы. Карцер наполнился громом, как будто кто – то изо всех сил лупил по помойному ведру молотком. Савраскина долго билась в конвульсиях и, когда губы ее покрылись желтой пеной, затихла.

– Наконец – то, – устало промямлил Босс, – иди, вызови реанимацию.

Босс с любовью осмотрел выжженный паяльником на спине ведьмы перевернутый католический крест. Затем Босс подошел к вмонтированному в стену телефону и резко распорядился, чтобы отравленную женщину подняли на верх: "Да, да, и немедленно, ближе к выходу, там, наверное уже стоит неотложка". Когда прибыла реанимационная бригада, Босс указал врачу на безжизненное тело пострадавшей.

– Представьте себе, у нас отдел по борьбе с бандитизмом, мафией, а тут привозят разных сектанток, маньячек и сатанистов.

Босс похолодел, когда услышал слова реаниматора: "Странно, пульс прощупывается, похоже на отравление окисью углерода".

– Эй, ребята, – крикнул он санитарам, – живо ее в клинику, может еще удастся что – то сделать.

– Сделать! – Босс притянул к себе реаниматора, – если она не сдохнет там у вас в клинике, то я лично в твой гроб гвозди вобью!

У реаниматора от неожиданности подкосились ноги, а изо рта потянулась слюна.

Скромность украшает человека.

"Знаешь что, Сашка, я что – то устал, – сказал Босс, – пойдем в мой кабинет, надо кое – что обсудить". На самом же деле ему страшно хотелось спать. Но сны его за последнее время принимали все более жуткие оттенки. Он даже дома спал с включенной настольной лампой, ласково сжимая под подушкой Магнум 45 – го калибра: Из головы Босса все никак не выходила одна пренеприятная сцена, которая случилась несколько дней назад:

Улицы весеннего города были на удивление пустынны. Редкие прохожие с трепетом косились на миловидного мужчину, то есть Босса, который с железной уверенностью сжимал пухлыми руками баранку готового развалиться автомобиля. Номера у машины не было, если не считать намалеванных на багажнике черной краской цифр 33 – 66. Машина Босса, преодолев некоторое расстояние, подъехала к роскошному зданию платной поликлиники. Тормоза машины захрипели, как у женщины, которой перерезали горло.

В то же время на расстоянии пятидесяти метров от автомобиля Босса остановились три бронированных "Кадиллака". В воздухе, почти касаясь крыш девятиэтажных домов, повисли четыре зловещих вертолета К – 52. А еще выше, преодолевая звуковой барьер, ненавязчиво пролетел Миг – 421 – Ф. Стекла городских зданий задрожали. Владелец уродливого автомобильчика открыл дверь и, широко улыбаясь, обвел прищуренным взглядом остолбеневших лысых подростков, стоявших возле парадного входа в поликлинику. "Ну, как дела, ребята, – мужчина вылез из машины и сделал шаг по направлению к стайке обкурившихся гоблинов, – все путем, да?" В воздухе повисло гробовое молчание. У одного из ублюдков на штанах появилось темное пятно. Двое других затравленно глядели по сторонам. Мужчина театрально пожал плечами и, не оборачиваясь, ударил ногой по дверце автомобиля. Вместо того чтобы закрыться, дверь отвалилась – БАХ! В ту же секунду автоматически открылся багажник, из которого подобно пружине выбросилась синяя женская нога. Черная лакированная туфелька изящно опустилась на асфальт – ШЛЕП! Не обращая ни на кого внимания, солидный мужчина двинулся к дверям поликлиники:

По одинокой улице, заливаясь серебристым смехом, бежала маленькая девочка с красным воздушным шариком в костлявой ручке. Она подбежала к багажнику вышеупомянутого автомобиля, взвизгнула и захлопала в ладошки:

– Мамя, мамя! А вот я тебе и нашла! Вылазь, ну!

Неожиданно больной ребенок зарычал, словно бульдог и вонзил свои острые челюсти в пятку мертвой ноги. А воздушный шарик тем временем, подобно капельке крови, поднимался в голубое весеннее небо.

Когда они вошли в кабинет, Босс зевнул и указал на кресло возле стола.

– Устал я нынче. Пожалуй, вздремну на диване.

– А что же нам надо было обсудить? – удивленно поднял брови Псина.

– Не надо принимать за буквальность то, что я сказал. Ты рационалист, Сашка, все у тебя от и до, просто побудь со мной рядом, пока я буду спать. Вот и все. Если буду кричать, немедленно разбуди меня.

Босс улегся на диван и уже через несколько минут спал сном праведника.

Золотой приснился сон мне:

Босс шел по совершенно безлюдному городу. "Почему нет народа?" – думал он. Потом он оказался в Детском парке, огромный плакат на воротах которого гласил: "МИЛОСТИ ПРОСИМ ПОСЕТИТЬ ОБЕЗЬЯНИЙ ЗАПОВЕДНИК, – и далее, более мелким шрифтом: – ввиду военных действий в Абхазии, сухумских обезьян разместили в нашем парке".

Босс вообще не переносил этих тварей, но какая – то сила толкала его вперед. Сделав еще с десяток шагов, Босс неожиданно расслышал голоса, и, что удивительно, только женские. Наконец он увидел огромную толпу, окружающую вольер с обезьянами, которая состояла исключительно из особей женского пола, от пятилетних девочек до женщин семидесятипятилетнего возраста. Девочки тыкали пальцами и визгливо смеялись, женщины негодовали. Босс протиснулся сквозь толпу, казалось, обезумевших людей, его прижали лицом к металлическим прутьям вольера. "Фу, какая гадость", – слышалось отовсюду. То, что увидел Босс, вызвало в его желудке спазмы. Среди множества обезьян прямо напротив него сидел огромный горилла – самец. Он медленно и методично занимался мастурбацией.

"Дрянь, ну какая дрянь", – опять расслышал Босс голоса женщин, которые, однако, не уходили, приковавшись взглядом к горилле.

Босс с отвращением взглянул в маленькие глазки онанирующего матерого самца, который в эти минуты находился в своей биологической, изолирующей его от внешнего мира, нирване. С отвисшей огромной губы тянулась слюна сладострастия.

"Он, это он", – пронеслось в сознании Босса. Рука его под кожаной курткой сжала тяжелый, гигантского размера, Магнум. "Ну, что, большевичек, вот ты, оказывается где! Сейчас ты у меня приплывешь, онанюга", – Босс выхватил Магнум, женщины, визжа, разбежались в разные стороны. Через мгновение Босс направил на обезьяну ствол оружия: раздался грохот, как будто разорвалась динамитная шашка, пуля врезалась между глаз гориллы, разнеся ее череп, окровавленные сгустки мозга полетели в разные стороны и в это самое время самец кончил. Струя спермы, как из огнетушителя, ударила в лицо Босса, сбив его с ног. Он грохнулся, закричав от омерзения и ярости...

– Босс, Босс, что с вами? – Псина тряс своего начальника за плечи.

– Убери грабли, – все еще кривясь от отвращения, выдавил из себя Босс.

– Босс, да вы так кричали, что я чуть не обмочился, – взволнованно прошептал Псина.

– Лучше плесни мне в стакан воды. Боже, ну и гадость!

– Вы работаете слишком много, – наливая воды из графина в стакан и, откладывая в сторону книгу, сочувствующим голосом произнес полковник, – а я вот тут зачитался.

Босс машинально взял открытую книгу, которую штудировал Псина, и тупо прочитал: "Разве невозможно изучить у ребенка, во всей свежести, те его сексуальные побуждения и желания... "

Это что за гадость! – исказилось лицо Босса.

– Зигмунд Фрейд, – робко сказал Псина.

– Кто? Что? Где живет? Ты с ним знаком?

Псина застыл со стаканом в руке и обалдело пролепетал: "Нет, это австрийский психоаналитик, он давно уже умер".

Лицо Босса пошло пятнами:

– И ты эту дрянь читаешь?

– Да, я. .. – Псина отступил в сторону.

Наступила пауза. Босс поднялся, открыл дверь кабинета, затем резко повернулся к полковнику:

– Знаешь, что я тебе скажу, эрудит, – Пушкина надо читать!

Он шагнул в коридор, дверь с грохотом захлопнулась за ним.

Небольшое отступление (несколько слов от автора)

Псина действительно был эрудитом, Босс не ошибся. Но никто не сказал, что Александр раньше пописывал любовные истории в духе русского романтизма ХIХ века. Он еще был далек от кровожадных сентенций Фрейда, но в его подсознании уже работала дьявольская жажда садистского начала.

Уважаемый читатель, вот один из юношеских рассказов Александра, который был опубликован в 1965 году в Израиле, в каком – то респектабельном журнале:

Первая любовь Александра Псины была удивительная и острая. Он привел ее (женщину 45 лет) к себе домой. Вел себя Александр очень осторожно, с изяществом, которому мог бы позавидовать принц Уэльский. Он наполнил ее фужер тройным одеколоном. "Ой, да ну тебя, Сашка, – рассмеялась женщина, – девочкам обычно предлагают ликер. "Псина вздрогнул. В его голове пронеслась мысль: "Девочка? Ну и ну!" Он не знал, как вообще обращаются с девочками. "Извини, малышка, " – прохрипел он и вышел в прихожку. Между тем женщина томно расположилась на вонючей постели Александра и сняла с себя не менее вонючие трусы.

– Рыбонька, ау, ты где там?

Из прихожки, как бы в ответ, послышалось громыхание железок.

– Господи, – выдохнула женщина.

Псина показался в дверном проеме: в одной руке он держал огромный молоток, в другой стамеску.

– Оп, бля. .. – Псина прыгнул на закричавшую от ужаса женщину, метко вогнав в ее половую щель лезвие стамески, затем со звериной силой ударил по ее рукоятке молотком. От ее кошачьего визга повылетали оконные стекла, в рожу Александра фонтаном ударила кровь, женщина забилась в судорогах. Псина улыбнулся и поцеловал несчастную жертву в лишенные жизни губы.

"Вот что значит настоящая любовь, она всегда убивает!"

Послесловие:

Прошло несколько дней после того, как похоронили первую любовь Александра (это было зимой); несчастному влюбленному становилось все хуже и хуже. "Она там, она там!" Читатель может подумать, что Псина имел в виду мертвую женщину, лежащую под мерзлой кладбищенской землей. Нет, мой драгоценный мечтатель, Александр думал о стамеске, которую, по неизвестной причине, не вынули из тела умершей. Вскоре соседи, почуяв неладное, взломали дверь квартиры Псины. Нашли они его в туалете, труп болтался на цепочке сливного бачка, высунув багрово – синий язык, вены на его руках были порезаны бритвой, а на клочке бумаги красовалась надпись, сделанная кровью: "Любимая, ты ведь тоже была Девочкой!"

– Все путем, ребята, – говорил Босс по телевизору, – на сегодня у нас не такие уж интересные новости. Ну, разве что в 3 – й Гор. больнице один психически неполноценный реаниматор ввел религиозной маньячке, которая поступила в коматозном состоянии, смертельную дозу теампентала, ну, а затем, повышибав стекла больничной палаты, перерезал себе сонную артерию и выбросился из окна, – Босс улыбнулся, – видимо, наших дорогих врачей только этому и учат в медицинском институте. Что еще? Ограблено несколько коммерческих ларьков, с жертвами, разумеется. Причем, преступник действовал весьма необдуманно: зарубив топором продавцов в пяти ларьках, в шестом сделав то же самое, он неизвестно почему отведал спирта "Ройаль", от которого и отошел в более спокойный мир, так что, ребята, не употребляйте. А на десерт расскажу вам случай, который, признаюсь, меня позабавил: один отец – придурок изнасиловал свою трехлетнюю дочурку, просверлил ее череп электродрелью, а сам засунул свою башку в газовую духовку, предварительно отрезав себе язык ножницами. Потом он открыл конфорки, но газ не убил этого веселого гражданина, слесари – сантехники в этот момент отключили подачу газа, не известно зачем и по каким причинам. Да, в нашей поганой стране человек даже умереть спокойно не может. И последнее. Про нашего популярного маньяка Мэри ничего пока не слышно, одно утешительно, убивает – то он одних старух. Так что приятных вам сновидений и всего наилучшего.

Утром на следующий день в уже известном читателю морге кафедры судебной медицины произошло с точки зрения медэтики не совсем благопристойное событие. Студентки четвертого курса, выбрав удобный момент, сорвали простыню с трупа Юрия Гусакова. Табличка с надписью: "НЕ ТРОГАТЬ, ОСМОТР ВОСПРЕЩЕН" отлетела в сторону. Мужчины – медики, то есть студенты и лаборанты, отпрянули в сторону, когда увидели, как у пяти студенток в руках вспыхнули в люминесцентном свете длинные прозекторские ножи. Наступила тишина. Студентки, обезумев, трогали, щупали огромный член покойника, при этом глаза их горели, как у гарпий, тела неестественно дрожали и изгибались, как будто через них пропускали электричество.

– Мой!

– Нет, сучка, мой! – раздались их надрывистые и охрипшие от возбуждения голоса.

– Ребята, не подходите, они сошли с ума, – крикнул патологоанатом медработникам мужского пола.

– О, боже, какой красавчик, – просипела одна из студенток.

– Не про твою честь, дырка! – рявкнула ей в лицо другая, – если ты не прекратишь мацать своими погаными руками мою алмазную мечту. .. – ее фраза оборвалась, прозекторский нож обиженной девушки, сверкнув подобно белой молнии, по самую рукоятку вошел в глаз грубиянки. Студентка рухнула на секционный стол, успев в конвульсиях схватить член трупа.

– Боже, боже мой, они же перережут друг друга, – завопил патологоанатом. Лицо его было искажено ужасом, слова его гулом прокатились по моргу, ударяясь о его сводчатые стены. Девушки бросились друг на друга, их ножи, описывая сверкающие зигзаги, кромсали направо и налево, опускались со свистом, вонзаясь в плоть. Соперница убивала соперницу. Через несколько секунд побоище прекратилось так же мгновенно, как и началось. Посреди вязкого озера крови, цепко сжимая в руке нож, захлебываясь дьявольским хохотом и пошатываясь из стороны в сторону, осталась одна, хрупкая, но, по – видимому, самая ловкая студентка.

В морг ворвался завкафедрой патанатомии: "Чего стоите? Вызывайте психбригаду, милицию!" Он стал медленно приближаться к сумасшедшей женщине, бледные губы его дрожали.

– Анжела, Анжелочка, все нормально, прошу тебя, выкинь это из рук. Нож, положи его. Я т – тебе пятерку по анатомии поставлю.

– Эх ты, козел, – сказала невменяемая девушка.

Она сделала бросок вперед, пальцы ее, подобно стальным пружинам, схватили за волосы тщедушного декана так, что у того хрустнули шейные позвонки.

– Пей, мразь вонючая, – и она рывком окунула его голову в ванну с формалином.

Никто даже не двинулся с места. Время шло. Нож студентки в ее руке воинственно подрагивал. Ноги и все тело жертвенного агнца, наполовину погруженное в формалин, дергалось в предсмертных судорогах в такт ножу. Наконец, выпустив последние пузыри воздуха, тело обмякло и само по себе сползло в ванну.

– Вот тебе клятва Гиппократа! – торжественно рявкнула Анжела.

Труп Юрия Гусакова валялся на полу, забрызганный кровью студенток.

Анжела подошла к нему и рухнула на колени: "Мой! Теперь навеки мой, – она нежно поцеловала огромную головку члена, оставляя на ней свою алую, как огонь и как любовь, губную помаду. И, отчаянно завизжав, пронзила себе сердце прозекторским ножом:

Тем не менее, уж не все было столь мрачно в городе Саратове: жизнь покамест текла своим чередом. К слову будет сказано, полную индифферентность к кровожадным зигзагам судьбы проявляла некая Наталья Германовна Врубель, хотя и работала Наташенька ни кем иным как главным редактором газеты "Саратов".

Бог наделил Наталью Германовну весьма щедро. Несмотря на незначительные анатомические диспропорции (длинная талия, заканчивающаяся слишком уж круглой гогеновской задницей и коротенькими пухлыми ножками, а также здоровенная голова, покачивающаяся на лебединой шее), глаза у Наташи были прекрасны, как у породистой кобылы. Голос же был низким и крайне неприятным. Про себя она рассказывала всем одно и тоже: "Мужчины теряют от меня сознание; стоит мне пройтись по улице, из каждой машины, иномарки, я слышу только одно:

– Дэвушка, хочэшь мыллион долларов? Вот баксы, всего двадцать мынут, ну?!

Но я прохожу мимо, отвечая им следующее: "Дебилы, засуньте себе в жопу ваши зеленые!"

На самом же деле жизнь у Натальи Врубель была крайне прозаичной.

1) Ни один мужчина, даже плюгавый, не мог вынести ее пристального, тяжелого как камень самоубийцы, взгляда.

2) Другие, кто смог преодолеть барьер ее очей, оказывались в полной растерянности и : зажимали носы, поскольку от Наташи несколько смердело. Муж (а у нее он когда – то был) постоянно твердил ей: "Честное слово, дорогая! Даже когда я вхожу в подъезд нашего дома, мне кажется, что в каждой квартире лежит по разложившемуся трупу. Господи, неужели так трудно мыться почаще!" – Так восклицал муж. "Я моюсь, дебил!" – отвечала Наташа. "Может быть, тебя све

4008   2 63051    +5 [1]