Возбуждение трясет меня, как перед первым свиданием. Хотя где оно, мое первое... В далеком подростковом возрасте. Стыдно признаться, но тогда еще процесс появления детей на свет был мне не до конца ясен.

Но сегодня... Сегодня все абсолютно по другому. Наша встреча овеяна средневековой романтикой и пьянящим безумием. Я иду к тебе в гостинцу, куда ты приехала специально на несколько часов, чтобы увидеть меня. У тебя в кармане – только мелочь и билет на обратный автобус. Я это знаю.

Я знаю даже больше. О тебе мне известно почти все: твои страхи и твои радости, твои грезы и твои эрогенные зоны.

И при этом ты не знаешь обо мне ничего, кроме имени.

Я подхожу к двери и стучу в нее условным сигналом.

– Входи! – Этот голос дрожит в предвкушении нашей встречи.

Я приоткрываю дверь и заглядываю в комнату. Все правильно. Свет потушен, шторы опущены. Этот гостиничный номер выбран не случайно, кровать расположена так, что ты видишь только мой силуэт, но не лицо.

– Ира, я здесь!

Глупая. Я прекрасно знаю, где находится кровать, на которой ты сейчас лежишь. В этой комнате я могу передвигаться с закрытыми глазами. У меня хорошая память на такие вещи: эта комната пройдена мной вдоль и поперек, в ней запомнен каждый угол, каждая выбоина в полу.

Сейчас я стою возле твоего изголовья. Моя рука нежно – на долю секунды – касается твоих губ и тут же отдергивается, словно обжегшись.

– Ирочка... – Твой голос полон мольбы. Я тебя понимаю, милая девочка. Слишком много условий поставлено перед тобой. Тебя тянет ко мне, но и мое отношение тоже настораживает.

Я вытаскиваю из кармана кусок плотной темной ткани и передаю его тебе. Ты знаешь, что надо делать и покорно надеваешь повязку себе на глаза. Ты не должна меня видеть. Мы говорили об этом три дня назад, когда общались в Интернете.

Великая вещь – виртуальная реальность. Не видя лица, не зная своего собеседника, так много можно сказать за короткие пятнадцать минут.

Мы познакомились в каком – то совершенно отвязном чате. Во всей этой виртуальной "болталке" было только два серьезных собеседника: ты и я. Ты, подавленная депрессией, хотела сказать свое слово этому ненормальному миру. Мне для диплома по поведению молодежи нужен был материал, и потому интерес к чату был исключительно научным.

Я не помню, как мы от обсуждения Сартра и Дали перешли к теме однополой любви. Впрочем, все эти великие писатели и художники со своим грешком... Именно тогда ты призналась мне. А мою ответную реплику ты помнишь? Да, наверняка помнишь. Цитата из "Крематория": "Она не любит мужчин, она любит клубнику со льдом".

Год назад... С ума сойти, с того момента как – то незаметно протекли – прошуршали двенадцать месяцев. И практически каждый день мы писали друг другу письма. Точнее, писала ты. От меня в ответ к тебе шли мои стихи, моя проза, мои ценные советы... А потом ты все – таки выведала у меня, где я живу.

Как мне было сложно объяснить тебе все. Но я ж психолог, в конце концов! А ты девочка абсолютно пластилиновая, готовая делать все, что я скажу. Ты хочешь от меня любви. Я хочу, чтобы ты не видела меня. В твоей памяти должны остаться только мои руки, губы, волосы... Случайная попутчица в этом диком поезде под названием "Жизнь", который с дикой скоростью мчится к конечной остановке.

Да, это безумно тяжело – отдаться незнакомому человеку, которого ты не увидишь, не услышишь и даже не коснешься. Но я знаю: главное твое желание, твоя дикая фантазия – это именно свидание с незнакомкой. Уравнение со многими неизвестными – именно таким должен остаться для тебя мой образ.

Ах, какая же ты славная девочка... Твоя полная грудь с острыми вершинами сосков поднимается и опускается: дыхание твое прерывисто, и на лице застыла смесь ожидания и страсти. Мои глаза настолько привыкли к темноте, что я различаю даже темный холмик между твоих длинных стройных ног. Тысячи мужчин, ежедневно провожая тебя жадными взглядами, наверняка мечтают о том, чтобы овладеть тобой, такой восхитительной в своей наготе, как сейчас, когда ты лежишь передо мной, готовая выполнить все, что я тебе скажу.

Но – увы им, самонадеянным самцам... Принадлежать ты будешь мне, и выполнишь все, что я скажу. Растерзать, порвать тебя в клочья или вознести до вершин блаженства – решать сегодня мне.

Ты знаешь правила затеянной нами нежной и жестокой игры, и покорно следуешь каждому моему жесту. Я дотрагиваюсь до твоего локтя – и ты покорно тянешь руки вверх, к спинке кровати.

– Ленточка на тумбочке, – шепчешь ты.

Я беру ленту – достаточно тонкую, чтобы разорваться при хорошем усилии, но вместе с тем относительно прочную. Я не хочу, чтобы ты касалась моего тела. Привязывая твои руки, я наклоняюсь довольно низко, и твое горячее дыхание обжигает мне шею.

Ты лежишь передо мной, абсолютно открытая. Белеющее в темноте нагое тело возбуждает меня и дразнит. Но я знаю, что торопиться нельзя. Ты не любишь быстроты. Сегодня у нас все будет медленно. Очень медленно. Так, как хочешь ты. Так, как желаю я. И при этом ты все равно до конца не знаешь, кто твой ночной гость.

Имя... Но разве оно имеет значение? Быть может, меня зовут иначе. Совершенно иначе.

Фигура... Когда мой силуэт возник в проеме двери, ты наверняка заметила, что телосложение у меня не женское. Высокий рост, широкие плечи – память о долгих тренировках в бассейне, короткая стрижка. Из писем ты знаешь, что длинные волосы – не мой стиль. Впрочем, когда – то и у меня были "кудри темные до плеч". Потом пришлось состричь.

Руки... Да, они у меня, пожалуй, довольно женские: узкая кисть, длинные пальцы, мягкие и теплые ладони... Вот только ногти подстрижены коротко: гитара не любит излишеств. Шестиструнка оставила на подушечках пальцев ощутимые мозоли, но и их я умело использую, словно невзначай задевая участком огрубелой кожи твой нежный сосок.

Легкая дрожь пробегает по всему твоему телу: от шеи до ступней. Я чувствую ее. Ты тихо стонешь. Да, девочка, я знаю, как чувствительна и жадна до ласки твоя грудь. Но ей требуется не грубость, а тонкая нежность. Я не сжимаю ее, а только чуть сдавливаю: руки у меня крупные, и мягкое полушарие почти скрывается в ладони.

Из приоткрытого рта вылетает полустон – полудыхание, легкий, как морской бриз.

– Еще.

Нет, девочка, нет... Не сейчас. Пришло время коснуться твоих губ. Мой поцелуй будет не страстным: ты явно не созрела для увлекательной игры двух языков, когда дыхание замирает, и только инстинкт самосохранения заставляет оторваться, чтобы сделать жадный глоток воздуха – и снова ринутся в пучину наслаждения, древнейшую сладость мира... Я только делаю намек на то, что тебя ожидает. Губы у меня сухие и жесткие. Ты поднимаешь голову, готовишься уже впиться в них долгим поцелуем, но я не позволяю тебе сделать это.

... Снова наклоняюсь. Прелюдия к поцелую на этот раз чуть дольше. На мгновение. И потом я снова отрываюсь, хотя и с явным сожалением. У твоих губ вкус земляники. Не той, которая продается у бабок на базаре в лукошках, полная химической дряни, а настоящей лесной земляники, только что промытой дождем, впитавшей свежесть воздуха и бодрость родниковой воды. Такие губы созданы для поцелуев, для долгих ласок. Кто был тот твой первый мужчина, который по своей дурной похоти решил грубо нарушить их целомудрие и привить отвращение ко всему племени волосатых самцов? Но это сейчас неважно. В этой вселенной, огороженной стенами маленькой комнаты, пока только двое: ты и я. И наша страсть, наше желание, сдерживаемые, но готовые в любой момент вырваться наружу, только подчеркивают это уединение двух людей – случайно не случайных попутчиков в пассажирском вагоне, набитом миллиардами судеб.

... Еще один поцелуй. Быстрый, как и два предыдущих, но в него я вкладываю намного больше эмоций. Ты отзываешься на него; какое – то мгновение кажется, что сейчас этот с трудом сдерживаемый барьер рухнет, и мы низвергнемся в бездну наслаждения, когда часы кажутся минутами, а мгновение – вечностью.

Ты тихо шепчешь: "Я хочу тебя". Но я прикрываю твои губы ладонью. Ты вздрагиваешь, а потом вытягиваешься в струнку... Да, девочка, твое тело реагирует на меня по всем правилам: и даже твое обоняние подчиняется заложенным в организм рефлексам – кому как не мне знать, что твой любимый аромат – это одеколон "Sigar". Пришлось потратить уйму времени, чтобы найти его в нашем городе, хотя казалось бы, в этом обилии парфюмерии сложно что – то не отыскать.

Забавно все – таки, как мы относимся к запахам... Мне, например, нравится, как пахнет полынь. А у "Sigar" аромат действительно похож чем – то на хорошую сигару. Ты мне рассказывала, что именно этим одеколоном пользовался твой первый мужчина. Ты даже не запомнила, как он выглядел: что остается в памяти после очередной попойки, на которой все мужские лица сливаются в одно, близкое к идеалу, и в то же время далекое от него, как Альфа Центавра? И в бешеном танце, когда ты растворяешься в мужских объятьях, ты услышала этот голос: "Пойдем со мной".

А потом – маленький диванчик в незапертой комнате, куда в каждую минуту могут ввалиться ненужные свидетели, громкое сопение твоего партнера, которому не терпится скорее приступить к делу, долгие поиски запретного плода – "Извини, крошка, я сейчас, да что же это такое... " И короткая тупая боль, от которой ты резко трезвеешь, и только тогда понимаешь, что случилось то самое, о чем так много пишут в книгах, и что должно происходить при свечах и предваряться долгими неторопливыми ласками... Но – поздно, твоя невинность становится радостью этого неизвестного, который, естественно, долго не сдерживается, и по его резко обмякшему телу ты понимаешь, что, кажется, отмучилась.

Сквозь какой – то туман ты слышишь его слова о том, что он не хотел так торопиться, и не попробовать ли вам попозже еще раз... А потом ты вспоминаешь себя уже в коридоре, торопливо накидывающую пальто и спешащую прочь из этого дома, в который ты уже никогда не вернешься, потому что он противен тебе, как ничто в этом мире.

И только запах одеколона почему – то останется как память о чем – то запретном и потому возбуждающим до предела.

– Ира, ты здесь?

Прости, милая девочка. Я стряхиваю с себя задумчивость, наклоняюсь и целую тебя крепко – крепко, и вместе с тем нежно, со всей возможной страстью, словно извиняясь за всех твоих мужчин, впивавшихся в твои губки неуклюже и слюняво, всех тех, кто убил в тебе влечение к мужскому полу.

Твой нежный язычок принимает столь активное участие в поцелуе, что я даже отстраняюсь. Ты уже возбуждена до крайности. Кто бы мог подумать, что тебя можно завести так быстро. Но что сделано, то сделано.

Мои пальцы нежно скользят по твоей груди, животу, спускаясь все ниже и ниже. И когда я добираюсь ими до самого низа, ты испытываешь первый оргазм.

Твое тело напрягается, вытягивается, по нему пробегает дрожь, а из губ несется крик:

– Еще, милая, еще, еще...

Мне всегда нравилось смотреть, как кончают женщины. В этом есть что – то абсолютно космическое. По – хорошему я сейчас даже немного завидую тебе. Когда волны страсти, бегущие по твоему телу, немного стихают, я касаюсь губами участка кожи на твоей длинной шее. Потом я целую твою ключицу, сгиб руки, беру в рот твой сосок...

Твое тело для меня – открытая книга. И я читаю ее наизусть, зная, куда надо прикоснуться, чтобы возбудить тебя сильнее... еще сильнее.. еще...

Второго оргазма я добиваюсь от тебя довольно легко. Ты вся напрягаешься, и после того, как экстаз проходит, тихо шепчешь:

– Ира... Делай со мной, что хочешь...

Ах, какая опасная фраза! Сказать такое мужчине – так просто равносильно самоубийству: кто знает, что придет в голову неотесанному мужлану? И ты боишься таких слов. Очень боишься... Однажды ты произнесла их своему очередному бойфренду, и слишком поздно поняла, как ошиблась в этом человеке.

И как ты страдала потом, в темном углу своей спальни, горько разочаровавшись в своей очередной "романтической истории". Уже когда за ним закрылась дверь, ты поняла, что видела его последний раз в жизни, хотя, может, это и к лучшему. Но, скорее всего, именно из – за этого мужчины ты стала смотреть на своих подруг совершенно другим взглядом. А они шарахались от тебя, как от чумной, так и не поняв, что тогда тебе нужна была просто забота и внимание.

Но я действительно могу делать с тобой все, что мне вздумается. И когда я начинаю спускаться языком все ниже по твоему телу, ты покорно раздвигаешь ноги, предлагая мне ласкать тебя всеми запретными способами, на которые хватит моей фантазии.

... Мы обе ненавидим слово "куннилингус". Какая дурная голова придумала столь дикое название такой нежной и захватывающей ласке?! Мне больше по душе вычитанная где – то фраза "пчела, пьющая нектар страсти". Но это же не медицинский термин.

Милая девочка, как же ты сейчас стонешь, как выгибаешься дугой, всеми силами приближая миг экстаза. А я направляю тебя, не позволяя все еще дойти до высшей точки наслаждения.

Но мне, конечно, не удается полностью контролировать твое тело. И в какой – то момент тебя как будто невидимая сила приподнимает над кроватью и с силой бросает вниз, заставив жалобно скрипнуть пружины.

Я слышу всхлип, и подняв голову, вижу, что по твоим щекам катятся слезы. Благодарный плач радостного экстаза.

Только один раз до этого ты плакала во время секса. Но увы – это были слезы боли, а не наслаждения. Еще одна капля ненависти в твою копилку отношения к мужчинам.

... Тех трех подонков ты будешь помнить до конца своей жизни. И хотя правосудие все – таки восторжествовало – что в нашей стране бывает редко, ты до сих пор вздрагиваешь при воспоминании о той ужасной ночи. Кто – то недавно сказал тебе, что по слухам, одного из них уже нет в живых: зона относится к таким людям сурово, но тебе от этого не легче.

Одна ночь насилия. Она перевернула твой уютный мир, в котором все казалось таким стабильным. Когда грубые мужские руки разорвали на тебе платье, ты кричала, а потом только тихо плакала, брошенная на землю, пока каждый их них не удовлетворил свою похоть. И потом, когда они заставили тебя заниматься с ними сексом одновременно, ты беззвучно рыдала, глотая горькую сперму вперемешку со своими слезами.

Ты не помнишь, ни как вырвалась от них, ни как добралась до дома. В твоей памяти остался черный провал длинной в несколько месяцев, пока длилось расследование по этому делу. Бывшие одноклассники в отделении УВД нашли этих мерзавце в считанные дни, но ты словно находилась в затянувшемся состоянии ступора.

... Тогда ты впервые пошла к психиатру, который провел с тобой часа три, но разговор с ним ни к чему тебя не привел. И ты вспомнила самый простой способ: помоги себе сам. Что тебе дала эта терапия, когда лица новых любовников менялись каждый день, а жизнь превратилась в полосу псевдовеселья, когда никакое опьянение не в состоянии вытеснить из груди камушек, пульсирующий непереносимой болью? Тогда ли ты поняла, что устала ежедневно бороться за свое место под солнцем? Это мне не известно. Я знаю только, что твоя первая попытка самоубийства пришлась именно на эти дни.

Так уж случилось, что лежала ты в одной больничной палате со смазливой девочкой, предложившей тебе попробовать лесбийскую любовь. Может, она была опытной, может, ты устала от мужчин, но с этого дня ты повернулась на сто восемьдесят градусов в своем мировоззрении, некогда категорически отказывавшемся принимать однополые отношения.

– Ириша, какая же ты нежная...

Нежность. Пожалуй, ее тебе больше всего не хватало в этой жизни. Ты привыкла скорее к грубости и тому, что отпор надо давать ежесекундно. Может ли кто обвинить тебя теперь, когда ты осталась один на один с окружающим миром, готовая огрызнуться на любой неожиданный выпад?

И только мне ты доверяешь полностью.

Я беру в ладони твою босую ножку и целую тебя в подошву. Ласка редкая и немного коварная, но ты уже настолько растворилась в нашей игре, что готова ко всему. И твой благодарный стон – лучшая награда за мои усилия.

Кажется, мне удалось разбудить в тебе женщину в самом лучшем понимании этого слова. Твое тело становится горячим, превращаясь в одну эрогенную зону, которую я ласкаю снова и снова, доводя тебя до высшей стадии блаженства.

Страсть может быть тихой, может быть нервной и пульсирующей а может быть стихийной. А перед стихией можно только отступить, но не побороть ее. И то сумасшествие, которое мы сейчас вкладываем в нашу безумную, и от этого еще более притягательную встречу – тоже стихия. Кажется, что вот – вот она сомнет нас и выбросит за пределы пространства, навстречу неведомому сумасшествию... Но мы балансируем на грани, не позволяя свалиться в пропасть, туда, где сладость и боль объединяются во что – то неделимое.

Я осторожно вожу пальцами по самым нежным участкам твоей кожи. Нов какой – то момент мои движения становятся сильнее и грубее... И ты уже сама направляешь мою руку движениями своего тела, отдаваясь мне полностью, улетая в неизвестность и бесконечность.

... Твое тело еще сотрясает дрожь нового оргазма, когда я бесшумно поднимаюсь с кровати.

– Ира?

Я стою в дверях, глядя на тебя, теперь уже удовлетворенную и безмятежную, готовую и дальше продолжать игру. Но мне пора. Я всегда знаю, когда надо остановиться. Потому что иначе уже не выдержу я. Ты слишком красива, чтобы долго сдерживаться рядом с твоей наготой и покорностью.

– Ира, ты где?

Я все еще здесь, девочка. Но через пару секунд уже буду спускаться по лестнице, оставляя за спиной твой голос, твое недоумение, твою злость на меня... И твою благодарность. Правда, это чувство появится намного позже, через годы, когда ты все – таки осознаешь, чем была для тебя эта безумная и страстная ночь.

декабрь 2002