Пришел в себя я от звука шагов. И почти сразу же раздался достаточно звонкий девичий голосок:

– Эй, подруга! Ты чего разлеглась?

Мои попытки приподняться были ненавязчиво остановлены уютно устроившейся незнакомкой:

– Это Алка:

Сказано было таким тоном, будто Алка настолько же выдающаяся личность, как Мадонна или Хиллари Клинтон, и просто стыдно этого не знать. Конечно, она – не Хиллари (глаза я все же скосил – по возрасту не подходила), я – не Билл (в этом, правда, я был уверен меньше, так как некоторые мои знакомые находили определенное сходство), а девушка рядом – не Моника Левински, которая, судя из сообщений прессы, русского языка не знала. Хотя: Хотя все сообщения могли быть специально сфабрикованной американскими спецслужбами дезой для сокрытия того прискорбного факта, что русская шпионка прошла свой путь до конца и узнала тщательно скрываемую от глаз общественности правду американского президента.

– Ты дальше трахаться будешь или с нами пойдешь? – подойдя ближе перебила Алка мои размышления. – Ты только учти: тут еще зрители появились!

– Где? – незнакомка явно нехотя приподняла свою белокурую головку, оглядываясь по сторонам. Убрать согнутую в колене и заброшенную на меня ногу (когда только она успела?), откровенно демонстрирующую возможным зрителям ее бритую киску, она не соизволила.

Воспользовавшись освобождением плеча, я приподнялся и сразу увидел небольшую кампанию, видимо, сдавших какой – то экзамен старшеклассников, расположившихся метрах в 20 от нас. Более внимательный взгляд привел меня к мысли об их, скорее всего, неопасности: две девочки, сидящие к нам спиной, одна – вполоборота и трое ребят, не столько тихо болтающих с ними, сколько занятых созерцанием моей абсолютно голой партнерши. К их очевидному сожалению, позиция для обзора была не самой удобной, но, пожалуй, наиболее подходящей из доступных. Это наводило на мысль, что выбрали они ее сознательно, а отсутствие раскатистого смеха и криков, обычно сопровождающих подростковые посиделки, было следствием их всеобщего нежелания нас спугнуть.

Я огляделся: рядом с нами стояла в меру пухленькая длинноволосая брюнетка в ярко – красной футболке, черных лосинах и туфлях на высоченных шпильках. Футболка и лосины были настолько обтягивающие, что только полный слепец не заметил бы под ними отсутствия нижнего белья, а высота шпилек наводила на мысль, что шатенка закончила цирковое училище и при том – с отличием. В руках она держала две сумочки и кулек, судя по всему, с одеждой.

Чуть поодаль расположились две менее претенциозно одетых подруги. На обеих – шатенке в джинсах и брюнетке в белой юбке до колен – были белые шифоновые блузки, через которые виднелись темные лифчики. Интересно, что через юбку брюнетки пусть и не так явно, но просвечивались такие же темные трусики.

Пока я был занят осмотром, незнакомка, видимо, как и я, придя к мысли о неопасности кампании подростков, оценила диспозицию и, сделав вид, будто пытается лучше устроиться, перегруппировалась таким образом, что ее бритая киска предстала перед зрителями во всей своей красе. Единственное, на что она не решилась, – откровенно раздвинуть руками в стороны свои половые губы.

– Сейчас, Ал, – негромко промолвила она. – Еще минутку:

– Совсем с катушек съехала, – констатировала Алка, внимательно изучив положение подростков и позу, принятую лежащей подругой. Констатировала, надо заметить, с некоторой ноткой зависти, которая совершенно явно прозвучала в ее следующей фразе, – Ну, почему ты выигрываешь даже тогда, когда проигрываешь?!

Вопрос остался без ответа и Алка, положив рядом с нами одну сумку и кулек, отошла к подругам. О чем они там зашушукались я не слышал.

Прошло гораздо больше минутки прежде, чем незнакомка приняла решение встать. Делала она это грациозно и не спеша, не забывая демонстрировать всем зрителям – и мне, и подругам, и мальчикам, и уже обернувшимся девочкам – различные эротико – сексуальные движения и позы. Пару раз она даже показала кампании подростков некоторую часть преддверия своего влагалища, как бы нечаянно зацепив одну из малых губ рукой, будто растирающей якобы затекшие мышцы внутренней части бедер.

Иногда незнакомка своими изумрудно – зелеными глазами из – под иссиня – черных чуть загнутых кверху ресниц поглядывала на меня, словно бы пыталась выявить мою реакцию на устроенное ею шоу. Откуда ей было знать, что я с давних пор придерживаюсь принципа, высказанного Хайнлайном: "Человек должен иметь право делать то, что ему хочется, если он в состоянии сделать это. Его не должны ни принуждать, ни сдерживать. "

Кажется, это представление, явно доставляющее удовольствие артистке, могло бы еще долго продолжаться, но было прервано все той же Алкой:

– Кончай стриптиз! Идти надо!

Незнакомка не хотела так сразу сдаваться:

– Сейчас! Только расчешусь!

Первый этап этого мероприятия – достаточно будничную процедуру "достать расческу" – она превратила в продолжение шоу. Вместо того, чтобы спокойно присесть, она встала на колени и полезла в свою сумку, предварительно переведя ее из вертикального положения в горизонтальное. Чтобы найти и достать расческу в этом положении, голову и грудь пришлось буквально положить на траву. В результате она прогнулась, как кошка, ее упругая попка сверхсоблазнительно оттопырилась вверх, демонстрируя всем – прежде всего, подросткам, на которых и была, очевидно, умышленно сориентирована, – гладко выбритое розовое колечко ануса. Для лучшего обозрения больших и выступающих из них малых половых губок незнакомка слегка раздвинула свои длинные стройные ножки. Осталось добавить, что процедура поиска расчески заключалась в призывном покачивании бедрами и медленных движениях всего тела вперед – назад.

Мой член, тем не менее, остался практически равнодушным к тому, что видели глаза. Но мне стало жаль не столько ребят, сколько их матерей: после такого зрелища либо штаны надо будет стирать, либо что – то делать с разорванными ширинками, а скорее всего – и то, и другое. Существовал, конечно, третий вариант, но не было похоже, что как их девочки, с не меньшим любопытством наблюдавшие шоу, так и окружающие меня подружки, явно имеющие какие – то свои, уже определенные, планы, готовы принять активное участие в его продолжении. Во всяком случае, прямо здесь и прямо сейчас.

– Заканчивай, – очень тихо, спокойно, но настойчиво сказал я. – Мальчишек пожалей.

Незнакомка посмотрела на меня с некоторым удивлением – похоже, что она ожидала какой – то другой реакции на ее, если говорить искренне, великолепную демонстрацию собственных неоспоримых достоинств. Однако возражать не стала и процедуру расчесывания закончила хоть и эротичными, но не вызывающе сексуальными движениями. Даже расческу положила в сумку не наклоняясь и выпячивая свою замечательную упругую попку, а просто присев, что в сложившейся обстановке можно было считать демонстрацией образца благопристойности, достойного монахини – кармелитки. Примерно так же, почти целомудренно, она тщательно промокнула салфетками, которые достала из сумки, свою киску, скрыв это действие от мальчишеских глаз, но снова откровенно продемонстрировав мне раскрытое с помощью двух пальцев преддверие влагалища. При этом ее глаза горели, а на пухленьких губках играла озорная полуулыбка. Затем девушка застегнула сумку, взяла ее и пакет, выпрямилась:

– Пошли, девочки!

Гоголь. Ревизор. Заключительная сцена:

По сравнению с ее подружками, я находился в выигрышной ситуации: я начал тратить время на то, чтобы встать, – вот, мол, смотрите, как бы при деле, а потому пока и молчу!

Первой сделала попытку что – то сказать, кажется, шатенка:

– А – а – а: – попытка получилась неудачной.

Вторая попытка принадлежала мне:

– Давай помогу! – протянул я руку к сумке, тяжесть которой была по силам и детсадовцу, но в данном случае это не имело значение. – Тебе в какую сторону?

– Туда! – махнула рукой обнаженная девушка.

– Пошли! – и я двинулся было в указанном направлении. Но потом вернулся и собрал все бутылки, взяв их в свободную руку. Именно это действие вывело из состояния ступора ее подружек.

– Ты что, их сдаешь? – с издевкой поинтересовалась Алка. – Так пластиковые же не принимают.

– Это, – рукой с бутылками я обвел вокруг, – мое любимое место. И мне не нравится, когда здесь не прибрано.

– Ты здесь часто бываешь? – поинтересовалась незнакомка, приседая за недавно выброшенными салфетками. И не услышав ответа, уже выпрямившись тихо продолжила:

– Мне понравились твои "зеркальные войны": Обе: Но ты меня так и не трахнул: По полной:

Затем достала из сумки кулечек, бросила в него салфетки и протянула мне. Я положил в него бутылки, взял оба кулька в одну руку. Мы неторопливо двинулись в нужном направлении. Пройдя несколько шагов, девушка обернулась и радостно помахала рукой:

– Ребята! Пока! Спасибо! Не унывайте!

Последнее было излишним – мне хватило одного быстрого взгляда через плечо, чтобы понять свою ошибку: девочки таки решили принять активное участие в продолжении шоу. Возможно, они лишь ждали момента, когда сцену покинет солистка, – их еще до конца не сформировавшиеся фигурки и неискусные движения очевидно проигрывали при прямом сравнении.

Тихо, чтоб не услышали шедшие в нескольких метрах от нас подружки, девушка словно бы размышляла вслух:

– Ты не можешь представить, как это здорово, когда мужики на тебя голую пялятся: Я так давно такого хотела: Потому и на нудистский пляж ходила... Но там совсем не то – там много голых баб... А ты мне помог преодолеть барьер... Я сейчас так бы и шла по всему городу: – ее голос обрел мечтательность, – А еще бы всем свою киску показывать: Распахнутую, как тебе: И чтоб ты меня трахал: Куда захочешь: А люди бы смотрели: Включи ту песню.

Пока я искал, она придвинулась почти вплотную. Один наушник я дал ей, другой взял себе. Обнявшись, мы медленно шли, не обращая внимание ни на ее подруг, ни на все чаще и чаще встречающихся людей, с удивлением косящихся на абсолютно обнаженную красивую стройную блондинку, а в наших ушах звучало:

– Найди приют в цветах и травах,

Достань до неба рукой –

Ни те, кто лгут, ни те, кто правы,

Не скажут, кто ты такой

Под каждой маской и в каждой роли

Согласно доле любой.

Но лишь в одном вовеки волен

Ты – стать самим собой! Стать самим собой!