Глава 1

Время с тех пор не стояло на месте, и что теперь осталось во мне от того восемнадцатилетнего простака из небольшого посёлка под Тобольском – не знаю: я его просто не помню. Во всяком случае сейчас подобные экземпляры вызывают у меня крайнюю степень изумления – неужели где – то еще остались заповедники для этих вымирающих типов? Что я знал о себе и вообще обо всём в те 18 лет? Мой отец был начальником охраны заведения, которое нужно было охранять. И нашими соседями тоже были только охранники и, конечно, те, кого они охраняли. Школа? Ну, нет. До ближайшей было 27 километров, так что учили меня дома. И, надо сказать, неплохо учили – всё – таки контингент в учреждении строгого режима был вполне интеллигентный. Расхитители в особо крупных, валютчики, и даже несколько шпионов, один из которых отлично преподавал китайскую гимнастику и географию – с жизненными примерами и красочными описаниями лучших ресторанов по обе стороны океана. Как случилось, что в таком окружении я вырос полным профаном в вопросах интимных? А как могло получиться иначе? Мать уехала от нас, когда мне не было и 7 лет. Старших или хотя бы двоюродных братьев у меня не было. Говорить об ЭТОМ с отцом – такая идея могла прийти в голову только самоубийце. В добрых сказках всегда на помощь приходят дворовые приятели, которые всё объяснят и покажут, или официантки из кафе по соседству, которым так и не терпится совратить невинного юношу. Но сказки не имеют никакого отношения к действительности. Во дворе от меня шарахались, хотя в тайне, подозреваю, мечтали набить морду просто за то, что я – сын начальника. Ближайшее кафе с официантками было еще дальше, чем ближайшая школа. В итоге, с первыми атаками взбунтовавшихся гормонов, я быстро освоил нехитрую технологию самоудовлетворения. В 86 – м году, после того, как мне исполнилось 17, я впервые увидел большой (и не смейтесь) – большой город Тобольск. Меня привезли готовиться к экзаменам на аттестат зрелости. Целый три месяца вдали от дома – вот он простор для того, чтобы избавиться от надоевшей целомудренности... Как бы не так. Меня поселили у двоюродной тётки, а поскольку она работала в городском партийном комитете, то режимчик у меня был тот еще. Из центральной библиотеки свезли половину фонда учебной литературы, преподаватели местного педучилища по расписанию с утра до вечера приходили меня консультировать. А вечерами – обязательная программа – ужин с тёткой и её нравоучения о том, как надо жить и что надо делать для того, чтобы жить хорошо. Я выл от тоски и бросался на стены до тех пор, пока не обнаружил у тетки в комнате замаскированную за томами с классиками: – сизма – : низма коллекцию видеокассет. Видимо ей, похоронившей мужа 4 года назад, тоже иногда бывало скучновато.

Быстро разобравшись в принципе работы видеомагнитофона, я включил, наконец, воспроизведение и, как это говориться в плохих мелодрамах, мир вокруг меня остановился. На экране две блондинки стояли на коленях перед жутко довольным собой культуристом и, перехватывая его член друг у друга, облизывали и обсасывали его, прерываясь лишь для того, чтобы поцеловаться. Он, всё с той же идиотской нестираемой улыбкой на лице, время от времени отбирал у них свой увесистый агрегат, чтобы вручную поддержать его приподнятое настроение. То ли блондинки что – то делали не так, то ли просто себя он любил больше. Потом в кадре появился еще один персонаж – довольно хлипкого вида мужичок, однако он быстро стал капитаном всей команды. Деловито расставив блондинок раком в ряд на пушистом ковре он вставил свой член одной, одновременно просовывая руку в зад, чуть ли не до локтя, её подруге. Культурист уже откровенно отстранился от обязянностей, а просто стоял и дрочил, задумчиво взирая на происходящее. Потом, дождавшись когда хлипкий, наконец, уберёт руку, всё – таки пристроился к троице, и задвинул свой член в освободившуюся полость, хотя время от времени он всё же доставал его и поддрачивал рукой. Может быть, в рассказе это происходит долго, а на самом деле заняло минуты полторы – две экранного времени. И за эти полторы – две минуты я успел лихорадочно стащить с себя штаны и в бешеном темпе, не отрывая глаз от экрана, кончить, причем не думая ни о том, что через незакрытые занавески меня могут увидеть, ни о дефицитном паласе под ногами: Именно палас стал главной заботой, когда я, наконец, опомнился. Столько спермы из меня еще никогда не выливалось, и я никогда не думал, что её так трудно оттереть с новенького ворса:

Первую кассету я не мог досмотреть до конца дня три. Уже с первых кадров мой член требовал немедленного к себе внимания, а вполне объяснимое стремление кончить одновременно с экранными героями упорно не желало воплощаться в жизнь. Это была примитивная немецкая порнуха, где охи и визги не прекращались ни на минуту, а герои с внешностью или статуй, или грузчиков овощного магазина успевали сменить с десяток поз, прежде чем демонстративно спускали не столько на лицо или спину партнёрши, сколько в сторону объектива, при этом уморительно (как я теперь это вспоминаю) крякая и пыхтя. Но тогда: тогда для меня это было откровением. Крупные планы я подолгу рассматривал на стоп – кадре. Анатомия перестала казаться скучным предметом с такими наглядными пособиями. Правда, влагалища никаких вожделений у меня не вызвали. Если бы кто – то мне сказал тогда, что это неспроста, возможно, я успел бы смириться с тем, что я не такой как другие. Но сказать было просто некому.

Просмотры видеофильмов отнимали слишком много сил и не способствовали успехам в учебе. В итоге я получил аттестат с более чем посредственными отметками. Конечно, влияния тетки хватило бы на то, чтобы устроить меня в какой – нибудь институт. Но отца заело, и он заявил, что я "должен понюхать жизни, портянок и пороха". В армию меня должны были забрать уже по осени, а чтобы наши славные вооруженные силы не тратили своё время на воспитание такого оболтуса, решено было отдать меня на курсы ДОСААФ. Выбор был невелик – учиться на водителя или на радиста. Я выбрал второе только из – за того, что зимой на морозе с неисправной рацией справиться легче, чем со сломанной машиной – в крайнем случае, можно на себе унести. К тому же на радистов учили здесь же, в Тобольске, и можно было оставаться жить у тетки с её видаком и её коллекцией.

Глава 2

Осень наступила в положенные сроки и повестка тоже не заставила себя ждать. На сборном пункте нас продержали дня три. Кого – то увозили, кого – то привозили. Но радисты никому не требовались. И, наконец, меня подозвал старшина в совершенно пижонской форме – отглаженной и зауженной до того, что штаны смахивали, скорее, на трико, а китель каким – то чудом не лопался по швам.

– Радист?

– Ну, : учили чему – то.

– Слух хороший?

– Вам что, спеть?

– Не умничай, сосунок, – и он внимательно осмотрел меня с головы до ног, причем делал это так долго, что мне стало не по себе. – Ладно, собирайся, поезд через пол часа.

– А куда меня?

Но он уже развернулся и ушел, громыхая по бетонному полу стальными набойками. Уже в поезде, выпив в одиночку бутылку водки, купленную на перроне у бойкой старушки, он разоткровенничался и всё – таки пояснил, что едем в жутко секретную часть, даже не часть, а точку радиоперехвата. Всего дюжина солдат и один офицер. Пополнение набирают не раз в пол года, а раз в год – обучать долго – работа тяжелая. Слушать весь эфир на такой – то частоте, и все что слышишь – записывать. Потом все это передают в специальный отдел КГБ на расшифровку. Ну, в общем, элитная, как он сказал, служба – никакой дедовщины, кормят на убой. Вот только от цивилизации далеко – до ближайшего жилья больше двухсот километров. Впрочем, – он ухмыльнулся своим мыслям, – скучно не будет. Что означала эта загадочная фраза, я тогда так и не узнал, потому что мой проводник отрубился на полуслове и не просыпался до самого Свердловска.

Дальше был самолет, снова поезд. Много снега и сплошная неизвестность впереди. Последней остановкой был полустанок с каким – то незапоминающимся названием – то ли Ударник, то ли Новострой: Там к нам присоединились еще семеро – шесть моих собратьев по несчастью и сопровождавший их сержант, радостно вылетевший навстречу моему старшине.

– Лёха, блин, уже два дня тебя здесь жду! Что так долго?

– Что, что: Костик, ты ж знаешь капитана, – спецзаказ был.

– Ну, показывай, что нашёл?

Повернув свою голову с не по – армейски длинной белой шевелюрой, и заметив меня, сержант бросил скептический взгляд и обернулся к другу:

– Деревенский он какой – то. Что, получше не было?

– Пошёл ты: Этот хотя бы радист и тихоня к тому же. Меньше проблем будет. Ты – то что накопал?

– Ай, – отмахнулся Костик, – нарвался на такого долбоёба – даже выбрать не дал, говорит, есть заявка на радистов – вот и бери, что дают. Да сам смотри!

Курившие в стороне новобранцы и вправду были больше похожи на сбежавших из колонии для малолеток – почти все тощие, дикие, одетые в фуфайки и драные куртки. Я решил, что мне лучше держаться с ними. Подошел, познакомились. Всех их привезли из Нефтеюганска, а двое деревенских крепышей – Пашка и Антон – даже были двоюродными братьями. Выяснилось, что с полустанка нас машиной отвезут на базу, с которой вертолётом – уже до места. Но повезут только завтра, а ночевать придется опять в клоповнике рядом с вокзалом. Но зато скоро ужин, а еще – у них припрятана водка, так что за знакомство выпьем. В последний раз на гражданке. После тряски на поезде водка оказала мгновенное снотворное действие, и я сам не заметил, как уснул:

Проснувшись среди ночи из – за срочной необходимости отлить, я долго не мог понять, где, собственно, нахожусь. Потом, оглядевшись по сторонам, рассмотрел наш "номер – люкс" барачного типа и сразу всё вспомнил. Тоскливо стало до жути, и домой захотелось: Шлёпая босыми ногами по холодному бетонному полу, я добежал до туалета на другом конце коридора, и, встав над полу разбитым унитазом блаженно расслабился. Звук падающей струи казался неимоверно громким в ночной тишине, но когда, наконец, из меня вылилось всё выпитое за вечер, я услышал еще какой – то невнятный шум. И доносился он из отдельной комнаты, в которую поселили наших сопровождающих. Её дверь была почти напротив туалета, так что слышимость была практически идеальной, а характер происхождения звуков не мог вызывать никаких сомнений. Шлепки друг о друга голых тел, тяжелое дыхание и приглушенные стоны: там явно трахались. Но где в такой глуши эти вояки нашли себе подругу? Кроме бабульки, приносившей нам постельное белье, я никого не видел.

Раздираемый любопытством, я на цыпочках подошёл к двери и наклонился к замочной скважине размером почти в два пальца. Свет уличного фонаря, учитывая отсутствие занавесок, заливал комнату не хуже театрального прожектора. В двух шагах от двери спиной ко мне на коленях стоял белобрысый сержант и трахал кого – то в позе "по – собачьи". Впервые в жизни я видел ЭТО не на экране, а живьем. Мой член отреагировал мгновенно. Он вскочил, упираясь в резинку трусов, и я, освободив его, начал дрочить, сначала стараясь синхронизировать движения руки с толчками ягодиц Костика, а потом просто обхватив член двумя руками и двигая тазом в ритм происходящему за дверью. В тот же момент, когда из – за двери донеслось рычание и сержант задергался в судорогах оргазма, и я, еле сдерживая стоны, толчками выплеснул из себя все, что копилось несколько суток. Оргазм был такой силы, что у меня закружилась голова, но когда он схлынул, меня пронзила жуткая мысль – а вдруг кому – то еще приспичит выйти в коридор, и меня застанут здесь – над лужей спермы у замочной скважины: Я прикрыл мутноватую лужицу придверным ковриком, подтянул трусы и, прикрывая рукой опадающий член, пошлёпал в нашу комнатушку. И только уже в своей постели вспомнил, что так и не видел, с кем же трахался сержант: (О том как бравые жеребцы исполненные нежности и романтики сосут друг другу концы смотреть здесь – прим. ред. )

Глава 3

Последний этап нашей дороги был самым недолгим. Всего через 4 часа после того, как мы покинули гостиницу, наш вертолет приземлился на бескрайней белой равнине, посредине которой, как будто появившиеся из другого мира, стояли пять аккуратных финских "домов на колёсах". Вернее, колес – то как раз и не было. Шасси установили на толстенные бревна, почти целиком скрывшиеся под снегом. Три из них были "казармами" – там жили солдаты, по двое в каждом. Еще один – командирский. И пятый – кухня, она же столовая. Как мы узнали позднее, было еще одно строение, но поодаль – километра два на север и еще метров десять в глубину. Секретный подземный пост радио контроля, где, собственно, нам и предстояло служить. Но до этого было еще далеко. Шестерых из нас старослужащие целый год будут учить премудростям работы с комплексом, а седьмой должен был заменить повара, который своё уже оттарабанил.

Встречать вертолёт выбежал весь личный состав "военного городка" за исключением офицера – он находился в штабе округа и должен был вернуться только на следующий день. Все были пьяные – только вчера проводили дембелей. С веселыми традиционными выкриками "вешайтесь, духи" нас пинками загнали в один из вагончиков. Внутри было неожиданно просторно. Прихожая с вешалками для одежды и обязательными противогазами и ОЗК, комната три на пять с двумя кроватями, тумбочками, шкафом и – ничего себе – телевизором! И выход на кухню. Вернее, на то, что раньше, у финнов, может, и было кухней, а теперь являлось складом самых неожиданных вещей – от стопы матрасов до коробок с радиодеталями.

Нас выстроили в шеренгу вдоль окна, пятеро сержантов развалились на кроватях, а старшина Лёха прошёлся вдоль нашего строя и грустно констатировал: "Да, вояки: из какого Освенцима сбежали?". На кроватях громко заржали. Один из нас – рыжий Серега – тоже хихикнул и тут же нарвался на жёсткий взгляд старшины. "Кому это у нас тут весело? Клоун что ли?" "Ага, Рыжий!" – донеслось с кроватей. Серега заулыбался еще шире. В следующее мгновение кулак старшины сбил его на пол. "Кончились шуточки! И жизнь ваша гражданская кончилась. А ну, живо, всем раздеться!" Дополнительных разъяснений не понадобилось. Мы быстро скинули с себя гражданку, и снова встали в шеренгу, подтягивая трусы и одергивая майки. Дождавшись, пока мы перестанем перебирать ногами, старшина резко толкнул крайнего в строю. На этот раз на полу оказались трое. "Что, по – русски не понимаете? Я сказал раздеться!" Переглядываясь и краснея, мы сняли всё, что оставалось и замерли, не зная, чего ждать дальше. В комнате повисла тишина. Сержанты на кроватях пристально рассматривали нас, одного за другим, снизу доверху. Смотреть, действительно, было не на что. Не Освенцим, конечно, но голодное перестроечное время сказывалось. Исключением были, пожалуй, братья Пашка и Антон – деревенское житьё отразилось на развитии мускулатуры, и я – сказывались тёткины партийные буфеты и занятия гимнастикой.

"Значит так, – продолжил старшина Лёха, – закон такой. Ближайший год вы – никто. Начальник для вас – даже таракан на кухне. И если вам говорят "стоять", значит стоять, "лежать", значит лежать. Скажут "хуй соси", – соси и причмокивай!" На кроватях снова заржали. Рыжий Серега снова не выдержал. "Что мы, пидоры что ли, хуй сосать?" И тут старшина подошёл к Рыжему вплотную и неожиданно резко сжал в ладони его мошонку. "Слушай, клоун, ты еще не понял, куда попал? Здесь на тыщи квадратов вокруг ни души. Ни отпусков, ни увольнений, ни блядей из городка. Поэтому закон железный – старики ебут духов. Так было и так будет. И ты либо поймёшь это по – хорошему, либо будет по – плохому. Выбирай".

Я не верил своим ушам. Вот так, запросто, здесь происходило то, что я даже представить себе не мог. Рыжий Серёга оказался крепче, чем казалось. Корчась от боли – ладонь старшины сжималась всё сильнее – он бормотал: "Я не пидор: я не буду" : Следующий удар Лёхи – ребром ладони по горлу – свалил его без сознания. Сержанты тут же вскочили с кроватей и встали напротив нас, чтобы никто не смог дернуться. Улыбки уже исчезли с их лиц. Начиналось то, что, как я теперь уже знаю, было запланировано с самого начала.

Лёха схватил лежащего без памяти Серёгу и бросил поперек кровати лицом вниз. Потом одним движением стянул с себя штаны и трусы и опустился, раздвигая коленями бедра Рыжего, на колени. Кто – то из наших, наконец – то, вышел из ступора и закричал: "Мужики, да вы чего?!" и тут же замолк после короткого резкого удара. Тем временем Лёха открыл тумбочку и достал оттуда банку вазелина, опустил туда пару пальцев и в следующий момент начал засовывать их в задницу Рыжего сначала по одному, потом оба вместе. Мы, сгрудившись в центре комнаты и трясясь то ли от холода, то ли от страха, смотрели, как он смазывает вазелином свой уже вставший член и начинает вставлять его медленными толчками. Это теперь я понимаю, что он старался не быть грубым. Для представления нужна была жертва. Не повезло Серёге. Но лишней боли старшина старался не причинять. Когда член уже почти целиком вошёл в Серёгу, он начал приходить в себя. Один из сержантов – Костик – подошёл и прижал плечи Рыжего к кровати. Следующие несколько секунд очнувшийся Серёга бился в попытках освободиться, но всё было бесполезно. Костик уже размашисто двигался в нём во всю длину члена, шлёпаясь яйцами о его мошонку. И тогда Серега зарыдал почти без звука, бессильно распростав руки по кровати. Костик понял, что сопротивления больше не будет и, взяв Рыжего за подбородок, приподнял его голову: "Говорили же тебе – не выёбывайся, хуже будет. Понял, что это не шутки? Понял или нет?!" Рыжий, продолжая дёргаться под толчками старшины, слабо кивнул. "Ну и ладушки. Закрепим пройденный материал". Он расстегнул ширинку и достал свой, видимо, давно уже стоящий член. "Укусишь – придушу" – и поднес его ко рту Серёги. Тот, мыча, пытался отклониться, но всё было бесполезно. Член уткнулся в его губы и в следующий момент нажатием на скулы Костик раскрыл рот Рыжего и вставил туда свой член. Слёзы с новой силой брызнули из его глаз. Теперь Серёгу трахали с двух сторон. Такое зрелище не могло не отразиться на состоянии остальных сержантов и они, поглаживая промежности, стали придвигаться к нам. Заметив это движение, старшина, не прекращая движений, рыкнул: "Эй, блядь, не забудьте, капитану обещали троих посимпатичнее и непорченых". Один из сержантов, здоровый белорус Митяй, ткнул пальцем в Антоху, Пашку и меня: "Ты, ты и ты – на кухню". Когда он закрывал за нами дверь, я видел, как оставшиеся трое голых новобранцев опускались на колени перед снявшими штаны сержантами. Бунт был подавлен в зародыше. Наша служба началась.

Глава 4

Полутемная кухня – кладовка освещалась только луной, впрочем для снежной зимы этого было вполне достаточно, чтобы не биться локтями и коленями о сложенные стопами ящики и коробки. Пашка с Антоном уселись на валявшийся в углу старый матрас, а я, увидев на подоконнике валявшуюся пачку сигарет и спички, подошёл к окну, открыл форточку и закурил. Дрожь никак не проходила. Из комнаты доносились стоны и сдавленные всхлипы.

– Вот, блин, попали. Выебут и высушат. И бежать некуда. И офицер у них тоже пидор. Хуясе армия!

Я прикурил от истлевшей сигареты еще одну.

– Блядь, это ж больно, наверное, хуем в жопу. И как после этого на гражданке жить.

Из угла послышался шорох. Это подошёл и встал у меня за спиной Пашка.

– Знаешь, Тём, – негромко сказал он, – ты только не думай... ну, . . мы с Тохой у себя в деревне иногда баловались: девок не было, а, сам понимаешь, хочется: Если осторожно, то это и не больно почти. А потом даже приятно.

Я замер, переваривая эту информацию.

– То есть, вы что, друг с другом?. .

– Ну да. Иногда. Я чего говорю, если первый раз осторожно, то потом нормально. Нас для этого капитана оставили, а кто знает, какой он. Может, пока мы здесь одни:

Я едва сдержался, чтобы не двинуть ему с разворота, но, видимо, события этого дня что – то сильно изменили во мне. Ни говорить, ни что – то сделать я просто не мог. Еще через минуту, не дождавшись ответа, Пашка положил руку мне на плечо.

– Ты, главное, не бойся.

В следующий момент его рука начала опускаться по моей спине, потом перешла на грудь, немного задержалась на соске и двинулась вниз. Сам он придвинулся ко мне вплотную, и я почувствовал касание его горячего тела. Левой рукой он обнял меня за грудь, а правая, едва касаясь, минула заросли волос и дошла до промежности. Нет смысла говорить, что член к тому времени стоял как штык. Но Пашка старательно обходил его, легкими касаниями лаская низ живота, приподнимая яички и поглаживая внутреннюю поверхность бедер. Я от возбуждения уже ничего не соображал и, двигая тазом, пытался попасть членом в его ладонь, но он умело избегал этого. И вскоре стало понятно, почему. Антоха подошёл к нам и сел на корточки передо мной. Впервые в жизни я ощутил на своём члене горячее дыхание. А еще через мгновение рот Антона коснулся моей головки. Короткое движение языка прямо по уздечке было как удар тока. Ещё и ещё одно. Я застонал так громко, что Пашке пришлось зажать мне рот. Я почувствовал, что просто обязан кончить немедленно, и попытался помочь себе рукой, но Пашка перехватил её и прошептал мне на ухо: "Тём, не так быстро". Тогда я завел свою руку за спину и схватил его член. Он был немного тоньше моего, но это не имело никакого значения. Это был первый член, который я держал в руках кроме собственного, и сначала я так яростно его дёргал и выкручивал, что Пашка не выдержал. Он вывернулся из моей ладони и, крепко прижавшись ко мне всем телом, шепнул: "Тише ты, бешеный". Какое там тише! То, что Антошка делал языком с моим членом лишало меня возможности соображать. Теперь он еще и помогал себе руками, раздвинув ладонями мои ноги и лаская промежность. Я почти терял сознание и напрочь забыл, где нахожусь. Я даже не заметил, в какой момент Пашка за моей спиной разжал свои объятия и опустился на колени, а уже мгновение спустя его язык раздвинул мои ягодицы. Я даже не подозревал, что такие ощущения существуют. Каждое прикосновение языка – как удар молнии. Я разрядился прямо в рот Антошки и это продолжалось, наверное, целую минуту. У меня подкосились ноги, и если бы не Пашка, я бы упал. Он осторожно перенёс меня на матрас и лег рядом. Мне казалось, что после такого я мгновенно усну, но судьба на этот день явно имела другие планы. К Пашке с другой стороны "валетиком" пристроился Антон и братья начали сосать друг другу. Это зрелище в сочетании со звуками из соседней комнаты не могло оставить меня спокойным. Я перегнулся через Пашку и сначала взялся рукой за член Тошки, а потом, вытащив его из Пашкиного рта, потянулся к нему губами. Острый запах давно не мытого тела мне даже понравился. А вкус: уже облизанный Пашкой член почти не имел вкуса. Немного солоноватый и поразительное ощущение живого, отзывающегося толчками на каждое действие твоего языка, пальцев и губ.

Тянуться через Пашку было неудобно, и он это сразу почувствовал. Он выскользнул из под меня и, придерживая за бёдра, помог занять наиболее удобную позу – на четвереньках над Антоном, который сдвинулся на матрасе так, чтобы пристроиться к моему, уже снова почти затвердевшему члену. Паша снова придвинулся к моему уху: "Не напрягайся и не зажимайся. Я очень осторожно", и прежде чем я успел понять, о чём он, Пашка оказался сзади меня и, смочив палец слюной, начал водить его мне в анус. Ничего приятного в этом не было, но и особой боли я не почувствовал. Тем более, что он был осторожен, а я с Антошкой тем временем осваивал новую для себя игру. Я начал повторять движения его языка, он это понял и в свою очередь начал показывать своими действиями, что было бы приятно ему. Это было совершенно новым для меня и отвлекало от действий Пашки. Я вспомнил о нём только когда понял, что входящая в меня плоть уже далеко не похожа на палец. Сначала я инстинктивно сжался, но Пашка сразу остановился, а потом его поглаживания и тихий шёпот успокоили меня, и он продолжил. В какой – то момент стало действительно больно, но тут заговорил раньше молчавший Антошка: "Надо потужиться, как будто посрать пытаешься". Я послушно сделал это, и тут же член Пашки проскользнул в меня на всю глубину. Я даже вскрикнул от боли, но уже через несколько секунд она отступила. Тем более, что двигаться он начал очень и очень медленно. Мой член к тому времени уже опал, да и сосать Антошке уже не хотелось. Я прислушивался к новым ощущениям. То, что в тебе другой парень – возбуждало как – то по – другому. И осторожные толчки внутри меня были приятными по – новому. Антон выбрался из под меня, а Пашка, вытащив свой член, перевернул меня на спину, взял за щиколотки, закинул их себе на плечи и снова вошёл в меня – на этот раз намного легче и быстрее. Не переставая двигать тазом, рукой он провёл по моему животу и погладил мой член. На этот раз он быстро отозвался на ласки и напрягся. Паша стал дрочить его в темпе своих толчков, которые становились всё быстрее и резче. Антон пристроился членом к его рту, руками лаская свою грудь и задницу, и уже через минуту его дыхание стало прерывистым, мышцы живота начали сокращаться, в какой – то момент его член выскочил из Пашиного рта, и белые струи вылетели из него на лицо и грудь Пашки. Это было уже слишком для меня. Мой член в Пашкиных руках окаменел и выстрелил мне на живот. Всё время, пока я кончал, Пашка продолжал толчки, и это добавляло к оргазму какие – то совершенно невероятные ощущения.

Нет, одновременно все втроём мы не кончили – Пашка потом дрочил, стоя надо мной на коленях, но этого я почти не помню. Меня била дрожь, или от холода – я забыл закрыть форточку, или от всех воспоминаний этого дня. Но, уже падая в пропасть сна, я понял, с кем же трахался сержант в привокзальном клоповнике на безвестной станции то ли Ударник, то ли Новострой.

Продолжение следует.