Когда второй год моего пребывания в Бробдингнеге близился к концу, на королевство обрушилась чрезвычайная жара, причинявшая всем множество неудобств. Даже в королевском дворце невозможно было спастись от духоты. Мудрый король издал указ, дозволявший придворным максимально облегчить свои наряды, я же, оставив из своего костюма только панталоны, спасался тем, что милая Глюмдальклич каждое утро, в обед и вечером ставила рядом с моим жилищем глубокое блюдце с прохладной водой, в котором я и проводил большую часть дня.

Однажды утром, проснувшись, я, по обыкновению, собрался погрузиться в свою "ванну", но был удивлен и раздосадован, не обнаружив ее на привычном месте. Я прождал некоторое время, но моя нянюшка не появлялась. В тоже время до меня доносился шум многих голосов и топот ног, от которого мое жилище мелко вздрагивало.

В недоумении, я стал ждать, пока кто – нибудь зайдет в комнату и сможет объяснить мне происходящее. Наконец дверь комнаты отворилась, и вошла знакомая мне придворная дама, которая, осторожно посадив меня на свою ладонь, со словами о том, что меня хочет видеть королева, вынесла из комнаты.

Поскольку дама очень спешила, ее рука сильно раскачивалась, как корабль во время шторма, и хоть я был привычен к морской качке, мне пришлось крепко ухватиться за кольцо на ее пальце, чтобы случайно не соскользнуть и, упав со страшной высоты не разбиться. Королева, всегда радушно встречавшая мое появление, на этот раз выглядела очень обеспокоенной. А когда она сказала мне, что моя милая Глюмдальклич внезапно тяжело заболела, и придворные врачи опасаются за ее жизнь, то моему отчаянью не было предела, ибо я мог лишиться самого мне близкого человека в этой стране громадных великанов. (Получи оргазм! Реальные русские девушки! Для тебя в секс – видео – чате! – добрый совет)

Но, вспомнив о своем богатом опыте хирурга, я обратился к королеве с просьбой побеседовать с врачами, в надежде помочь лечению.

По счастью, врач был не из тех ученых, что презрительно считали меня ошибкой природы, и не принимали всерьез. С этим господином мне доводилось вести довольно продолжительные беседы, и благодаря тому, что я мог рассмотреть мелкие детали некоторых существ, особенно насекомых, которые были плохо различимы даже в самую сильную из имевшихся в Бробдингнеге луп, наши беседы были весьма занимательны и полезны для обоих.

Врач рассказал мне, что у Глюмдальклич во время утреннего приема в королевских покоях случились сильные рези в животе, которые по его мнению указывали не непроходимость кишечника. Когда он попытался промыть внутренности девушки при помощи клистира (процедура, столь любимая врачами и во владениях нашей короны), то натолкнулся на сильное препятствие, не позволявшее влить достаточное количество воды. И поскольку даже то малое (по бробдингенжским меркам) количество воды, которое удавалось впустить внутрь, тут же чистым выливалось наружу, врач решил, что имеет место непроходимость кишок, и что моя милая Глюмдальклич обречена.

Не желая смириться с тем, что несчастная девушка должна угаснуть в столь нежном возрасте, я стал напряженно думать, как установить точную причину ее болезни, и соответственно, возможность лечения, ибо мой опыт подсказывал мне, что придворный врач ошибается. Решение, пришедшее мне в голову, поначалу показалось мне безрассудным и опасным, но, обсудив его с врачом и, уточнив детали, я понял, что оно является единственно возможным.

По моим советам врач сделал необходимые распоряжения, и вскоре слугами были принесены толстая полая кость, полностью очищенная от мяса и жира, со спиленными концами, так что она представляла собой костяную трубу, внутри которой я мог свободно передвигаться на четвереньках, и тонкую иглу в половину моего роста, у которой предварительно нагрев, загнули кончик. Еще я велел, чтобы из моего жилища осторожно принесли мешочек из паутины, в котором я держал светляка, при свете которого иными вечерами писал свой дневник. (Настоящая эротическая сказка – это здесь! Рослые девушки подставляют свои анусы под огромные члены! – прим. ред. )

Все эти приспособления врач разместил рядом со мной на столике в изголовье кровати, на которой лежала в забытьи бедная девочка, одурманенная питьем, которым ее напоили, чтобы ослабить боли. Дабы случайно повернувшись, больная не подвергла мою жизнь смертельной опасности, по моей просьбе врач крепко привязал руки ноги лежавшей на животе девушки к столбам, удерживавшим балдахин над ложем на высоте не менее 70 футов, а сами столбы были толщиной в три моих обхвата.

По причине жары и болезни, Глюмдальклич была полностью раздета, и вид ее юного тела с широко раздвинутыми ногами привел меня в сильное волнение, в отличие от вида тел придворных фрейлин, которые не стеснялись раздеваться донага и справлять свои потребности в моем присутствии, как об этом я писал в пятой главе второй части описания своих путешествий. Впрочем, даже если бы на мне отсутствовали панталоны, я уверен, никто не заметил бы состояния некоторых частей моего тела, поскольку по меркам бробдингнгежцев, они были слишком малы, чтобы привлекать к себе интерес. Тем временем врач, взяв в руку костяную трубку и смазав ее каким то жиром, осторожно погрузил ее между ягодиц Глюмдальклич, возвышавшимся подобно двум округлым холмам (которые грубые селяне именовали "Бабий зад"), недалеко от моего поместья близ Ньюарка, так, что она исчезла в девушке на глубину моего роста, и примерно столько же, то есть около шести футов, оставалось снаружи. Я обвязал вокруг своей талии длинную нитку, не уступавшей по толщине хорошей веревке и, подвесив к поясу мешочек со светляком, взял в руки иглу и громко крикнул врачу, что готов.

Врач осторожно поднес меня к отверстию костяного тоннеля и я, опустившись на четвереньки осторожно стал пробираться внутрь, предварительно вручив конец нитки врачу, дабы тот, мог в случае необходимости, быстро вытащить меня наружу. Вскоре костяная трубка кончилась, и я оказался внутри Глюмдальклич.

В моей врачебной практике и в сражениях с пиратами мне часто приходилось видеть человеческие внутренности, но впервые мне довелось узреть их изнутри, и поэтому я испытывал вполне объяснимое волнение. К счастью, предыдущими попытками промывания ампула прямой кишки была хорошо очищена, а через отверстие костяной трубки, не дававшей сфинктеру Глюмдальклич сомкнуться, ко мне поступало достаточное количество воздуха, и потому наибольшее неудобство я испытывал от высокой температуры, стоявшей внутри тела больной. Светляк давал достаточно света, чтобы я мог видеть тускло мерцающие в зеленоватом свете стенки кишечной пещеры, уходившие в темноту. По – прежнему на четвереньках я осторожно двинулся вперед по весьма изогнутой "прямой" кишке (сему терминологическому парадоксу мы обязаны великому Галену, препарировавшему лишь животных), пытаясь добраться до входа в толстые кишки, в надежде обнаружить там причину болезни моей дорогой нянюшки.

Вскоре мои поиски привели меня к тому месту, где должно было находиться отверстие, через которое можно было пробраться в кишки. Но я обнаружил, что оно плотно закупорена большими черными глыбами, каждая размером больше моей головы, спрессованными так прочно, что двигаться дальше не представлялось возможности. Внимательно ощупав доступные мне глыбы, я обнаружил одну, которую мне удалось слегка расшатать. С трудом подсунув под нее конец иглы, я стал раскачивать ее еще сильнее, пытаясь вытащить глыбу из общей массы, и, наконец, после многих усилий, мне это удалось. Когда глыба соскользнула к моим ногам, я, приглядевшись, узнал в ней семечко (насколько это слово применимо к предмету, превосходившему в размерах большую тыкву) громадного фрукта с твердой темно – зеленой кожурой и багровой мякотью, состоявшей из пузырей, наполненных сладким соком. Мне никогда не удавалось отведать этих фруктов, размером превосходившим трехэтажный дом, не облившись с ног до головы липкой жидкостью, и потому я старался избегать их употребления, а вот бедная Глюмдальклич, страдая от жары, лакомилась ими в большом количестве, глотая куски мякоти вместе с семечками, обильно пронизывающими внутренность этого фрукта. Поскольку причина недомогания Глюмдальклич стала мне ясна, я энергично принялся за работу, растаскивая завал, напоминавший последствия обвалов в горной пещере, которые зачастую навсегда закрывали дорогу к жизни искателям драгоценных камней и сокровищ. Благодаря тому, что мне удалось вытащить одно из семян, у меня появилась некоторая свобода действий, и следующее семечко мне удалось вытащить из завала немного легче. От высокой температуры, спертого воздухи и тяжелой работы с меня ручьями стекал пот, скапливаясь лужицами у коленей, поскольку низкий потолок "пещеры" не позволял мне подняться с колен. Вскоре у меня немилосердно заломило спину и мне пришлось на некоторое время вытянуться лежа, повернув лицо в сторону отверстия в костяной трубке и постараться, глубокую дыша, восстановить силы.

Действуя своей иглой попеременно то как ломом, то как крюком я постепенно растащил в стороны часть косточек, закупоривших кишечник милой Глюмдальклич. Когда я с усилием выдернул очередную косточку, внезапно вырвавшаяся из образовавшейся бреши сильная струя дурнопахнущего газа чуть не лишила меня сознания. Я едва добрался до отверстия и с трудом отдышался. Но поскольку это свидетельствовало о том, что моя работа приближается к благополучному завершению, я с удесятеренными силами набросился на остатки завала, и вскоре почти полностью очистил проход внутрь своей нянюшки.

К этому времени у меня от недостатка воздуха ослабли руки, кружилась голова, даже свет моего светляка стал меркнуть. Мне ничего не оставалось, как спешно, из последних сил выбираться наружу. К счастью, врач правильно растолковал мои рывки нитки, и осторожно подтягивая, протащил меня внутри полой кости и извлек на свет. Я без сил распростерся на его ладони, и только через некоторое время смог поведать ему о том, что мне удалось произвести внутри больной. Хотя врач и был несколько смущен и раздосадован тем, что не смог определить истинную причину болезни, он с большим интересом выслушал мое повествование, прерывая мой рассказ удивленными возгласами и похвалами.

Теперь, после того как моими стараниями закупорка кишечника была ликвидирована, врач решил, с целью удаления находившихся в прямой кишке Глюмдальклич семечек, вновь поставить ей клистир, и хотя я буквально валился с ног от усталости, и к тому же испытывал настоятельную потребность в мытье, с большим интересом стал наблюдать за происходящим, справедливо полагая, что это будет необыкновенное зрелище. Сосуд с водой, предназначавшейся для заполнения клистира, вмещал не менее трех тонн, а сам клистирный шприц, ежели его поставить стоймя, в два раза превзошел бы размерами колокольню собора в Солсбери, который является гордостью нашей архитектуры.

Наконечник длиной не менее десяти футов заканчивался отверстием, в которое я с некоторым усилием мог бы пролезть, но, памятуя о неприятности, произошедшей со мной, когда проклятый карлик засунул меня в горячую мозговую кость, я не стал проделывать подобный эксперимент.

Когда врач, опустив наконечник клистира в сосуд, потянул поршень вверх, вода хлынула внутрь цилиндра со столь громким шумом и плеском, что мне, к тому времени сидевшему, привалившись спиной к флакону с нюхательными солями на столике у кровати Глюмдальклич, показалось, что я нахожусь совсем рядом с грозно шумящим горным потоком, а когда он наклонился над продолжавшей лежать в забытьи Глюмдальклич и вытащил из нее костяную трубку, то из приоткрытого отверстия до меня донеслись звуки, подобные громким пушечным выстрелам.

По окончании процедуры силы совершенно оставили меня и я погрузился в сон, и даже не почувствовал, как меня осторожно отнесли в комнату, где стояло мое жилище, и что королева, в благодарность за спасение своей любимицы, сама осторожно вымыла меня и уложила в постель. На следующий день милая Глюмдальклич была вновь здорова и весела и по – прежнему нежна и заботлива со мной. И только пунцовая краска, временами заливавшая ее лицо, когда она взглядывала на меня, свидетельствовала о том, что ей рассказали, какое участие в ее лечении принимал я, и где ее любимому Грильдригу пришлось побывать.