Я ужасно боялся в него влюбиться. Кто угодно – только не он! Мне казалось что не только в этой компании, а на всем комбинате не найти человека, с которым бы у меня было меньше шансов быть вместе, чем с ним. Он казался мне языческим богом, сошедшим на землю. Я боялся его. Боялся тех чувств, которые он во мне вызывает. Я старался лишний раз не смотреть в его сторону (мне казалось, что достаточно посмотреть на него подольше – и не влюбиться не возможно). Я боялся с ним разговаривать. Единственное, чего я никогда не избегал – это секса с ним: на это у меня не хватило бы сил, ни моральных, ни физических. Он не трудился меня уговаривать, а просто кидал мне на пейджер (мобильные тогда ещё были не в ходу) : "Спустись в подвал". И я бежал по первому его зову в эту дурацкую кладовку, будь это хоть пятый раз за день. Я чувствовал, что пропадаю, но поделать ничего не мог. А может, и не хотел. Это странное чувство. Любовь – это как прыжок с парашютом: одновременно и страшно, и упоительно.

И тут он начинает меня поддевать ни за что, ни про что. Что я ни скажу – он: "Ты – то помолчи, мелкий!". Или: "Тебе – то откуда знать? Не дорос пока". Но это были ещё мелочи. Дальше стало хуже, его обращение со мной становилось все более хамским. Например, помню, как – то сидим мы, разговариваем о том, о сём. И вот зашла речь о Тунгусском метеорите. Я сказал, что есть вероятность того, что это был, собственно, не метеорит, а комета.

– Ты – то куда лезешь, мелочь! – выдает вдруг Андрей.

– Андрюх, ну ты полегче! – вступился за меня Митя.

– Да ну его, лезет, как будто может метеорит от кометы отличить.

У меня кровь в голову бросилась.

– Если Вам угодно, Андрей Борисович, я могу объяснить, чем отличается метеорит от кометы. Только боюсь, что на самом деле Вам всё равно, знаю я это или нет.

– Это тебе всё равно, под кого ложиться, понял?

– Так, Андрюх, хватит! Чего хамишь – то на ровном месте? – уже резко оборвал его Митя.

– Дрон, в самом деле, чего завёлся – то? – поддержал Денис.

– Ладно, проехали, – уже спокойнее проговорил Андрей.

– Мы это проедем, Андрей Борисович, – ледяным тоном продолжил я, – только после того, как я услышу Ваши извинения.

Меня просто трясло, но я старался смотреть ему в глаза как можно спокойнее. Андрей молча глядел в пол. Пауза становилась тягостной. Я ожидал, что извинений либо не будет вовсе, либо они будут формальными или снова на грани хамства. Бесился ужасно. И клялся про себя, что больше никогда не лягу под этого негодяя! И вдруг он поднял на меня грустные глаза и сказал удивительно искренне:

– Жень, ты извини меня, ладно?. . Прости, занесло. Не бери в голову, договорились?

И всё. Я растёкся. На следующий день снова стонал под ним в нашей кладовке. Вообще, он из меня веревки вить мог. И я никак не мог взять в толк, почему такие перепады. Уж если я его раздражаю, то хоть бы постоянно. А тут то плюс, то минус. Вечером гуляем, прохладно стало. Он заметил, что я ежусь от холода, молча снял куртку, подошёл и накинул ее мне на плечи. Я растерянно пробормотал: "Спасибо", – а он отвернулся и бросил через плечо: "Да чё там", – причём, таким тоном – типа "отвали".

На другой день в "Каракуме" – клубе, где мы иногда бывали – он, ничего не спрашивая, взял мне моё любимое пиво – помнит, что я люблю. А часов в одиннадцать, когда я начал клевать носом, то вдруг услышал голос Андрея, обращённого к Мите:

– Слушай, надо домой валить. А то Женька устал.

А ещё через пару дней всё на 180 градусов, он опять мне хамит. Более того – я оплеуху от него схлопотал! Мы во двор вышли покурить. Денис с Митяем какой – то разговор про карбюратор всё закончить не могли. Тут Андрюха ко мне подошел, стал напротив и что – то начал рассказывать. День был солнечный и тёплый – один из последних дней "бабьего лета". Андрей стоял в солнечных лучах, и его волосы сияли, как у златовласки. А я на него смотрю и чувствую, что меня прямо ведёт, голова начинает кружиться – он такой красивый! Я, хоть и с трудом, но заставил себя оторвать взгляд от его лица. Не хотел, чтоб он по моим глазам понял, что я в него: ну: по уши. Сделав над собой усилие, я повернул голову и стал смотреть на Митьку. И тут неожиданно получаю хорошую такую затрещину! Андрей рывком поворачивает моё лицо обратно к себе и злобно шипит:

– Чё ты отворачиваешься? Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Тут Денис подскочил, стал чего – то Андрею втирать, а тот отшвырнул в сторону сигарету, развернулся и ушёл.

Митя и Денис пытались его урезонить. Я догадываюсь, что в моё отсутствие с ним была не единожды проведена воспитательная беседа. После этого случая, видимо, его ребята так пропесочили, что он неделю вёл себя почти прилично.

Но через неделю произошёл взрыв.

Мы сидели в курилке на первом этаже (на улице курить было уже холодновато). Дело было к вечеру, и народу там, кроме нас, не было. Мы с Митяем обсуждали новую печку, которую купили в нашу лабораторию, а именно: нужно ли её обивать асбестовыми панелями? Митька считал, что опасности от неё никакой, а значит асбест не нужен. А я считал, что пожарники обязательно к этому придерутся. Поэтому хрен с ней, с опасностью, надо обивать асбестом. Андрей какое – то время молча слушал наш разговор, а потом лениво процедил:

– По инструкции на этих печках асбест должен быть обязательно.

– Ну, вот и я говорю: – начал я радостно, но Андрей грубо оборвал меня.

– Ты говоришь? Да это в любой противопожарной инструкции написано! А чё там ты говоришь – это никому не интересно, блядь, ты понял?

– Андрей! – одёрнул его Митя.

Но тот не успокоился и добавил:

– И кстати, в этой фразе "блядь" – не междометие!

Меня как холодной водой окатили. Вот, значит, что он обо мне думает! А может, и не только он. Ну, конечно, а что им ещё обо мне думать, если я сплю с ними со всеми.

– Андрей, прекрати немедленно! – рявкнул на него Митя.

– Правда, Андрюх, замолкни, – добавил Денис. А Митя обернулся ко мне:

– Женька, не слушай ты этого идиота. Ты же знаешь – его иногда заносит.

А я посмотрел на Митьку и подумал: ведь и он наверняка тоже считает меня блядью, просто из вежливости молчит. И Денис считает. Все они. Молча я вскочил и вылетел из комнаты. Уже отбежав от дверей метров на двадцать, я вдруг услышал за своей спиной оклик Андрея:

– Женя, подожди! Женька!

Но я не стал ждать. Я бежал по коридору, как ненормальный, на всех парах. Мне хотелось только одного: вырваться, вырваться из этого здания на волю, уйти отсюда навсегда, никогда больше не видеть никого из этих людей! Я ненавидел это место! Ненавидел эти стены, эти большие окна, эти лавочки в коридоре. Я ненавидел всех, кто здесь работает. Я ненавидел даже дворовую собаку Шалку, которая жила на проходной. Но больше всего я ненавидел этих трёх человек. А из этих троих особенно сильно – одного!

Я слышал, что он бежит за мной. А я бежал от него. Со всех ног. Мне хотелось оказаться за миллион километров от него! Я с разбегу влетел в гардероб. Пытался найти свою куртку, но от волнения это у меня никак не получалось. На кой черт я вообще полез за этой курткой? – бежал бы так! Но в шоке я, видимо, плохо соображал и действовал рефлекторно. Тут – то меня и догнал Андрей.

– Женька! Женечка, ну прости меня, дурака!

Я резко развернулся к нему и процедил сквозь зубы:

– Не смей подходить ко мне!

На секунду это подействовало – он замер на месте. Но через секунду стал медленно наступать на меня, пока не прижал к подоконнику. Он просил прощения снова и снова. Пытался меня обнять, но я вырывался. И на этот раз вырывался не так, как тогда на кухне у Дениса – теперь я вырывался от души! Я брыкался, как жеребёнок, а когда Андрею всё же удалось обхватить меня и прижать к себе, я лупил кулаками по его груди и плечам со всей дури! Тут он сполз куда – то вниз – и вдруг бух! – упал на колени, обхватив мои ноги руками.

Я от неожиданности даже перестал вырываться. Пялюсь на него, как тупой, и вдруг слышу – он говорит:

– Женечка, не надо, я же люблю тебя!

Ну, всё. Тушите свет, гасите фары – мы, кажется, приехали! Парень, по ходу, заговаривается? Или мне просто послышалось? Главное – вокруг народу полно. Хорошо, что мы в глубине, и нас за чужой одеждой не видно. Но если кто – нибудь сейчас в эту секцию зайдет, то тут просто картина маслом! И я уже слышу какие – то женские голоса совсем близко.

– Андрей, вставай, пожалуйста! – пытаюсь его поднять, но силёнок не хватает. – Андрюха, ну вставай, увидят же!

Я тяну его вверх за подмышки, и он, наконец, тяжело поднимается, пошатываясь, словно у него ноги из ваты. Успели в последний момент – какие – то две кумушки нарисовались в проеме между вешалками и странно на нас посмотрели. Хм, появились бы вы на пару секунд раньше – вы бы ещё не так на нас вылупились!

– Женя, – тяжело дыша, Андрей повернулся ко мне, – надо поговорить.

– Ну, давай, – соглашаюсь я.

– Не здесь. Идём.

Он крепко схватил меня за руку и потянул за собой. Когда мы вышли в коридор, я попытался вырвать руку – не удобно же, люди кругом – но он крепко держал меня, словно боялся, что убегу. Дотащил меня до нашей кладовки и долго не мог трясущимися руками справиться с замком. Наконец, ему это удалось, и он втолкнул меня внутрь.

Я включил свет (тускловато, но сойдет), прошёл вглубь и присел на одну из стеллажных полок. Андрей подошёл и сел рядом.

– Женя: Женечка, я знаю, что часто достаю тебя. Но я не нарочно, я этого не хочу. Это само получается. Просто: понимаешь:

– Просто я тебя раздражаю, – подсказал я свою версию.

– Ты? Ты меня раздражаешь?! – он резко повернулся ко мне. – Да я люблю тебя до одури! Я только о тебе думаю круглые сутки! Меня трясёт, когда я к тебе прикасаюсь, неужели не видно?!

Я чуть с полки на пол не свалился! Теперь – то мне уж точно не послышалось! Может, это сон?

– Я не замечал:

– Ну, я старался сдерживаться, как мог. Только ни хрена не получается. И срываюсь я на тебя только по одной причине: не могу я тебя ни с кем делить! Я от ревности скоро совсем осатанею! Да и вообще: Я по тебе с ума схожу, а смотрю на тебя и вижу, что тебе – то я нафиг не нужен.