– На первый раз сойдет – сказал похититель – теперь, барышня, проходи и ложись на скамеечку. Сразу предупреждаю, тебя привяжут по талии, чтобы не вскакивала.

Натали подошла к скамье, зачем – то потрогала ее рукой и: легла на живот, подставив попку под удары. Натали никогда не секли, но она видела, как папенька сек дворовую девку "за непослушание". Она так же лежала на скамейке, вытянув плотно сжатые ноги и закинув руки за голову. Папенька заставил ее считать удары. "А мне тоже придется считать розги?" – подумала несчастная Натали.

Вдруг она почувствовала руку Александра Павловича на своей попке. Какой стыд. Мало того, что она лежит перед посторонним мужчиной неглиже, этот мужчина трогает Натали в самом неприличном месте! Ее попку ГЛАДИЛИ! И тут она вспомнила, что папенька, перед тем, как стегать непокорную девку, точно так же долго гладил ее зад. "Может так и положено, может от этого будет не столь больно" – подумала Натали. Помнится, девка даже приподнимала свой зад под рукой папеньки. "Может и мне приподнять попку?" – размышляла Натали в смятении.

Но Александр Павлович уже отошел к бадейке, из которой солдат вынимал розги. Потом поднес их к губам Натали.

– Розги положено поцеловать – сказал он.

Барышня безропотно поцеловала пучок прутьев, которые сейчас вопьются в ее тело. В ожидании удара она вся сжалась и напрягла ягодицы. И вот первый свистящий удар обжог такие белые, такие беззащитные девичьи полушария. Натали закричала и, чуть было, не вскочила со скамейки, но ее удержала веревка, которой тело девушки вокруг талии было привязано к скамейке. Удары ложились один за другим, постепенно перемещаясь с верхнего края попки к ее низу. И каждый раз Натали, барышня и дворянка, громко кричала. Последний, самый сильный удар, пришелся в том месте, где попа переходит в бедра. Было так больно, что Натали едва не описалась.

– Довольно – сказал Александр Павлович – Марья, Дарья, где вы? Можете забирать барышню.

Александр Павлович вышел, а две крестьянки помогли Натали одеться, и повели в барский дом. Там ей была приготовлена комната. Принесли графин брусничной воды и обед. Таких вкусных вещей никогда не было в доме папеньки. Потом барышня огляделась. В комнате находилась роскошная мягкая кровать, стол, два стула, ночной горшок и, даже зеркало. Но дверь была заперта, а оконная рама вообще не открывалась. Понятно, она в заточении. Натали повалилась на кровать – на мягком не так болит поротая попочка – и предалась размышлениям. Потом встала и при помощи зеркала осмотрела следы порки на своем задочке. Картина была ужасная.

Оставалось только ждать дальнейших событий. Вот – вот в поместье войдет отряд жандармов, ее освободят. Александр Павлович попадет под суд и будет приговорен к каторге, но она его простит. И тогда Александр Павлович предложит ей руку и сердце.

Или ее спасет молодой человек, сын соседнего хуторянина. В церкви он так на нее глядел! Он проникнет в дом и похитит ее. Они уедут далеко – далеко, где их не достанет этот противный Иртеньев. И там молодой человек сделает ей предложение:

Она всю ночь то надеялась, то молилась Богородице и заснула только под утро. А поздним утром за ней опять явились Марья и Дарья. Подождали, пока Натали оденется, причешется, и повели куда – то.

Оказалось, что в ту же баню, где опять ждал Иртеньев.

– Проходите, барышня, проходите. Располагайтесь, как дома. Расскажите, как ночевали? Сытно ли вас накормили, и не болит ли попочка?

Голос его был ласковым и, даже, неприличный вопрос о задней части Наташиного тела не звучал насмешкой. Неожиданно голос его изменился, стал строгим:

Надеюсь, вчерашний урок пошел вам на пользу, барышня, и сегодня вы разденетесь сами, без помощи Марьи и Дарьи?

– Как, опять? – непроизвольно вырвалось у Натали – Вы снова будете меня сечь розгами?

– Ты намеренна спорить, непослушная барышня? Хочешь, чтобы тебя высекли бородатые мужики при всех крестьянах?

– Нет, нет! Простите меня, я сама разденусь – пролепетала испуганная Натали.

– Тогда, начинай. – Александр Павлович снова достал из – за кресла бутылку и рюмку.

Испуганная Натали сняла платье и поискала взглядом, куда его положить.

– Брось туда – Александр Павлович кивнул на пристенную лавку...

Вслед за платьем на лавку отправились чулочки и нижняя рубашка. Теперь Натали опять стояла перед своим мучителем в одних панталончиках. На этот раз снимать их было как – то легче. Но стоило девушки развязать первый бант и освободить заднюю сторону панталончиков, как Александр Павлович сказал:

– Пока довольно. Подойди ко мне, барышня, и повернись.

Сгорая от стыда, Натали повернулась к нему неприличной частью девичьего тела. Ее мучитель снова положил руку на попку, но не столько гладил, сколько щупал и мял ее небольшие по размерам, почти детские полушария. Девушка задыхалась от стыда, но не смела ни отстраниться от этой нескромной руки, ни протестовать. Неожиданно Александр Павлович шлепнул ее и Натали вскрикнула от боли в сеченных ягодицах.

– Кожа хорошая, рубцы уже не красные, а синие. Скоро все заживет. Когда возвратишься в свою комнату, можешь убедиться в этом, посмотрев в зеркало. Продолжай раздеваться.

Отступив на шаг, девушка развязала нижние банты, а потом и ленту, которая еще удерживала панталончики у талии. Но когда она вознамерилась лечь на скамью, Александр Павлович поманил ее к себе. Невольно Натали подумала, что сейчас она похожа на нагую античную богиню, которую когда – то видела в книге папеньки. Но это не умеряло смущения и стыда перед похитившим ее мужчиной.

– Подойди ближе – сказал он и положил руку на ее девичью грудочку – несомненно, тебя еще ни один мужчина не трогал за грудь или, как говорят мужики, за титьку. Я, значит, первый. И дальше хочу быть первым!

И он начал мять ее грудочки. У покрасневшей девушки кружилась голова, душил стыд, тем более, что под руками Александра Павловича ее грудочки вдруг стали твердыми, розовые сосочки напряглись и сильно выступили вперед. В них стало очень щекотно и внизу живота потеплело. Стыдливость той эпохи не допускала разговоров об интимной стороне любви и Натали находилась в полном неведении о многих особенностях своего тела. А ее похититель продолжал умело возбуждать девушку. И, когда у нее задрожали ноги и, казалось, что она сейчас умрет, мучитель отпустил грудочки и, притянув ее к себе за талию, сказал:

– А теперь посмотрим, что у нас между ножек? – и положил руку на курчавые волосики внизу живота.

Натали отпрянула от своего мучителя, закричала и забилась в угол. С ней случилась истерика. Возникшие, как из – под земли, Марья и Дарья окатили барышню несколькими ведрами холодной воды и, по указанию барина, растянули ее на скамейке вверх животом.

– Четверик солонушек по титькам и животу, одним прутом – сказал Иртеньев и вышел.

"Боже! Так никого не наказывают! Так больно, когда розга сечет по грудочкам! Даже по сосочку попало. И на животе красные полосы. Почему меня били по животу эти ужасные бабы? Наверное, он хочет, чтобы моя попка зажила для новой страшной порки!" Так думала Натали, которая металась в своей комнате. Говорят, что неизвестность – одна из самых страшных пыток. Натали испила ее полностью, поскольку Александр Павлович отсутствовал в поместье целую неделю. "Он забыл про меня. Я умру в одиночестве всеми заброшенная" думала Натали. А Александр Павлович просто объезжал свои деревеньки и принимал оброк от старост. И вот он появился: В усадьбе началась беготня, а о ней опять не вспоминают! Однако трижды в день ее кормили с барского стола, а таких квасов и ботвиньи она никогда в жизни не пробовала.

Иртеньев не забыл о ней, он просто готовил для себя особое наслаждение. Вечером Марья и Дарья раздели барышню, оставив на ней одни фельдикосовые чулочки, и проводили в таком виде через весь дом в барскую опочивальню, мимо мужиков и баб домашней прислуги. Там ее подвели к постели, на которой сидел готовый ко сну ее тиран. Если дворовые девки с радостью подставляли свое тело под его ласки, то Натали безучастно, как кукла, воспринимала прикосновения ко всем интимным местечкам девичьего тела. Александр Павлович посадил голую барышню себе на колени, с чувством мял ее грудочки, целовал в губы. А потом приподнял немного и взялся руками за попочку! Ах! Он раздвинул ее половинки и начал мять каждую! Натали чувствовала себя тушкой гуся, которую разделывает на кухне повар, но оставалась безучастной. Этого и хотел Александр Павлович, которому приелась расторопность дворовых девок.

Даже когда барин уложил ее на постель и навалился сверху, она плохо понимала, что происходит. Пробудила ее сознание только острая боль в девичьем месте между ножками. Тогда она закричала, забилась, а потом горько заплакала. Удовлетворенный Александр Павлович потрепал ее грудочки и сказал:

– Да, я был первым. Хочу сообщить тебе: с этого дня ты не барышня – дворянка а моя крепостная – дворовая девка Агашка. Все документы исправлены, ты заменишь умершую горячкой крепостную, а ее отпоют в церкви и похоронят, как дворянскую девицу Натали. Пошла в девичью, Агашка! Завтра наденешь сарафан, а вечером в натуральном виде ко мне в опочивальню. Не угодишь – отправлю на хутор гусят пасти и выдам за многодетного вдовца.

Натали смирилась со своей судьбой, поскольку еще более страшным представлялось замужество ее (дворянки!) за крепостным мужиком в лаптях и грязных онучах.

В девичьей Натали прожила недолго. Прясть, вязать и вышивать она была небольшая мастерица. Правда ей хорошо удавались различные варенья и соленья, чем и заслужила Натали благосклонность ключницы. И то благо! Иначе ее заклевали бы дворовые девки, особенно Танька, которая целыми днями маялась от безделья. Спустя некоторое время ее одели в дворянское платье и переселили во флигель. Утрами она подавала на подносе барину стопку рябиновой водки и свежий калач, а в обед, если Александр Павлович был в добром настроении, сидела за барским столом и разливала чай. Под меланхолическое настроение барин, отправляясь почивать после обеда, приказывал Агашке – Натали явиться к нему в опочивальню в одних панталончиках, банты которых он полюбил развязывать самолично. Она уже привыкла разоблачаться в девичьей и в таком неглиже следовала через портретную и гостиную комнаты к барину "чесать пятки". Дворня привыкла к виду голой барышни – такова барская воля – и многие девки ей даже тихонько завидовали.