Андрею Сол – му, врачу и дрессировщику

В позапрошлом году занесла меня цирковая судьба (в лице судьбоносцев из Росцирка) в город Р*, что недалеко от Москвы.

Город неплохой, с древней историей славной, да с нынешней – не ахти.

Правда, цирк там хороший построили еще в расцвете СССР, и с тех пор не успели еще сильно изгадить.

И гостиница цирковая – приличная, что для нашего брата – артиста, в номерах гостиничных почти весь год проводящего – не последнее дело.

Вот в этом самом городе Р*, в той самой цирковой гостинице и приключилась со мной одна история.

Я сам врач по образованию, и в цирке клятву Гиппократа исполняю, но есть у меня и свой номер, какой – к истории дела не имеет, но быстроту реакции и способность точно оценить ситуацию – сильно развивает.

Работали в тот сезон в нашей программе акробатки на брусьях Свиридовы – это так на афише стояло. На самом деле Свиридовыми были только двое из пяти – сестры Татьяна и Людмила, у трех других и имена были позаковыристее – Эльвира, Яна и Юлиана – видно, родители были с фантазией, и фамилии разные, но на афишу равно не пригодные – по причине лозунга – покупайте отечественное:

Так вот, брусья, с которыми они работали – спе – ц – ф – и – т – ские, как Райкин говорил, были.

То есть брусья – то – обычные, фибергласовые, а вот опоры для них – живые артисты.

Обычно в таком номере – на опорах мужики покрепче работают, а девчонки легонькие на брусьях кувыркаются.

А Свиридовы, феминистки чертовы, – сами стали брусья держать.

Татьяна и Людмила – до цирка в спортивной акробатике силовыми партнершами выступали, да их по возрасту ушли – 25 – и гуд – бай! Девицы – как по Некрасову, про коня на скаку и по избу. Про избу не знаю, а на породистых кобылиц они сами похожи были – и статью и характером.

Яна и Эля – раньше в спортивной гимнастике выступали за сборную, да не выдержали волчьих законов:

Впрочем, и в цирке тоже, не всё – марш Дунаевского, но народ у нас добрее.

Вот и Элька с Янкой – из таких, кто и пожалеет и поможет, хоть сами молодые и по возрасту еще можно быть дуры – дурами. Они и "верхними опорами" работали и на нижних брусьях сами кувыркались

Юлька – самая младшая – ей только 17 исполнилась, и самая хрупкая из них – она только чистую гимнастику в номере делала. Девчонка талантливая – жуть, а по внешности и по характерцу – как спичка вспыхнувшая – мотнет рыжей головой – и не трогай – пальцы сожжет.

Номер их большой популярностью пользовался – эффектный и, для знатоков, – сложный, и девчонки красивые и костюмы на них – минимальнейшие.

В общем, ухажеров хватало.

Девчонкам, конечно, приятно, и иной раз поддавались на уговоры – в выходной день вечерком в ресторане, благо он рядом с цирком располагался, с парнями посидеть, потанцевать:

Правда, хоть и считается, что у циркачек нравы вольные – Свиридовы (все пятеро) от неприличных предложений умели отказываться.

Ну а ежели какие "кавалеры" по наглому начинали в гостиницу ломиться, на то у нас была четверка жонглеров – силовиков, пудовиками на манеже перекидывавшихся (однажды какой – то Фома неверящий через барьер полез – вес у гири проверить, да на ногу себе уронил – так его вопль оркестр с трудом перекрыл) – они доходчиво объясняли, что у артисток – с утра выступление, и им отдохнуть надо.

Или выходили мои ассистенты – тоже ребята не хилые, и втолковывали непонятливым, что зверей надо скоро кормить, а им, бурым национальным символам – все равно, что на ужин смолотить – старую говядину или молодую козлятину. Ну, кавалеры и проникались:

И вот в один летний вечер, то ли в ресторане "осетрину второй свежести" подавали, то ли может кавалеры, поняв, что им не светит – по подлянке, чего в шампанское напоследок сыпанули – в общем, приковыляли все пятеро Свиридовых как одна, в гостиницу за животы держась и в три погибели согнутые. И как порог переступили, так сразу, извините, в туалет кинулись, и почти на всю ночь там обосновались:

Короче говоря, утреннее представление выпустили ужатым, и едва оно закончилось, зовут меня к директору цирка.

– Вот что, Андрей Владимирович, – говорит, а сам нервно по столу ногтями скребет, прямо как мои мохнатые артисты, – надо чтобы Свиридовы к вечернему представлению в порядке были, На нем, блин, богатый спонсор будет, и дирекция на их номер, мужикам мозги будоражащий, сильно рассчитывает.

– А я говорю, – Я им и так весь свой запас адсорбентов скормил – и по нулям, да и на отравление не похоже – не рвет, ни знобит, а только "медвежья болезнь" мучает.

А он мне – "по Высоцкому", – Мол, надо Федя!

– Ладно, – говорю, – спонсора я бы и послал, да девчонок жалко, за ночь измучались:

Захожу я к Свиридовым в комнату, (они специально просили самый просторный номер – нравилось им всем вместе жить) – все пять кроватей по стенкам расставлены, на кроватях страдалицы лежат в скукоженном виде и с такими лицами, что не на манеж для спонсора, а на паперть для жалостливого народа выпускать надо:

В комнате бардак – по причине постоянных ночных туалетных забегов – и носом чую, – кто – то из них – не добежал.

Ну, огляделся я, и решение принял.

Зову своих ассистентов – ребят толковых и не болтливых.

Даю деньги – одного в хозяйственный – пластмассовых ведер купить, а другого посылаю по номерам пройти, электрочайники собрать и в них воду нагреть.

А сам в аптеку отправился.

Прихожу и говорю аптекарше, – Мне пять кружек Эсмарха: – тут у нее глазики широко так раскрываются – и она на меня не то, как на психа, не то, как на маньяка смотрит, а я спокойно смотрю в ответ – а что – не наркотики прошу:

Получаю пять резиновых блинов с трубками, в соседнем отделе раствор танина и вазелин покупаю и – назад, в гостиницу. Там уже ребята во всю трудятся – из чайников пар столбом, ведра разноцветные рядком стоят.

Беру у плотника молоток и большие гвозди – и направляюсь в номер к акробаткам.

Подхожу – а из двери мимо меня пулей, чуть насквозь не прошила, Юлька в лифчике и трусиках – по направлению к туалету пролетает, жалобно подвывая.

Захожу в номер и вколачиваю над каждой кроватью по большому гвоздю, примерно в метре "от уровня матраса".

Девчонки лежат – ноль внимания, к себе внутри прислушиваются и ничего хорошего не слышат.

Тут мои ассистенты, молодцы, приказ исполняя, заносят в номер шесть пустых ведер, седьмое с холодной водой и два чайника с кипятком.

– Всё, – говорю, – пока свободны, но далеко не разбегаться – скоро понадобитесь:

Ребята вышли, а я за свою работу принялся – в пустом ведре стал из холодной воды, кипятка и раствора танина смесь делать. За спиной слышу, Юлька из туалета вернулась и на кровать свалилась.

Значит, весь комплект на месте:

Закрыл я дверь на ключ от любопытных, наполнил резиновые мешки раствором, на гвозди развесил, ведра к кроватям пододвинул – и минутную готовность объявил:

– Значит так, – говорю, – девицы – красавицы, что я с вами делать сейчас буду – для высшего, блин, блага, Поэтому – голос не подавать, сопротивления не оказывать, и – до туалета все равно не добежите – оправляться в ведра будете. Меня стесняться нечего, мы дам и не в таких позициях видали:

Последнюю фразу я у драматурга Островского взял – талантливейший человек был, жаль в школе Катериной – "лучом света", сильно к нему отношение подпортили.

Смотрю, девчонки поняли, у кого силы остались – головами закивали.

Ну и ладненько:

С кого начинать – не жребий же бросать – решил по их номеру снизу – вверх идти.

Подхожу к Татьяне, одеяло в ноги откидываю.

Лежит моя красавица на боку, калачиком свернувшись, в розовой ночнушке выше колен.

Перекатываю ее на другой бок, к стене лицом, рубашку на спину заворачиваю. Одной рукой шланг подтягиваю, пальцем другой – из банки вазелин цепляю. Смазал наконечник, баночку в сторону, раздвигаю Татьянины ягодицы – а там вокруг дырочки – все покраснело и припухло.

Еще бы – одной кислятиной опорожнялись всю ночь: Слегка пальцем дотронулся – ее как током передернуло.

– Потерпи, девочка, – говорю, – потерпи:

А сам нежно так по ободку пальцем навазелининным вожу:

Смотрю – расслабилась, я тогда тихонечко наконечник в дырочку вдвинул, чуть повернул и еще – поглубже – Татьяна лежит – терпит. Ну, кран открыл, по плечу погладил и к Людмиле направился.

Людмила, умница – сама ко мне спиной поворачивается и ногами одеяло в комок сбивает.

Рубашку ей такую же розовую, как у сестры, кверху поднимаю и весь процесс – с первой цифры и с левой ноги:

Татьяна с Людмилой, девчонки хитрые, мало того, что похожи как две капли воды – близняшки, еще и одеваются одинаково, когда в город выходят, так у парней вообще крыша едет:

Зад у Людмилы приоткрыл – та же картина – и красно и воспалено. Наученный, вазелина большую плюху набрал – и почти пальцем не касаясь, осторожно смазываю.

Все равно – морщится, бедняжка:

Ввожу наконечник на нужную глубину, пускаю воду и вперед – к следующей кровати.

Элька на спине вытянулась, глаза закатила, под одеялом руки к животу прижаты:

Одеяло поднимаю – батюшки – в чем мать родила лежит, бритым лобком матово светится.

При их то костюмах – не линию бикини, а точку бикини делать приходится.

– Нет, голубушка, – говорю, – мне другая сторона надобна, – и лицом к стеночке ее поворачиваю.

У Эльки задик небольшой, аккуратненький, с родинкой на левой половинке, по нему рубчики от скомканной простыни отпечатались. Видно, ее заду больше всех досталось:

Венчик розовый вокруг отверстия тихонько намазал, наконечником внутри туда – сюда поводил, журчание послушал, выпрямился – смотрю – Юлька со свой кровати, на животе лежа, внимательно наблюдает. Интересно ей, видите ли. Ладно, девочка, скоро и твоя очередь.

Яна на постели спиной вверх съежилась, колени под себя подтянула, темно – русой головой в подушку зарылась – легче ей так, видно:

Не стал ей позу менять – рубашку завернул, изловчился и пальцем в смазке по расщелинке пройдясь, наконечник вставил. А как вода пошла, Янка вздохнула, и сама тихонько на бок повалилась:

Перехожу к Юлькиной постели. Та – одеяло откинула, и лежит, попку в кружевных трусиках выставив.

Они хоть и символические почти, а все равно – помеха. Осторожно, чтобы не порвать, стягиваю трусики ниже коленок, а дальше Юлька сама ногами помотала – они мимо меня и пролетели:

Ягодицы ее узенькие раскрываю, принимаюсь смазывать, а ее от боли все трясти начинает.

– Ну, милая, ну, дочка, потерпи, пожалуйста, все будет хорошо: – шепчу ей:

Они мне все вообще – то в дочери по возрасту годятся, но "дочкой" я только Юльку называл:

Осторожненько наконечник в дырочку погружаю, кран повернул, у Юльки внутри булькнуло, я застежку лифчика ей расстегнул, чтоб дышалось легче.

Стул посредине комнаты поставил, сел, дух перевожу – утомился, однако:

В цирке на гастролях подчас гримерок на всех не хватает, так что голым задом нас, как ежа – не удивишь и не напугаешь:

Но вот смотрю я на пять лежащих девиц, тылом ко мне повернутых, и, честно скажу, – впечатляет:

Еще замечаю, что все они по – разному воду в себя принимают. У Татьяны даже со спины видно, как живот ходуном ходит, а у Людмилы дыхание почти незаметно, – но и у той и у другой – как вдохнут – мешок с водой заметно пустеет.

Эля лежит, пальцами простыню комкает, колени медленно сжимает – разжимает.

Яна калачиком свернулась, руками себя за плечи обхватила и часто, по – собачьи дышит. А Юлька на боку вытянулась, одну ногу чуть ли не к груди подтянула и изредка всем телом вздрагивает.

Минут пять прошло, смотрю, мешки совсем плоские стали.

Значит – второе отделение:

Встаю, обход по кругу начинаю.

Краны перекрываю, наконечники осторожно вытаскиваю, да девчонок одеялами прикрываю, что расслабленнее были.

Лежат девицы, постанывают, но терпят.

Еще минут десять подождал, – Можно! – говорю.

Тут мои пациентки с постелей срываются, и каждая над своим ведром зависает.

Может и есть кто, кого подобное зрелище привлекает – я не из таких, к окну подошел – стал на купол цирка смотреть:

А за спиной у меня пять водопадов шумят, да так, что Ниагара с Викторией – отдыхают.

Слышу – затихать стало, бумага туалетная зашуршала, подождал чуть – чуть, поворачиваюсь – все пятеро по койкам лежат. В себя приходят:

Ну, на прощанье я им в задницы вколол кое – чего для тонуса, из личных запасов, чего в простых аптеках не продают, есть у нас свои маленькие секреты:

Из комнаты вышел, ребят – ассистентов позвал, попросил ведра вытащить и проследить, чтоб девчонок три часа никто не беспокоил. Они, правда, слегка повозмущались, но ребята отзывчивые – все сделали, а я пошел своих бурых артистов проведать, им настроение поднять, да и перекусить пора было:

Через пару часов возвращаюсь – заглядываю к девчонкам в комнату – и немею.

Никого нет, все блестит, кровати свежайшие, а запах: Весенний сад, одним словом:

– Где, – спрашиваю, – Свиридовы?

– На манеже, – отвечают, – репетируют:

Иду в цирк, из бокового прохода смотрю – точно – хоть и чуть бледнее на лицо, чем всегда, но работают чисто, с куражом:

Ну, помогло, значит:

Вечернее представление в полном объеме заявили. Я со своими мохнатыми артистами номер отработал нормально – они, голубчики, чувствуют, когда у дрессировщика на душе хорошо, и работают с удовольствием:

Свиридовы от моего номера, через интермедию клоунов – коверных выступают. Пока зверей по клеткам развели, слышу оркестр на финал пошел играть. Бегу по форгангу к занавесу, в щелку смотрю.

На манеже девчонки финальную пирамиду построили. Татьяна с Людмилой нижние брусья на плечах удерживают, на тех брусьях Эля с Яной стоят и на поднятых руках вторые брусья держат, а на них Юлька на руках стойку со шпагатом делает, руками перехватываясь, по оси поворачивается, под разноцветными прожекторами блестки на колготках посверкивают:

Тут оркестр барабанную дробь пустил. Тишина:

Юлька на брусьях встает.

Эля с Яной ее высоко вверх подбрасывают, а сами, скинув брусья униформистам, задним сальто на манеж слетают, а Юлька тройным сальто в воздухе пролетев, на нижние брусья встает, кувырок на руки, шпагат, еще кувырок, соскок, улыбка, общий поклон.

Оркестр гремит, сектора ревут:

Девчонки с манежа выбежали, все пятеро на мне с поцелуями повисли, чуть не задушили – еле на ногах устоял, но тут, меня от верной гибели спасая, шпрехшталмейстер (правда, теперь его по канцелярски – инспектор манежа называют) их вновь на поклон вызвал, так что я отдышаться смог, и быстренько в гостиницу порулил, от греха подальше.

Вот такая позапрошлогодняя история была:

Однако, заговорился я с вами – инспектор уже номер с батутами объявил...

Значит и мой – скоро.

Пойду я, переодеваться пора.