Проще говоря, произошло то, чего он более всего страшился. Бове, которому всегда удавалось побороть саму эту мысль, теперь не мог избавиться от этого наваждения. Эта свербящая мысль будто впилась в воспалённый мозг, а сердце бессильно затрепыхалось, попав в когтистые лапы Лукавого

Урок естествознания шёл вроде бы своим чередом. Но, не без помощи дьявола, конечно, вскоре речь зашла об отношении полов. Отец Бове, немногословно принялся объяснять своей ученице, что такое "Coitus", "Penis", " Orgao", "Vagina"... . Она смотрела на него без тени смущения, просто как прилежная ученица, которая хочет узнать то, до чего, якобы своим умом не могла дойти. Тогда священник стал объяснять ей, что такое "Erektius". И тут, вдруг она говорит, чуть смущённая, и показывая взглядом на чуть заметный шатёр:

"Это из – за Эректуса у вас оттопыривается теперь вот это?"

У Бове спёрло дыхание от неожиданности. Машинально прикрыв рукой свой возбуждённый член, он растерянно смотрел в её сторону, по прежнему, не в силах оторвать глаз от её лифа, где, где как ему показалось, увеличились заветные бугорочки сосочков...

– "Это. . Это... я думаю. . Это. . " – бормотал он себе под нос.

– "Это то, о чём я догадываюсь? – спокойно говорила она, как на обычнейшем занятии? – То есть – это Ваш детородный орган?"

– "Да" – кивнул Бове, всё более теряясь от неожиданности.

– "Так называемый P – p – peni ni s?"

Бове растерянно заморгал своими бесстыжими глазками.

– "Ну вот вы должны мне показать этот, ну как его, Пенис? Ведь я видела как этим соединяются наши животные, когда я ещё была маленькой, могу ведь я посмотреть на Ваш?. .. "

Тут произошло то, что потом падре вспоминал с особым трудом. То ли он сунув руку под сутану отвязал бечёвку, то ли сам дьявол сделал так, что теперь он стоял перед Жаннет высоко подняв сутану, а ниже последней складки живота из окружения потной спутавшейся шерсти гордо торчал он – предмет урока естествознания.

Теперь девочка широко раскрыла глаза и медленно опустилась на колени так близко, что Бове ощутил её дыхание кожей своего члена. Но Жаннет, как ни в чём не бывало, попросила разрешения дотронуться до него, на что св. Отец кивнул утвердительно и только вздрогнул когда девочка стала пальцами ощупывать его плоть то оттягивая потную кожу, или сжимая легонько пунцовую головку члена. Он теперь стал побаиваться, что может вот, вот испустить семя прямо ей в лицо.

– "Горе мне. О горе мне" – твердил он про себя – "Надо взять себя в руки. "

Но тут глупенькая Жаннет говорит ему ;

– "А как бы вы показали, как это надо делать, ну так... понарошку?" – Тут она повернулась спиной к священнику. Под платьем у неё ничего не было и по этому, когда она тут же подняла платье до уровня талии, а сама встала на четвереньки, перед затуманившимся взором отца Бове предстала картина, какой тот никогда в жизни не видел и даже не представлял в самых дурных мыслях. Ему, почему то, сильно захотелось припасть губами к этой Розовой щелке, которая явно выглядела набухшей и весьма мокрой от внутренней слюнки, но он, пристроился к её заду, молча положил одну руку на её спинку, второй рукой вставил головку члена в устье влагалища и только успел сказать "ВОТ"

В следующее мгновение, то ли от того, что девочка вздрогнув чуть подалась назад, то ли от того что САМ дьявол с бешеной силой толкнул его сзади, аббат буквально ворвался в её лоно своим отростком, прижался крепко, крепко. Жаннет вскрикнула от неожиданной атаки, а св. отец затем энергично стал производить половые движения, присущие животному, сотрясая, при этом свои жировые складки. Но очень быстро замер, прижавшись к телу юной партнёрши со всей мочи, полностью накрыв при этом всю заднюю часть прелестницы своим животом и сутаной. Неизвестно сколько бы он ещё так простоял, но вдруг маленькая Жаннет вскинув головку с растрепавшимися белокурыми волосами, вся разрумянившаяся, спокойным голосом спрашивает:

– "Св. Отец так вы уже излили в меня своё семя?"

– Бове, обессиленный, присел тут же, а его обмякший член спрятался под полами сутаны. Ему показалось, что Жаннет с укоризной глянула на него, но встала, встрепенувшись, поправила платье, ловко скрутила свои красивые волосы к верху и быстрой походкой вышла вон из библиотеки. Уже за дверью она, юрко повернувшись на своих шёлковых туфельках, сказала:

– "Урок окончен падре?"

Священник же медленно собрался с духом, для чего ему понадобилось полчаса, Вышел во двор. Увидев его, Эжен приказал слугам подать коляску падре, медленно взгромоздившись на неё, Бове взялся за поводья и в друг с силой хлестнул кобылу хлыстом, от чего чуть было не свалился с коляски, когда та сорвалась с места.

Вот так случилось то, что случилось.

В тяжких раздумьях лежал Бове у себя не желая никого видеть. Почти двое суток ничего не ел, осунулся, если бы кто ни будь, увидел его в таком состоянии, наверное подумал бы, что падре сходит с ума. Что впрочем, было очень похоже на действительность, он понял, что загубил свою душу и что надругался над невинным существом, над этим ангелом. Он был готов покончить с собой, совершив тем самым ещё больший грех, как только представлял, что случившееся станет известно де Сигоньяку – добрейшему человеку. Как он сможет поднять на него свои бесстыжие глаза. Да граф вправе пристрелить его как свинью и бросить своей охотничьей своре на растерзание. Он не мог спать, а в редкие минуты, когда впадал в забытье, тут же вздрагивал от кошмаров и вскакивал лихорадочно трясясь. "О господи – думал он, – за что ты меня так караешь, ну почему они не перевели меня отсюда, ну если не в Париж, то в любой другой приход.

На третий день, в воскресное утро Бове собрался с духом и стал готовиться к службе в храме. Он решил, что прямо во время проповеди отречётся от сана и уедет прочь из этих мест. Поэтому начал он свою проповедь с притчи о блудном сыне, затем перешёл к теме о сущности греха. Пошатываясь от бессилия, он стоял на кафедре, и в его голосе не было тех стальных ноток, которые всегда звучали, как только он начинал говорить о грехе. Немногочисленные, по причине полуденной жары, его слушатели подумали что отец Бове болен и надеялись, что проповедь будет краткой. Вскоре отец Бове заметил, что Элеонор де Сигуньяк сидела на своём обычном месте, а рядом с ней – О господи! – сидела она – Жаннет, и спокойно смотрела ему в глаза. Теперь месса скомкалась. Никакого отречения конечно не было, потому, что Бове не мог сделать этого при ней. Люди постепенно расходились, а Элеонор, конечно не могла не подойти к падре, спросить о самочувствии его. И вот тут Жаннет, целуя руку священника, обратилась к нему:

– "Св. Отец разрешите мне к исповеди... "

– "Что это на тебя нашло милая, – вмешалась мачеха, – отец Бове не важно себя чувствует. Похвально, конечно что ты, наконец решила исповедаться, но... "

– "Ничего, ничего, – отозвался Бове, – я готов. "

Мачеха присела на крайней лавке у входа, а девушка прошла в исповедальню. Отец Бове долго собирался с духом прежде чем открыл окошко.

– "Pater peccavi" (Отец, я согрешила. Лат. ) – сказала она.

– Жаннет вы не должны исповедоваться мне. . – начал, было, Бове, – ведь это я – "Video meliora proboque, deteriora sequor!" (Вижу и одобряю лучшее, а следую худшему. Лат. )

– Я могу исповедаться только Вам, св. Отец, по понятной причине.

– Мне – тому, кто явился причиной твоего падения.

– Это вовсе не так падре. Я прошу Вас... Я ведь тоже... .

– Что ты, что ты, дочь моя... – осёкся св. отец, – Что вы Жаннет. Non est culpa vini, set culpa bibentis. (Виновато не вино, а виноват пьющий. Лат)

– Прошу Вас не перебивайте меня падре, – сказала она с волнением – я Вам всё объясню, но это не так просто... Меня ждут... . Прощайте падре, надеюсь увидеть Вас в пятницу...

Гл. 2

Страшная месть цыганки.

Думаю, дорогой читатель, вам и так должно быть понятно, что Аббат Бове провёл в тяжёлых раздумьях все дни, оставшиеся до следующей пятницы и по этому, с вашего разрешения и для сокращения повествования, я опускаю здесь глубинные размышления отца Бове, которые в его дневнике занимают довольно большое пространство. Коротко говоря, все свои переживания и сомнения, он, в конце концов, подытожил одним выражением, которое, впрочем, не преминул повторить юной Жаннет, оказавшись вновь с ней в библиотеке:

"Quis custodiet ipsos custodes" (кто же сторожем будет стражей самих. лат. )

– Что вы, что вы падре, – не соглашалась Жаннет, – я ведь не менее вашего виновна в случившемся.

На что священник отвечал длинной тирадой из тех своих размышлений, которые мы здесь опускаем. Эти препирательства учителя и ученицы могли ещё долго продолжаться, но тут Жаннет заявила:

– Давайте же падре, тогда перейдём к естествознанию, ведь на последнем занятии вы не всё успели мне объяснить. Может быть, теперь вы мне расскажете про девственную плеву?

И вновь лукаво улыбнулась.

Отец Бове запнулся. Девушка подошла к нему ближе, прямо глядя в глаза. Она наблюдала за ним, желая заметить, когда же тень догадки мелькнёт в его глазах.

Наконец его осенило. Будто кто дубиной огрел его по лбу. "Старый я дуралей, – озарило, вдруг его, – она ведь права, не было никакой дефлорации... "

– Не может этого быть, – возразил священник.

– К сожалению это сущая, правда.

– Вы это выдумали для того, чтобы успокоить моё старое, измученное сердце.

– Нет же, падре, разве вы не заметили, что крови не было...

– Я слышал, что у таких гибких и развитых девочек, как ты, кровотечения почти не бывает...

– Когда это было со мной, действительно крови было мало.

Священник умолк, в растерянности перебирая бусинки чёток, он просто не знал, что и думать. Не знал он, верить, или не верить сказанному.

– Если вы хотите, я могу поведать Вам, как это произошло... – прервала молчание Жаннет.

– Вы ведь умная девоч... – словом Вы должны понимать, что я не могу в такое поверить.

– Я расскажу Вам всё, как на исповеди, только Вы должны мне обещать, что Вы не предпримете ничего против меня или, кого – либо другого из – за меня.

– Разве я стал бы милая Жаннет...

– А для того, чтобы я была уверена в этом, мы с Вами должны повторить то, что было в прошлый раз.

– Вы с ума сошли...

Не обращая никакого внимания на округлившиеся глаза священника, Жаннет взяла его за руку и отвела в дальний угол, где за большим книжным шкафом, сама задрав платье, как в прошлый раз встала на четвереньки. Падре Бове замер в растерянности, но был окончательно сломлен, когда при виде её прелестей, что то засосало у него в животе, а Жаннет, к тому же, повернула к нему своё личико с пухленькими губками, с мольбой в глазах. Дрожащими руками священник спешно оголил свой детородный орган и на этот раз, Бове впился – таки губами в устье её влагалища, а вскоре, его юная партнёрша с восторгом приняла его в свою утробу. Теперь Бове успел насладиться всласть, прощупав каждую частичку её влагалища, своим сладострастным органом.