Рассказав вам о предыдущем господине, пристрастие которого, я надеюсь, могло показаться вам любопытным, поведаю ещё одну историю, которая может прийтись по вкусу господину Кюрвалю.

Мадам Герцэг предупредила нас о том, что скоро заведение посетит очень знатный господин, которого необходимо обслужить специальным образом, за что тот, в свою очередь, щедро вознаградит исполнительницу. На её роль выбрали меня. Мне было тогда 18 лет. За две недели до встречи, меня обрекли на особую диету: бессчетное количество блюд, – такие как рыба, устрицы, соления, яйца и разные виды молочных продуктов; огромное количество белого мяса птицы и дичи без костей, приготовленные самыми разнообразными способами, немного мяса животных безо всякого жира, очень мало хлеба и фруктов. В результате такой диеты, выходило две дефекации в день.

В день приезда господина, меня хорошенько покормили с утра. Мадам Герэн строжайше запретила справлять большую нужду. Затем одела в лучший наряд, который дозволено носить только светским дамам. Сразу же после обеда, господин прибыл за мной. Он вывел меня в свет. Скоро вы поймёте, какую цель в своей страсти он преследовал.

Помимо той сладостной страсти, о сути которой я очень скоро вам расскажу, этого неизвестный господин питал любовь к театру. Мы прибыли в театр. Заняв почётные места в ложе, он приготовился наслаждаться спектаклем. Знатные господа и дамы, глядя на нас, думали, что мы супруги, полагая, что богатый вдовец повторно женился на юной леди. Но уверяю вас, завидовать мне в тот момент, ощущая то, что чувствовала я, никто бы не стал, если бы только знал подоплёку.

Я не могла разделить восторг и удовольствие от происходящего на сцене, поскольку всё, что меня заботило – это ощутимая потребность справить большую нужду, вызванную особой диетой и утреннем запретом сделать свои дела. Господин, на протяжении первого акта молча сжимал кисть моей руки, внимательно наблюдая за происходящим на сцене. Всё, что мне оставалось делать – это покрепче вжаться в мягкое кресло и удерживать в себе естественную надобность.

С большим трудом высидев первый акт, я осторожно поинтересовалась, будет ли мне позволено отлучиться по неотложной нужде, на что он загадочно ответил, что всему своё время. Мне оставалось только покориться. Во время второго акта я старалась сосредоточить своё внимание на актёрах, для того, чтобы отвлечься от потребности организма. Признаюсь вам, мне это удалось. К концу второго акта, удивительным образом, вызванное моим усилием воли, я перестала испытывать сильную потребность в дефекации. Когда объявили антракт, господин пригласил встать. Я надеялась на то, что он позволит мне освежиться, но у него было совсем другие планы. Вместо того, чтобы позволить мне отлучится в уборную, он – напротив, повёл меня в буфет.

Я намеревалась вежливо отказаться под предлогом того, что перед его приходом хорошо поела, но он не стал меня слушать. Вместо этого заказал мне особый обед, и проследил, чтобы я съела его без хлеба до крошки. Я сделала всё, как он велел. Стоит ли говорить, господа, что после буфета мне до смерти хотелось опорожниться. Но на мою настоятельную просьбу господин лишь сказал, что ещё не время. Я хотела проникнуть в тайну его замысла, но не могла понять, когда же наступит развязка и мне позволено будет покакать. Но он молчал, и повёл меня в ложе, смотреть третий акт. На сей раз я уже не могла смотреть на сцену. Рядом стоял деревянный стул, и я попросила разрешить сесть на него. Господин позволил мне. Только благодаря жёсткости сидения, мне удалось справиться с настойчивой потребностью организма. Я выдержала и третий акт, а следом, после небольшого антракта начинался завершающий – четвёртый. Я предупредила господина о том, что нахожусь на грани, и спросила, будет ли мне позволено справить нужду во время антракта.

– Нет, моя нежнейшая. Ещё рано, – ответил он.

– Прошу вас господин. А то, как бы не было поздно! – предупредила его я.

– Охо – хо – хо, – рассмеялся он, и продолжил загадочно – никогда не поздно, милочка, никогда не поздно...

– Может быть, – предложила я, – мы поедем туда, куда вы прикажете, и я сделаю всё, что вам угодно. Но не заставляйте меня сидеть ещё и четвёртый акт.

– Ни в коем случае! Мне угодно, милочка, не пропустить заключительную сцену я её ни за что не пропущу! – сказал он.

Как видите, господа, что все мои попытки убедить были тщетны, и я, поминуя о моём отчаянном положении, была в не меньшей растерянности.

Он купил мне в буфете стейк, и велел съесть. Сам отлучился на секунду. Я наблюдала, как он разговаривал с директором театра, и о чём – то с ним договаривался. Затем сообщил мне о том, что последний акт будем смотреть с балкона, на котором были не мы одни, но и другие дамы и господа. Трудность заключалась ещё и в том, что на балконе не было сидячих мест, и заключительный акт предстояло досматривать стоя, облокотившись на козырёк. Во время заключительного акта я испытывала острейшее желание испражниться. Стоя сдерживать сильнейший позыв было гораздо сложнее, чем сидя в ложе. Содержимое моего кишечника просилось наружу.

– Господин! – обратилась я к нему, – как долго продлится заключительный акт?

– О, моя дорогая! – воскликнул он, – счастливые часов не наблюдают!

Я была далека от счастья.

– О господин, в ваших силах осчастливить меня! Позвольте мне ненадолго отлучиться!

– О, знаю я вас, дам. Вас нельзя отпускать одних, – ответил он.

– Так проводите же меня, – просила я.

Он промолчал. Я постояла ещё какое – то время. У меня начались сильные спазмы в животе. Я чувствовала, что ещё немного, и не смогу удержать то, что во мне давно накопилось.

– Прошу вас, – молила его я, – Пойдёмте! Пойдёмте же скорее! Силы мои закончились.

– Душенька моя, потерпите ещё немного. Скоро закончится спектакль. Уже скоро.

– О, сударь! Но я не могу ждать больше. Если мы задержимся ещё ненадолго, я обкакаюсь!

– О, как можно так говорить, сударыня. Вы же не дитя. Потерпите ещё чуток!

Он был непреклонен и несгибаем. Впрочем, и я ничуть не лукавила перед ним.

Рассказ мадам Дюкло прервали внезапные всхлипы Аделаиды.

– Что такое? – разгневался президент – кто посмел нарушить установленные правила? Ведь ясно же сказано, что никто не смеет прерывать рассказов Дюкло, кроме меня, Герцога, Епископа и Дюрсе!

Все обратили свои взоры в сторону дочери президента. Она плакала, закрыв лицо руками, а из по её стула, прямо на пол текли струи...

– Негодница! – стукнув кулаком по столу, крикнул президент, – позоришь отца! Не могла спокойно посидеть, послушать, чтобы не напрудить лужу! Ты заслуживаешь наказания!

К ней подошёл Дюрсе. Резким движением поднял её со стула. Развернул задом. Ощупал задницу.

– Да ты вся мокрая! Моя жена уписалась! Какой позор, – восклицал он – потрогайте, потрогайте её все! Ну же, все сюда! Посмотрите, как эта негодница нарушила правила – пописала без разрешения!

Собравшиеся послушно подходили и ощупывали бедную, плачущую Аделаиду. Последним подошёл Герцог де Бланжи. Внимательно, осмотрел девушку. Ощупал.

– Вот наглядное доказательство, Дюрсе! – подняв указательный палец вверх, произнёс он, – того факта, что не может дама умереть от желания пописать. При наполнении мочевого пузыря, сфинктер расслабляется и... происходит то, что мы имеем честь наблюдать. Дама не умерла, а всего – лишь навсего написала в штанишки. Ай, как нехорошо! Ну же, ну, успокойся. Пойдём – ка лучше со мной, а вы пока дослушайте рассказ, так внезапно прерванный.

Герцог увёл всхлипывающую Аделаиду в комнату, и Дюкло завершила рассказ.

– Так вот, господа, – завершала повествование она, – стоя на балконе театра, почти перед самым финалом спектакля, мучимая долгой нуждой, я, при всём моем старании стала сдаваться. Врата заднего прохода приоткрылись, и небольшой кусок "добра", вылез из его створ и упёрся в нижнее бельё. Я лишь покорно облокотилась на козырёк и больше ни о чём не просила господина. Пока я стояла, чувствовала, как медленно, по миллиметру он продвигается наружу. Кусочек отломился и осел в моих трусиках. Я покорилась судьбе и не сетовала на неё. Легче мне не стало ничуть.

Напротив – очередная волна скрутила меня, и новая порция поползла наружу. На сей раз количество её возросло, и массу груза я тот час почувствовала, как только она обвалилась в моё белье. Соседи по балкону невольно стали оглядываться, почуяв неладное. Я ничего не могла с собой сделать. На сцене шло завершение спектакля, а я стояла и испражнялась в одежду. Во время финальной сцены, когда актёры кланялись зрителям, я навалила огромную кучу и аплодировала актёрам. Когда обернулась, то обнаружила рядом стоящего господина, щупающего мою задницу, и обнаружившего произошедшее со мной.

– О Боже! О боже! – восклицал он, – да ты обкакалась!

Надо сказать, что большая часть находившихся рядом на балконе стали уходить раньше, не дождавшись окончания. Причиной их ухода было то, что случилось со мной, я думаю.

– И чем же всё закончилось? Мадам Дюкло? – спросил воспалённый Кюрваль, – этот господин разрядился прямо в ложе?

– Не таков был он. На протяжении всей встречи он так ни разу и не выдал своего намерения и скрытой страсти. Он продолжал делать вид, что произошла страшная досада и конфуз.

– Ах, какой хитрец, – произнёс президент.

Он ни на секунду не выдал себя, более того, остался чистым и благородным в глазах публики, но хотел опозорить и застыдить меня. Он взял меня за руку, и суетно стал всех расталкивать, проговаривая: "Простите! Извините! Даме срочно нужно в туалет". Люди обращали на нас внимание, а он делал вид, будто спасает мою честь.

– Будьте так любезны! Где здесь дамская комната? – спрашивал он у людей, – У моей дамы конфуз. Ей нужен туалет!

Люди кто – то сочувственно, кто – то брезгливо глядели на мою задницу, в области которой отчётливо виднелась моя ноша...

Затем возник директор театра, и господин громко попросил его провести нас в служебное помещение, чтобы его дама могла привести себя в порядок, после того, как обкакалась. Он несколько раз произнёс это слово так, что все в театре знали о том, что я наделала в штанишки.

Затем мы прошли в отдельную комнату. Пока шли, он всё трогал меня за зад, и приподнимал то, что у меня выпирало сзади. Зашли в помещение, в котором располагались удобства и возможности привести себя в порядок. Лишь в этот момент он дал волю чувствам: стал жадно целовать меня в губы, достал член и вложил мне в руку.

– Давай, милая, возьми его в руку, – твердил он, ощупывая мою задницу, и главным образом то, что вывалилось из неё.

Через минуту он брызну мне на одежду, и сказал, что такого наслаждения никогда не испытывал. Затем задрал мне платье, и помог сунуть бельё. Я выкинула "поклажу", подмылась. Выйти из театра пришлось без нижнего белья. Мы сели на скамейку. Он велел пересесть к нему на колени. Признаюсь вам, господа, что после произошедшего, я истекала любовными соками.

Господин потребовал у меня пересказать случившееся. В середине рассказа он посадил меня на свой прибор, и мы медленно двигались в то время, пока я заканчивала рассказ. Во время описания кульминационного момента, случившегося со мной в заключительном акте спектакля, тело моё содрогалось от сильнейшей разрядки.

После чего он вернул меня в заведение.

– Что ж, – согласились господа – У него был утончённый вкус.

Зазвенел звонок на ужин. Начались трапеза и вечерние оргии.

Все пожелания, мысли, предложения, критику и рецензии на рассказы присылайте на мэйл Peeacsfan2@rambler. ru