– Па – ап: – тоскливо протянула Оля.

– Чего, доча?

– Что – то мне нехорошо: Жарко, душно: Может, ты один на пляж сходишь, а я вернусь, полежу?

– Тебя может проводить? – заволновался отец.

– Да не, все нормально, устала, наверное, просто, – отмахнулась девочка.

– Ну, тогда иди, конечно. Заодно за мамой приглядишь. А я схожу – окунусь.

Оля развернулась и побрела по пыльной дорожке назад, к домику, в котором они отдыхали этим летом. Конечно, домиком это сооружение назвать было сложно – скорее что – то среднее между сараем и бараком, с уличным туалетом, летним душем и общей столовой. Такие строят местные жители, как раз для расселения многочисленных отдыхающих, которым не по карману санатории.

Пройдя вдоль длинного высокого забора Оля отворила скрипучую калитку и вошла во дворик. За длинным столом, угнездившимся под навесом, сидела мама и трое мужиков из соседней комнатушки. Они пили вино и играли в карты. Странно, подумалось Оле, – у мамы с утра болела голова, отчего они и отправились на пляж вдвоем с отцом. Впрочем, может ей уже полегчало?

– Привет, мам, – вяло махнула она рукой, – Я чего – то подустала – пойду, прилягу.

– Ага, – кивнула мама, не поворачиваясь, и тут же заливисто захохотала какой – то очередной шутке.

Оля прошла в комнату и прилегла на скрипучую кровать, стоявшую у стены. Она прикрыла глаза, накрылась легким одеялом и протяжно зевнула. Похоже, в самом деле просто устала. Девочка уже начала задремывать, когда какой – то шорох за стеной заставил ее насторожиться.

– Давай – давай, не тяни, – пробормотал мужской голос. – Проиграла – надо расплачиваться.

– Тихо! – одернул его другой голос, отчего – то похожий на мамин. – У меня дочка за стенкой, не надо, чтобы она слышала. Сейчас все сделаю.

Вжикнула молния и мужик издал протяжный довольный выдох. За стеной скрипнула кровать – видимо кто – то на нее сел – и раздались какие – то непонятные шуршащие звуки. Оля насторожилась.

– Да – а: Давай – давай, крепче сожми! – пропыхтел мужик и было в его голосе что – то такое, от чего по телу девочки пробежали мурашки.

– Блин, отпусти голову! – полушепотом вскрикнула мама. – Мы так не договаривались!

– Заткнись и рот открой! – прошипел мужик.

– Нет! Я обещала только: – звук пощечины прервал ее слова.

Мама всхлипнула и тут же кашлянула, точно подавившись чем – то. Шуршание сменилось какими – то чмокающими звуками, в такт которым тут же принялась поскрипывать кровать.

Оля почувствовала, как внизу живота набухает что – то большое, горячее, непонятное. Словно кто – то разжигает там костер, и тугие языки пламени того и гляди вырвутся наружу.

Чмоканье участилось, мужик натужно захрипел и несколько раз резко фыркнул, отчего кровать сотряслась и легонько ударилась об стенку. Через пару секунд Оля услышала жалобный мамин всхлип и судорожный кашель.

– Глотай, дура, тогда и не подавишься, – беззлобно посоветовал мужик. – Ну, кто, следующий?

Сразу же стукнула дверь.

– Как следующий? – испуганно вскинулась мама. – Мы только на одного договаривались!

– Ай, не пизди, – раздался в ответ новый голос.

Тяжелые шаги простучали по полу и замерли возле самой стены. Кровать скрипнула, а потом натужно застонала, словно принимала на себя груз значительно больше обычного.

Оля почувствовала в трусиках влагу. Неужто описалась? В страхе девочка сунула руку между ног, случайно задела там какую – то горошину, и ее словно пронзило разрядом тока.

– Руки убери, – прохрипело за стеной. – А то щас порву, и сама будешь своему дураку объяснять, что случилось.

Раздался шорох снимаемой: даже не снимаемой, а сдвигаемой одежды. Резкий скрип, удар о стену:

– А – а, сучка: Потекла уже:

И кровать заскрипела, застучала по полу, сопровождаемая пыхтением мужика и приглушенными женскими всхлипами.

Звуки доносились до девочки как через туман. Она гладила и наглаживала свою горошину и прямо – таки чувствовала, как языки пылающего внутри пламени прорываются сквозь нее. Второй рукой она забралась под футболку и начала ласкать грудь. Пока еще небольшая, она была очень крепкой и упругой и представляла предмет зависти многих девчонок в школе. И глядя на то, какой богатство носила ее мама, можно было предположить, что зависть в дальнейшем только усугубится.

Мужик за стенкой уже рычал, неистово раскачивая кровать, удары о стену слились в барабанный бой, мама уже подвывала, в ее стоне проскакивало:

– А – а – а... м – м – м: да – а – а – а – а:

Стук превратился автоматную очередь, мужик зарычал, и тут же все стихло, сменившись протяжным маминым стоном.

– Ну, че, Петруха, давай теперь ты, – гоготнул кто – то.

Мама слабо пробормотала что – то несогласное, но легкий шлепок прервал ее слова.

– Да вы ее всю обкончали уже, – недовольно сказал Петруха. – Чет мне впадлу – может она хоть подмоется?

– А вон еще одна дырочка нераспробована, – ехидно заметил первый голос. – Под хвостик ей загляни.

– Нет! – пронзительно вскрикнула женщина, но тут же замолчала и только сдавленное мычание доносилось из – за стены. Заскрипела кровать так, как будто кто – то на ней переворачивался, что – то стукнулось о стенку и мычание сменилось приглушенными мольбами, которые шли словно бы через подушку.

Олю трясло. Ее пальчики гуляли по письке, исследуя ее, словно невиданное сокровище. Вторая рука сползла с груди и теперь все десять пальцев гладили, теребили, раздвигали, касались и нажимали. Половые губы набухли, раскрылись, предоставив ей доступ во все, даже самые потаенные места.

За стеной опять послышалось пыхтение.

– Держи ее: Ногу, ногу прижми: Давай, чего мнешься: Смочить бы надо:

Раздался звук плевка, потом что – то опять навалилось на кровать, вминая старые пружины и длинный, приглушенный крик вырвался откуда – то, словно из – под одеяла. Скрип кровати: стук в стену: опять скрип: снова стук: чаще: чаще: чаще:

С каждым ударом мама издавала короткий вскрик, наполненный неподдельной болью. Резкие шлепки голого тела гремели, словно взрывы темной ночью. Довольное гоготание мужских голосов ушло на второй план.

Внезапно приглушенный голос мамы зазвучал чисто, она успела протянуть звонкое "А – а – а!", но тут же ее стон заглушился знакомым уже чавканьем. Кто – то зарычал, шлепки по телу прекратились, но через несколько минут кровать снова застучала, сопровождаемая ритмичным хлюпаньем. Мама опять закашлялась, заплакала, но звук пощечины прервал плач, превратив его в тихое скуление.

Олю трясло. Она дрожала в непрерывной судороге, не зная, как найти выход, как выпустить наружу тот огонь, что сжигал ее тело.

Опять чавканье. Шлепки по телу. Скрип не умолкал ни на минуту, удары о стену то ускорялись, то замедлялись, то прекращались вовсе. Голоса приказывали лизать, сосать, глотать. Иногда мама вскрикивала от боли, потом стонала, начинала плакать. Наконец, последняя серия шлепков завершилась утробным рыком и за стеной воцарилась тишина, прерываемая лишь жалобным маминым плачем.

– Ну все, иди, – наконец сказал один из мужиков. – Подмывайся, там, одевайся, а то скоро уже твой придет. Сама понимаешь – лучше молчать. У тебя ведь еще дочка есть:

В ответ на эту фразу мама разразилась прямо – таки рыданиями. Раздался шум борьбы и рыдания начали удаляться. Хлопнула дверь и шум переместился на улицу.

Полилась вода летнего душа. Она лилась долго, щедро, не оставляя надежды тем, кто собирался отмыться от соли, вернувшись с моря. Наконец и это стихло.

Легкие шаги приблизились к двери, чистая, аккуратно одетая мама вошла в комнату и сразу направилась к Оле.

– Что с тобой, доча? Ты вся горишь? Уж не заболела ли?

Мама наклонилась к девочке, прикоснулась губами ко лбу, проверяя температуру. Изо рта мамы пахнуло чем – то соленым, пряным, возбуждающим:

Оля сжалась, распрямилась и тоненько завыла. Она испытала первый в жизни оргазм.