Как сказывают, было дело сиё в пору давнюю, в деревне «Лебединово», ныне забвению преданной. Светило яркое солнышко, освещало избу крестьянскую лучами своими игривыми. Дом небольшой – сруб простенький, чердак низенький, две комнатки, печка глиняная. День был воскресный, поэтому ушли на ярмарку папа с мамою, а деток троица мирно спала в своей комнатке.
На глаза Яшки-молодца упал свет сквозь окно струящийся. Однако не знал он в подъеме поспешности. Еще бы – лишь час девятый, а он до ночи глубокой читал про гвардейцев сказ захватывающий. Яшка парень крестьянский, обычный – волос русый, телом крепко сбитый, двадцати годков отроду, глаза карие. Характер его немногим нравился – хвастун был сей молодец, таким наглости и в голове дурости занимать не приходится.
Две сестры на соседних кроватках сладко посапывали. Справа от Яшки – Муся, восемнадцати лет отроду, умница, коса до пояса, для родителей загляденье. Носик остренький, глазки невинные, скромные. Грудь сочная, попочка мясистая - молочком парным вскормлена. Парней стеснялася, но привычку рукоблудия от беса приняла. Каждым вечером в туалете забавою со своей промежностью придавалася. С другой стороны от Яшки – Лялечка, младшая самая, годков шестнадцати. Тихая, молчаливая, но в душе своей к большинству ненавистная. Худенькая, как жердь, но высокая. Желала она в монастырь пожаловать, ибо пытала к утехам плотским злобу искреннюю.
Возрадовался было сначала Яшка при пробуждении, что выходной нынче, да и день солнечный. Но вскоре его сердце скорбью наполнилось – вспомнилось, что папенька с маменькой в лес по дрова своим дитяткам сходить наказывали. Встал Яшка нехотя, а затем треснул ногою по сундуку с игрушками, в углу детской комнаты обитавшему.
Проснулись сестрички от звука резкого, протерли кулачками юные глазки да стали в путь-дороженьку собираться. Муся, в кружевных трусиках красных и лифчике того же стиля, на стройное тельце девичье розовый сарафанчик напялила, да голову свою разумную белым платочком повязала. Ляля же в старое синее платьице с кружевами желтыми облачилась, да также платочком головушку опоясала. Яшка же парень совсем простой – надел рубаху крестьянскую с пятнами масляными, штаны, заплатками изуродованные и лапти на босу ногу. Любил он до смерти рыбалку, так что и удочку прихватил с топором вместе.
Дорога до леса блаженством сущим оказалась - солнце светит, птички поют, чистый воздух легкие наполняет. Зашла троица наша поглубже в лес и пред собою подходящую под дрова ель узрела. Сели девицы рядом и пением птиц наслаждалися. Яшка же занес топор и подрубил деревцо. И в сей момент, о горе, беда приключилася. Упала ель прямо Ляле на головушку юную, брызнула кровь фонтанчиком, и девица замертво слегла на землицу рыхлую. Завизжала тут же Мусечка и со страху в штаны обмочилася. У Яшки же задрожали ручонки мозолистые и сказал он в волнении:
— Сестра родимая, Муся! Тебя как богородице-матушке я взмолюся! Закопаем же Лялечку скорее в землицу холодную, дабы не сыскали её вовеки. А дома поведаем, что пропала в лесу Ляля наша, гляди и забудут о ней со временем
— О, прав ты, братец Яшенька! Лучше пусть остаются в неведении, - ответила ему Муся, всхипывая.
Вырыл топором Яшка яму поглубже, сложили они с Мусею туда тело Лялечкино да наспех закопали могилу с тех пор безымянную. Прикрыли затем места кровавые листьями лопуха неподалеку растущего, а затем сожгли ель, разрубив предварительно. Ну а потом дальше в лес блуждать последовали. Забыли о сестрице они вскорости, только лишь наказания возможного опасалися. Но не ведали они своими умишками скудными, что Ляля из могилы сырой поднимается, ибо даровал ей Нечистый воскресение для воздаяния будущего. Изготовила она из ветки еловой посох убийственный и отправилась по следам предателей месть лютую вершить.
Тем временем Яшка с Мусечкой посиживали на бережку пруда чистого да рыбку удили. Дикая рыбешка в пруду обитала и склевала червячка быстренько. Стал Яшка другого червя насаживать да краем глаза блудливого нежную девичью грудь Мусину узрел в вожделении. Почуял он, как в промежности его заряд собирается, да и кровушка в место сиё греховное ручьем сгоняется. Сердце ритм быстрый отстукивает, словно безумною в клетке птицею.
Повернул Яшка уже взор свой к озеру, но поплавка пред собой уж и вовсе не видывал. Подбросили ему бесы бесстыдные видение порнографическое, не удержался рыбак наш, да и коснулся рукою органа своего детородного. Стал орган сей активнее наполняться кровушкой, и не стало сил у Яшки к сопротивлению. Забыл он напрочь молитвы матушкой сказанные и решил замысел свой коварный обратить в действие.
— Муся, сетренушка милая, не желаешь ли ты совершить омовение? Рыба ведь дурная вовсе в день нынешний, проклятый, - сказал он, яичко свое юношеское через карманчик поглаживая.
— Ох, прав ты, братец мой, Яшенька. Искупаюсь я, смою пот с себя сальный, дабы микробам не содействовать в подлости, - отвечала Муся и одежду свою на траву бережную складывала. Не подозревала она и в помине о том, что братец её совершить вздумался.
Не успела девица юная снять верхнее своё одеяние, в одном лишь нижнем бельишке оставшись, как изловил её Яшка за осиную талию да поставил силою в позу стыдливую (которую дед их покойный Макар величал «раковой»). Ощутила девственная Мусечка прикосновение члена горячего, твердого, всхлипнула и брату родному взмолилася:
— Оставь меня, Яша. Не насилуй сестренку родимую!
— Прости меня, Мусечка, но природа моя, мужицкая и юная, выхода семени требует, - ответил ей братец холодно.
— Невинна же я, умоляю, Яшенька! Кто же блудницу потом возьмет в женушки? Как прознает жених, что завеса моя между ног до него сорвана, так гляди и задушит меня без жалости.
— Соглашуся с тобою пожалуй, горе ты луковое. Придется тебе, родимая, ртом своим маленьким ублажать плоть мою возбужденную. А коли не станешь повиноваться – утоплю тебя в этом озере и скажу по прибытию, что сгубила ты Лялечку и от чувства вины утопилася, - беспощадно заключил Яшка и оскаливался.
Заплакала Муся, но более сопротивляться не вздумала. Привстала покорно она на коленочки да и Яшкину залупу бетонную взяла за щеку. Взревел он рыком нечеловеческим и велел сестре своей сосать плоть свою без стеснения. Завелась Мусечка, сосала пенис юношеский как леденец сладостный, который на ярмарке папенька и маменька днями воскресными покупают. Писульку Яшкину как винцо дорогое смаковала. Головку залупную язычком облизывала, кончиком тонким с ней игралася, будто дудочка со змейкою. Открыла она в себе дар минетчицы сладострастной да в познании сеем безмолвном трудилась самозабвенно.
Кончил Яшка в судорогах, словно током ударили, да оросил вязкой спермою ротик сестры родимой, но экстаза не выдержал – рухнул на землю прохладную в беспамятстве. Сглотнула тем временем Муся семя вязкое и устыдилася. Покраснело личико до того белое, и побежала она в лес, слезками девичьими все вокруг поливая.
Только забежала Мусечка в лес, как пред собою Лялю из мертвых восставшую увидала. Завопила, взревела минетчица да со страху в штаны наделала. Стоит пред ней сестра погибшая, покрыта смертной плесенью, кожа оттенка серого, полуголая. Промежность срамная прикрыта куском платьица, груди же обнаженные то влево, то вправо болтаются. Из сосков черви глядит обнаглевшие.
Хотела сбежать Муся, да схватила её сестра для мести воскресшая, свалила с ног трясущихся, сорвала белье нижнее и стала посохом своим деревянным суд жестокий вершить. Порола она зад Мусечки ударами беспощадными да приговаривала:
— Не сестра ты мне, а шкура продажная!
Наполнилась она яростью и обрела от Нечистого силу богатырскую. Засекла зад Мусечкин до красноты малиновой, да на спину переключилася. Кровь видит, да яростью лютой еще наполняется. Далее излупила всю спину сестрички продажной, покрыв её кровавыми ссадинами, а затем ступни себе лизать заставила:
— Лижи, крыса ты презервативная, ступни мои, грехи замаливай. Коли постараешься искренне, тогда смерть легкую возымеешь с моего позволения.
— Смилуйся, Лялечка! Невиноватая я, Яшка все это! Мало того, что тело твое по-собачьи схронить осмелился, так еще и меня сосать заставил силою! – ревела Мусечка, а сама клиторочек дергала, ибо услаждалась от боли скромненько.
— Лижи, стерва, да помалкивай!
Вылизывала Муся каждый пальчик сестренки начисто. Мизинчик в ротик погрузила и как пенис Яшкин посасывала, тайком мастурбируя. Секла её Ляля периодически палкою, забивая места и без того до мяса изодранные.
Озверела совсем Лялечка да скомандовала:
— Подставляй, тварь, зад свой нечистый в покорности!
Исполнила приказ сей Мусечка и ощутила как посох окровавленный в анус в гости напрашивается. Расслабила она попку навстречу орудию и застонала от боли сладостной. Погрузила Ляля посох в зад рабыни своей на максимум и стала им внутри двигать в ритме танца быстрого. Не выдержала Муся чрез пять минут сего действия и с ревом в конвульсиях кончила.
Рассердилась на действие сие Лялечка, ибо только сейчас усекла, что сестра мастурбировала, да и убила ударом в висок рабу свою самодеятельную. В этот момент шорох из кустов послышался. Обернулась мстительница и Яшку в кустах дальних узрела. Стоит на коленях добрый молодец да член свой надрачивает. Хотел он бежать, ибо испугался глаз Лялиных, но вот беда – в штанах запутался и плюхнулся в муравейник пенисом. Побежали насекомые в ярости, ведь дом их родной разрушили. Насикали на яички и письку Яшеньке, да и заорал от жжения добрый молодец. Нагнала его в сей момент Лялечка, но не стала с ним церемониться – тремя ударами насмерть забила.
Как бабульки из Лебединово ныне сказывают, воскресил Нечистый и Яшу и Мусечку. Стали они втроем с Лялечкой на лесам хаживать с целью изловить молодых парней иль девушек. Тащат они их в свою избу тайную, а там предаются жестоким оргиям во славу Нечистого. Насколько правдив сей сказ судить не беремся, но все же, читатель, лучше обходи стороны Лебединово.
