Матушка моя была женщиной неуемной. Батю за ночь пару раз будила. И днем, когда мы на улицу убегали, тащила его в кровать. Времена были советские, все на доверии, поэтому даже мысли не возникало накинуть крючок на дверь. И довольно часто, забегая за чем-то домой, видели родителей, валяющихся в постели среди бела дня. Отец был старше матери, болел. А потом и прибрался. И остались мы одни. В поселке было особо не разгуляться и маменька смирила аппетит. Не совсем смирила, находила способы плоть потешить, страсть и жажду утолить, но домой никого не водила. Мы уж были в том возрасте, когда могли ставить условия.
Дом остался большой, без мужика плохо, хозяйство. Слава Богу мне уж 18 исполнилось, плечи раздвинулись, мускулы налились, сам окреп. Стал на девок заглядываться, интересоваться: чего это они там под подолом прячут? И на маменьку стал смотреть по-иному. Женщину в ней увидел. Вот только она все не воспринимала меня за повзрослевшего, все маленьким считала.
Привезли нам сено. надо на сеновал скидать. Нанимать кого, так денег нет, да и кто бросит свое и пойдет помогать соседям, когда каждый день на счету. Сами начали работать. Мать на верху, принимает, я подаю. За день управились. Когда столкали последнее и мать стала слезать с сеновала, принял ее, помогая спуститься. И так неловко принял, что оказались мои руки у нее под подолом. Враз ощутили жар и влажность вспотевшего тела. Самого в жар бросило. А она, развернувшись на лестнице, соскочила прямо в мои объятия. Ростом я уже ее перегнал, так что она уткнулась мне в грудь, прижалась, стараясь затормозить, и получилось, что хуй, вставший от маминых объятий, через тоненькие шаровары уперся прямо в ее живот. Трусы тогда носили свободные, не то, что нынешние обтягивающие, так что прижать его было нечем. Стою, дурак-дураком. И отпустить мать не решаюсь, и она не отпускает меня. Так и стояли некоторое время прижавшись. Я уж подумал, что она не почувствовала ничего, что пронесло. Тем
более, что она, отстранившись от меня, провела рукой по лбу, вытирая пот, сказала
— Голова что-то закружилась. Упарилась.
Я в ответ, как и положено любящему сыну
— Ты, ма, отдохни. Сейчас баню посмотрю, и иди мыться.
Она меня проводила, сама в стайке задержалась.
Баня была готова. Мать, собрав белье, пошла мыться. И через некоторое время меня зовет. Я испугался. мало ли что? Опять голова закружилась, занемогла, еще чего. Заскочил. Мать на лавочке в предбаннике сидит голая, только ноги и низ живота полотенцем прикрыла.
— Ты чего, ма?
— Ой, что-то вступило. Голова кругом, помыться не могу. Пособи маленько.
Я ее под руку взял, она встала. полотенце свалилось, еле подхватил. И стоит мать передо мной в образе Венеры. Истинно говорю. Не то, что нынешние шестьдесят на девяносто. там было на что посмотреть. Полная, но не рыхлая. налитые груди, плотное, работящее тело, упругие ягодицы, животик, слегка выпирающий. И рыжие волосы в самом низу. И все это великолепие твердо стоит на красивых ногах.
— Проводи.
Провожу, как не проводить. Вот еще бы со своими проблемами справиться. Как идти, коли торчит все, шагу не ступить. Но завел мать в баню, на лавку посадил. А она мне
— Что-то сил совсем нет. Помыл бы меня, что ли?
У меня во рту пересохло. Это как же так помыть? Это ж лаздеться надо, самому голому быть. А мама как посмотрит, что у меня на нее стоит. Я и замер, не решаясь ни сказать хоть что-то, ни сделать. А она мне говорит
— Ну чего встал? Иди, разденься и приходи. Помоешь.
В предбаннике прохладно, а у меня все горит. И морда, и все остальное. А хуй стоит, аж шкуру с задницы тянет. Разделся, бочком в баню зашел. мать на полке лежит, руки подголову положила, к стене отвернулась ждет. Ну я и начал ее мыть. Сам мою, сам страдаю. У нас полок низковатый, мать почти на одном уровне с болтающимся хуем лежит. Поверни голову и вот он, сыночек в возбужденном состоянии. Спину тру, опять тру, и снова тру. Надо бы ниже, да все не решаюсь. А она говорит
— Ну ты что, дырку решил протереть? Ниже три.
— Зад, что ли?
— И зад, и ноги.
Я и опустился ниже. Зад у нее пышный, упругий, ягодицы под руками так и ходят. А когда до бедер добрался, хоть аж в глазах круги. А она ноги слегка раздвинула, чтобы внутреннюю часть бедер потер. И вот она, пизда-красавица. Не то, что у девочек наших. Волосиками поросла, губы крупные, полные. Сам тру, сам все стараюсь не задет ненароком эти губы. А мать задом пошевеливает, подставляет под мочалку то одну часть, то другую. У меня в глазах круги, ничего не вижу.
А уж соображалка восе отказывает. Пот градом льется. А она на спину поворачивается, подставляет перед. тут я совсем взвыл мысленно. Глаза закрыл, на ощупь тру. Титьки попали под руки, живот, а вот и лобок. Все, сейчас сам не хуже матери свалюсь. Только чую, что мамина рука на мой хуй легла, обняла его и трепать начала. В смысле поглаживать. Я руки опустил, так и стою с закрытыми глазами. А она провела несколько раз медленно, потом быстрее, еще быстрее и я, взвыв дурнинушкой, выпустил струю спермы. Потом еще и еще. не знаю, сколько я кончал по времени. Навряд ли долго. Когда открыл глаза, мать лежала все так же на полке, держала хуй в руке, улыбалась
— Ну что ты, дурачок? Успокойся. Все нормально.
Это она мне, на мои попытки присесть, вырваться, убежать, спрятаться. От стыда. Это что же она обо мне подумает? Маньяк, как есть маньяк! Мамины слова, точнее тон, каким она говорила, подействовали успокаивающе. Стал приходить в себя, что-то соображать. Стал различать предметы. Туман рассеивался. Увидел на маминой груди и на животе, даже на лице капли спермы. Спохватился
— Мам, я сейчас...Сейчас....Я все смою...
— Успокойся, сама смою. Передохни.
Мать села на полке, свесила ноги. А я все стою перед нею, все не могу сообразить что и как сделать.
— Сядь на лавку. Сядь!
Это уже как приказ. Повиновался чисто автоматически. А мать на пол соскочила, меня принялась мыть.
— Ма, ты же это....Голова кружится...И это...
— Все, успокойся. Отпустило.
И мама, намыливая меня, ворковала, что все нормально, что у молодых парней так и должно быть, что она просто немного мне помогла, что иначе можно и заболеть. Говорила что-то еще. Под ее ласковый говор успокоился. А когда она начала намыливать и мыть мне низ живота, в паху что-то заскреблось, зашевелилось и я с ужасом увидел, что у меня вновь встает. А она, будто не замечая этого, намыливала его, смывала, отодвинула шкурку и помыла головку. А потом встала передо мной,с какой-то робкой улыбкой.
— Хочу с тобой поговорить. Я же мать, так что прими и пойми правильно. Ты уже вырос, тебе пора женщину иметь. Ты ведь еще девственник?
Я только мотнул головой. если не считать рукоблудия, то да, самый настоящий девственник. А она продолжала.
— Знаешь, так нельзя. Но я тоже женщина, и мне тоже надо мужчину. Я знаю, что ты никому и никогда не расскажешь, что мы сейчас сделали. Не расскажешь?
Я готов был землю жрать, только бы мне поверили.
— Тогда я помогу тебе обращаться с женщинами.
Я прохрипел
— Когда?
— Прямо сейчас. Ляг на лавочку. Ляг, не бойся.
А чего мне бояться. От матери ни разу не видел ничего плохого. И я лег.
— Ты только не спеши. первый раз я все сделаю сама. ты только не спеши.
Прямо заклинание какое-то. А мама уже перекинула через меня ногу, оседлала, надвинулась. И я почувствовал, как ее рука куда-то направляет хуй, куда-то в тепло и мягкость. И еще, как это теплое, влажное, нежное, обнимает его, надвигается, поглощая полностью. И вот мамин лобок уперся в мой. Мама вздохнула
— Господи! Хорошо-то как! Какой он у тебя большой! Мужик прямо!
И она меделенно приподнялась. Я, испугавшись, что сейчас хуй выскочит из этого рая, схватил мать за бедра, потянул на себя. Она засмеялась
— Раскушал? Быстрый ты. Лежи, успокойся. Я сама.
Закусив губу и прикрыв глаза, раскачивалась на мне, двигая бедрами, приподнимаясь и вновь опускаясь. Ее пизда просто ласкала хуй, наслаждалась им, как ребенок наслаждается, облизывая мороженое. С губ стали срываться стоны. Перед моим лицом покачивались груди с розовыми сосками, твердыми на ощупь, что я оценил, взяв их в руки. Мать наклонилась так, что соски скользнули по губам.
— Соси!
Взял в рот один сосок. Пососал, выпустил и затолкал второй. Не отпуская из рук груди, по очереди заталкивал в рот то один, то второй сосок, облизывал их. Мать выгнулась, выпрямившись, вырвав из моих рук груди, уперлась мне в живот руками и задвигалась быстро-быстро, заскакала. А потом замерла, застонав, ее тело мелко задрожало, внутри все сжалось и несколько раз дернулось, сокращаясь. Лицо приняло какое-то страдальческое выражение. Из плотно закрытых глаз выкатились слезинки, задержались в уголках и скатились по щекам, затерявшись среди капелек пота. Вот лицо разгладилось, тело расслабилось, мать вздохнула, открывая глаза и улыбнулась.
— Задавила?
— Нет.
— Хочешь еще?
Она ощущала твердость неутоленной страсти сына. И не дожидаясь ответа, задвигалась вновь. немного покачавшись, сказала, перекидывая ногу через меня и освобождая от своей тяжести.
— А чего это все я да я? Сам давай. Не маленький уже.
С этими словами она оперлась на лавку руками, выгнув спину, будто подставляя ее помыть, отставила зад и раздвинула ноги.
— Ну чего лежишь? Вставляй уж.
Вскочив, как ошпаренный, стал неумело тыкаться хуем промеж ног, торопясь, никуда не попадая, злясь на себя и одновременно стесняясь.
— Не спеши. Дай помогу.
Она взяла хуй в руку, провела им по промежности, остановилась напротив дырочки и притянула меня к себе, одновременно подавшись задом и убирая руку. И все получилось. Хуй попал куда положено ему, проник, упершись во что-то в глубине.
— До матки достал! - Почти простонала мать.
Несколько раз двинула попой туда - сюда и почти взвизгнула
— Еби!
И я ебал ее, вцепившись в бедра, в ягодицы так, что покраснела кожа. Мать яростно двигалась навстречу, тела издавали звонкие шлепки, соприкасаясь. Через некоторое время меня захлестнула волна чего-то, чему я еще не знал названия. В ушах раздался звон, в глазах потемнело, головку за свербило и я, прижавшись чисто инстинктивно, выстрелил сперму. Только теперь не на маму, а в маму. Стоял, прижавшись, зажмурившись и содрогаясь, а хуй все дергался, выпуская струю за струей. Мать вздохнула, а едва я прекратил стрелять, выпустила меня наружу, взяла рукой головку и начала тереть ею промеж губ. И через совсем малое время затряслась, сжалась и застонала, как в первый раз. Потом расслабилась, медленно опустилась, встав коленями на пол и уронив голову на руки, скрещенные на лавочке. И я потянулся следом, присев позади нее, положив голову ей на спину и так замерев. Какое-то не материальное, не видимое, но тем не менее крепкое что-то связало нас.
Мать, веселая, радостная, мылась сама, мыла меня, плескала холодной водой, а когда я взвизгивал от неожиданности, весело хохотала. Не мытье, а баловство, вроде в бане собрались дети. И тем не менее мы помылись. Только вот я белья не взял и сидел в ожидании, пока мама принесет мне одежду. А она, придя, дразнила, стоя в проеме двери, вызывала меня на улицу так, как есть, голышом, обещая отдать одежду только во дворе. Потом отдала.
Весь вечер не отходил от нее, стараясь прикоснуться, прижаться. Меня переполняла нежность, что-то еще, до комка в горле, до дрожи.
Хорошо, что мы дома одни. Сестра в отъезде. Спать легли на одну кровать. И теперь не спеша, мне начали преподавать науку любви. Начали с поцелуев. Нежных, страстных, с играми языком, без них, поцелуев груди, ласк соска, поцелуев животика и бедер, попы. И ответных поцелуев со стороны женщины. До конца практических занятий не дошли, возбудившись где-то на середине. Пришлось остужать страсть. А как ее студить? Только поместив фитиль в лампу. Теперь мама лежала на спине, широко разведя ноги и уперев их в матрас. Потом закинула их мне на бедра, прижала, плотно обвив ногами. Устав, попросила сменить позу, повернувшись на живот и встав на колени. С этой стороны ебать было еще лучше. Можно было смотреть, как влажный и блестящий от смазки хуй, погружается в глубину, втягивая за собой розовую мякоть малых губ, выходит, а они не отпускают его, тянутся во след.
От толчков тело качалось и голова то упиралась в скрещенные руки, то скользила по ним назад. Спина прогнулась, от чего зад торчал высоко, став широким, каким не был, когда мать стояла. Ее рука скользнула к пизде, начала там какие-то манипуляции. Мне стало интересно и я присмотрелся. Она чего-то терла, получая от этого удовольствие. И я постарался просунуть свою руку, помогая ее руке и изучая новое в наших отношениях. Почувствовав мои попытки помощи, мама убрала свою руку, на примере показав что мне надо делать, и вновь отдалась страсти. Я заторопился, задвигался быстрее, чувствуя приближение оргазма. И она задвигалась быстрей. А потом вспышка молнии, падение в пропасть и вознесение на вершину. Все сразу.
Очнулся, лежа на спине матери. Хуй был зажат то ли ногами, то ли ягодицами, да я и не старался высвободить его. Прошептал на ушко
— Я все.
— Я уж поняла.
— А ты? Успела?
— Немного не успела. - И успокаивая меня, попытавшегося что-то сказать, - Я догнала, на беспокойся.
Надо было сходить помыться, но так сладостно было лежать, расслабившись, на мягком, теплом теле. К тому же никто не гнал, вот я и прикемарил. Заснул самым наглым образом. Спал без сновидений, как убитый. Сказывались усталость от вчерашней работы и три оргазма. И проспал до самого утра. Спал бы и дальше, да вот мочевой пузырь сыграл побудку. С трудом нашел штаны, так и не обнаружив трусов, натянул их на голое тело и побежал туда, куда даже короли ходят пешком. Сделав свои дела, осмотрелся. Матери нигде не было. Из загородки, что у нас за сараем, раздался ее ворчливый голос. Она ругала кур, что опять снеслись не в гнездо, а черт знает где. Зашел туда. Мать, стоя на четвереньках, старалась достать яички из-под вороха соломы.
— Ма, чего там?
— Да вот, заразы, опять не в гнездо несутся. Что ты с ними будешь делать?
Она попятилась назад, выбираясь из тесноты. Платье поползло на спину, оголяя попу, самую прекрасную попу в мире, во всем свете. Розовая, гладкая, привлекательная. Я не встал на колени, я рухнул на них, прижался к попе и стал целовать ее, покрывая поцелуями каждый сантиметр этой прекрасной попы.
— Ну что ты? ну не надо! ну отпусти! Кто зайдет!
Сама потянулась, выгнувшись по-кошачьи, приподняла зад. Целуя, скользнул рукой меж ног. Вот она, моя любимая пизда, теплая, влажная, ароматная.
— Ну отпусти! Ну чего ты? не здесь же! Ну что, потерпеть не можешь?
Голос просящий, жалобный. Не отвлекаясь от поцелуев, стянул штаны. Хуй, не сдерживаемый ничем, выскочил из штанов чертиком из табакерки. Закачался, принюхиваясь и пристраиваясь к пизде, что раскрылась навстречу ласкам. И погрузился в тепло маминого тела. Она стояла на коленях, подаваясь вперед под натиском моего тела, подавалась назад, догоняя меня, когда я выходил из нее. Поясница покраснела, краснота поползла на ягодицы, на бедра, она затряслась.
Опавший хуй медленно выползал из пизды, вытягивая за собой белую слизь спермы. Выпал и закачался. Мать вздохнула, поднимаясь
— Быстро ты научился.
Посмотрела на меня, стоящего перед ней со спущенными штанами, с виновато поникшей головой.
— Не поверю в твое раскаяние. Ну не верю. Паршивец ты! Теперь матери мыться идти. Вот лезь сам и собирай яички.
Толкнув мне в руки чашку, мать, покачивая бедрами, пошла к бане. В ее голосе не было даже намека на то, что она сердится или еще как-то выражает свое недовольство. Стройная фигура, красивые, распустившиеся волосы, облегающие спину почти до ягодиц. И только когда она скрылась в бане, полез собирать яйца.
Днем, балуясь, она хватала меня за мои причиндалы, стараясь избегнуть ответных хватаний. И даже если и успевал ухватиться, под руки попадала ткань трусов, но никак не желаемая часть тела. До вечера дотерпели. В баню она меня не взяла, сказав, что лучше уж помоется сама. И я сам по себе. А после бани и после ужина встретились в кровати. И снова уроки. Сегодня я узнал такую важную часть женского органа, как клитор. И его реакцию на ласки. И как можно довести женщину до оргазма, пользуясь одними лишь руками. Много нового узнал. И когда мама пару раз получила удовольствие, получил его и я.
Сестра вернулась домой. Привезла кучу новостей, приветов, подарков. И свое присутствие, которое сковало наши отношения. теперь все надо было делать с оглядкой. Хорошо, что по вечерам она уходила гулять с подругами, такими же девахами. И пока гуляла, мы старались насладиться близостью. Бегом, торопясь, боясь быть застигнутыми за нашими занятиями. Искали места, где можно было быстро перепихнуться. Иначе и не назовешь наши действия. Животная ебля. Скорей-скорей кончить и, подтянув трусы, бежать. Это не то, как раньше, не торопясь расслабиться в кровати, с чувством, с расстановкой насладиться телами друг друга. Подарить и получить удовольствие.
Как не прячься, как не шифруся, а когда живешь в одном доме, все одно когда да вылезет. Вот и нас сестра прихватила. Не показала виду, что поймала, а мы и не видели, увлеченные друг другом. Сколько-то терпела, да не вытерпела. И расколола меня, менее опытного, как папа Мюллер колол разведчиков. Да, в партизаны я не гожусь. Как она вызвала на разговор мать, что и как говорила, только в один из вечеров мать открыто постелила нам постель. Нам с ней на двоих. Первую ночь мы спали, повернувшись задом друг к другу. Мать даже трусы не сняла.Было совсем неловко перед сестрой, перед друг другом, будто мы совершили что-то такое....
Среди ночи, практически не просыпаясь, ощутив теплый мамин зад под рукой, по привычке потянул с нее трусы. И она, не проснувшись толком, приподняла попу, помогая стянуть их. Привычно откинула в сторону ногу, выгнув спину и выставив зад, и приняла все мои сантиметры напряженной плоти в свою мокрую щель. И лишь когда кончила, спохватилась, что сестра в соседней комнате спит. Обругав меня, а кого же еще, всякими словами, потерпела немного, но вставать надо. И когда зашла со двора в дом, на кухне ее ждала сестра. Меня к разговору не допустили, прикрыв плотно двери.
Пару дней в доме была обстановка, будто кого-то только что похоронили. Ходили бочком, разговаривали шепотом. И во всем виновен был я. Шипели на меня обе. А уж прикоснуться к маме было просто невозможно. И я перебрался спать на сеновал. Лето, тепло.
Ночью чую, кто-то ползет ко мне.И этот кто-то свой. Иначе кобель поднял бы такую бучу, что чертям тошно стало бы. Подползает, садится рядом, стягивает одежду и, откинув одеяло, ко мне прижимается норячее тело.
— Соскучилась!
Не отвечая, накрыл мягкие губы своими губами. Такой ночи у нас еще не было. Сено утрамбовали так, что и вилами на подцепить. Кончив первый раз, гонял до утра, все не мог кончить. Измучились оба. В утреннем полумраке рассмотрел вспухшие губы, уставшее лицо, тело, не желающее уже ничего. А у меня все стоит, все не падает. У нее внутри все сухо, любая попытка проникновения вызывает боль и ничего, кроме боли. А мне надо. Пора вставать, скотину кормить, корову доить, а тут такое дело. Взмолилась.
— Ну кончай уже! Не могу больше!
И я не могу. С сожалением отпустил. Лежу, закинув руки за голову. Матушка сползла с сеновала, сходила домой, слышу, корову доит. А мне как быть? Да никак. Натянул штаны и так, как был, полез с сеновала. Управляюсь со скотиной, хуй стоит, двигаться мешает. И в пахах боль такая, что хоть волком вой. Мать, закончив доить, побежала на работу. Управившись во дворе, домой зашел. Плюнув на внешний вид, с торчащим бугром впереди, сел к столу. Сестра на стол подала поесть. Язва, подкалывает. Не стерпел, говорю ей
— Замолчи, а то...
— А то что?
— И тебе достанется.
— Ой-ей-ей! Страшно-то как! И что ты сделаешь? На себя посмотри, ветром качает.
— А вот и сделаю!
— Что сделаешь?
— Выебу!
Это уже со психа. От того, что не на ком злость сорвать.
— Так я тебе и дала! Не дорос еще!
Ага, мать ебать дорос, а ее, значит, нет. И я начал заводиться. Перепираемся, ссоримся, оба заводимся. И в какой-то момент, когда уже были в нашей с ней комнате, взорвался. Схватил ее, повалил на кровать. Она испугалась по-настоящему. Брыкается, орет, царапается. А я вцепился клещом, подол задираю, трусы стягиваю. Она ноги сжимает, а не дается. Так, барахтаясь, измяв всю кровать, устав, успокоились. Лежим рядом, тяжело дышим. Ей все не неймется, язык-то не устал.
— И что? Раздел бы?
— И ничего. Выебал бы.
— Раздень сначала, ебарь!
— А вот и раздену!
— Раздень, попробуй!
Снова навалился. Теперь у меня преимущество. Ее руки оказались за спиной, а я прижал всем телом, придавил. Пищит, пробует вырваться, а я уж озверел. И получилось у меня с нее трусы стянуть. А дальше уже дело техники. Ногами разжал ее ноги, влез меж ними. Грудью прижимаю. Грудь упирается в титечки. Намного мельче материных, но достаточно выпуклые. Все же восемнадцать лет, девка взрослая. Помогая рукой, пристроил хуй ко входу. Даже не подумал, что сестра может быть целкой. Едва почувствовал, что попал, резко двинул задом, погружаясь в нее. Она закричала, заколотила по спине кулаками, вырвав руки из-за спины, ухватила за волосы, оттягивая голову. Да я-то уже внутри, уже ебу. Прижимая грудью к кровати, взявшись за ноги под коленями, всаживаю не чувствующий ничего хуй.
И она смирилась, успокоилась, но лежит бревном, не производя никаких действий. Голову отвернула в сторону, губу прикусила и только сопит, охая, когда вхожу в нее. Помаленьку, полегоньку, разогрелась. Стала слегка помогать. Может быть она ожидала, что я быстро кончу? Не знаю. Уже и руки спину гладят, волосы теребят, но не рвут. И ноги сами собой обвились вокруг моих. И попа заходила навстречу. И вот оно, тоненькое
— Уй-юй-юй!
А потом распахнула свои глазищи,глянула
— Я все!
И я все. Странно, но от одних ее слов я заторопился, заскакал и разрядился так давно ожидаемым оргазмом. С рычанием, со стонами, содрогаясь всем телом. И затих.
Мягкие поглаживания по спине, по волосам. Потом шлепок по голой заднице.
— Все! Уходи! Не хватало от брата залететь.
Скатился в бок. Она встала, поправила платье.
— Трусы порвал, зверь.
— Сама бы сняла, целые были бы.
— Ага, щас! Так прямо и сняла.
— Ну так сняла же.
— Это ты их снял. И порвал. Изнасиловал, короче.
— И что теперь?
— А ничего. В другой раз проси. Лучше сама дам.
Две женщины. Молодая и в возрасте. Одна наслаждается телом сына, вторая помогает ей, лаская грудь, целуя губы. А потом меняются местами. Хорошо, что парень молодой, крепкий, здоровый. Хватает на обеих. И они научились получать удовольствие, не затягивая процесс, оставляя для другой хотя бы немного. Волшебные ночи, радостные дни. Полная гармония в семье.
