У приятеля день рождения. Цельных шестнадцать. Возраст, однако. В наше время в этом возрасте только-только паспорта выдавали. Родители приятеля устроили сыночку днюху. Сами со взрослыми гостями в доме собрались, а нас, молодых, в сад выперли. Благо погода в конце мая стояла наипрекраснейшая. Раз уж повзрослели, разрешили и нам испить из родника огненной водички. В смысле выставили на стол вина, разносолов разных всяких. Нам и без вина дури хватало,а уж с вином так вообще. Вытащили маг, включили музыку и понеслось веселье.
Изредка из дома выползали не совсем трезвые гости, поучали нас уму-разуму, быстренько перекуривали и уползали в дом продолжать застолье. А у нас танцы-манцы-обжиманцы. Кто-то кого-то уже тискал в уголочке сада, лез под подол, кто-то сосался до опухших губ, кто-то танцевал. Всем находилось занятие. Практически все были парами, только мне пары не досталось. С девочкой своей я перед этим днём рассорился. То есть любовь прошла и титьки набок.
И хотя присутствовала она на дне рождения, и хотя сидели мы рядом, но были всё же врозь. У молодых ведь так: если любовь - то до гробовой доски, а уж если ссора - так навеки. Ну или на целую неделю. Неделя ещё не прошла.
Перед Новым годом наша классная ушла в декрет. Дело житейское, когда женщина замужем. Свободных кандидатур не было и поставили нам на класс молоденькую преподавательницу русского языка и литературы. Осенью только пришла в школу после института. За работу она взялась с полной ответственностью и рвением. Не оставляла нас вниманием даже на короткое время. Молодая, холостая, чем ещё заняться, как не воспитанием. Когда Юрок, мой приятель, объявлял о праздновании, безо всякой мысли пригласил и классную. И она пришла. Не с самого начала, в самый разгар веселья, но пришла. С криками и воплями затащили её за стол. Честно говоря, нам она нравилась. Нормальная тётка. Юркины родители выскочили на шум и гам, а узнав в чём дело, тут же утащили нашу классную за свой стол, как она не отнекивалась.
А уж там на неё, молодую и не опытную, насели наши старики. Не ей тягаться с ними в умении пить. У них долговременная практика и огромнейший опыт. Так что спустя некоторое время наша классная вышла на крылечко изрядно покачиваясь. Мы её за наш стол усадили. А то как же: пришла поздравить именинника и не выпила с ним даже стопочку. Непорядок! Тосты за наших учителей, за юбиляра, за нашу молодёжь, за красивых девушек и за единение учеников и преподавателей пропустить было нельзя. И совсем скоро наша классуха растеклась.
У меня, после ссоры с моей девушкой настроение было ниже плинтуса, даже пить не тянуло. Да я и так не особо к этому делу рьяный. Так что изо всей нашей камарильи был на тот момент я самый трезвый. И потому когда Татьяне Фёдоровне стало совсем муторно, утащил её подальше с глаз, напоил водой, заставив выпить целый ковш, потом накапал в стакан немного нашатыря и заставил выпить.
И всё, что она съела и выпила перед этим, украсило уголок Юркиного сада. Ей немного полегчало. Юркина матушка помогла мне утереть классную и попыталась утащить её в дом с целью уложить спать. Не тут-то было! Домой, строго домой! А до её дома, как до Берлина раком. Но женщина, если ей чего в голову взбредёт, своего добьётся, тем более в таком состоянии. И пошли мы с ней в сторону остановки общественного транспорта. Почему я? Самый трезвый. К тому же остальная наша компания даже не заметила потери бойца. В том числе и моя девушка, что стало причиной окончательного разрыва. Я надеялся на её помощь, а зря.
В те годы наши люди в булочную на такси не ездили. И вообще такси было роскошью. Автобус в нашем посёлке ходил тоже до определённого времени. Так что остановка общественного транспорта была нам и не особо нужна. Тем более, что вначале Тамара Фёдоровна что-то соображала, а пока шли, её прилично развезло. И тащить на себе волоком пьяную женщину, пусть даже и такую хорошенькую, особого желания не имелось. Выход нашёлся скоренько.
Мы жили недалеко от остановки. В этот день, как и в несколько последующих, дом стоял пустой. То есть кроме меня там никого не обитало. Матушка с младшенькой к бабуле умотали помочь с побелкой и огородом. Вот и потащил я классуху к себе, решив, что из двух зол надо выбрать наименьшее. Проспится и поедет домой. Мужа нет, дети не плачут, так что переспит и у нас. Вот и дом, доплелись, слава те. Уже во дворе женщина вдруг присела, перед этим попытавшись изобразить задирание подола и стягивание трусов. Ни того, ни другого у неё не получилось, а потому струя мочи не журчала весело, вырываясь на волю, а вяло растекалась по трусам и подолу платья. Да, неприятность. А она не соображает ничего. Ну и ладно. Затащились в дом.
Хоть и классная, а на кровать ложить обсосанную женщину не стоит. Хотя бы раздеть надо. Посадил на стул и начал стягивать платье. Опыт в этом деле у меня имелся. матушка после смерти отца одно время крепко загудела. Так что приходилось сталкиваться с разными ситуациями. И потому получилось у меня и платье с преподши стянуть, и комбинашку, и трусы. И на кровать её завалить. Отбросив в сторону мокрые вещи, пошёл за полотенцем. Если не обтереть, так к утру всё провоняет, да и раздражение на коже будет. Жалко же. Вон у неё какая кожа бархатистая, беленькая, нежная. И промежность розовая. Не то, что у мамки. Да и титьки ничего. Нет, пора завязывать со смотринами, вон уже штаны дыбом встали. А она на спине лежит, ноги раскинула и сопит в две норки, спит сном праведницы.
Пока обтирал, прощупал всё, что было можно. И кто меня посмеет за это осудить? Не часто доводилось пощупать женское естество в такой спокойной обстановке. Не пищит, не брыкается, не дерётся. Лежит, развалившись. Пользуйтесь. Попользуемся, как же иначе. Но это успеется, надо шмутки её состирнуть. Как завтра домой пойдёт? Замыл вещи, сушить повесил. Просохнут. Трусики у неё прям интересные. В те времена шёлк был редкостью, всё больше трикотаж, а тут такие тоненькие, невесомые. И лифчик совсем махонький. Чашечки такие, что титьки из них почти что выскакивают. Красивое бельё, одним словом.
Всё, с делами управился, надо и о себе позаботиться. Вот лежит баба голая. И что из того, что училка? В первую очередь баба. Можно не спеша рассмотреть. Титьки небольшие, сосочки остренькие, твёрденькие на ощупь. И сами титьки ещё не обвисли, стоят. Правда тут не сосем стоят, немного расплющило их. Ну так у мамки, когда лежит на спине, вообще куда-то под мышки сползают. И животик небольшой. А уж лобок...
Пухленький, в рыжих волосах. И волосы подстрижены ровно. Ишь ты, за мунькой своей как ухаживает. Ну-ка, ну-ка, а что там ниже? Что это там такое спряталось? А! Две пухленьких губки, что слегка приоткрылись, выставив бархотку склеившихся малых губ. Розовые. У мамки синеватого цвета, а у этой розовые. Дай пощупаю. Всё одно спит и ничего не чует. И секилёк у неё есть. И даже больше мамкиного. И отзывчивый какой. Ишь ты, сразу вылез, едва его тронули, подрос, отвердел. А внутри там что? В смысле шоркают её, или пока нет ещё. У-у, давно уж шоркают. Никакой девичьей преграды нет и в помине. Смело можно драть.
Наползавшись вдоволь по телу классной, повернул её на бок. Уж как обходиться с женщинами в таком состоянии мне знакомо.
Года полтора может меньше, назад, пришла матушка домой ничуть не лучше. Обычно мы с сестрой, которая младше меня почти на два года, уложим мать, разденем, укроем и к себе в комнату. Пока раздеваем, стягиваем платье, сорочку, трусы и лифчик, пока укладываем, у меня уж всё стоит, аж ломит. Вот мы скорее и бежим к себе. Мы с сестрой давно начали играть друг с другом. Она вначале позволяла дрочить на её муньку. Трусы дома ни она, ни мама не носят, так что ей оставалось лишь лечь, раздвинуть ножки и показать мне свою пипиську. А уж я старался, глядя на голенькую муньку, дюрмыгал своего писуна. А потом она попробовала теребить сама себя. И ей тоже понравилось. И как-то мы решились помочь один другому. Нет, своя рука не идёт ни в какое сравнение с девичьей. А потом решили: а чего ради руками дюрмыгать, когда можно и потереться. Вот и стали пробовать всяко разно.
Особенно сестре нравилось встать на стул на коленки и выставить попу. А я сзади головкой тёр её меж губок, так чтобы головка ходила от попы до секиля. Соответственно не стараясь проникнуть внутрь. Она начала мне давать пошоркать меж ляжек. Сожмёт их, а я стараюсь, пока не спущу. Так что разгрузка была. А тут она то ли к крёстной ушла ночевать, то ли к бабке, уж и не помню. Вот я мамку раздел, положил на бок. Мало ли что, вдруг плохо станет.
И задница её торчит передо мной, да ещё ноги согнула, так что и лохмашка раскрытая выставилась. И сеструхи нет. Решился я. Потряс мать, потеребил. Нет, крепко спит, даже не мычит. Ну так тому и быть. Прилёг рядом, избавившись от трусов, взял рукой своего торчуна и начал меж губ тереть. Дело-то знакомое. Раза два-три провёл и вдруг - раз! - и провалился. Провалился во что-то мокрое и жаркое. Мне показалось, что жаром этим меня обожгло. Неужто я попал в муньку? Точно! Замер, скорее от неожиданности, нежели от испуга. Мать всё одно не чует ничего. Да и не такого у меня размера писун, чтобы она что-то особо почуяла. А потом, немного пообвыкнув, начал двигаться.
Потому ли, что часто с сестрой занимались этим делом, либо потому, что у мамки всё внутри было мокро и расслабленно, но гонял я сравнительно долго. И спустил, прижавшись к материному крупному заду.
В эту ночь я приходил к ней ещё два раза.
Так что едва повернув училку на бок, прилёг я рядом и начал водить по её губам своим писуном, стараясь головкой раскрыть губы. Всё получилось. И вскоре, вначале головка, а потом и весь ствол, скрылись внутри училкиной муньки. Да, с материной не сравнить. Намного уже и теснее. Только бы не спустить внутрь. Я после первого раза перестал спускать в мать. Всегда имел при себе тряпицу. И едва начинал спускать, пользовался ею. И тут уже всё было приготовлено.
Вытеревшись и передохнув, начал играть. Пальцами теребил губы, секиль, титьки. В теории зная что-то о сосульках, решил попробовать всунуть училке в рот. Правда ничего не вышло. Меж губ вставил, а вот рот она открывать не захотела. Ничего, просто по губам поводил, и то хлеб. И меж титек, и по соскам головкой. Потом повернул на живот и, подложив под лобок подушку так, чтобы зад приподнялся, начал изучать её с тыла. Вставлю в письку головку, потом вытащу и по очку помажу. И так до тех пор, пока очко не заблестело от смазки. А вдруг получится! Мы с сеструхой попробовали как-то, да не понравилось ей. Попка ещё узенькая, больно. А тут девка взрослая, а у меня не шибко большой, вдруг пролезет. Хоть и пьяная, хоть и спит, а очко сжала, не протолкнёшь. Можно, конечно, было попробовать силком, да вдруг проснётся. Ну её. В муньку буду сношать.
Спустив три раза, устал. Натянул трусы, пошёл в мамкину комнату и погладил одежду училки. Развесил на спинке кровати, где она спала. Платье, потом сорочку, лифчик и трусы. Всё чистое, глаженое. А что, мне привыкать, что ли? И за сестрой, и за мамкой ухаживать доводилось.
Утром Татьяна Фёдоровна проснулась раньше меня. Я слышал, что она одевается. Из материной спальни выход сразу на кухню, а уж из кухни на веранду и потом на улицу. А от нашей комнаты надо ещё через зал пройти. Так что на кухне я оказался немного раньше. И как же вспыхнули щёки у нашей классной, когда она увидала меня. Не красные, бордовые. Аж слёзы на глаза навернулись. Но нашлась, не растерялась.
— Я как тут очутилась?
— Да это, мы с Вами до остановки дошли, а автобуса нет. Вот и пришли к нам.
Она соображала, как спросить про то, почему оказалась в кровати голяком, и не находила слов. А я сказал
— Мы когда шли, Вы немного испачкались. Ничего страшного.Я умею стирать и гладить. Я ничего не испортил. Пока Вы спали, всё и высохло.
И не давая ей задать следующий вопрос продолжил
— Вы в комнате разделись, а я смотрю, что всё грязное, я и постирал. Это ничего? Или не надо было? Я и матери стираю, и сестре. Я умею.
Немного помолчав, сказала
— Я пойду.
— Да куда ж голодной? Я вон чай заварил. Сейчас позавтракаем и пойдёте.
Чаепитие проходило в молчании. Краснота со щёк Тамары Фёдоровны не сошла, хоть и поубавилась. Она прихлёбывала чай, уставившись в стол, молчала. И я молчал.
Проводил до остановки. Уже на остановке она спросила
— А мы дома были одни?
Я удивился
— А с кем же ещё? Мать с сестрёнкой у бабули, а ночью кто в гости придёт?
— Мне неудобно, что так получилось, некрасиво. Ты...ты уж извини. И...и не надо говорить, что я у вас ночевала.
— Дак почему? Не на улице же. А куда ехать, если автобуса нет? Вот и переночевали.
— И всё-таки...
— Да и ладно. Вы езжайте, не думайте ничего. Бывает. У нас в посёлке никого не удивить этим. Ну немного не рассчитал человек силы. так что из этого?
— Ох, и мужичок же ты! Ладно, вон автобус идёт. Я поехала. До свидания. В школе увидимся.
Классная руководительница долго присматривалась, выискивая признаки того, что я кому-нибудь рассказал о происшествии. А зачем? И постепенно успокоилась. подозрительность ушла. А тут каникулы. А уж следующий год был выпускным.
