Дворянские страсти
( продолжение )
Часть 2.
Прошло немногим более трёх месяцев, с того памятного дня, когда я умудрился за один день насладиться прелестями родной сестры и maman. Наталья моя цвела, как роза, получая трижды в неделю умопомрачительную еблю, даже немножко забеременела незнамо от кого, то ли от меня, а может быть от муженька, во время их редких встреч в постели, но сильно не расстраивалась, зная, что материнство – удел всех женщин, а потому, не всё ли равно от кого?
Мама заезжала за это время раз пять-шесть, не так, чтобы покрутиться в «свете» среди знакомых, а чтобы поиметь меня по полной в течении трёх-четырёх ночей. Когда она отбывала в наше имение, я чувствовал себя лягушкой, которую растоптали и выпустили наружу все внутренности. После таких рандеву я долго и мучительно восстанавливал свою мужскую стать и не отзывался на призывные записки Натали. Работа мне надоела до такой степени, что я искал причины, сказывался больным, лишь бы не ходить туда, да и от пребывания моего в кабинете людям и государству не было никакой пользы.
Карты и выпивка – вот основные составляющие моего бытия, благо с деньгами мамочка не скупилась и мне хватало, так же , как и хватало сношений с моими родными. Вчера я был у Наташи, муж её уехал по делам в Новгород, и мы с ней рассматривали забавные картинки, где господа и дамы совокуплялись в мыслимых и немыслимых позах. Конечно, пришла фантазия тут же попробовать всё это на себе, и кувыркание наше продолжалось без малого три часа к общему удовольствию. Моя Natali работала и ротиком, и сочной, белой попкой и, конечно, пиздищей – ненасытной и неуёмной.
Придя домой, я застал там кучера из имения, который вручил мне маменькино письмо:
« Дорогой Николенька! У нас всё в полном порядке, здоровьем не жалуюсь, что и тебе желаю! Вырастили большой урожай овощей и фруктов, и Потап ( матушкин управляющий) сейчас успешно всё распродаёт. Намедни приехал мой братец Григорий с двумя дочерьми на выданье, ты должен их помнить, у него имение в Херсоне. Он уже старенький и мечтает увидеть тебя – единственного племянника, так как своих сыновей у него нет и уже не будет. Ты, кажется, хотел брать на службе отдых, так приезжай к нам в деревню, очень ждём тебя, особенно я. Твоя мама.»
Кто бы сомневался? Ждёт меня не маман, а её мягкий, волосатый венерин холмик, ждёт и истекает слезами желания. Поехать, что ли? На службе меня дней на десять отпустят, повидаю дядю, кузин. Интересно, сколько им сейчас лет, 18-20? Решено, еду!
Дорога до нашего имения показалась мне невообразимо унылой и скучной. Редкие трактиры, ночёвка на постоялом дворе, бесцветная природа – ужас! Кучер, не имея ни слуха, ни голоса, брался всю дорогу орать песни, чтобы не уснуть и не упасть с брички, но всё плохое когда-нибудь кончается. Когда мы выехали из-за очередной берёзовой рощицы, открылся вид на обширное поле, вековые деревья, обрамляющие его и милый дом, с колоннами и маленьким балконом наверху.
Матушка вышла на крыльцо, заохала и крепко меня поцеловала, догадалась хоть при народе – в щёку. Следом за ней появился седой худощавый мужчина и две очаровательные девушки похожие друг на друга, как два яйца, куриных, конечно. Они искоса посматривали на меня, улыбались и о чём-то перешептывались, а я, после долгой дороги, скорее ушёл в дом, а потом – в приготовленную баньку с печкой на берёзовых дровах. Хоть печка и чадили нещадно, я с удовольствием сидел на лавке, хлестал себя веником и омывался из деревянной шайки. Скрипнула дверь, но из-за дыма и пара я не разглядел, кто вошёл.
К спине моей прижались две мягкие, как хлебный каравай, груди, а рука мамы, ( кто бы сомневался, что это была она), начала игру с подскочившим, как по команде хуем. Маман зарычала голодной волчицей, впилась в мои губы и быстро оседлала своего сыночка, начав вечный танец любви.
— Приехал, приехал, - шептала она, крепко насаживаясь на хуй. – Сейчас съем тебя всего, без остатка!
Я обнял маму за две полужопки, раздвинул их и засадил в маленькую, коричневую дырочку палец на всю длину. Мама закатила глаза и тонко, по бабьи завизжала, но я вовремя запечатал ей рот поцелуем, а то сбежалась бы на крик вся дворня. Маму начало корёжить и трясти, и я тоже вскоре почувствовал приближение эйфории, но тут чудесное женское тело соскочило с жеребца, и губы, обняв распухшую малиновую залупу, приняли весь мой заряд в рот. Мама проглотила, облизнула головку и, помолодевшими, с искрой глазами, посмотрела на меня:
— Николенька, любовь моя, тебе понравилось?
— Да, мама, ты была очень и очень…
Она провела рукой мне по волосам и ещё раз крепко поцеловала, положив мою ладонь себе на грудь, да так, что мой солдат совершенно пробудился ото сна и поднял голову вверх, словно спрашивая: « Ну, и что дальше?». Мама облизнулась при виде такой картины, взор её опять затуманился, а тело развернулось ко мне пышной задницей и, что оставалось делать мне? Хуй прошёлся по канавке между булками, задержался напротив сморщенной дырочки и по молодецки вошёл туда, не постучав и не спросив разрешения.
Мама вскрикнула и двинулась мне навстречу, насаживаясь ещё глубже. Молодец мой весело резвился внутри, а я, склонившись над маминой спиной, натирал пальцами её набухший секиль, а второй рукою закрывал мамин стонущий и кричащий во весь голос рот. Слился я опять в её ротик, но часть попала на щёки ,волосы, подбородок, и мама в изнеможении откинулась на лавку.
Вечером был ужин, неспешные разговоры с дядей, шутки и смех с кузинами и, наконец-то крепкий, здоровый сон при открытом окне. Я очень надеялся, что смог удовлетворить похоть маман, и она не придёт ночью ко мне в спальню, так и получилось.
Разбудил меня солнечный луч, ярко слепящий глаза и крик петухов на подворье. Решив ещё понежиться, я укрылся пуховым одеялом, закрыл глаза, но сон, как назло не шёл. Ну, что же, первое утро на родине началось рано, но: кто рано встаёт – тому бог подаёт! Я соскочил с кровати, натянул кальсоны с рубашкой и вознамерился спуститься вниз, на первый этаж, где в сенках была отгорожена комнатка для оправления утренних нужд. Выйдя из спальни, я увидел, что дверь в соседнюю комнату приоткрыта и машинально туда заглянул. Перед глазами нарисовалась прекрасная картина: мои сестрёнки лежали на кроватях, стоящих близко друг от друга, разметавшись во сне так, что одеяла сползли с тел, открывая прекрасные грации. Рубашки на обоих задрались, обнажив крепкие, розовые ляжки, а у Лизы и кусочек письки, в мелких пшеничных волосиках.
« Почему бы и нет? – подумал я. – Уж, если я пользую родную сестру и мать, то отъебать кузин сам бог велел».
Я остерёгся своих мыслей при упоминании Всевышнего и истово перекрестился. Освободившись от отходов организма, я вышел на крыльцо. Осеннее утро было чудо, как хорошо! Солнце только-только вставало из-за дальнего леса, было по- летнему тепло и пахло сеном, опавшими листьями и дымом, что поднимался из трубы кухонной пристройки. Обведя двор глазами я, к своему удивлению, увидел дядюшку, сидящего в беседке и укрытого с груди до ног, тёплым, шерстяным пледом.
— Доброе утро! – поприветствовал я его и сел рядом на лавку.
— Действительно, Коля, утро чудесное и доброе. Вчера за ужином мои вертихвостки так и не дали нам поговорить, да ни беда, ты ведь никуда не торопишься?
— Нет, дядюшка.
Мы сидели около часа, и за это время я узнал много нового. Во-первых: дядя у себя в Херсоне считается очень и очень зажиточным и богатым человеком. Кроме имения, приносящего неплохой ежегодный доход, имеет долю в двух заводах, целую флотилию барж, коими возит к морю зерно и прочие товары, да ещё ведёт какую-то торговлю. Овдовел он лет пять тому назад и с тех пор занимается воспитанием дочерей – двойняшек. Дело это хлопотное, но средства позволяют держать целый штат гувернанток и учителей. Сёстрам недавно исполнилось по 18 лет – самый возраст для замужества, но они не торопились, хотя воздыхателей было воз и маленькая тележка.
Сам дядя уже в почтенном возрасте и заниматься хозяйственными делами с каждым годом всё труднее и труднее. Есть управляющие, но над всеми нужен досмотр, а то разорят, и глазом не моргнёшь! Тогда я ещё не знал, к чему он ведёт эти разговоры и выслушивал всё с почтением и вниманием. Тем временем солнце уже поднялось в сером осеннем небе, разголубило его, и тёплые, ласковые лучи осветили пейзаж, открывающийся нам из беседки: большое поле, берёзовая роща, пруд с тёмной, поросшей зеленью водой.
Мы с дядей направились к дому, благо там уже все проснулись. День пробежал незаметно в прогулках, играх и веселье. Кузины мои оказались простыми, приветливыми и шаловливыми девушками, засыпали меня вопросами о Петербурге, куда хотели наведаться с дядюшкой через неделю, тем самым подгадав к моему возвращению. Опустился вечер, все плотно поужинали с немалыми воезлияниями и стали разбредаться по комнатам.
— Николя, зайди ко мне, - раздался из спальни голос матушки. –Нам нужно поговорить.
Чёрт, у меня на ночь были другие планы, но делать нечего, и я предстал перед светлыми очами мамы, сидящей на кровати в длинном пенюаре.
— Коленька, - зашептала она мне в ухо, усадив рядом с собой. – Ты сегодня ночью непременно должен сюда прийти, иначе обижусь.
А пальчики её в это время теребили мой гульфик, стараясь вытащить петушка наружу, знамо для каких губно-языковых дел.
— Маменька, я что-то плохо себя чувствую…
— Ну, вот, - капризно надула она губки и умоляюще посмотрела мне в глаза. Этого взгляда я выдержать не мог и тут же пообещал, что только все уснут, я прийду.
Лёжа в постели, я дождался полной тишины и, крадучись, вышел из своей спальни, но пошёл не вниз, к маме, а к соседней двери, за которой почивали мои сёстры. Она не была закрыта изнутри, и я осторожно и тихо проник в спальню, огляделся и присел на кровать. За ужином кузины, втайне от своего родителя, выпили довольно-таки много шампанского и должны сейчас крепко спать. Рука моя тихо и нежно поползла под одеяло, пока не нащупала край рубашки и атласную кожу ляжки сестрицы, правда не знаю, какой из двоих, продолжила свой путь наверх и обнаружила волосатый валик, явно прощупывая щёлочку и бугорок, который и стала аккуратно потирать.
Сестра вздрогнула во сне, глубоко вздохнула и раздвинула свои прекрасные ножки, облегчая пути для исследования. Теперь вся моя ладонь легла на этот холмик, а палец стал искать вход в пещерку. Я так увлёкся, что почти не услышал, как вторая сестра приподнялась на локте, с интересом рассматривая открывшуюся картину. У меня всё похолодело внутри, я рывком вытащил руку из-под одеяла, встал и быстро вышел из спальни кузин, лёг в кровать и, закрыв глаза, начал с ужасом представлять скандал, который разразиться завтра.
Наутро я, с повинным взглядом, спустился вниз в столовую, где уже завтракало всё семейство, услышал приветственные возгласы и удивился сёстрам, которые весело смотрели на меня и улыбались. Неужто пронесло?! За завтраком мама предложила поехать в соседнее с нами имение, благо помещик Лютов уже давно приглашал в гости, желая познакомиться с дядей. Мне очень не хотелось туда тащиться и, сказавшись нездоровым, я отверг мамино предложение.
Сёстры переглянулись и дружно затараторили, что им там будет скучно, что лучше они останутся в усадьбе и порасспросят милого братца о Петербургских новостях, а то скоро туда ехать и нужно быть в курсе всего. « Ого, - подумал я, - это они неспроста решили, нужно быть осторожным и, конечно, извиниться за ночное рандеву». Я закурил тонкую сигарку и решил подняться к себе наверх, чтобы разобрать и довести до ума бумаги, захваченные мною с работы. В окно я видел, как кучер закладывает крытую коляску, и минут через сорок дядя и маман загрузились и поехали. Посидев ещё немного, я решил спуститься вниз, чтобы налить коньяку, вышел в коридорчик и услышал из-за соседней двери:
— Николай, зайди к нам, пожалуйста!
Начинается! Ну, да ладно, пойду, извинюсь, а там – что будет. Я открыл двери в спальню сестёр и остолбенел. Они лежали в одной кровати, платья, в которых кузины спускались к завтраку, были аккуратно повешены в нишу, а на меня внимательно уставились четыре хитрых глаза.
— Лиза, Ольга, вы что, опять спать собрались?
Лиза сделала серьёзное лицо, но в глазах плясали чёртики:
— Николай, как ты объяснишь свой ночной визит? Мы были очень удивлены, возмущены, находимся до сих пор в недоумении и ждём объяснений!
А, врать, так врать! Я сделал трагическое лицо и изрёк:
— Дорогие сёстры! Во первых я приношу глубочайшие извинения, но поверьте: где я был, что я делал не ведомо мне самому, потому что уж год, как страдаю странной болезнью – лунатизмом. Я могу уснуть в своей постели, а проснуться где угодно, не помня ничего из произошедшего со мной за этот период.
Видя их заинтересованность, продолжал врать дальше:
— Давеча, в Петербурге, заснул, а очнулся во дворе, сидящим на ветке дерева. Доктор-немец лечит меня, но пока без результата.
— Ах, бедненький, - с каким-то разочарованием прошептала Ольга.
— А скажите мне, сестрички, что я у вас делал?
Они переглянулись, засмущались, и Ольга, покраснев, сказала:
— Ты посидел на кровати… И всё!
— И всё?
И тут Лиза выпалила:
— Ты рукой залазил под одеяло и гладил меня по голым ногам вот здесь!
Она откинула край одеяла, обнажив свои прекрасные ножки, с задранной рубахой и пальцем показала на манду.
— Какой пассаж, как я мог?! – уже начинал ёрничать я, чувствуя поднятие настроения в штанах, и робкие надежды пронзали тело, словно иголки. Девочки тоже заметили бугорок и с нескрываемым интересом на него уставились.
— Николя, мы с сестрой слышали, что строение женское отличается от мужского именно в этом месте, - Ольга указала изящным пальчиком на оттопыренную ткань. – Не был бы ты так любезен, рассказать нам об этом, а то от учителей ничего не добьёшься, не батеньку же просить.
— Ах, кузины, я бы рад, но хочу услышать, что вы не сердитесь за вчерашнее.
— Конечно, конечно, - защебетали они, скинув со своих прекрасных тел одеяло и усевшись « по-турецки» на кровати. –
Мы не сердимся!
Мозг мой лихорадочно думал, как бы лучше обставить всё это действо.
— Оля, Лиза, но я надеюсь, что о наших разговорах никто не узнает?
— Клянёмся! – заверили меня сёстры, дурашливо приложив ладошки к, выпирающим под рубашкой, сиськам. Ну, держитесь! Я уселся между сестричками и начал рассказ:
— Женское и мужское тело имеют ярко выраженные различия, как в области груди, - я прижал обе ладони к персям кузин, -так и в паховой области, - руки соскользнули на верхнее междуножие. Оля и Лиза поначалу дёрнулись, но потом приняли игру и внимательно слушали, а я продолжал:
— Но, чтобы убедиться в этом воочию – нужно оголиться!
— Да что ты такое говоришь, Николай?! Как можно девушкам при мужчине?! Никогда!! – кузины были возмущены, но почему-то не спешили соскакивать с кровати, отвесить мне пощёчину, громко проклинать похотливого самца Николая, а спрятались с головой под одеяло и усиленно шептались о чём-то. Я вкрадчиво заговорил:
— Вы же мои сёстры, а потому опасности нет никакой, и мы договорились, что никто и знать не будет.
Девушки переглянулись, кивнули головами и, со вздохами и охами скинули рубашки из тонкого батиста на пол перед кроватью. Очаровательная картина, скажу я вам! Лица поразительно похожи, но тела… Оленька – покрупнее, с тяжеловатой, чуть отвисающей грудью, симпатичный животик и волосатый холмик, а у Лизы титьки торчали вверх, соски набухли, да и писька была очаровательна! Недолго думая, я скинул рубашку, а за ней и штаны, оставшись в костюме Адама, правда, без фигового листка, а уж как торчал мой « друг»!
— Ольга, а большой-то какой!
— Слов нет, огромный!
Я им начал рассказывать о мужских и женских прелестях, что знал сам, что вычитал в медицинских книжках, но сестрички слушали вполуха, пялились на мои гениталии, нервно сжимая пальцы в кулачки. Лиза несмело поглядела на меня и тихонько промолвила:
— Николя, а можно потрогать? – покраснела и совсем смутилась.
— Конечно можно, сестрица, но очень аккуратно и нежно.
Пока Ольга касалась моего возбужденного естества, я придвинул к себе Лизу и начал ощупывать её прелестные перси,
не забывая касаться ладонью лохматого холмика. Ольга, уже вовсю мявшая мой член, подняла затуманенный взор и внезапно впилась губами в мои губы. « Ага, проняло девочку,- подумал я , продолжая целовать и облизывать Лизу, но внезапно почувствовал, как пальцы сменились мягкими, тёплыми губками, дёрнулся, но был остановлен Лизиным шёпотом:
— Прости нас, Николай, мы тебя разыгрывали.
Она потупила взор, опустив глаза и жадно глядя на открывавшуюся картину: сестра, рот, мой залупастый молодец и жадное чмоканье. Переступив через похоть, я приподнял голову Ольги от своего жеребца, строго посмотрел на сестёр и грозно молвил:
— Рассказывайте!
Они переглянулись, задавая друг другу немой вопрос, кто начнёт?, уселись поудобнее по разным сторонам от меня, Лиза глубоко вздохнула и начала рассказ:
— Ты знаешь, что маменька наша померла, когда нам с Ольгой только-только тринадцать исполнилось. Батюшка очень тяжело переживал, начал пить, ходил каждый день из угла в угол неряшливый, с потухшим и полумёртвым взглядом. Так продолжалось полгода, и мы уже не знали, как быть, что делать? Дела отцовские пришли в упадок, крестьяне начали разбегаться, в общем – полная катастрофа. Как-то приехала к нам дочка дальней родственницы, папеньке она приходилась троюродной племянницей: девица двадцати лет, дородная, но лицо печальное и сама тихая, как мышка.
Отец её помер уж как пять лет, оставив им с матерью непомерные долги, дом описали и, дабы не познать дочери все прелести нищенства, маменька отправила Софью к дальнему родственнику с надеждой, что тот найдёт ей в усадьбе какое-нибудь дело. Папа наш, добрейшей души человек, отнёсся к этому с полным пониманием и сильно не обременял племянницу работой, а поставил следить за нашим воспитанием, благо девица разумела в школьных науках и французский знала неплохо. Помаленьку Софи прочно влилась в семью и стала нам, как родная.
Миновало полгода, как-то нам с сестрой не спалось, лежали, шептались, но тут услышали из соседней комнаты, где жила Софья, стоны и какие-то шорохи, испугались, не заболела ли, соскочили с кровати, подошли к её дверям и чуточку их приоткрыли. На столике перед кроватью горела свеча в подсвечнике, а на пуховой перине, между ножек нашей родственницы, вбиваясь в неё изо всех сил, расположился папа. Софья металась по кровати, постанывала и посылала своё тело навстречу папеньке, крепко обняв его ладонями за голую задницу.
От удивления мы оторопели и застыли на месте, жадно следя за происходящим, но затем опомнились и убежали прочь к себе. Полночи под одеялом мы прошептались, оценивая увиденное, и пришли к одному выводу: пусть всё будет, как будет, догадываясь ещё молодым, но уже женским умом, что все лучшие перемены, произошедшие с отцом в последнее время, связаны с его новыми отношениями с Софи. Ещё мы признались друг другу, что когда наблюдали действо, у каждой приятно заныло внизу живота.
Время шло, и ещё через год Софья родила мальчика, но роды были очень тяжёлыми, и она умерла. На отца было страшно глядеть – он постарел за день на n лет, заперся с бутылкой в кабинете, а мы , боясь чтобы не случилось самоубийства, изо всех сил пытались достучаться или открыть дверь.
А теперь, - Лиза внимательно посмотрела на меня, - я расскажу тебе то, о чём никто, повторяю, никто не должен знать!
— Конечно, сестра, продолжай!
— Время шло, и нам исполнилось по 18 лет. Именины справили скромно, так как батюшка был всё ещё под впечатлением смерти Софии, гостей не было, за столом мы , папа, да братик Сашенька с нянькой-кормилицей, но они ушли рано спать. Папа, как всегда, напился, и мы с Ольгой повели его в кабинет на диван спать. Раздели, уложили и тут заметили, как из штанов его вывалилась колбаска. Мы не были полными дурами в свои годы и знали, что это такое и откуда берутся дети, но вот так, вблизи, видели это в первый раз и, конечно, возникло желание потрогать и помять его, пока папенька ничего не чует.
Мы приспустили отцу штаны, вдвоём стали поглаживать его друга и большие волосатые яйца. В детстве, впервые ощутив приятное щекотание внутри манды, мы научились развлекать друг друга руками касаясь письки, сосочков, целуясь и натираясь лохматками, благо жили в одной комнате, спали в одной кровати.
Я потянула за папенькину елду, и обнажилась синяя, крупная головка, а петух стал подёргиваться и встал торчком, наливаясь удивительной, неизвестной нам силой, а Ольга, нетерпеливая особа, задрала рубашку, схватила этого друга и стала натирать им секиль.
Голая Оленька дёрнулась, сверкнула на Лизу очами и хотела от меня отодвинуться, но я, схватив за прелестную попку, не отпустил её от себя ни на вершок.
— Мы обе понимали, что это нельзя, грех, - продолжала Елизавета, - но ничего не могли поделать с собой. И в эту ночь мы поняли, что нужно, чтобы батюшка опять был счастлив и здоров душою. Через неделю Ольга ночью пошла к нему в спальную, а на следующую ночь – я. Не буду рассказывать, чего нам стоило его уговорить, но вот уже почти три года мы и папа счастливы и ничуть не сожалеем о том, что случилось. Теперь можешь нас осуждать.
Повисло неловкое молчание, которое я разрядил тихим смехом.
— Милые сестрицы! А теперь послушайте историю от меня.
И ваш покорный слуга, как на духу описал свои похождения с маман и Натали. Мы похихикали немного, но уже не было того стеснения и недоговоренности в глазах и словах, все втроём завалились на широченную кровать, и словно дети малые, стали играть, щекотать друг друга, поглаживая по срамным местам, целоваться. От всех этих игр елдак мой встал, аки колонна каменная и начал побаливать, давая знать хозяину, что пора бы разрядиться. Сестрицы мяли его, гладили, но дальше не заходило, и я решил взять действо под свой контроль.
— Ольга, Лиза, уж коли родителей не будет до ночи и мы узнали друг о друге много нового и интересного, не помахаться ли нам, к всеобщему удовольствию?
Лиза шутливо пальчиком закрыла мой рот и надула губки:
— Право же вы, братец, грубиян, как мужик на конюшне! Разве можно так при девицах выражаться?!
— Даже нужно! И не только говорить, но и делать!
Я быстро перевернул Лизавету на спину, не давая опомниться, раздвинул ноги и со всего маха засадил своего жеребца в её волосатую пещеру. Сестра вскрикнула, подалась было назад в надежде сорваться с крючка, но узенькая, мокрая внутри пиздёнка выдала её с головой. Лиза хотела не меньше меня, а потому уже через минуту мы постанывали, двигаясь навстречу друг другу. Оля смотрела с завистью на наш танец и натирала себя между ног. Но вот Елизавета задрожала, выгнулась всем телом и замычала сквозь зубы. Я же сдерживался, потому что спустить свой нектар хотел Ольге. Только Лиза покинула место подо мной, как тут же его заняла сестра, аккуратно вставив внутрь себя моё естество и впившись в мои губы.
— Братик, Коленька, сильнее, сильнее… О, как мне это нравится!!
Я взял губами её крупный сосок и стал его накручивать, а руками мять две сдобных булки Ольгиной попы, и результат не заставил себя ждать. Вытащив наружу свой стержень, я уже совсем вознамерился обрызгать всё вокруг, но был несказанно удивлён, когда сестрицы рванули наперегонки своими губками, чуть-чуть не стукнувшись головами. Победила Лиза, и я стал со стоном изливаться в её ротик, потом в Ольгин, потом они обе облизали последние капельки с головки и в изнеможении откинулись на перину.
Ольга так и не кончила, но я, недолго думая, засунул ей вовнутрь два пальца и стал яростно ими двигать. Через мгновение раздался торжествующий крик самки, и рука моя оросилась белесой жидкостью, которой было так много, что на перине сразу же образовалось большое, пахучее пятно. У меня в голове роились сотни вопросов, как это мои милашки-сёстры чуть ли не опытнее братца, кто их научил сосать и глотать и т.д., но я решил не торопиться, время на ответы будет.
Уставшие, потные, но очень довольные друг другом, мы расстались на время, скоро должны были приехать дядя и maman, но поклялись, что будем заниматься этими приятными упражнениями ежедневно и неоднократно.
( продолжение следует)
