Была поздняя весна. Молоденькие клейкие листочки приветливо помахивали ласковому солнышку, наполняя воздух своей терпкой зеленой свежестью. Мы сидели в центре техсаппорта и пинали хуи.

 — Вот мы тут сидим, коллеги, — сказал Кеша, мой непосредственный начальник, — и пинаем хуи. Раз в час нам звонит какой-нибудь мудак со своей мудацкой проблемой. И вся наша работа — вдумчиво и интеллигентно объяснить ему, что все его мудацкие проблемы — от того, что он мудак. И потому пусть предъявляет свои претензии техсаппорту того роддома, где пьяный ветеринар покоцал ему башку каминными щипцами, выдергивая ее из той беспечной пизды, которую по уму надо было законопатить хорошей спиралькой, не уповая лишь на крепость того квелого гандона класса «секонд-хуй», который является главным виновником всех его мудацких проблем!

 — Красиво говоришь, — подхалимски подлизался я. — А к чему ты так красиво говоришь?

 — Я говорю к тому, что есть ведь люди, которые реально въебывают, добросовестно, с душой, нипадецки. Только вам, балбесам и дармоедам, этого не понять!

***

Я старательно и критично обдумывал эти мудрые слова моего шефа на пути домой, который пролегал через живописный парк. Вернее, хуй, конечно, я парился над тем, что спизднул Кешка со скуки, но путь мой пролегал через парк. Очень такой милый и малолюдный парк.

За всю дорогу из людей мне повстречались только две девицы. Собственно, на том дорога моя и пресеклась, потому что пересеклась с ихней дорогой, и они подошли ко мне и стали говорить слова. Я был не против того, что они подошли ко мне, потому что еще издали заприметил их и подумал:

«Если бы я был насильником — то я бы снасильничал беленькую».

Присмотревшись же, дополнил свою мысль:

«А потом — черненькую».

В общем, обе они были симпотявые. Не какие-нибудь там пафосные уебища, которые топчут наши лесные тропки своими голенастыми нижними конечностями (на которые, по уму, следовало бы напяливать ватные штаны да ещё нахлобучивать плащ химзащиты, а не подчеркивать коротенькой юбчонкой, парящей в вышине над ихним целлюлитом), да в игривом топике, из-под которого, судя по колыханию рельефа, явно старается выкарабкаться «чужой». Нет, эти барышни были совсем не такие. И еще — они умели говорить. И говорили такое:

 — Молодой человек! Можно вас на минутку?

Я остановился молча. Каламбурить не стал. Они малость стеснялись. Наконец, чёрненькая поддала локтем беленькую, как постукивают по старому телеку, чтобы он завокал, — и беленькая завокала:

 — Видите ли, в чем дело. Мы тут играли в карты. И мы играли не просто так, а на желание.

Она замолчала. Я так понял, что она проиграла. Оставалось узнать, какое желание? Я выжидательно молчал, хотя имел несколько предположений, из которых одно оказалось верным. Его озвучила более решительная черненькая. Озвучила не без ехидцы — ей-то хорошо было ехидничать, когда проиграла не она. Сказала следующее:

 — Я загадала, чтобы Светка доставила оральное удовольствие первому встречному парню, который будет хоть чуть красивее Горлума и чуть моложе Гэндальфа.

«Толкинутые, что ли?» — подумал я.

И проворчал:

 — Ну вот щас все брошу — и пойду искать вам красавчика!

Я кокетничал. Я знал, что выгляжу чуть красивее Горлума, а что моложе Гэндальфа — так это даже в паспорте записано (у Гэндальфа). Короче, я врубился, что речь идет обо мне. Девицы засмеялись. Беленькая — неловко, черненькая — бодрее.

 — Ну чего, барышня, — обратился я к беленькой, — проследуем, что ли, в кусты?

Я понимал ее: карточный долг — дело чести. И готов был со всем нашим благородством пособить ей с решением ее проблемы. А то — много ли по этому захолустному парку ходит таких благородных и сексапильных мучачос, как я?

 — А можно, я тоже? — спросила черненькая.

 — Что, пососешь?

 — Нет, рядом постою.

 — Валяй, — разрешил великодушный я.

Мы проследовали в кусты. Вернее, на полянку, которая была за кустами, скрытая от всяких вуайеристов, кроме самых целеустремленных. Беленькая, постелив на молодую траву клеенку, опустилась на колени. Расстегнула мою молнию, ослабила пряжку ремня и спустила джинсы до колен. Следом за ними — трусы. Без вычурностей — буднично так обеспечила доступ к объекту. Объект, почуяв свободу, бодренько подпрыгнул, чмокнув ее в чуть курносый, но очень сексуальный носик.

 — Он у тебя уже возбужденный, — молвила беленькая не без некоторой досады, как мне показалось.

Я пожал плечами:

 — Что ж, наверно, я какой-то неземной урод из глубин космоса, что у меня задирается болт, когда симпатичная, бес песды, барышня, собирается сделать мне минет.

С некоторой паузой — они фыркнули. Потом чёрненькая уточнила:

 — А «барышня бес песды» — это тоже подъебка, или так?

По правде, это была не подъебка. Не подразумевалась. Само так получилось. Но я не стал дезавуировать своего искрометного юмора:

 — Откуда мне знать? — сказал я. — Да и какая нафиг разница? Это ж, типа, отсос, а не ебля.

Беленькая, возможно, чуть обиделась. Не прекращая ласкать пальчиками мой девайс, она заверила:

 — С пиздой у меня тоже все в порядке.

 — Ну и слава богу, — сказал я, не зная, чего сказать еще.

 — Кстати, меня Света зовут, — представилась она, хотя я уже слышал ее имя.

 — Очень приятно, — сказал я и кивнул вниз. — А его — Дон Хулио.

 — А тебя в целом как? — настаивала черненькая.

Я снова пожал плечами:

 — Если я скажу, что Саша — это чего-нибудь изменит?

 — А сколько тебе лет?

 — Вчера было 18 лет, а сегодня — не мой день рождения, — ответил я затейливо. И добавил дипломатично. — Хотя, конечно, получать подарки — приятственно в любой день.

Тут беленькая Света отколола номер: достала невесть откуда (гусары, всем молчать!) матерчатый сантиметр и приложила его к тому, что готово было в скором времени искупить ее карточный проигрыш.

 — Это ты чего? — озадачился я. — Типа, замеряешь, пройдет ли эсминец в форватер?

 — Пройдет, не беспокойся, — чуть рассеянно пробормотала Света и бросила подруге. — Настён, запиши!

И продиктовала данные: длину и обхват. Только сейчас я заметил тетрадку в руках у черненькой.

 — Вообще-то, он сейчас не на рекорд стоит, — заметил я из любви к точности. — Тут от погоды зависит. В июльский зной, да на море — он еще сантиметра на полтора расфуфыривается.

 — Да нормальный он у тебя, — ободрила Света, будто бы чтобы развеять мои комплексы, или еще какая хуйня. И спросила. — А ты что, сам мерил его?

 — Нет блин, я вообще только что узнал о его существовании! Господи, что это выросло из меня? Оно еще и вставать умеет?

А как еще отвечать на идиотские вопросы?

Тут Света, наконец, заняла свой рот делом — и дурацкие вопросы происходили теперь только от черненькой Насти.

 — А у тебя раньше был секс?

 — Нет, конечно. Видишь ли, всякий раз, когда мы встречали в парке барышню, которая проиграла в карты отсос первому встречному парню — первым встречным оказывался кто-то из моих дружков-подонков, потому что меня все затирают и обижают, и..

 — Но я серьезно!

Я шумно вздохнул:

 — Да уж, блин! Ситуация охуительно располагает к серьезности! Но если серьезно, то сама как думаешь?

 — А когда? В смысле — когда первый раз?

Я понял, что она от меня не отвяжется. Видимо, специфическая очень извращенка. Ловит кайф не только от вида того, как ее подруга отсасывает у незнакомого парня — но и от задалбывания этого парня странными вопросами. Наверно, решил я, дешевле на них отвечать, пока не удовлетворишь ее порочное любопытство и прочие низменные страсти. И я ответил развернуто:

 — Если «автономный» секс — то в тринадцать. А с девчонкой — в четырнадцать с половиной. Достаточно подробная информация?

Я немного покраснел. Не потому, что соврал — да и зачем бы мне врать? А потому что, наверно, Светка усилила натиск и участила ритм, мастеровито массируя своим шустрым язычком мою головку. Минет она делала неглубокий, но качественный. Настя не унималась:

 — «Автономный секс» — это, в смысле, мастурбация? Ты хочешь сказать, что мастурбировал когда-либо в пубертатном периоде?

По-моему, ей было смешно. А мне? Ну, с какой-то стороны. Но не с той, с которой пристроилась Света со своими вполне серьезными, деловитыми губками.

 — Милая Настя! — сказал я, настроившись на обстоятельную речь. — Если ты, конечно, еще не обратила внимание на этот ниибаца какой незаметный факт, я и сейчас в пубертатном периоде.

 — Семнадцать — это уже не пубертатный, а юношеский! — авторитетно поправила Света, освободив рот.

Я скосил на нее глаза:

 — Так! У тебя, кажется, с Доном Хулио дискуссия? Ну и не отвлекайся! А с Настенной мы как-нибудь сами.

Возможно, Света подумала «хам». Что ж, многие барышни не только думали такое — но и говорили мне прямо в глаза. И чего теперь: хамом не быть? Да ладно: «не хамам» девушки в глаза даже не смотрят, не то что, там, чего-то говорить или смотреть куда-то еще. Так или иначе, Света добросовестно возобновила прерванный отсос. Я снова обратился к Насте:

 — Поправка, блин, принимается. Значицца, я дрочил не только в пубертатном периоде, напропалую, — но и в юношеском. И если тебе это тоже интересно, в мои планы входит дрочить и в последующих периодах жизни. Кроме того, когда перестанет стоять, хотя такой период жизни вообще не входит в мои планы.

 — И с какой интенсивностью? Сколько раз, скажем, за день?

«Точно маньячка!» Нет, конечно, все барышни рано или поздно интересуются подобными пикантными вещами — но не через пятнадцать же минут после знакомства? Впрочем, этот допрос меня даже начал забавлять. В этом было что-то само по себе эротичное. Некий «шарм де вульгаритэ», как сказал бы мой старший брательник, который знает из французского не только «французский поцелуй» и «французскую любовь». Я нахмурился, прикидывая.

 — Ну как тебе сказать? В иной пасмурный тоскливый день — бывает и одного раза достаточно, только чтоб система не закисала. А бывает, причем даже в тоскливый пасмурный день, но другой тоскливый пасмурный день — вздрочнёшь разок, да такое чувство вины разберёт, за грех рукоблудия, что просто колом встает, хушь вешайся. Или — по-новой дрочи. Угадай, что я выбираю? И так — восемь раз.

 — Восемь?!

 — Ну, пять — точно бывало. Комбинированно. С утречка — с девчонкой трахнулись разок, потом она в школу пошла, а я остался предаваться воспоминаниям о том утреннем перепихоне, который, скажу честно, стоил того, чтобы с памятью о нем вздрочнуть еще четыре раза — если, конечно ты впрямь считаешь, что все это охуенно твое дело!

 — Не обижайся, — извинилась она за, типа, бестактность. — Ладно, не будем касаться, эээ, интимных тем.

«Не будем касаться? А чего мы еще не потрогали из интимных тем? Наличие, типа, гомосеческого опыта? Ебу ли я свою кошку? Не было ли у меня фантазии обоссать любимую куклу моей сестры, которой, впрочем, у меня нет? Остальное — вроде, все потискали железно!»

 — Ладно, эээ. Скажи лучше, чего ты слушаешь, а?

Признаюсь, суть этого вопроса я просек не сразу. А через полминуты ответил:

 — В данный момент я слушаю какую-то маньячку, которая наглухо посралась с реальностью этого мира, причем до такой степени, что грузит вопросами вроде «чего ты слушаешь» парня, которому сосут хуй. И, кстати, недурно сосут.

Это была правда. Я чувствовал, что вот-вот взорвусь. Если б не эти странные каверзные вопросы — давно бы разрядился, потому что последняя ебля была у меня вчера вечером, и это была самозабвенная ебля, и по этой причине я утром проспал работу и забыл подрочить в душе. Несмотря на комплимент, Света снова стянула свою голову с моего девайса и строго сказала:

 — Будешь вредничать — сосать перестану.

Она грозила не то, что бы всерьез, потому что, сказав это, тотчас снова сделала губки буквой «О», чтобы снова объять ими мою залупу, разгоряченную до пунцово-багрового жара, будто магический клинок в горниле бога-кузнеца Илмаринина — или еще какая пафосная хуйня — но я решил внести ясность. И придержал ее светлую головку.

 — Слушай, — сказал я, — да ты просто сердце мне разобьешь, если сосать перестанешь. Огорчишь до безутешности. Потому что когда я заходил в этот парк, я жил только той надеждой, что мне тут кто-нибудь отсосет, и я поклялся, что не выйду отсюда, пока не случится это счастье. Не выйду и не пойду к своей, типа, подруге, чтобы трахнуться с ней раз, и еще раз, а потом еще раз.

 — А у тебя есть постоянная девушка? — живо спросила Настя.

 — Да, представь, даже у таких вредных уродов бывают постоянные девушки. И конкретно про мою постоянную девушку не скажешь, что у нее у самой губы растут из жопы, а пизда как коленвал. В смысле, у нее все охуительно и с губами, и с пиздой. И она меня честно ждет, пока я пытаюсь решить чью-то проблему, которая не совсем моя проблема, потому что я никому не проигрывался в карты, что спущу в рот первой попавшейся девушке, пусть даже симпатичной девушке — но я готов это сделать, однако мне тут компостируют мозги всякими левыми вопросами, вроде того, что я слушаю?

Я говорил быстро, но не слишком сердито. Потому что на самом деле и не сердился на этих чудачек. Я даже привык к их чудачеству. Это было даже прикольно. Света снова взялась за дело обеими губами и язычком — и еще прикусила зубками, но не больно, а чуть-чуть, будто бы для «экстрима» или же в отместку за мою вредность.

 — Да, ладно, чего такого-то? — примирительно сказала Настя. Фыркнула. — Уж после откровений на тему сколько ты раз в день дрочишь — мог бы сказать, какую музыку слушаешь!

 — Радио «Шансон». И Диму Билана еще очень уважаю. Когда он на «Евровидении» серебро взял — я аж шесть раз за день кончил.

 — А без стеба?

Может, странно, но мне как-то не хотелось отвечать на этот вопрос «без стеба». Не сейчас, когда Дон Хулио сам дает интервью коленопреклоненной деве и вот-вот разверзнется и разрядится. Как-то это кощунственно, что ли, честно выплескивать абы кому свои музыкальные пристрастия в такой момент, вместе с залпами спермы? Как будто — обтрухать творчество «кумиров», что-то вроде. Не скрою, порой я дрочу под любимую музыку, но это другое. Это — интим. А тут — как-то неудобняк. Я ведь от природы стеснительный.

 — Давай, я как-нибудь потом отвечу? — сказал я, покривившись. — Сейчас, извини, конечно, но я намерен начать кончать, как говорится.

Света что-то промычала. Видимо, это переводилось: вперед, не парься на тему вынимания. Что ж, это логично, что барышня, которая сосет без комплексов у малознакомых парней — сосет с проглотом. По моим наблюдения, глотать комплексуют только очень неопытные барышни, а потом как-то рассасываются (в смысле, комплексы), входят во вкус (в смысле, барышни).

 — Последний

вопрос только один еще вопрос! — скороговоркой затараторила Настя. — Пойми правильно и не обижайся но был ли у тебя какой-нибудь физиологический контакт с парнями?

Бля! Нет, все-таки мы дошли и до этого вопроса! Признаюсь, это малость отсрочило «финиш». Удивительно, как вообще там все не понурилось. Видимо, Светин язычок все-таки скомпенсировал, снивелировал — в общем, прилизал эффект.

 — Физиологический контакт с парнями? А то! Да каждую неделю мячик гоняем.

 — Нет, в смысле, сексуальный опыт?

Я знал, что сейчас по-любому кончу, впал в нирвану, и отвечал, как справочная система Windоws, то есть много и всякую хуйню:

 — Сексуальный? Да это мой бизнес. Торгую жопой у Большого Театра. Ну и так, по дружбе, конечно, то нагнешься, то отсосешь, дело-то житейское. В карты, опять же, когда проиграешься.

 — Ну я серьезно! — Настя едва не притопнула ножкой.

 — Нет! — кратко ответил я, чтобы не углубляться. — Ууу — ФФФФ — ФФФ — ФФФ — ФФ — ФФ — Ф — Ф — ф — ф.

И ещё сколько-то «ф» помельче и потише. Но первые реактивные мега-Ф, кажется, прошибли Светины мозги на вылет. Потому что она, сглотнув и облизав мой по-прежнему напряженный девайс, повернулась к Насте и сказала:

 — Запиши: объем эякулята — около пяти.

При этих словах Дон Хулио все же малость присел и прикрылся шляпой. Я подтянул трусы и джинсы, застегнулся. Поблагодарил:

 — Тханкс, было неплохо.

 — Не за что. Это тебе спасибо, что на все вопросы ответил. Почти на все.

Я фыркнул:

 — Вы чего, типа исследование проводите?

 — Типа того. От молодежного журнала «TЕЕN-ишная Черта».

Я кивнул. Слыхал про такой. Такие кретинические названия в памяти оседают.

 — А чего сразу не сказали? Зачем эта петрушка про карты, проигрыш?

Света, поднявшись с колен и оправив одежду, объяснила будто бы даже виновато:

 — Да понимаешь, мы пробовали по-честному, что, мол, исследование и все дела — но парни как-то рубятся на этом. А нам нужно параметры замерить — ну ты понял. Во-отъ. А с этой байки про карты — наоборот заводятся. Хотя мы на самом деле играем иногда в подкидного, кто первая сосет. А дальше — по очереди.

 — Вот, посмотри анкету, все ли правильно? — Настя протянула мне свою тетрадку.

Тут Света спохватилась:

 — Ой, погоди! Я ж в спокойном состоянии-то не измерила! — она снова расстегнула мне ширинку и извлекла объект.

От тепла ее рук он, еще толком не угомонившийся, опять вскинулся. Света озадачилась и обратилась прямо к нему:

 — Нет, Дон Хулио, это ты брось! Я тебя еще раз сосать не буду. Пусть Настька тебя сосет, пусть хозяин тебя подрочит — но от меня не дождешься. Так что расслабься!

Это было комично и артистично. Из вежливости я подумал о подготовке к скорым вступительным экзаменам — и Света все замерила.

 — А чего мне подтверждать, если это, типа, анонимный отсос в смысле, опрос? — поинтересовался я. — Или, типа, улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой?

 — Нет, что ты, что ты, не бойся! — обе девицы замахали руками.

Да я, в общем-то, и не особо боялся. Если б они спросили, чем я занимался примерно год назад, я бы честно ответил: снимался в суровой хардкорной порнухе. Без изврата, но разврат — мама не горюй (и лучше вообще не знай про это, дорогая мама). Однако такого вопроса в их анкете не было.

 — А чего б вам, вместо того, чтоб реально БРАТЬ в голову — не ВЗЯТЬ из головы — эти самые, параметры? — подивился я.

Они малость возмутились:

 — Да мы как бы не халтурщицы! Честно учимся на журфаке, стажируемся в журнале. Нам правда нужна.

«Ага. Сочный пацанский хуй в рот вам нужен», — подумал я.

Но понимал, что это верно лишь отчасти. Все-таки, помимо блядства, в них чувствовался и профессионализм.

Мы обменялись телефонами на случай, если надо будет чего уточнить, и разошлись. Я видел, как они отловили какого-то мускулистого паренька чуть постарше меня, в спортивном костюме, он делал пробежку, и тоже стали его грузить, и «проигравшейся в карты» теперь была Настя.

По дороге домой я все-таки вспомнил золотые слова моего шефа Иннокентия: да, бывают, бывают люди, которые относятся к своей работе трепетно и трудятся добросовестно. Но, если б он, к примеру, дал мне служебное задание отлизывать у первых встречных теток, чтобы зафиксировать тональность и амплитуду их стонов — боюсь, он был бы послан на тот предмет, который сейчас мирно покоился у меня в трусах, дремля в истоме после этого недурственного отсоса и блаженно предвкушая встречу с моей подругой, которая по этой части вообще тайфун и торнадо.

Впрочем, — подумал я, пока «тайфун и торнадо» не слышит моих мыслей, — это смотря какие тетки.