7. Последние испытания

Я думала, что меня ведут к настоятельнице, но монашка завела в какой-то закоулок, скрутила меня, засунула в рот кляп, связала меня так, что я не могла пошевелиться и замотала в какой-то материал, а потом ушла. Нет, я пыталась сопротивляться, но Марфа была на полторы головы выше, в три раза толще и гораздо сильней, так что скрутила меня шутя. Не знаю, долго ли она ходила, но вернулась не одна. Я услышала какие-то невнятные голоса, потом ткань размотали и на меня глянули две рожи одна принадлежала сестре Марфе, вторая, морщинистая, со злыми глазами — какой-то старухе. Старуха кивнула и отдала Марфе пачку денег:

 — Как договорились, треть. Оставшееся, когда сучка будет у меня дома.

 — Машину внизу остановите, — кивнула Марфа и, спрятав деньги, замотала меня обратно.

Потом Марфа меня подняла и понесла. Несла долго, по каким-то подземным проходам. Несколько раз она останавливалась отдыхать, хоть я вовсе и не была тяжёлой. Тогда она меня разворачивала и, злобно глядя мне в лицо, говорила:

 — Ты не человек, ты животное, с тобой и надо как с животным обращаться. Потому что ты иного ты просто не заслуживаешь.

Хотела я рассказать этой стерве, что те, кто обращался со мной, как с животным, кончили очень плохо, но вот рот у меня был завязан.

В следующую остановку Марфа мне рассказала:

 — Я давно хотела отомстить Стефании. Я ведь при прошлой настоятельнице была благочинной. У меня все по струнке ходили, блюли веру и чин. А вот этой молодой порядок не понравился, она меня сместила. Ничего, через пару дней она у меня попрыгает! От архиерея комиссия приедет, Стефанию в порошок сотрут!

Мне так хотелось сказать, что, несмотря на все свои грехи, Стефания заслуживает памятника при жизни, за то, что прогнала сестру Марфу из благочинных. Наверное, сестры целую неделю молились во здравие новой настоятельницы.

Уже не заматывая меня, Марфа тащила и со злобным торжеством мне сообщала:

 — А знаешь, почему тебе соски прокололи? Это я сестре Пелагее подбросила записку с приказом от Стефании! У меня талант такой, так почерк подделывать, что сам хозяин не отличит!

 — Ты не знаешь, к кому я тебя продала. Ничего, узнаешь! — сказала Марфа в заключении.

Наконец, это путешествие закончилось, заткнулась и злобная баба.

Усадив меня на крыльцо сторожки, где вышли наружу, Марфа отошла в сторону. Тут показалась «нива». Подъезжая, она вдруг увеличила скорость и ударила сестру Марфу. Та отлетела в сторону, — до чего живучая баба, — пыталась встать и что-то хрипела. Из «нивы» вылезла старуха с монтировкой проворно подбежала к Марфе и несколько раз ударила её по голове этой железякой.

 — Гадина! — старуха пнула тело монашки. — За божеское дело деньги брать!

Старуха старухой, но сильная, однако. Она шутя закинула меня в машину, села за руль и помчала прочь.

Если раньше обращение со мной мне казалось плохим, то я должна признать, по сравнению с нынешним, оно было райским.

Жила старуха в двухэтажном доме, набитом старой мебелью. Немедленно по приезду карга одела мне на руки и ноги чугунные кандалы и накрепко затянула болты и отвела для спанья какую-то каморку, в которой я (!) не могла нормально лечь, и вынуждена была лежать скорчившись. День состоял из работы по дому, молитв и наказаний, на которые старая ведьма была удивительно изобретательна. За малейшую провинность старуха меня ставила на горох, нещадно секла, особенно любила подвешивать при этом, держала на сухарях и воде.

В первый же день старая хрычовка сбрила все волосы на голове, заявив, что они не от бога, а от дьявола, и вообще у меня дьявольская красота! Избивая меня, ведьма читала проповеди о смирении, что я грешница и должна вымолить себе прощение перед богом.

 — Смирение! Смирение! Смирение! — орала старая садистка, нанося удары. — Вот что требует бог!!

Через три дня я поняла: в ближайшие дни или эта гадина меня убьёт, или я сойду с ума. Ни того, ни другого я не хотела. Надо было что-то делать. На четвёртый день я уже еле ковыляла. Недосып, избиения, голод делали своё дело. После двух часовой молитвы на коленях, избиения плетью за «ненадлежащее рвение» и завтрака из кружки воды и половины сухарика для меня, мы пошли убираться на второй этаж. Я ковыляла впереди, старуха шла за мной, тыкая своей палкой мне в спину. И тут я поняла: это мой последний шанс!

Когда ведьма вновь ударила меня в спину, — а ведь это были не тычки, а именно удары и с немалой силой, — я упала, поджав ноги. Обрушивая на мою голову проклятия и колотя палкой, старуха подошла ближе. И тут я резко выпрямила ноги и ударила её в грудь. Очень красиво старая ведьма описала дугу, упала на ступеньки и с жутким грохотом скатилась к подножью лестницы. Я думала, что старой гадине пришёл кирдык, очень уж нехорошее падение получилось. Но ничего в душе к ней не шевельнулось. Старуха постаралась выбить из меня к себе все чувства, кроме злобной ненависти. Но к моему удивлению, старая садистка оказалась жива. Как я поняла, старуха сломала руку в двух местах, несколько рёбер, выбила оставшиеся зубы и поломала ноги. Вытащив из кармана её балахона ключи, я собралась уйти, но тут старуха ухватила меня за цепь ножных кандалов.

 — Куда, бесова дочь?! — прошамкала она. — Хотела меня убить?!

 — Хотела, — призналась я, отдирая её пальцы от цепи. — Но так даже лучше получилось. Вот теперь лежи и мучайся, и вспоминай, как меня мучила. «Каждому воздастся по делам его!» — предупреждал господь. Тебе воздалось при жизни. Да отцепись ты ведьма! — я несколько раз ударила пяткой по руке старухи, сжимавшей цепь.

Наконец-то я освободилась. Правда, сломала несколько пальцев. Так ей и надо. Я поспешила в гараж, где были все инструменты, и с трудом освободилась от кандалов. Глядя на кровавые потёртости на запястьях и лодыжках, я вспомнила всех родственников старой ведьмы до двенадцатого колена. А потом пошла в дом: надо было обработать все раны. И ведь вовремя я вернулась! Гадина каким-то чудом доползла до тумбочки, где стоял аппарат, и пыталась его достать. Глядя с улыбкой ей в глаза, я оборвала шнур, а потом вовсе разбила аппарат о стену.

 — Что ты делаешь! — ужаснулась старуха. — Мне нужен врач!

 — А ко мне ты когда врача собиралась вызвать? — спросила я, показывая раны на всём теле.

 — Ты не понимаешь! — воскликнула старуха. — В тебе сидят бесы! Их надо выгнать!! Раскайся, распутная тварь!! И бог снизойдет к тебе!

Похоже, старуха уже была полусумасшедшей. Ей невозможно было что-либо объяснить.

 — Молись сама, чокнутая садистка, — сказала я, перевязывая запястья и лодыжки. — Авось кто-нибудь заглянет к тебе и поможет. Я даже под дулом автомата это не сделаю.

С одеждой пришлось хреново. Мне пришлось ушивать кофту и юбку. А вот с обувью неожиданно повезло: старуха носила лишь на размер больше. Нашлись и деньги, неожиданно много. Почти сто тысяч в долларах и евро, и двести тысяч в рублях. Я всё это хладнокровно забрала в счёт моральной компенсации. И напоследок выдала старой ведьме:

 — Я, конечно, грешница. Нет безгрешных на нашей земле. Но тебя, сучий потрох, ждёт суд и божеский, и людской. Ты совершила убийство, нарушив заповедь божью: не убий! Сестра Марфа не была хорошим человеком, но ты её убила. Я видела: на машине осталась вмятина, на монтировке — следы крови. Менты быстро вы¬числят, кто убил монашку. Думаю, завтра-послезавтра они явятся с орденом на обыск.

 — А ты сядешь за неоказание помощи! — торжествующе сказала старуха.

 — А как меня они найдут? — спросила я, издевательски улыбаясь. — В монастыре сами не знали,

кто я такая. И ты не поинтересовалась. В общем, жди гостей! Они и помогут. В тюрьме есть врачи.

И зловеще расхохотавшись, я ушла.

8. Завершение

Всего ожидала я, когда вернулась после трёхмесячного отсутствия в родной дом. Но не холодного равнодушия от матери, и не брезгливого презрения от отца. На меня смотрели так, будто я гадкое мерзкое существо, загадившее дом. Ничего не понимая, я потребовала объяснений. И тогда мама показала мне скаченный из интернета фильм, где я под музыку трахаюсь с собаками.

 — Ты опозорила нас род! — трагически восклицал отец, вздымая к верху руки.

 — Ты втоптала в грязь доброе имя нашей семьи! — вторила ему мама.

 — Только из сострадания мы тебе не указываем на дверь! — орал отец.

 — А что вы, собственно, делали на этих порносайтах? — спросила я своих родителей.

Мне потребовалось неделя, чтобы понять, что родителей у меня больше нет. Меня только кормили, ставя поднос с едой под дверью моей комнаты. И больше никаких отношений. Может быть, три месяца назад это и стало бы для меня страшной трагедией, поводом для самоубийства, но после тех испытаний, что я перенесла, я закалилась и научилась рассчитывать лишь на себя.

Не знаю, на что рассчитывали папа с мамой, устроив это бойкот. Думали, что я буду на коленях умолять их о... О чём, кстати, я должна была их умолять? Простить? За что? Может быть, когда-нибудь я их и спрошу, но сейчас я с ними разговаривать не могла.

Ровно через неделю, в день своего восемнадцатилетия, я вышла из своей комнаты и пнула поднос так, что он улетел через весь коридор, забрызгав содержимым тарелок стены и потолок. Я ахнула дверью комнаты, вы¬шла из квартиры, обернулась и швырнула через порог ключи. И ушла. Вот такой себе праздник я устроила.

 — Козёл! Дурак! — спускаясь по лестницы, я услышал вопли матери.

 — Мы должны были её наказать, — отвечал отец.

 — И чем эти наказания закончились, идиот?! — выкрикнула мама. — Доченька! Олеся!!

Но я уже выбежала из подъезда.

Деньги у меня были. Я же не дура, чтобы тащить такую сумму домой. Как бы родители ко мне не отнеслись, но деньги отняли бы в любом случае. Оставаться в городе я не могла. И решила ехать... нет, не Москву, а на ту ферму, где две недели назад жила в рабстве у госпожи Милены. Пришлось нелегко, но я нашла и монастырь, и ферму, и руины сгоревшего дома Анны Владимировны.

Чего меня к руинам потянуло-то? Дык, дело в том, что самые лучшие драгоценности и большую часть денег покойница держала не в сейфе в кабинете, а в гараже, в тайнике в смотровой яме, здраво рассудив, что с домом всякое может случится: пожар, землетрясение, экспроприация, а тот тайник в любом случае не пострадает. Анна Владимировна, кстати, почему-то была уверена, что о существовании тайника знает только она. Она оказалась права. Дом сгорел, пожарище разграбили, но тайник в бывшем гараже оказался цел и невредим. Его содержимое приятно отяготило мои карманы и согрело душу.

Если с руинами было всё просто — ну кто будет интересоваться пожарищами? — то с фермой было куда сложнее. Там копошились какие-то люди. Я долго не могла понять, чем они занимаются, а когда поняла, то ржала как ненормальная. Они искали сокровища. Именно так. Ходили со щупами и прокалывали землю. Если щуп на что-то натыкался, то народ сбегался и раскапывал землю. Очевидно, история о спрятанном сейфе госпожи Милены успела разойтись весьма широко. Вот и сбежались охочие до халявных денег.

Дождавшись ночи, я тихонько пробралась до тайника. Переложив содержи¬мое в сумку, я закрыла сейф и так же тихонько убралась. Откатив мотоцикл подальше, я умчалась в ночь. Уже под утро я вернулась в квартиру, которую сняла по объявлению.

Я вошла, сняла куртку и обувь, зажгла в комнате свет и замерла. В кресле сидела мать Стефания с пистолетом. И нехорошо улыбалась. Я замерла и медленно подняла руки.

 — Понятливая девочка, — усмехнулась Стефания. — Сумку на пол, и ногой ко мне подтолкни. Так где всё-таки был тайник, Кукла?

 — В туалете, в одной из кабинок, — сообщила я.

 — Что?! — изумилась настоятельница.

 — Ну да, — усмехнулась я. — Посещение туалета обычно вопросов не вызывает, пусть даже и частое, всегда есть логичное объяснение. А когда ты меня заметила?

 — В прошлый визит на ферму, — сказала Стефания. — Ты едва от меня едва не ускользнула пару раз, но мне всё-таки удалось проследить до этой квартиры. И вдруг ты исчезла. Я здесь уже третий день торчу в ожидании. Раздевайся! — вдруг приказала она.

Приказ я поняла правильно, сняв всю одежду вплоть до трусиков. Стефания тихо ахнула:

 — Повернись. Боже милостивый, тебя та бабка так?

 — Большая часть сошла, — сообщила я. — Осталось лишь немного...

 — Если это «немного», то что с тобой было тогда? Сплошные раны и синяки?

 — Где-то так, — кивнула я.

Стефания вдруг встала, подошла ко мне, отбросила пистолет, обняла и поцеловала.

 — Кукла, я по тебе так скучала! — шепнула она мне на ушко.

Мои руки против моей воли обняли её, губы ответили на поцелуй. Господи, я вдруг поняла, как сама скучала по этой стерве! Стефания подхватила маня и, положив на диван, стала осыпать поцелуями лицо, шею, плечи, грудь. Моё тело аж изогнулось от удовольствия! Наигравшись с колечками в сосках, Стефания опустилась на живот, обработала пупочек и спустилась ещё ниже, принявшись за мою пипиську. Я уже истекала. Когда её язычок коснулся клитора, меня пробил сильнейший оргазм, я даже на мгновение потеряла сознание. Очнувшись, я обняла Стефанию и облизала, собрав свои соки с её лица.

Теперь была моя очередь. Стянув с неё одежду, я уложила любовницу на пол и начала с ушек. Поочерёдно облизав и покусав каждое, я перешла к шейке, грудям, животику и, наконец, добралась до её бутона. Игралась я с ним долго в своё удовольствие. Стефания кончила несколько раз, изорвав свою кофточку едва ли не в клочья зубами, чтобы не орать. Немного отойдя, мы легли в обнимку.

 — Я влюбилась в тебя с первого раза, когда увидела на том шоу, — сообщила Стефания. — Потребовалось врмя, чтобы тебя найти. Но уже тогда я решила, что никогда с тобой не расстанусь.

 — А то, что я с собаками трахалась... — спросила я.

 — Какая чушь! — воскликнула Стефания. — Мне всё равно, трахалась ты или нет! Главное, что ты будешь со мной. Кстати, — она лукаво покосилась на меня, — я почему-то думаю, что ты не оставишь этого.

 — Собственно, да, — сказала я без смущения. — Однако, хочу предупредить, что в монашки не пойду!

 — А не надо, — усмехнулась Стефания. — Меня если ещё не выгнали из монашествующих, то скоро это будет.

 — То есть? — изумилась я.

 — Сестра Марфа, чтоб её на том свете черти хорошо пожарили, настрочила кучу доносов, — рассказала бывшая настоятельница, — нагрянула комиссия сверху, нашли кучу недостатков и сказали, что меня ждёт духовный суд. Наворотила я там немало, конечно. В лучшем случае что меня ожидало — монахиня в богом забытой обители под неусыпным контролем до конца жизни. Мне это не очень понравилось, да и о тебе от беспокойства я с ума сходила. Поэтому я послала всё это подальше. Приняли вариант, с меня снимают постриг по моей просьбе за не совместимые с монашеским саном пороки.

 — Ну и к счастью! — я обняла и поцеловала Стефанию.

Она обхватила моё личико ладонями, её глаза сияли как маленькие солнышки. Мы слились в страстном поцелуе. Потом вдруг я отстранилась и спросила:

 — А как ты узнала, что я на свободе?

 — Сначала мы узнали, что ты пропала вместе с сестрой Мартой, — объяснила Стефания. — Потом нашли тело сестры. Мысль о том, что это ты убила сестру Марту мы сразу отмели как идиотскую, тем более, что на месте о¬тались следы машины и третьего лица. Стали искать, вышли на бабку, узнали адрес. Я бросилась туда и опоздала на несколько часов, ты уже исчезла. Где тебя искать было? И тут я вспомнила: сейф! Ты же обязательно вернёшься за содержимым сейфа! А как её искать, если не от монастыря? Я готова была ждать тебя сколько угодно, хоть месяц, хоть год, но дождаться тебя.

Я поцеловала её, а Стефания хихикнула:

 — Всё гениальное просто, любовь моя.

 — И ещё одна мелочь, Кукла, — стала серьёзной Стефания. — Я хочу извиниться за ту пытку. Но у меня просто не было выхода. Я заметила слежку от Марка. Если бы я не устроила этого, то, боюсь, просто током ни ты, ни я не отделались. Итогом пытки бы стали два истёрзанных трупа.

 — Дурочка, — целуя, шепнула я. — Я давно простила тебя. Просто я почему-то была уверена, что ради денег ты этого делать не будешь, ни со мной, ни с кем-либо другим.

И мы вновь занялись любовью.

*****

Если вы думаете, что это конец моим приключениям, то зря. Может быть, позже я поведаю вам о них. А пока до свидания, меня зовёт любимая Стефания! Чао!