Моя жена Марта обожала демонстрировать мне сцены своевольных радостей. Сколько раз она подзывала меня:

 — Пойдем, посмотришь, как я дрочу!..

И я шел за ней в ее комнату. Марта усаживалась в маленькое кресло стиля рококо, почти полностью обнаженная, — на ней были лишь черный чулки с подвязками, доходившие до середины бедер и высокие шевровые ботинки.

Я видел, как подушка медленно оседает под тяжестью тела Марты, удобно устраивающейся в кресле, и принимает форму гнездышка для ее зада, слегка сухощавого, но четко вылепленного и хорошо очерченного.

Закинув одну руку за голову, сперва вытянув ноги и скрестив их в щиколотках, Марта поначалу поглаживала свое светло-каштановое руно. Затем поочередно то наматывала на указательный палец изящные завитки, то разглаживала их остальными пальцами и пощипывала тонкую поросль, из-под которой виднелась более светлая плоть ее пизденки.

Я садился на корточки перед Мартой и в игривом расположении духа наблюдал за ее пальцами, перебирающими заросли в саду Венеры, лениво пересекающими газон и мало-помалу продвигающимися к вожделенному источнику.

Тогда Марта закидывала левую ногу на подлокотник кресла, и в небрежной позе, которая подчеркивала гибкость ее талии, подводила рубиновый ноготок среднего пальца к подножию ярко-красного холмика.

Ноготок пропахивал его, словно лемех, до самой вершины, где и останавливался. Затем к среднему пальцу присоединялся указательный, а потом охваченное золотой цепочкой запястье, медленно вращаясь, приводило пальцы в движение.

На самом краю сиденья, как раз на уровне моих глаз, греческой «омегой» выступали очертания ягодиц, над которыми нежная рука медленно двигалась взад-вперед в светло-каштановом ореоле волос. Небольшая крепкая грудь Марты трепетала от предвкушения нарастающего удовольствия, источая прерывистые вздохи...

 — Ах!... ах!... если бы ты знал... Ах!... Ты на меня смотришь, скажи?..

Рука движется... затем останавливается, разминая плоть...

Но Марта не хочет, чтобы я вторгался в ее эгоистическое наслаждение хоть малейшей лаской. Нет более изысканной приправы для нее, чем молчаливое присутствие другого человека — меня или кого-то еще — в тот момент, когда она сама себя обрабатывает.

 — Смотри!... Смотри хорошенько!... — прерывисто шепчет она, охваченная возбуждением, от которого ее живот ходит ходуном, а лобок судорожно подрагивает. — Не правда ли, прекрасное зрелище — женщина, которая дрочит?...

***

Сегодня, вернувшись домой, я застал Марту в непринужденной позе, двусмысленность которой была столь же очевидной, сколь и забавной.

 — Ты опять? — спросил я.

 — Да, дорогой, я только что это сделала... Ты вошел как раз в тот момент, как я кончила.

Марта лежала на спине среди разбросанных подушечек поперек дивана, в голубом муслиновом платье в цветочек, задранном выше кружевных панталон, и в большой соломенной шляпе набекрень. Ноги, расслабленные после недавнего удовольствия, бессильно протянулись по ковру, бедра наполовину съехали с дивана, правая рука все еще оставалась в складках смятого нижнего белья.

 — Тьфу, черт... в шляпе... да еще в перчатках!... Что, тебе было совсем невтрепеж?

 — Не говори со мной об этом!... Это все пёс!... Ты ведь знаешь, это сильнее меня!..

Оказалось, что она увидела на улице кобеля, покрывающего сучку, и это зрелище пригвоздило ее к месту. Для Марты еще с отроческих лет такие сцены обладали непреодолимым соблазном. Она возбуждалась мгновенно. Ничто не могло отвлечь мою жену от подобных сцен. Она наблюдала за всеми подробностями вплоть до заключительного момента, без всякого стыда и с таким вниманием, что это собирало вокруг нее людей. Да, это было сильнее нее... Потом, когда животные расцеплялись, ей требовалось немедленно самоудовлетвориться. Сдерживаться она не могла.

 — Не ревнуй, дорогой, это ведь такой пустяк!... Понимаешь, я уже была одета и собиралась идти к Рене, она меня ждала, и вот внизу, прямо под дверью, я наткнулась на датского дога, кроющего суку грифона... Представляешь, как я глазела!... Ах, друг мой, эта течная сука!... А как он трудился над ее задом, подрагивая своими мускулистыми лапами... Как я намокла!... Нет слов, до чего возбудил меня его ярко-красный отросток! У меня в пизде так, словно в нее загоняли кол.

 — И что потом?

 — Я никуда не пошла, черт возьми!... Ты что, не догадываешься, как это на меня подействовало!..

И тут я увидел, как Марта, не меняя своей сладострастной позы и по-прежнему сидя на самом краю софы, начинает поглаживать шерстку на лобке затянутой в белую перчатку рукой.

 — Ты, кажется, опять за свое, Мату?

 — Да, стоило мне только об этом подумать!... Ах, сказать тебе?... Мне так хотелось его подрочить!... Ты бы слышал, как рычала эта сука, когда он ее выеб!..

 — И что же?..

 — Что? Ты еще спрашиваешь?... Я возбудилась!... Но не могла же я это делать в коридоре!... Я примчалась сюда... не снимая шляпы... и после четырех-пяти прикосновений пальца...

Рука Марты дрожала в гнездышке из муслина и батиста, скрадывавшем треугольник шерсти между ее бедер.

Я подошел поближе, чтобы ничего не упустить. Держа руку ладонью вниз, Марта подвела средний палец к пизде и принялась орудовать им, словно изогнутым шарниром.

 — Ах, как хорошо это делать в перчатке... У меня даже не было времени ее снять... Если бы ты знал, какое это ощущение — трение слегка шероховатой ткани... Ах! Ах!... Наверное у пса как раз такой... О! О! Честное слово, я сейчас кончу... Еще разок...

Её прелестные ноги, затянутые в голубой шелк, резко раздвинулись в стороны от внезапной судороги, подбросившей круп, маленькие туфельки задвигались взад-вперед по ковру, и, содрогаясь всем телом, она воскликнула:

 — Ах!... Вот оно!... Ах!... Ах!... Сейчас!... Ах!... Готово!... Я кончаю!... Вот!... Смотри, как я кончаю!..

И ее рука, слегка приподнявшись, вонзила в пизду средний палец до самого основания, усугубляя высшее исступление оргазма.

Ах! Какое ощущение я испытывал, глядя на пикантный беспорядок в одежде Марты, когда она в заключительных спазмах угасающего удовольствия наполовину соскользнула с дивана: раздвинутые бедра над черными бархатными подвязками, отдернутые до самого верха кружевные оборки панталон.

 — Дорогой, ты позволишь мне еще одну вещь, скажи?... Подрочить тебя?

 — Потерпи до завтра, маленькая шлюшка... и тогда ты сможешь даже попросить, чтобы я тебе вставил!..

 — Ну пожалуйста! Ну разочек!... Чтоб не разучиться!... О! Ты ведь такой милый!... Дай мне твой хуй, дорогой!... Дай мне твой хуй!..

И, приподняв раздвинутые ноги, она обхватила меня ими за талию и прижала к своему животу.

 — Нет, — сказал я, освобождаясь, — продолжай думать, что ты сучка, и мы это сделаем по-собачьи.

В Марте мне больше всего нравится зад, — впрочем, как и во всех остальных женщинах.

Она поднялась, повернулась ко мне спиной и задрала платье до пояса.

 — Сними панталоны, чтоб я взял тебя в позе левретки.

Тонкая батистовая ткань скользнула к ее ногам. Марта поставила согнутое правое колено на край дивана, наклонилась вперед, опустив голову и руки, и, выпрямив другую ногу, открыла мне свою хорошенькую жопку под балдахином муслиновой юбки.

Ах! Что за зрелище — эта жопка, чуть наклоненная из-за согнутого бедра, поверх прелестных контуров икр, где блестящий шелк чулок контрастировал с матовым оттенком плоти, и эта маленькая лакированная туфелька, наполнившая меня нежным сладострастием.

Я вытащил член и немного поводил им по краям соблазнительно темневшей бороздки.

 — Только на этот раз не в зад, дорогой, — попросила Марта. — Я хочу по-собачьи...

И я почувствовал, как ее затянутая в перчатку рука, просунувшись между бедер, обхватила мой хуй.

Концом его она раздвинула створки своей пизденки и просунула член между ними. Мне потребовалось лишь слегка податься вперед, и невыразимое ощущение, охватившее головку члена, когда та проникала в набухшие складки плоти, отдалось во всем моем теле. Кольцо пизденки вновь сжалось, обхватив мою уздечку, между тем как Марта, выгибая поясницу, рывками приподнимала пизду в ореоле волос.

Я слегка потерся членом о стенки влагалища, не продвигаясь вперед, смакуя наслаждение от сжатия головки. Затем, вцепившись в ягодицы Марты, резким ударом погрузил вглубь весь член полностью.

Марта резко вздрогнула и вскрикнула от наслаждения:

 — Ах!... Ах!... Как хорошо!... Давай, дорогой... Сделай, как тот пес!..

На сей раз наслаждение усиливалось греховным сознанием того, что мы совокупляемся как скоты. Ее удовольствие прорвалось в хриплом стоне, звучавшем до того момента, когда орошенная моей спермой, конвульсивно изогнув поясницу, она пошатнулась и рухнула вместе со мной к подножию дивана.

Е-mаil автора: drunkup@mаil.ru