— Мужчин заковать, сцепить меж собой по пять крепостных в едину цепь, на шею рогатины. Так будут перемещаться, дабы не осмелились бежать дорогой. Да, перед походом выпороть всех мужиков как след. — молвила приказным тоном своему приказчику юная княжна Ирина.

 — Помилуйте, госпожа, эдаким образом и половина в Херсонские края не дойдёт, не сдюжают, помрут, барыня, нельзя им так идтить. — склонив покорно голову, ответствовал её крепостной раб, пятидесятилетний Прохор, назначенный княжной ответственным за всё затеянное ей мероприятие по переезду со всей её крепостной армией в купленное недавно именьеце в Херсонской губернии. — Две тыщи вёрст, хозяйка, шутка ли? Половину крестьян так потеряете.

 — А иначе сбегут, столько же сбегут, так лучше пущай исдохнут! — грозно прикрикнула на Прохора молодая княжна. — На кой мне надобны хилые али беглые? Помрут — значит так тому и быть, Богу стало быть угодно, а за то, что осмелился мне перечить ступай на конюшню, скотина, 50 плетей тебе на дорожку не помешают.

 — Слушаюсь, госпожа. — покорно ответствовал Прохор.

Придерживая одной ручкой летнюю шляпку с полями, другой подобрав подол шёлкового легкого платьица, оголив полусапожки и щиколотки белых, худеньких, стройных ножек, опираясь на руку приказчика и наступая на покорно подставленную спину кучера, молодая красавица и повелительница нескольких тысяч крепостных рабов, села в карету, путь предстоял ей и всей её армии многочисленных рабов не близкий.

 — Барыня! Смилуйтесь, выслушайте, Христа Ради — женщина средних лет, весьма бледная, болезненного вида кинулась к ногам молодой госпожи, когда та уже собиралась сесть в дорогую и роскошную карету.

 — Кто такая?! Чьих будешь? — надменно спросила молодая барыня, одергивая ножку от рук просительницы, которая попыталась притянуть сапожки госпожи к своим губам для поцелуя.

 — Ваша, Ваша раба, Ваша покорнейшая служанка и рабыня, не прогневайтесь, барыня, — взмолилась женщина, лбом уткнувшись в землю.

 — Да что тебе надобно, говори скорее, дождь начинается и ехать надо — с явным нежеланием слушать спросила юная госпожа.

 — Муж мой, Никифор, по Вашему распоряжению закован в цепь с другими крепостными, и ещё рогатину надели на него, — глотая слезы, вымолвила женщина.

 — Правильно. Я всех своих рабов сковать велела. Так и пойдут на новое поселение, дабы бежать злого умысла дорогой не пришло. — недоумевая ответила юная прелестница.

 — Барыня! — вскричала женщина, — смилуйтесь, госпожа, Никифор, муж мой, чахоткой болен, ему так и пяти верст не пройти, преставится, а у нас детишек пятеро, я хворая, кормилец он единственный — зарыдав окончательно женщина распростерлась у ног юной своей госпожи. — Дозволь ему с семьей идти, милостивая госпожа наша!

 — Фи, какой моветон, ах, мон шер ами, конечно, конечно... — сказала юная княжна, поправив шляпку, усевшись поудобней в карету, и подозвала к себе приказчика.

 — Прохор, отыщи этого чахоточного, а эту, — барыня носочком ботиночка указала на лежащую в грязи рабыню, — эту тоже заковать с детьми и мужем, пусть семьёй идут, как просила, только скованные и с рогаткой на шее у каждого. Трогай! — громким, озорным девичьим голоском крикнула кучеру госпожа, ударив по его спине стеком. Лошади тронулись в путь. Сзади к карете пристроились двое лакеев, следом на лошадях с два десятка молодых, крепких наездников — личная охрана молодой хозяйки, — преданейших молодых красавцев, специально отобранных из дворни. Одному из них она знаком приказала запрыгнуть к ней в карету, где тут же, достав из штанов его огромный, твердый, мясистый член, принялась его сосать, что делать она очень любила, особенно длинной, скучной дорогой.

Сосала не спеша, но с явным, видимым удовольствием, смакуя и причмокивая, придерживая одной рукой шляпку на голове, другой основание члена своего раба. Видно как госпожа любит водить язычком вдоль ствола, облизывать огромную головку, плотно сжимая губами, насаживаться ртом на весь огромный член, проникая глубоко в горло, до рвотных позывов, и не дай бог холопу выстрелить сперму раньше времени, пока не прикажет госпожа. Тут же по её приказу его заковывали и присоединяли к пешим переселенцам.

Следом за её каретой (надо заметить, что ехать кому-либо спереди барской кареты строжайше запрещалось, дабы не поднимать пыль перед госпожой) двинулись несколько обозов доверху забитых господской поклажей, затем ехал дворовый люд, те кто находился в милости у госпожи ехал на лошадях, в обозах, иные пешем порядком.

После обозов с поклажей и личными вещами госпожи потянулась цепь крепостных, скованных меж собой цепью небольшими группами и с надетой на шею рогатиной. По бокам шли надсмотрщики-погонщики, тоже из крепостных, но тех, что покрепче и поусердней, за надзирательские функции коим было даровано послабление в виде дополнительных харчей и освобождений от цепей и рогатины. Преданность доказывали стукачеством и личной поркой провинившихся. Надо сказать, что строгую иерархию, порядок и покорность у своих крепостных юная госпожа выработала и организовала в короткие сроки и практически без привлечения правительственных войск. Всё держалось на страхе, доносительстве, основанном на желании отдельных крепостных выслужиться и получить таким образом дополнительные привилегии, и разумеется, на жесточайшей порке и различных иных наказаниях. Личная благосклонность госпожи была высшей наградой для любого из её слуг или рабынь, но как сильно она могла приблизить к себе так и резко оттолкнуть с самыми страшными последствиями. Об этом знали все и, однажды попав в милость, пуще всего боялись оказаться в немилости.

Тогда не жди пощады, не взирая на былые заслуги.

Вся эта армия переселенцев на новое место растянулась таким образом на несколько верст. От пыли и шума создавалось впечатление, что идет войско войной. Замыкали караван батраки, тянущие волоком бревна, из коих складывался в косую лапу дом для юной госпожи на время привала. Отдыхать, даже непродолжительное время, юная княжна предпочитает с полным комфортом.

Мне, своему законному, венчанному супругу, из бывших её крепостных холопов, если дорогой читатель помнит, было дозволено ехать в одной карете с молодой госпожой и моей женой. Во время минета мне было приказано смотреть на то, что делает моя дорогая супруга своему рабу. Так продолжалось около часа, после чего рабу супругой было приказано кончить мне на лицо. Супруге очень понравился юноша и ему было приказано ехать с нами.

Мне же было велено исполнять роль пуфика, и всю дорогу до первого привала моя спина служила подставкой для ног любовника моей жены, прекрасной и юной княжны Ирины. С каким удовольствием, когда придет время и супруга оттолкнет от себя этого самонадеянного молодого красавца, я самолично выпорю его батогами, а пока это не случилось — я его раб, раб любовника моей жены.

Первый привал решили организовать недалеко от города «С» н-ской губернии. Госпожа сняла номер в городе, остальным было велено располагаться на ночь в степи, недалеко от города. Глубокой ночью приказчик робко постучал в дверь нашего номера, где расположились я с супругой и её молодой любовник, я как раз заканчивал мыть любовника жены после его любовных утех с моей супругой.

 — Мне бы... э... госпожу надобно видеть, — робко заговорил приказчик, — по неотложному делу.

 — Княжна Ирина! — позвал я свою жену, — госпожа, Вас желают видеть по неотложному делу.

Прелестная госпожа в одной ночной рубашке, с растрепанными волосами, с негой во всём молодом её теле, только что хорошенько удовлетворенном молодым любовником на глазах её законного супруга, вышла к своему приказчику.

 — А, Прохор, это ты, чего тебе? Говори скорее, я спать хочу, а утром получишь от конюха десять ударов кнутом за то, что посмел потревожить во внеурочный час.

 — Да, госпожа, — покорно склонив голову сказал Прохор, — слушаюсь, но тут такое дело, двух беглых поймали, вернули в лагерь, уже было в городе пытались смешаться с местным населением, да вид у них больно не домашний оказался.

 — Где они? — зевнув спросила юная госпожа.

 — Здесь, у входа ждут_с решения Вашей милости, привести?

 — Зачем они мне? Выпороть, по полсотни плетей каждому, приковать к дереву на ночь, утром накажем прилюдно, ступай, скотина. — томно протянула юная госпожа, — и ты ступай, — обратилась она к своему молодому любовнику, — я с мужем опочивать.

Я полностью раздел свою жену по её приказу, и мы легли спать.

На утро в поле возле города госпожа приказала собрать весь свой крепостной люд. Мужчин приказала сковать всех, в единую цепь, каждому надеть рогатину. Женщин связать волосами и косами друг с другом, детей приказано держать подле матерей. Сойдя по подставленной в рабском поклоне спине кучера, по обыкновению придерживая от ветра свою французскую летнюю шляпку с широкими полями одной своей белой, изящной ручкой, другой приподнимая подол легкого летнего платьеца, так изящно облегающего её хрупкую, молодую и стройную фигурку, княжна Ирина вышла из кареты на встречу своим крепостным рабам. Тут же к её стройным, маленьким, белым ножкам в светлых, мягких кожаных полусапожках, бросили двух ночных беглецов, связанных и опоясанных веревками и цепями по всему телу. Приподняв подбородок раба носочком своего полусапожка, глянув в его обреченные глаза, юная госпожа спросила его имя.

 — Никишкой кличут, госпожа — пробормотал неудавшийся беглец, — Никифор, то бишь — и опустил глаза.

 — О майн гот, — театрально возведя глаза к небу, сказала госпожа, — что-то мне подсказывает, что это тот самый Никифор, чью семью я решила облагодетельствовать и разрешила идти вместе?!

 — Тот самый, госпожа, — ответил Никифор.

Ах, мон плезир, как неблагодарно это мужичьё. — Где жена и дети, подозвать сюда, — и с этими словами юная княжна взяла у кучера в свои руки плеть.

Когда семья подошла к отцу, стоявшему на коленях перед своей юной госпожой, княжна, взмахнув грациозно кнутом, резко стеганула обреченного раба.

 — Всем на колени и смотреть! — обратилась она к огромной армии своих крепостных рабов, скованных и расположившихся на поле.

Удары ложились один за другим, госпожа била мастерски, со знанием дела, не щадя своего раба. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока юная княжна не устала. Бросив плеть под ноги, княжна приказала соорудить в поле высокий крест и распять на нем неблагодарного Никишку. Второго беглеца госпожа умертвила собственноручно и мгновенно, перед всем своим народом и в назидание ему, проткнув сердце крепостного беглеца точным ударом шпаги, поданной Прохором. Фехтованию госпожа обучалась с n летнего возраста у лучших французских учителей. Толпа вздрогнула в ужасе и склонила головы ещё ниже. Юная, прекрасная госпожа, обвела гневным взглядом, склоненную пред её силой и могуществом, толпу. Подняла шпагу над рабски склоненными головами, ветер растрепал её белокурые, пышные волосы и обвил платьем её стройное, хрупкое тело.

 — Так будет с каждым, кто посмеет противиться моей воле! — звонким, девичьим голосом огласила юная княжна. — Вы мои рабы и я делаю с вами что хочу.

Наступила мертвенная, зловещая тишина.

Подойдя к висящему на кресте распятому по приказу княжны крепостному рабу Никифору, юная княжна стянула ему портки и глянула на открывшейся её взору член наказанного и приговоренного к смерти беглеца. Он оказался довольно таки большого размера, что явно понравилось моей юной жене и госпоже. Взяв и помяв немного член подвешенного раба в своих нежных ручках, барыня поцеловала его. Происходило это на глазах жены распятого крестьянина и всей армии её крепостных рабов, которые по-прежнему стояли на коленях перед своей юной и прекрасной повелительницей. Затем барыня принялась сосать член наказанного и приговоренного ею к мучительной смерти на кресте беглеца.

 — Обожаю большие и крепкие стволы, какой красииивый, — в сладкой истоме протянула княгиня, — хочу его весь, — и продолжила страстно сосать член, распятого по её приказу на кресте крепостного крестьянина, перед всем своим раболепно склоненным людом. Сосала страстно, смакуя и заглатывая, возбуждая себя и его. Сосала на глазах его жены, на глазах всех своих крепостных рабов. Целуя и наслаждаясь огромным, крепким стволом своего раба, юная княжна была прекрасна в своей необузданной страсти. Насладившись, супруга приказала мне снять раба с креста.

 — Сегодня ночью он мне ещё послужит, а завтра поглядим. И обратившись к ошалевшему от неожиданного поворота событий своему недораспятому крепаку, княжна сказала: — Не оправдаешь моих ожиданий ночью, смерть на кресте покажется тебе сладкой, неосуществимой мечтой, а понравишься — назначу своим управляющим, и весь день будешь моим господином и господином всей этой черни, — княжна оглядела склонившуюся толпу рабов.

 — Всё, всех расковать, пусть отдыхают, завтра с утра вновь в путь. Этого, — госпожа стеком показала на первого склонившегося крепостного, — повесить на кресте, зря, что ли, сооружали, — с ухмылкой добавила юная богиня.

 — Помилуйте, но... за что? — пытался, было, вступиться за несчастного приказчик.

 — Потому что Я ТАК ХОЧУ!!! — вне себя от ярости юная повелительница начала стегать своего приказчика, пятидесятилетнего Прохора Ивановича, стеком по лицу, по спине, по ногам, по телу. Больно, беспорядочно и бессмысленно. Шляпка упала с красивой головки госпожи, волосы растрепались по ветру, юная барыня была в диком исступлении, глаза горели, но как она была прекрасна в этой своей неуёмной и жестокой ярости. Юная красавица била своего взрослого мужчину, своего раба, била сильно, неистово и жестоко. Мужчина умер у белых, стройных ног своей прекрасной и юной госпожи, страстной и холодной, любвеобильной и беспощадной повелительницы, божественной княжны Ирины.

Е-mаil автора: rаkitsky.sеrеgа@yаndеx.ru