Мерзость вчерашнего вечера разлилась в голове Анны, как только она оторвалась от подушки. Она пила мало, совсем мало, но общая атмосфера дворца всегда томила её на утро. Раздушенные насмерть дамы, с лиц которых сыпалась пудра; приторно-учтивые кавалеры, во мраке спальни оборачивавшиеся скользкими телами, — всё это мучило Анну с самого вечера. Капля мороженого застыла на пальце. Вчера вкусная, она липла. Хотелось вымыться.

— Ольха! — в спальню вошла женщина около сорока.

— Что прикажете?

— Ванну. Не пришла ли Розалия?

— Минуту, я пошлю узнать.

Она вышла.

Однажды Анна увидела среди придворных девушку лет n; они обе только начинали появляться на раутах. Девушка была хороша собой, но не это привлекло внимание Анны. Странным показался её взгляд — внимательный, как бы ленивый, медленный и липкий. Анна несколько раз оборачивалась, и каждый раз её казалось, что этот тяжёлый взгляд не соответствует, не подходит ей... но чем? Анна поняла только перед сном: так смотрели на неё мужчины. От этой мысли Анну бросило в краску. Такое поведение можно было счесть за дерзость, но как объяснить, что простая придворная девица смущает тем, что похотливо осматривает тебя на балу?... С того дня Анна всегда чувствовала приближение Розалии. От её взгляда на спине селилось тяжёлое и холодное животное; оно оплапывало Анну, текло вниз по её голым плечам, охватывало талию; и оставалось внизу живота какое-то отвратительное беспокойство, как от начинающейся женской болезни. И единственным способом избавиться от этого — было самой взглянуть этому животному в лицо.

После знакомства с Розалией тяжёлое чувство действительно исчезло. Взгляд, правда, остался, но чудесным образом он уже объяснялся тысячей других причин, но только не похотью. Они крепко сдружились; Розалия стала одной из поверенных Анны и даже знала о существовании Леона. Леона-художника, к которому её госпожа ездит примерно раз в две недели без свиты, не оповещая никого, кроме царствующей королевы. Этого знания, считала Анна, было Розалии достаточно.

Анна редко мылась одна. Этого требовали придворные правила: за телом потенциальной королевы был неусыпный надзор. Ольха, как старшая горничная и доверенная Анны, должна была раз в месяц лично проверять, не нарушена ли её девственность. Она делала это очень тактично, несмотря на саму унизительность проверки. Порой Анна даже не замечала, как рука Ольхи, скользя по ней мочалкой, оказывалась на мгновение между ног. Первые несколько раз это было так ужасно, что Анна сама попросила горничную избавить её от церемоний и прелюдий. «Вы знаете мой долг, высокородная принцесса... « или «Не сочтите за дерзость напомнить, что сегодня я обязана... « — в ванне это звучало, как будто её собирались отравить или задушить. Поэтому Ольха даже меняла иногда дни, чтобы Анна не ждала проверки. Так казалось, будто горничная просто очень тщательно моет свою госпожу.

Помимо Ольхи, у Анны не так давно появилась ещё одна наперсница по ванне. Время сгладило первое неприятное впечатление, и оказалось, что Розалия была очень мила не только внутренне, но и внешне: лицо её, бледное с голубыми глазами, напоминало русалочье; пепельно-белые волосы струились, как после купания в реке; а по самому сложению она была чуть менее полной, чем женщины Рубенса. Эта её умеренная пышность, только подчёркивающая заманчивые для мужчин линии, и особенно — грудь, полная настолько, что бросалась в глаза даже женщинам, заставила её расстаться с девственностью сразу по выходе в свет. Её тут же выдали замуж за одного равнодушного к женщинам графа, и этот союз обеспечил супружеской паре твёрдую защиту от колкостей. Розалия искренне уважала своего мужа, а тот был рад, что утёр нос всем, кто заикался об его гомосексуализме. На людях они выглядели чудесно.

Анна любила смотреть и трогать её тело. Ей казалось, что она трогает своё отражение, часть себя; ей хотелось знать всё об этом теле, потому что оно принадлежало ей самой. Ей непременно хотелось сегодня мыться с Розалией.

Она вошла, свежая, смеющаяся, и Анне сразу полегчало. С ней как будто стало чище. За кофе и женскими разговорами приготовили ванну. Они помогли друг другу раздеться и уместились напротив.

Возбуждения не было: было любование красотой, эстетическое наслаждение от прикосновения к плавным изгибам, любопытство, почти детское, к другому такому же телу. Анну успокаивало это тело: оно говорило «ты не одинока».

Это было так не похоже на свидания с Леоном. Там, в лесном домике, она долбилась о глухую стену, за которой стоял этот человек. Даже в те редкие моменты, когда Леон засовывал ей в рот свой язык, это был не поцелуй её любимого мужчины, это было ещё одно утончённое издевательство одного человека над другим.

А прикосновения Розалии успокаивали. Сейчас она стояла в ванной на коленях и гладила Анну по волосам и лицу. Их соски соприкасались. Анне страшно хотелось иметь такую же грудь, с такими же большими и мягкими сосками; из озорства Анна однажды дразнила их языком. Они багровели и твердели, а Розалия игриво поджимала губы.

Сегодня подруга рассказывала, как в самом конце вечера во дворце её чуть не опозорил её же любовник. Разгорячённый вином, он не захотел будто бы дожидаться удобного времени и прижал Розалию где-то за портьерой у стены.

— ... Да так, что у меня грудь вылетела из корсета! А ему нипочём: начал задирать юбки, даже до пояса добрался. Я чуть не плачу, а он жмёт мне мою писечку своими ручищами... Кричать нельзя, а вырваться тоже. Я чуть с ума не сошла от страха. Дышать нечем! А он уже под трусики забрался, говорит, ты горяченькая, тебя можно везде... Ну как везде! Страшно пьяный был. Думаю, назавтра же откажу ему от дома, дай только вырваться без шума. Говорю, ладно, только как же здесь? Неудобно, если только стоя. Давай, говорю, милый, я повернусь к тебе, немножко наклонюсь, а ты мне сзади юбки приподнимешь и в попку меня потрахаешь... В попку удобней в этой позе, правда? Говорю, голову ему морочу. Думаю, только приотпусти меня, собака. А сама ему соловьём: давай, потрахай мою попочку, сегодня хочу тебя сзади... Он только руки ослабил — я убежала. Такая была злая на него, что разрешила своему графу себя поиметь. Больновато было, ты знаешь, у него там такое сокровище, что только мужчина может выдержать. Но как будто отомстила. Граф страшно не любит О.

Граф имел с женой только анальный секс. Его член был очень толстым; он смазывал его каким-то маслом перед началом, но жестоко растянутая дырочка всё равно саднила потом несколько дней.

— Можно я посмотрю? — спросила Анна. Она никогда не видела, как выглядит женская попка после того, как её недавно поимели.

Без лишних слов Розалия повернулась и облокотилась на край ванны. Анна шутя погладила подругу по ягодицам:

— Бедная, хозяйка совсем тебя не жалеет! Ну ничего, здесь тебя не обидят.

Она набрала в губку воды и вылила её на поясницу Розалии. Вода так красиво растекалась по телу, что Анна повторила это ещё несколько раз. Ей опять стало казаться, что она моет русалку: её тело было прохладным и бледным, а под кожей голубыми ниточками змеились вены. Струйки бегали между ягодиц, и Розалия кокетливо выгибала спину.

Наконец Анна решилась и раздвинула половинки. Она уже делала это раньше, из детского любопытства, как бы рассматривая самое себя. Обычно аккуратное тёмное пятнышко сегодня было большим и красным. На волосках была сперма.

— Ой, — сказала Анна, — кажется, кровь!

— Порвал, наверняка. Вот уже не удивлена!

— Знаешь, что я слышала? Вот как звери зализывают себе раны после охоты, так же могут и люди. Вдруг поможет? Давай я тебя поцелую! Тем более, ты говорила, что это очень приятно.

И Анна, аккуратно вымыв подругу между ягодиц, прикоснулась губами к её бедной растраханной дырочке. Ни тени сомнения не промелькнуло в её голове. Розалия коротко вдохнула.

— Больно, да? Она такая красная...

Анна сначала еле прикасалась кончиком языка. Потом, не слыша возражений, медленно лизнула дырочку снизу вверх.

— Ох, как хорошо! Сделай так ещё, милая!

Анна осмелела и начала ласкать подругу более активно, но так же нежно, стараясь не давить на пострадавшую кожу. Она медленно проводила языком прямо по дырочке, целовала ягодицы и смотрела, как красный, растерзанный огромным членом цветок постепенно расслабляется под её ласками.

Розалия постанывала и просила ещё. Анне это нравилось, но не возбуждало.

— Анна, как хорошо! Умоляю, полижи снова! Ах!... Как я завидую С., ооо...

Анна слышала последние слова, но не вспомнила о том, что по слухам С. недавно завела себе любовницу.

Розалия запрокинула голову. (Специально для .оrg — BestWeapon.ru) Голос её стал ниже и начал прерываться. Анна раздвинула ягодицы сильнее, чтобы широким языком провести по дырочке. Она уже раскрылась навстречу ласкам, и Анна чувствовала солоноватый привкус и нежную, как бархат, кожу внутри. Она ускорилась, и её язычок ежесекундно проваливался в попку и выскальзывал наружу.

— О, Анна, пожалуйста! Не останавливайся! — Розалия изгибалась и громко стонала. Одной рукой она добралась до своих мокрых губок, и Анна слышала и видела, как два пальчика то хлюпают по воде, то полностью уходят внутрь. Пальчик другой руки так же ходил у неё во рту: она любила представлять, что это большой член её мужа. От этого голова Розалии пустела.

Язык Анны уже свободно ходил в попке: дырочка расслабилась, её цвет стал ярко-розовым, и вот теперь Анна видела, как может преобразиться маленькая звездочка, чтобы её мог трахать даже большой член графа К. Ей очень хотелось сделать подруге ещё приятней. Поэтому она ещё засунула свой язык как могла глубоко, яростно облизывая всё внутри. Розалия с каждым вздохом стонала ещё громче...

Минут через десять в ванной уже никого не было. Анна сидела на козетке. Ей необходимо было увидеть Леона. Как будто он мог бы очистить её!... Анна вспоминала тот самый тяжёлый взгляд Розалии после того, как она опомнилась от оргазма: тяжёлый взгляд лесбиянки. Каким образом она оказалась у неё в ванне? Русалка! Защекотала и уволокла на дно, опутала длинными волосами... Какой абсурд! Неужели она настолько основательно сошла с ума?... Впрочем, кто не ошибается. Просто забудь. Розалии больше не будет при дворе; она не посмеет. Никаких воспоминаний, ничего...

С козетки на пол струился бледно-зелёный шарфик.

Наутро она получила короткую записку о Розалии: «Дражайшая Анна! Я ничего не помню».