Пока стилисты колдовали над Эмили, Виктор и Алексис (Аннабелль о чём-то консультировалась с хозяйкой магазина) сидели в ресторанчике, открытом каким-то предприимчивым бизнесменом в том же здании, что и салон красоты. Большинство довольно немногочисленных посетителей, похоже, составляли мужья клиенток, скучавшие, пока их благоверные проходили косметические процедуры, ещё несколько человек было водителями или кем-то в этом роде. Двое студентов выделялись на фоне немолодых и состоятельных мужчин настолько ярко, что окружающие, наверное, думали, что студенты ошиблись дверью, но Виктор и Алексис старательно игнорировали направленные на них взгляды.

— Слушай, ты же так вчера и не сказал, — напомнил Виктор за стаканом фреша (в этом ресторанчике цены кусались довольно чувствительно для двух студентов, и те ограничились минимумом заказов). — Как вы размножаетесь-то?

— Ну... — Алексис помедлил. — Если один из альчибианцев в мужском теле, а второй в женском, то точно так же, как и земляне — понятно, я думаю. А если оба в мужском или оба в женском, то тут немного сложнее. Если оба в мужском, то кто первый возбудится, тот и мужчина — второй начнёт под влиянием его феромонов превращаться. А если оба в женском, то мужчиной будет та, которая возбудится последней. Разумеется, во многих парах роли мужчины и женщины время от времени меняются, но некоторые альчибианцы предпочитают быть в мужской роли, а некоторые — в женской.

— А ты какую роль предпочитаешь? — Виктор улыбнулся одними уголками губ.

— Я предпочитаю быть не парнем или девушкой. Я предпочитаю быть с тобой, — Алексис улыбнулся в ответ. — Ну, то есть девушкой, — он засмеялся, а потом продолжил: — Так вот, кстати, помнишь, я тебе вчера про альчибианские танцы рассказывал? Там деление на самом деле сложнее. Два вида — мета-вида — для танцующих одного пола и два мета-вида для танцующих разных полов: два вида, потому что танцор должен владеть движениями и для мужского, и для женского тела, — но каждый из этих видов делится ещё на два. Первый — это «поединок», в котором оба партнёра борются за ведущую роль в танце, и второй — это «ведомый-ведущий», в котором один партнёр берёт на себя ведущую роль, а второй соглашается с этим. И каждый из этих видов в свою очередь делится на два подвида...

— В одном ведущий пытается возбудить партнёра, а во втором пытается возбудиться сам? — предположил Виктор, перебивая.

— Не в прямом смысле: танец не обязательно является прелюдией к сексу. Тем более, танец — это то, что обычно делают среди других людей, а секс — то, чем занимаются вдвоём. Но общую мысль ты уловил, — Алексис улыбнулся. — В одном случае ведущий берёт на себя доминирующую роль, а во втором как бы предлагает себя, а ведомый... делает вид, что сомневается.

— Понятно. А если во время секса оба партнёра будут одного пола и возбудятся одновременно?

— Я когда-то думал, что это в принципе невозможно... — Алексис рассмеялся. — Пока не попробовал секс с девушкой-альчибианкой и парнем-землянином — я тогда тоже был девушкой. В общем... было примерно то же, что вчера с тобой и с Эмили, только несколько раз меняли пол мы оба. Парень был немного напуган, когда оказалось, что он занимается сексом с двумя парнями, — Алексис засмеялся громче.

— Ааа... — Виктор попытался представить себе эту оргию, но получалось с трудом. — А как у вас с беременностью? Как она у вас вообще происходит?

— С беременностью... сложно, — Алексис поморщился. — Во время беременности альчибианки стараются избегать встреч с другими женщинами. Ну, то есть мы вообще редко провоцируем друг друга на гормональные взрывы, но многие женщины всё же на всякий случай стараются пореже выходить из дома, пока не родят ребёнка. Потому что токсикоз и вообще всё то, что происходит в женском организме во время беременности, плохо сочетается с гормональным взрывом.

— То есть... — Виктор удивился, а затем чуть нахмурился, — во время беременности смена пола возможна? А как же ребёнок?

— Стакан поставь, — неожиданно строго предупредил Алексис. — Я ещё вчера говорил, что это не застольная тема. Ты точно хочешь об этом знать?

— Нет уж, давай, говори, — ответил Виктор, отодвигая свой стакан. — А то я чёрт знает что себе представлю. И вообще... мы, конечно, встречаемся меньше месяца, но вдруг я действительно предложу тебе руку и сердце? — он улыбнулся.

— Давай не будем торопиться со свадьбой? — Алексис, не выдержав, засмеялся. — Ладно. Короче... я не знаю точно, как это всё устроено, — признался он. — Я не медик, я лингвист. Я знаю, что теоретически... если ты сейчас представил себе беременных мужчин, то теоретически — теоретически — это возможно. Но практически — я таких за всю свою жизнь на Центавре ни разу, кажется, не видел. То есть пару раз видел, но только на стереограммах. Внутренние органы при смене пола никуда не деваются, просто втягиваются или наоборот. Матка у меня есть вне зависимости от того, какого я пола сейчас, просто в мужском теле влагалище закрывается, а с плодом ничего не происходит. Вот с родами уже сложнее: либо во время родов происходит смена пола обратно... либо приходится делать кесарево сечение — так у вас это называется?

— Кошмар... — Виктор почему-то представил себе беременного Алексиса и поспешил сменить тему. — А... а грудью как вы кормите? Или только коровьим молоком — или кого вы там разводите?

— Ну... в общем, нас не зря иногда земные колонисты называют «ходячими химзаводами».

— Феромоны? — догадался Виктор.

— Ага. Когда одна альчибианка рожает, лактация начинается у всех её членов семьи, живущих вместе с ней. Когда они в женских телах, разумеется. А поскольку почти всегда хотя бы один из членов семьи находится в женском теле, то кормят ребёнка они по очереди. Но, разумеется, можно и молоком животных, можно и каким угодно.

— Ужас...

— Я, кажется, в 18 лет лет читал какую-то научно-популярную статью... что-то там про различия между родительской любовью у землян и альчибианцев. Не очень хорошо помню, но вроде бы одним из факторов было названо именно грудное вскармливание. Но мне самому сравнивать трудно: я рос только в одной семье — своей собственной, — Алексис улыбнулся.

Виктор улыбнулся в ответ, но затем, посерьёзнев, спросил:

— Алекс, а можно тебе ещё один вопрос задать?

— М? — Алексис взглянул на него, делая глоток из своего стакана.

— Тебя в отделе нравов действительно уже знают? — спросил Виктор, глядя на друга. — Сколько на тебя уже заявлений об изнасилованиях там лежит?

— Ну... всего три, — Алексис пожал плечами.

— А сколько раз на тебя заявление не подавали?

— Пять или шесть... тут я хуже помню. И ещё один раз... — тут Алексис рассмеялся, но тут же остановил себя. — Хотя это на самом деле совсем не смешно. В общем, один раз я изнасиловал девушку, спасая её от изнасилования.

— Это как? — Виктор удивлённо моргнул.

*****

История, о которой говорил Алексис, произошла за полгода до его встречи с Виктором, во время сезона отпусков и, соответственно, университетских каникул. В отличие от Земли, на других планетах Солнечной системы время отпусков было привязано не к климатическим сезонам, а к взаимному расположению планет — то есть когда две планеты оказывались на наименьшем расстоянии друг от друга, и долететь от одной до другой было легче всего, тогда и объявлялся отпуск.

Синодический период обращения Венеры и Марса, то есть период времени, в течение которого они «нагоняли» друг друга на своих орбитах, чуть меньше земного года: 334 земных дня. Синодический период обращения Марса и Земли более чем вдвое длиннее — 778 дней, Меркурия и Марса — 101 день, а Марса и Юпитера — 816 с половиной. (Марсианский год — или, как говорят астрономы, сидерический период обращения Марса — равен чуть менее чем 687 земным дням). То есть отпуск на Венеру выпадал для марсиан каждый год, а вот на Землю чуть реже, чем раз в два года. Ещё почти триждыв год можно было слетать на Меркурий, а чуть реже, чем в отпуск на Землю, — на Юпитер, но если у тебя нет там родственников, эти планеты не слишком привлекательны в туристическом плане. При наикратчайшем расстоянии и с ускорением в 1 g (создающем на борту корабля гравитацию, равную земной) от одной планеты до другой можно долететь самое большее за неделю (если до Юпитера), считая время, потраченное на торможение.

Так вот, в то время, о котором идёт речь, многие марсиане улетели в очередной отпуск на Венеру, и среди них были и многие сокурсницы Алексиса. Улетела Дзюн, прихватив с собой Кейт (у неё, как у венерианки, была скидка на билеты до Венеры и право предоставить скидку одному человеку), улетела его лучшая подруга Лиз, но сам он остался на Марсе: после предыдущего отпуска на Венеру у него остались не самые приятные воспоминания — достаточно неприятные, чтобы он предпочёл скучать один, а не веселиться с подругами. Из близких друзей Алексиса (которых у него и так было немного) осталась только Сандра, слегка скрашивавшая одиночество альчибианца.

Но тогда Алексис (в мужском теле после прощальной вечеринки, устроенной Дзюн) один прогуливался по городскому парку. На Марсополис опускались сумерки, уже горели фонари, отражавшиеся в зеркальном куполе над головой. Этот купол не позволял любоваться марсианским небом, не выходя из города, но односторонне прозрачное металлостекло днём пропускало лучи тусклого марсианского солнца только под купол, не выпуская их обратно и сохраняя драгоценное тепло, как в парнике. Юноша неспешно гулял по парку, то и дело поднимая голову и глядя на отражение парка в зеркальном металлостекле (на его родном Центавре не было проблем с сохранением тепла, и таких куполов там не было). Его мысли о чём-то своём текли плавно, неспешно... как вдруг он услышал в стороне пронзительный женский визг, тут же чем-то приглушённый, будто кричащей зажимали рот.

До сих пор Алексису никогда не приходилось бросаться на помощь кричащим женщинам. Но если он и сомневался, то лишь полсекунды — отбросив мимолётную мысль «надеюсь, это мне только показалось», он сорвался с места, бегом бросаясь туда, где слышался крик. В сторону от дорожки и дальше от света фонарей, по подстриженной траве — Алексис пролетел метров пятьдесят, не думая о том, что он собирается делать, и, уже слыша грубые мужские голоса, он бегом обогнул какой-то пышный куст... и замер, словно поражённый электрическим током.

В тени высокого кустарника, невидимые со стороны дорожки, но различимые в отражённом зеркальным куполом свете фонарей, четверо парней крепко держали извивавшуюся девушку. Но заставило Алексиса замереть не то, что он был один против четверых, — а то, что почти вся одежда была сорвана с девушки, и двое парней держали её за руки, третий, намотав её волосы на руку, заставлял её сосать его член, а четвёртый остервенело сношал её между ног — и всё это со словами, которые Алексис предпочёл бы не слышать. Алексис слишком, слишком хорошо знал, что произойдёт с ним, если он хотя бы подойдёт ближе, — произойдёт смена пола, и изнасилованных будет уже двое. Страх быть изнасилованным... изнасилованной, вновь пережить то, что Алексис предпочёл бы не переживать никогда, — не давал Алексису сделать шаг вперёд, но он не смог бы простить себя, если бы трусливо сбежал.

Может быть, Алексис стоял так, разрываясь между страхом и стыдом, всего секунду, а может быть, несколько, но грубый окрик одного из парней вернул его в реальность.

— Слышь, ты, б**! Чё те надо?! Вали отсюда нах**!

Вздрогнув, Алексис непроизвольно отступил на шаг назад. Никогда прежде он не ненавидел собственное тело так, как сейчас (хотя ненавидел он его не раз и не два). Но вместе с тем он вдруг почувствовал, что ненавидит этих парней ещё сильнее.

— Отпустите её, уроды! — неожиданно для самого себя хриплым голосом крикнул он, до боли стискивая кулаки.

— Ты чё, не понял? — другой, ближайший к Алексису парень обернулся к альчибианцу — и тот увидел его расстёгнутую ширинку, откуда вываливался набухший член, который парень только что дрочил, другой рукой держа девушку. — Вали отсюда нах***, пи***!

Алексис уже ничего не ответил — злоба захлестнула его с головой, утопив страх, — и он шагнул вперёд.

— Ты чё, б**... — парень выпрямился, отпустив руку девушки и поворачиваясь к приближающемуся альчибианцу. Но он не успел даже договорить, когда Алексис ударил его ногой прямо в расстёгнутую ширинку. Хрюкнув, насильник согнулся, схватившись руками за пах, — и Алексис, обеими руками вцепившись в уши подставившейся головы, с размаху ударил эту голову об своё колено. И ударил снова, с каким-то неведомым ему прежде садистским удовольствием.

— Б**, держи её, чтобы не съ***лась! — крикнул один из парней: двое вскочили на ноги, а третий, насиловавший девушку, придавил её к земле всем своим весом. — Ну держись, с***!

— Помогите! — закричала девушка, едва один из насильников освободил её рот. Но Алексиса уже не нужно было звать на помощь: ударом ноги сбив свою первую жертву с ног, он бросился на ближайшего из его товарищей.

Дальше всё было в сплошном адреналиновом тумане: Алексис бил направо и налево, уворачивался от ударов, пропускал удары, падал, продолжал отбиваться, вставал, вырывался из захватов, снова бил. Ногами, руками, коленями, локтями, головой, даже царапался и кусался — будучи хотя бы отчасти девушкой, альчибианец мог наплевать на правила честного боя, да и какой честный бой одного с четверыми? Он чувствовал боль, но как чужую, он бил и бил со всей ненавистью, словно мстил всем свои врагам одновременно. За эту девушку. За самого себя. За пережитый им страх. За все свои унижения в Солнечной системе. За каждого альчибианца, который когда-либо был изнасилован. За каждую когда-либо изнасилованную женщину, чёрт подери!

— Нет! Пожалуйста, не надо! — прорвался сквозь кровавый туман испуганный плачущий голос.

Алексис внезапно обнаружил, что добивает ногами лежащего на земле парня, а его самого кто-то держит сзади. Резко развернувшись, он вырвался из захвата... и это оказалось слишком легко — обернувшись, Алексис увидел перед собой ту самую девушку, отшатнувшуюся от него с ужасом в глазах. Ещё один из насильников лежал поодаль, двух других видно не было. Всё тело горело, порванная футболка болталась на теле Алексиса, трепеща лоскутами при каждом вздохе, — и Алексис увидел, что спасённая девушка с ужасом смотрит на его открытую под разорванной футболкой грудь. Грудь?!

Алексис почти мгновенно всё понял... то есть поняла. Тем, что заставляло её тело гореть, были выплеснувшиеся в кровь гормоны, но в этот раз их было, похоже, слишком много, и они подействовали как-то не так. Совсем не так.

— Беги, — хрипло прошептала Алексис перепуганной девушке, делая шаг к ней. Девушка с ужасом в глазах отступила назад, а глаза Алексис почти помимо её воли скользили по телу девушки: её кофточка была разорвана снизу доверху, юбку и трусики с неё, похоже, сорвали насильники, и на ногах были лишь туфли. — Беги, — повторила Алексис, продолжая наступать на девушку, а та отступила ещё назад и, внезапно оступившись, со вскриком упала спиной на траву.

— Я себя не контролирую... — тяжело дыша, прошептала Алексис, опускаясь на колени перед девушкой и с трудом удерживая в узде сжигавшее её желание. — Мне нужно дать выход гормонам... я либо изнасилую тебя, либо убью этих парней... — её лицо было уже над самым лицом девушки, страх в глазах которой сменился паникой. — Я хотела бы убить их... но этого нельзя делать... Прости... я постараюсь быть нежной.

И, уже не сдерживая себя, Алексис набросилась на лежавшую под ней девушку с поцелуями, словно хотела её съесть. Она исступлённо целовала её губы, но не чувствовала ответных поцелуев — с ней почти никогда не было такого, даже когда Алексис в мужском теле насиловала какую-нибудь девушку. «Ну же, возбудись!» — подумала Алексис, жалея о джинсах, мешающих ей просто сесть своей мокрой киской на лицо девушки и заставить её довести альчибианку до оргазма быстро... но всё же Алексис хотелось, чтобы её дважды изнасилованная жертва получила хоть каплю удовольствия.

Алексис оставила губы девушки — та тут же заплакала, но не сопротивлялась, лишь безвольно лёжа под своей спасительницей и насильницей. Собрав всю нежность, на которую она была сейчас способна, Алексис принялась целовать девушку в щёки, лоб, глаза, подбородок, уши, шею, досадуя на свои разбитые губы (что они были разбиты, она поняла только наощупь), — её жертва уже не плакала, только всхлипывала. Альчибианка затем принялась поглаживать грудь девушки — где-то на пол-размера большую, чем у самой Алексис, — потом, отбросив в стороны края разорванной кофточки, принялась ласкать эту грудь губами. Девушка уже не всхлипывала, но как Алексис ни старалась, она не чувствовала в ней никакого возбуждения. Она попробовала погладить её живот — тот был напряжён. Тогда Алексис принялась целовать этот напряжённый живот, то и дело не удерживаясь и зарываясь языком в пупок, а рукой меж тем трогая её ещё сухую киску, мысленно ругаясь на разбитые в кровь и плохо слушавшиеся пальцы.

— Не надо... пожалуйста... — умоляюще прошептала девушка. Но Алексис своими губами ощутила, как её живот становится всё менее напряжённым.

— Я постараюсь, чтобы тебе было хорошо... — прошептала Алексис, приподнимая руками бёдра девушки. И принялась ласкать её щёлку, заставив девушку задышать чаще. Сперва она старалась делать это нежно, умело, но она всё с большим трудом контролировала себя и ласкала киску своей жертвы всё с большей и с большей страстью, зарываясь в неё языком, словно хотела её съесть. Алексис чувствовала языком, как эта киска становиться всё более и более влажной, чувствовала запах соков своей жертвы, и как её собственное тело начинает своё превращение.

Выпрямившись, стоя на коленях над девушкой, Алексис попытался расстегнуть джинсы, но пальцы слушались его плохо. Он с досадой доразорвал свою футболку, отбросив её прочь, — и девушка с ужасом уставилась на его грудь, на глазах становящуюся из женской — мужской. (Специально для .оrg — BestWeapon.ru) Но Алексис, возившийся с ремнём и ширинкой, увидел в этих глазах примешивающееся к страху желание, вызванное феромонами альчибианца. И, едва справившись со своими брюками, он поспешил удовлетворить это желание, войдя в её жаждущую киску.

Он уже не сдерживал себя, трахая её со всем накопленным желанием — настолько большими, что каждая из фрикций отдавалась болью в груди и животе, но, невзирая на эту боль, Алексис двигался внутри девушки так быстро, как только мог. Губами он жадно целовал её, и вскоре она обняла его за плечи, отвечая на его поцелуй своими губами во вкусом чего-то солоноватого и как будто металлического. И через несколько минут, уже изнемогая от желания, сводившего тело болью, Алексис со стоном излился внутрь девушки.

Желание разрядилось, но боль почему-то не уходила, зато перестав быть приятной. Алексис оторвался от губ девушки — и увидел её расширенные от страха глаза, глядящие прямо на него... а потом её губы, выпачканные кровью.

— У тебя кровь, — всё ещё хрипло прошептал он, ощутив страх, что он — или кто-то из насильников — сделал девушке больно.

— Это... твоя кровь, — так же шёпотом ответила девушка.

Алексис машинально мазнул пальцами по своим губам — и увидел на кончиках пальцев следы крови. Секунду он недоумевающе смотрел на собственные пальцы... а затем вдруг схватился за горло, чувствуя, будто его выворачивает наизнанку, и его стошнило на девушку — стошнило кровью. Всего лишь тонкой струйкой, но и этого хватило, чтобы девушка завизжала от ужаса, а Алексис, не в силах даже закричать, повалился на траву.

— Господи, господи, господи! — кричала девушка, отползая от своего захлёбывающегося кровью спасителя и насильника.

— «Скорую»! Вызови «скорую»! — умоляюще прохрипел Алексис, непослушными пальцами пытаясь достать коммуникатор из кармана джинсов. — Пожалуйста! — из последних сил он протянул руку с коммуникатором всё ещё отползавшей от него девушке. «Я не хочу умирать!... « — успело промелькнуть в его голове, прежде чем полутёмный парк окончательно погрузился во тьму.

*****

Мягкий белый свет вверху и нежная синева вокруг — Алексис сперва подумал, что он оказался на небесах, но затем, когда его зрение прояснилось, белый свет превратился в лампу на потолке, а голубое небо — в голубые стены больничной палаты. Алексис лежал на больничной койке — правый глаз ничего не видел из-за бинтов, кисти обеих рук тоже были перебинтованы, Алексис не видел своего тела под одеялом, но его грудь тоже была забинтована. Боли он не чувствовал — только слабость. Юноша попытался поднять руку, чтобы дотянуться до кнопки вызова медсестры, но тело ещё плохо его слушалось.

— Вы очнулись? — в палату заглянула молоденькая медсестра: хотя Алексис так и не нажал на кнопку, биометрические датчики должны были сообщить ей, что он пришёл в себя.

— Да... — слабым голосом ответил юноша. — А... где остальные? — он слегка улыбнулся.

— Остальные... — медсестра не сразу поняла, о чём он спрашивает, — в других палатах. Сказали «только не кладите нас рядом с этим психом», — она заулыбалась.

— Так я в больнице? — наигранно удивился Алексис. — А то я уже подумал, что для библейского рая здесь маловато музыки арф, а для коранического — не хватает этих, как их, гурий... пока не вошли вы, — он засмеялся, глядя на розовеющее лицо девушки.

— Нет, боюсь, что я не гурия, — ответила та, заливаясь краской. — А вы мусульманин?

— Чёрт, это прокол. Если я не мусульманин, то не видать мне рая с гуриями, — Алексис засмеялся ещё веселее. — Хотя в последнее время мне всё больше и больше нравится то из альчибианских видений рая, в котором есть лишь души без тел, и нет ни мужчин, ни женщин, ни этих постоянных смен пола, и можно просто быть со своим близким человеком... — Алексис улыбнулся и чуть вздохнул. — Давно я здесь?

— Третий день. Вас привезли позавчера, и вам пришлось сделать операцию. У вас было внутреннее кровотечение, переломы двух рёбер, разбиты пальцы рук, не считая ссадин и ушибов. Пришлось беспокоить доктора Шетти с отделения ксеномедицины УМ — у нас нет специалистов по альчибианской физиологии. Он обещал встретиться с вами, когда вы придёте в себя, — девушка помедлила и неожиданно спросила: — А что там у вас за альчибианский рай такой?

Следующие полчаса Алексис рассказывал девушке сперва про религию своей расы (хотя он был знаком с этой темой лишь постольку поскольку — Алексис никогда не был особенно религиозен), потом про её физиологию, потом про Центавр вообще, всё больше и больше увлекаясь рассказам, пока медсестру не позвали к какому-то другому пациенту. А ещё через час или два в палату вошёл комиссар Морган в сопровождении смуглого мужчины, по виду индуса.

— Здравствуй, Алексис, — кивком поприветствовал юношу комиссар, усаживаясь на край соседней койки.

— Добрый вечер, господин комиссар, — Алексис с трудом попытался приподняться на своей кровати.

— Лежите-лежите, — сказал индус, присаживаясь на стул рядом. — Марвин Шетти, доктор ксеномедицины, — представился он. — Как вы себя чувствуете, itеn? — спросил он, обратившись к Алексису словом, обозначающим прошедшего кризалис, но незамужнего альчибианца, являющегося в момент разговора мужчиной.

— Вроде ничего не болит... только руки-ноги меня ещё плохо слушаются, — ответил Алексис, прислушиваясь к ощущениям своего тела. А потом вдруг чуть улыбнулся.

— Yеn bivе rum Аskаа? («Вы с Центавра?») — спросил он, употребив местоимение «вы» в форме мужского рода, а глагол — в форме «настоящего постоянного» времени, означающем, что субъект выполняет некое действие постоянно, независимо от текущего пола. — Yеn bivе nо аskааr sеlеrvо rum Аrt? («Вы из земных колонистов Центавра?»)

— Аn, bаnа rаmnа («Да, оба раза»), — улыбнулся в ответ доктор. (Алексис использовал так

называемое «множественное смешанное» число, обозначающее множество людей обоих полов, а доктор — форму двойственного числа вещного рода, обозначающую парные неодушевлённые предметы). — Но обычно альчибианцы не понимают этого с первых слов... — он удивлённо-вопросительно взглянул на юношу.

— Просто я меньше месяца назад защищал курсовую работу под заглавием «Сравнение речи землян и альчибианцев с Центавра, живущих в Солнечной системе», — Алексис рассмеялся. — Правда, выборка у меня была маленькая...

— Ну, ладно, — улыбнулся Шетти, — давайте продолжим на земном, а то комиссар нас не будет понимать.

— Kаi, аbikо dеstаm («Почему же, немножко понимаю»), — неожиданно произнёс комиссар, улыбнувшись, — но лучше действительно на земном. Я когда-то пытался выучить этот язык: всё же отдел нравов встречается с альчибианцами не так уж и редко, — пояснил он в ответ на удивлённый взгляд доктора Шетти (Алексис лишь улыбнулся: он уже знал об этом). — Итак, Алексис, что ты можешь нам рассказать?

Алексис коротко рассказал всё, что помнил, периодически краснея и думая, что лучше бы он этого не помнил.

— Ты знал до этого, что гормональный взрыв может оказать на тебя такое действие? — спросил комиссар.

— Нет, — Алексис отрицательно помотал головой. — Хотя... я что-то слышал про то, что при гормональном взрыве есть... несколько способов снять напряжение. Но это было давно, ещё на Центавре, и в самый тот момент я совершенно об этом не помнил.

— Ну что ж, понятно... — кивнул комиссар.

— На самом деле, боюсь, что у... жертвы изнасилования был шанс спастись только в том случае, если бы на месте Алексиса был кто-нибудь другой, — заговорил доктор Шетти. — Кто-то более сильный или даже несколько человек. Если бы Алексис убежал, то понятно, что девушку бы изнасиловали. Если бы гормональный взрыв оказал на него обычное действие, то произошло бы именно то, чего он боялся. Он мог, конечно, вместо того, чтобы изнасиловать девушку второй раз, добить насильников — но это было бы уже убийство... смог бы он в этом случае избежать наказания? — индус вопросительно взглянул на комиссара.

Тот как-то странно помрачнел и что-то тихо прошептал доктору.

— М-да... — неопределённо ответил тот. — Но если бы у Алексиса не было гормонального взрыва вовсе, — продолжил он, — он просто не справился бы с четырьмя парнями, каждый на десять или больше килограммов тяжелее, чем он сам.

— То есть? — не понял Алексис.

— Именно гормональный взрыв позволял тебе продолжать драться — ты ведь до самого последнего момента просто не замечал, насколько жестоко ты был избит, верно? — пояснил доктор. Алексис подумал секунду и кивнул в ответ. — На самом деле, больше всего крови от внутреннего кровотечения ты потерял уже... во время фрикций — только потом ты потерял сознание.

Алексис задумчиво уставился на потолок, а затем снова посмотрел на доктора.

— Я буду жить? — спросил он. — Ну, то есть... — он смешался, подбирая подходящие слова.

— В самом худшем случае, ты пропустишь первую учебную неделю после каникул, — улыбнулся Шетти.

*****

На следующий день Алексиса навестила Сандра — юноша никогда не видел свою подругу настолько взволнованной, но она быстро успокоилась, узнав, что его здоровью ничего не угрожает. А ещё через день к лежавшему в палате Алексису зашла девушка — нарядно одетая блондинка года на три-четыре старше его самого, в меру симпатичное личико, красивая фигура со в меру большой грудью. Алексис не узнал её лица, но по её испуганному взгляду, которым она посмотрела на него, он понял: это была та самая девушка, которую он почти неделю назад спасал от изнасилования и насиловал сам.

Несколько секунд оба молчали, глядя друг на друга, а потом Алексис заговорил первым.

— Прости, пожалуйста... Я понимаю, это не та вещь, которую легко простить... — он с некоторым трудом сел на кровати. — Я... ты уже знаешь, почему это произошло?

— Да, — девушка кивнула, опустив глаза и снова подняв их на юношу. — Мне всё объяснили, — она помолчала и, неуверенной походкой подойдя к Алексису, достала из пластикового пакета в её руках упаковку сушёных марсианских яблочек и положила её на тумбочку рядом с кроватью. — Это тебе, — сказала она, краснея и опуская глаза, и поставила рядом пакетик сока. — Поправляйся, — она попыталась улыбнуться, но снова отвела взгляд.

— Вообще-то это ты здесь пострадавшая, и это я должен носить тебе цветы и шоколад, — Алексис грустно улыбнулся.

— Но ведь это ты лежишь в больнице, а не я? — на этот раз девушка сумела улыбнуться сквозь смущение. — И потом, ты же меня спас.

— Спас. А потом изнасиловал, — Алексис помрачнел. — Стоило ли бросаться на помощь девушке, чтобы сделать с ней то же самое, от чего ты её спасал?

— Но ведь ты сам рисковал быть изнасилованным, спасая меня?

— Может быть... — Алексис помрачнел ещё сильнее, — лучше бы они изнасиловали только меня, а тебя оставили в покое. Мне-то не впервой...

— Не надо так, пожалуйста, — слегка испуганно ответила девушка. Её смущённое личико оказалось совсем рядом, и Алексис почувствовал сквозь бинты на руке прикосновение её ладони. — И потом... — девушка снова опустила глаза, на этот раз покраснев сильнее, — ты был гораздо нежнее, чем... чем эти...

— Только не говори мне, что тебе понравилось, — серьёзно ответил Алексис. Девушка не ответила, покраснев ещё гуще. — Это всего лишь физиология. Всё, что произошло с нами — это только моя и твоя физиология.

Девушка промолчала, опустив глаза, а потом снова робко посмотрела на юношу.

— Всё равно... — сказала она. — Спасибо тебе, — и, сомневавшись всего секунду, она одной рукой обняла плечи юноши и коснулась своими губами его губ.

Лишь несколько секунд Алексис позволил девушке целовать себя — сперва замешкавшись от неожиданности, а потом пытаясь решить, хочет ли он этого, — а затем мягко отстранил её от себя.

— Не надо, — грустно и серьёзно сказал он. — Иначе это будет смахивать на стокгольмский синдром.

*****

— И что было потом? — спросил Виктор ставшего неожиданно задумчивым друга.

— Потом? Ничего, — Алексис пожал плечами. — С того дня я её больше не видел — и я надеюсь, что у неё всё хорошо. Я только узнал потом от комиссара, что мне было бы на этот раз сложнее отвертеться, если бы та девушка не забрала своё заявление об изнасиловании: она так и не смогла опознать ни одного из тех четверых при свете дня.

Алексис чуть помедлил, делая глоток из своего уже полупустого стакана.

— Изнасилование — это плохое начало отношений, — сказал он. — С Эмили... это всего третий раз, когда я встречаюсь с девушкой после изнасилования, и предыдущие два раза я встречался с такими девушками всего по одному разу, — он промолчал. — Я боюсь одного: что эта неопытная девочка вдруг захочет признаться мне в любви. Если это случится... я и только я буду виноват в этом, — он опустил голову. — Вик, я не хочу, чтобы ты оказался в этом любовном треугольнике.

— Парни, почему вы такие грустные? — раздался вдруг рядом голос Аннабелль.

— А? — Алексис поднял голову, посмотрев на девушку. — Просто... вспомнил одну неприятную историю. Не присоединишься к нам? — он слегка натянуто улыбнулся.

— Разве что в еде, а не в рассказывании неприятных историй, — Аннабелль чуть-чуть улыбнулась. — Что вам такого заказать, чтобы вы перестали грустить?

— М-м... — Алексис слегка задумался и вдруг спросил: — Белль, можно тебе задать один вопрос?

— Какой? — Аннабелль посмотрела на него.

— Кто я для тебя? — Алексис серьёзно и печально посмотрел на девушку. — Почему ты помогаешь мне каждый раз, когда я прошу тебя о помощи, и ещё чаще — даже когда я о ней не прошу? Почему ты помогла мне сейчас, почему ты помогла мне, когда я расстался с Виктором? Почему ты убедила своего отца оплатить моё лечение, когда я лежал в больнице полгода назад?

— Лекс... — Аннабелль на миг отвела глаза, но затем с грустью и теплотой посмотрела на юношу. — Ты мой друг. А я помогаю всем своим друзьям — не тебе одному. Я помогаю тебе, потому что я могу это сделать. Разве ты не помогаешь мне с учёбой, когда я прошу тебя об этом? А про твою операцию... Лекс, ты же студент, живущий на стипендию, у тебя нет ни одного родственника на четыре световых года вокруг — откуда бы ты ещё взял деньги на оплату лечения? — она с лёгким упрёком посмотрела на юношу, опустившего глаза.

На несколько секунд над столиком повисло молчание, которое внезапно нарушил Виктор:

— Слушайте, а вы китайский понимаете?

— Немножко, — ответил Алексис, слегка удивившись. — В школе на Центавре учил, потом здесь на первом курсе.

— Я — постольку поскольку, — сказала Аннабелль. — Всё-таки я на Марсе живу, а тут китайцев немало.

— Эмили ведь со своей мамой по комму разговаривала? — спросил Виктор. — Вы поняли, о чём?

— Вроде с мамой, но я особенно не вслушивался... — ответил Алексис. — А что?

— Это не её мама там снаружи? — Виктор кивнул в сторону занимавшего всю стену прозрачного окна.

(Окончание следует)