Мы с Сашей продолжили путь ко мне домой. Признаюсь честно, я сильно возбудилась от него в роще, пизда зудела, хотелось трахаться, но не просто, как все, а с какими-нибудь замысловатыми причудами. Например, прямо на улице, за углом дома, или в подъезде.

«Какая я всё-таки извращенка!» — сладостно мелькнуло у меня в голове. Чтобы как-то занять время, я стала расспрашивать своего необычного любовника:

— Саша, а где ты взял трусики?

— Украл у младшей сестрёнки, — признался он, сильно краснея, и поправил пальцем очки.

— А для чего? Чтобы по ночам надевать и дрочить? — не стесняясь откровенных выражений, допытывалась я.

— Да, мне очень нравилось примерять перед зеркалом девчоночьи трусики.

— А сестрёнка об этом не знает?

— Нет, никто не знает, только вы, — потупился Саша.

— А сколько сестрёнке лет?

— Пятнадцать.

— А тебе?

— Я уже большой. Мне восемнадцать.

— Тебе хорошо было со мной в роще?

— Очень! Вы просто прелесть, тётя Нина, — не сдержал своего телячьего восторга он и плотно прижался ко мне всем своим телом.

У меня опять пчелиным роем закружились в разгорячённой сексом голове безумные, срамные мысли, но мне от них становилось почему-то очень хорошо и легко во всём теле, как будто за спиной вырастали орлиные крылья. Я представила нашу с Саньком огромную разницу в возрасте и чуть не вскрикнула от восторга: я была намного старше своего любовника! Вау! Это — что-то для одинокой, развращённой женщины.

— Сашенька, ответь мне на один вопрос, — прошептала я интимно, с придыханием и эротическим постаныванием, беря его под руку и тоже крепко влипая в его бок своим мягким, мясистым боком. — Ты любишь свою маленькую, шаловливую девочку? То есть меня?

— Да, я вас очень-очень люблю, тётя Нина, — пролепетал красный, как рак, Саша, и я поняла, что он просто умирает от дикой стоячки.

Даже одного небрежного взгляда вскользь было достаточно, чтобы понять это. Штаны у него оттопыривались впереди так, что мешали идти, и юноша семенил мелкими шажками, боясь делать резких движений, чтобы невзначай не спустить.

— Не тётя, а просто Нина, — поправила я Сашу. — Лучше, Ниночка. Повтори, раб!

— Ниночка, я вас обожаю! — простонал по моему приказу Саша, и от страшного возбуждения крупные слёзы восторга выступили у него на глазах под маленькими стёклышками очков.

— Я решила продолжить занимательную эротическую игру и спросила:

— А ты хочешь на мне жениться?

— Хочу, тётя Нина! — чуть не вскрикнул от радости юноша, не веря своим оттопыренным маленьким красным ушам, что я сама сказала это, как бы озвучивая его самые тайные, не сбыточные желания и мечты.

— Ну так я согласна, мой маленький, сладенький мальчик, — ляпнула вдруг, сама не ожидая этого, я. И тут же следом рассмеялась, представив, как это будет комично выглядеть, когда я приведу сейчас своей, прошедшей крым и рым, извращенке-дочери «нового папу» — скромного и стеснительного, никогда ещё не спавшего с девочкой, нескладного Сашу, который носит под штанами малюсенькие сестрёнкины стринги и сам мечтает быть девочкой!

— Вы что-то хотели сказать, Нина? — просительно уставился на меня счастливый юнец.

— Ничего... Хотя, нет — хотела, — с загадочной улыбкой проговорила я. — Сегодня будет наша официальная помолвка, Саша. А Оленька нас непременно благословит дома. Только вот не знаю — чем... И боюсь, что тебе её благословение совсем не понравится.

Не доходя квартала до дома, я остановилась в тени высокого забора, попросила юношу:

— Саша, прикройте меня, я должна привести себя в порядок.

Он сейчас же, ни о чём не расспрашивая, стал передо мной, загородил от посторонних любопытных глаз. Я, не стесняясь его, да и вообще никого уже не стесняясь, потому что было всё равно, быстро сдёрнула с бёдер стринги, кинула маленький, скрутившийся в жгут, нейлоновый комочек в сумочку. Подтянула как можно выше и без того короткую клетчатую юбчонку, расстегнула несколько пуговиц на блузке, так что не стеснённые бюстгальтером большие груди едва не вывалились из широко распахнутого декольте. По пути объяснила Саше:

— Оленька велит мне ходить по улице без трусиков и лифчика. Это её эротическая причуда. И чтобы обязательно сиськи было видно почти полностью.

— Хорошая у вас дочка, Нина, — похвалил Саша. — У вас такие красивые, длинные и стройные ноги...

— А попка? — засмеялась я, крутнулась, как легкомысленная девчонка-старшеклассница, на каблуках. Юбка моя взвилась колоколом и завертелась юлой, перед загоревшимися Сашиными глазами мелькнули мои пышные белые ягодицы. В следующую минуту я пожалела, что сделала это. Юноша прерывисто застонал, резко дёрнулся всем телом, задрожал и вдруг сразу замер, как будто к чему-то прислушиваясь. Только продолжал импульсивно вздрагивать и вибрировать эротический бугорок впереди на его штанишках. Поразительно! Он спустил в который уже раз, даже не прикасаясь к писюну.

Это мне уже не понравилось.

— Гадкий, развратный, грязный онанист! — вызверилась я дикой сиамской кошкой и с силой хлопнула его по щеке. — Как ты собираешься спать со своей молодой женой, если не можешь дотерпеть до постели? Что я должна делать, по-твоему? Идти на улицу, мужика себе искать, когда законный муж по дороге уже обкончал все трусики?

— Я буду у вас лизать, Нина. Не прогоняйте меня, пожалуйста, — взмолился испуганный Саша, и страдальчески посмотрел мне в глаза своим несчастным, затравленным взглядом.

Я решила устроить Оленьке небольшое эротическое шоу и согласилась:

— Хорошо, раб. Будешь лизать мою пизду. Прямо сейчас, у этой калитки, совершенно голый!

Я кивнула на калитку своего двора, возле которой стояла. Саша помертвел от восторга, услышав такое. Тут же, не задумываясь, прямо на улице, стал расшнуровывать туфли, снял вслед за ними брюки. Я велела повесить их на забор. Вид у юноши был довольно соблазнительный: в коротенькой, беленькой, приталенной рубашке, в мокрых впереди, кружевных женских трусиках и босиком.

— Останься так, — не дала я ему оголиться полностью.

Его маленькая, по-девичьи сильно оттопыренная, круглая попка просто сводила меня с ума. И стринги нисколько этому не мешали, а наоборот усиливали созерцательное удовольствие. Редкие прохожие, шествовавшие мимо, с интересом и недоумением взирали на полуголого пацана возле забора и взрослую одетую тётю. Наверное, думали, — что-то случилось... может, ограбление или и того хуже. Чтобы не быть свидетелями преступления и не попасть на глаза вероятно уже спешившей сюда милиции, быстро удалялись. Некоторые, долго оглядывались, пока фигуры их не растворялись в уличной темноте.

Я открыла калитку, прошла в свой двор и подняла высоко юбку.

— Лижи меня, раб! Сейчас из флигеля выйдет строгая хозяйка и отшлёпает тебя ремнём по твоей мягкой попке.

Я нарочно говорила громко, чтобы Оленька услышала мой голос и действительно захватила кожаный ремень, хлыст или плётку, которыми обычно секла меня за малейшую провинность. Но Саша ничего этого не знал. Он думал, что мы зашли в чужой двор и сейчас хозяева действительно с бранью выбегут из дома и накажут ремнём непрошенных гостей. Но юнцу было уже всё равно. Со стоном опустившись передо мной на колени, он стал аккуратно, с чувством вылизывать мою мокрую от возбуждения, большую, горячую пизду. Вероятно, спутав слюнявые от липких вагинальных выделений, не выкрашенные помадой, подбритые безопасной бритвой половые губы с теми, которые на лице. Просовывал в узкую, приторно пахнувшую щель маленький розоватый язык, с которого тоже текло. Точно также прощупывал он язычком-ящеркой влажные внутренности моего большого, жадного, любвеобильного рта, который, если прикрыть глаза и немного пофантазировать, был сильно похож на женское влагалище, через которое не писают и не рожают.

Но сколько членов, крепких, налитых кровью до основания, и безумно сладких, побывало уже в моём рту-влагалище! Сколько спермы я проглотила, когда меня, по доброй моей воле, трахали юнцы в рот, спуская раз за разом, корчась от наслаждения, как прыщавые онанисты, выкручивая до боли в мозге — пальцами — мои вставшие коричневые соски и царапая нестрижеными ногтями мягкие мячи сисек.

Всё это в одно мгновение пронеслось в моей безумной голове, пока юнец, стоя без штанов на коленях передо мной, — взрослой, не имеющей ни стыда, ни совести тёткой, — удовлетворял губами мои половые губы.

Как я и предполагала, Ольга не заставила себя долго ждать, — вышла на голоса во двор и с интересом уставилась на происходившее перед её глазами действо. Саша, увлёкшийся облизыванием моей пизды, не заметил появления строгой девочки. Он стоял спиной к ней. Зато Ольге хорошо была видна его маленькая, пухленькая, аккуратно оттопыренная попка в девчоночьих стрингах. Дочка поняла, что я привела голубого юнца и это её, видимо, завело. Сразу же, как крутую бесшумную иномарку — с полуоборота.

— Мать, я просила привести домой побольше клиентов-парней, чтобы они отпялили тебя во все дырки, а я полюбовалась, а ты, сучка, вместо этого притащила всего одного грязного гомика, — с угрозой процедила Оленька, стоя на крыльце флигеля.

Саша со страхом вздрогнул, услышав её голос, мгновенно бросил меня лизать и оглянулся. При этом он так и остался стоять на коленях, как послушный раб.

— Что смотришь, пидор? — обратилась к нему девочка. — Нравится облизывать старую пизду?

— Очень нравится, — признался как всегда Саша.

Я опустила подол юбки и стояла возле него, не зная, что делать. Ждала, что скажет доченька, готовая выполнить любое её желание. Ольга сошла с крыльца и направилась развязной, вихляющей походкой к нам. По пути она придумывала, что бы над нами сотворить такого... необычного и мерзкого?

— А ты что стоишь, как ни в чём не бывало? — гневно уставилась на меня Ольга. — Не чувствуешь за собой вины? Где деньги?

Я спохватилась, прорывшись в сумочке, протянула ей полученные от Саши деньги — плату за всю ночь со мной.

— Тварь, как ты стоишь? Забыла, как ко мне обращаться, — главным образом, чтобы запугать Сашу, взревела разъярённая дочка и с силой припечатала меня маленькой ладошкой по щеке.

Я ойкнула от боли и тут же рухнула перед ней на колени, трясущейся от страха рукой протянула мятые купюры.

— Я тебя засеку хлыстом, шлюха, на глазах у этого пидора! — продолжала бесноваться Ольга. При этом она ещё несколько раз хлопнула меня по щекам. Я заплакала. Это ещё больше возбудило молодую садистку. Она грубо схватила меня за воротник блузки и потащила во флигель. Материя затрещала и на землю посыпались все пуговицы. Блузка распахнулась, стали видны мои большие, болтающиеся во все стороны, белые сиськи. Я продолжала плакать и просить Ольгу, чтобы она меня пощадила.

Разъярённая девочка оглянулась и крикнула оторопевшему, продолжавшему стоять посередине двора на коленях, Саше:

— Гандон очкастый, ползи за нами следом. Сейчас и тебе достанется! Хочешь?

— Очень хочу, — аж задрожал от возбуждения и страсти юноша и пополз на коленях во флигель.

Ольга затащила меня в комнату, принялась срывать с меня изорванную блузку я ей торопливо помогала. Юбку сбросила на пол сама. Осталась стоять перед ней на коленях, голая и беззащитная, готовая на всё. Дочка приказала заползшему во флигель Саше снять рубашку. Он быстро подчинился, оставшись с маленьких девчоночьих трусиках.

— Ляг на пол, раб! — велела ему Ольга.

Юнец, думая, что она буду его сейчас бить хлыстом по заднице, лёг на живот.

— На спину, пидор, — поправила дочка.

Он повиновался.

Оленька повернулась ко мне:

— Сделай ему минет, хуесоска. Чтобы он кончил в трусики. Не снимая.

Я поняла свою задачу, обрадовалась, тут же наклонилась к Саше, обхватила его за худые узкие бёдра и стала через ткань мокрых стрингов доводить его писюн до эрекции. Во рту сразу стало вязко и приторно от вкуса вымокшей в сперме искусственной метрии трусиков. Но это же меня жутко возбудило. Никогда я ещё не сосала у юноши через трусики. Член у Саши дико вскочил и, не помещаясь в треугольном лоскутке стрингов, полез синей головкой наружу. Я жадно облизывала её своим большим языком, причмокивая, целовала губами, пробовала отсасывать. Стонала от удовольствия и водила из стороны в сторону своим огромным, пухлым, оттопыренным задом.

Ольга взяла тонкий ивовый прут, выломанный перед тем в саду, зашла сзади и что есть силы со свистом опустила его на мою попу. Я взвизгнула от боли, потёрла красный рубец на правой половинке и ещё неистовее заработала языком и губами. Одновременно с острой, жалящей болью в попе я ощутила сладостное удовольствие в паху. Невзирая на режущую боль, мне захотелось второго удара, и чтобы он был больнее первого. Оторвавшись от небольшого хуя своего будущего мужа, я униженно попросила дочку:

— Ещё, Оленька! Бей, мне очень хорошо! Бей, милая!

Девочка не заставила себя долго упрашивать и врезала так, что я подпрыгнула и схватилась рукой за место удара. Я некоторое время орала не своим голосом и растирала рукой багровую ягодицу. Сашины глаза при этом расширились от ужаса, он, видимо, представил, как мне больно, и испугался, что такая же жуткая участь ждёт вскоре и его самого.

— Соси у него лучше, сучка, не то будет хуже, — пригрозила мне Ольга. — Если через две минуты он не спустит тебе в рот, я спущу с тебя шкуру!

Я испугалась и стала работать языком и губами так быстро, что Саша, вскрикнув, вскоре стал кончать. Выскользнувшая из-под резинки стрингов головка его члена полностью скользнула мне в рот, и я ощутила в своём горле его горячую липкую сперму. Отсосав всё, до последней капли, я получила ещё пару чудовищных ударов по красной, горящей огнём попке, чуть не захлебнулась спермой юноши, когда кричала от боли. В то же время чуть не обписалась. Но чтобы кончить самой, мне нужно было ещё боли, потому что кайф увеличивался пропорционально силе ударов. Оленька это поняла и стала сечь ещё сильнее, с оттяжкой. Я орала как сумасшедшая, чувствуя, как прут рассекает кожу и на ягодицах появляются кровавые рубцы. При последнем, самом сильном ударе, внутри у меня всё оборвалось, я чуть не потеряла сознание от удовольствия и задёргалась всем телом, как парализованная. Оргазм накатил такой, какого я ещё до этого никогда не испытывала. Я сунула обмякший было член Саши в рот и снова, за какие-нибудь секунды, довела его до стойкой эрекции.

Оленька достала из загашника длинный и толстый гелиевый двусторонний член, смахивающий на небольшую извивающуюся в её руках змею. Грубым голосом подозвала Сашу. Он тут же вскочил с пола и подполз к молоденькой жестокой госпоже на дрожащих коленях, униженно и безропотно уставился ей в глаза. Прекрасная девочка, только что жестоко выпоровшая страшным гибким прутом собственную мать, ползавшую перед ней на коленях и умолявшую о пощаде, вызывала у него мистический ужас.

Дочка, не стесняясь Саши, как будто его вовсе здесь и не было, сбросила с плеч лёгкий ситцевый халатик, оставшись как и я — без ничего, всунула конец гелиевого чуда юнцу в раскрытый рот:

— Оближи, пидорас!

Он с готовностью это сделал, дрожа от нетерпения и страха, не зная, что сделает с ним Оленька в следующую минуту. Девочка, сказала, что хватит, велела повернуться задом и приспустить стринги. Саша выполнил всё, что она приказала. Наклонившись над голым Сашей, Ольга с силой воткнула в его анус толстый, залупившийся конец гелиевого стимулятора. Униженный голый раб жалобно вскрикнул и дёрнулся всем телом. Дочка с наслаждением и зверской улыбочкой на тонких безжалостных губах поебала его немного, разрабатывая отверстие, чтобы оно приняло форму и размеры искусственного хуя, не отрываясь от юноши, приказала мне:

— Чушка опущенная, увлажни своим рабочим языком мою дырочку в попе. Заодно подлижешь меня — я недавно посрала и не вытиралась, в сортире нет туалетной бумаги. Но это

даже к лучшему: твой язык и губы лучше всякой бумаги. Ну, быстро начала! Если будешь плохо лизать — голую привяжу кверху ногами к ветке в саду и буду сечь хворостиной всю ночь, пока пять раз не уссышься.

— Я всё, всё сделаю, миленькая моя! Только не наказывай, — взмолилась я, испугавшись её страшной угрозы, подползла к ней сзади, осторожно раздвинула пальцами маленькие ягодицы и принялась с наслаждением лизать дочкин малюсенький анус.

От него плохо пахло, но я просто обалдела от этого запаха и терпкого вкуса. Тут же почувствовало, как стало мокро между ног, в волосатой, спутанной пизде. Взвыла от кайфа, вся затряслась, вылизывая языком и жадно обсасывая дочкин анус. Саша от моих эротических стонов и бормотаний ещё больше возбудился, сам стал стонать и корчиться. Оленька продолжала его темпераментно, с чувством трахать в попу, и юнец ей с жаром подмахивал. Стонал он как настоящая девочка, вертел попой и просил ещё.

— Пидорша, хватит лизать, — простонала возбуждённая до последней крайности девочка. Повернулась задом к стоявшему раком Саше и велела мне: — осторожно введи игрушку в мою попку. — Если сделаешь хоть чуть-чуть больно — насру тебе прямо в рот и заставлю есть!

— Не делай этого родненькая, я буду осторожна, как никогда, — умоляюще попросила я дочку и стала, едва дыша, миллиметр за миллиметром, вводить головку гелиевой игрушки в дырочку Оли. Она при этом быстро потеребила набрякший бугорок своего клитора, прочувствовала прилив близкого кайфа и резко двинула попкой навстречу хую. Он влез в неё почти наполовину. Дырка её стала огромной — растянулась как резиновая. Девочка закричала от дикого наслаждения и ещё сильнее стала растирать пальчиками клитор. Саша тоже зашёлся в безудержном сладостном крике, — он как всегда спускал, обрызгивая струями белой спермы свои ляжки и пол.

Я, не зная, что делать, не получая никаких приказаний от повелительницы, подчиняясь инстинктивному желанию, упала на пол перед Сашей и подставила рот под струю спермы.

— Соска, иди сюда, — взревела от дикой, животной ярости тоже начавшая в это время кончать дочка. Она дёргалась и извивалась всем телом. Воткнула в своё узкое влагалище два пальца и стала вертеть ими внутри.

Я, на ходу проглатывая Сашину сперму, подскочила на коленях к Оленьке. Она, не в силах внятно сказать, чего хочет, раскрасневшаяся от возбуждения, как рак, указала глазами и рукой на свою маленькую, раскрывшуюся, как створки жемчужной раковины, пиздёнку. Я всё поняла, наклонилась и сейчас же обхватила её мягкими, влажными губами, стала сосать, с силой вытягивая оттуда всё, что там, в горячей мокрой пещерке, было. В ту же секунду в рот мой хлынула тёплая, солёная струя дочкиной мочи. Я захлебнулась, закашляла, оторвалась ртом от безволосых, мягких девочкиных губок.

— Соси, блядь, убью! Соси! Соси! Я улетаю, — корячась, по-звериному взвыла Ольга. Крутя попкой, она продолжала нанизывать себя на резиновый хуй, причём так глубокой, что прикасалась мягкими белыми ягодицами к таким же беленьким «сдобным» круглым булочкам со спущенными трусишками юноши Саши. Он тоже орал не своим голосом, как выебаная девчонка, испытывая жуткий затяжной кайф, который никогда не испытаешь, просто трахая женщину.

Я, облитая мочой Оленьки с головы до ног, мокрая, обалдевшая от накатывающего с неудержимой силой оргазма, который нахлынул на меня под влиянием всего того, что я проделывала с дочкой, и что она в ответ творила со мной, снова прилипла ртом к влагалищу девочки. Продолжала сосать, сглатывая мочу; испытывала величайшее наслаждение, граничащее с умопомрачением. Под конец чуть было не лишилась чувств, упала лицом в лужу под ногами Ольги, стала сжимать и разжимать ноги, отчего в паху всё больше и больше увеличивалось сладостное возбуждение. Достигнув предела, эротическое напряжение вдруг разом лопнуло, как сладкий, медоносный гнойник и, разлившись волной по всему телу, — с силой ударило в голову!

Мне показалось, что у меня останавливается сердце и я улетаю с земли. (Специально для ) Оля, продолжая ебать саму себя гелиевым членом, кричала жутким животным криком, как будто её рвали на части хищники. Она схватила меня за мокрые волосы, приподняла от пола голову и стала быстро-быстро елозить моим лицом по своей всё ещё текущей пиздёнке. Я, обессиленная, ловила вспухшими от крика и беспрерывного лизания губами её набрякшие половые губки, слабо их обсасывала. По лицу моему текло, во рту был неприятный вкус, голова кружилась.

Вскоре юноша Саша и дочка Оленька попадали в изнеможении на пол. Я подползла к ним, автоматически, как в бреду, по собственной инициативе стала вылизывать грязные анусы: сначала у одной, потом у другого. Я понимала, что превратилась в половую тряпку под ногами дочери, в её грязный туалет, в который она ходит по маленькому и большому, в полуживотное, с удовольствием вылизывающее все её дырочки. Язык мой превратился в её туалетную бумагу, а рот — в урну, в которую она плюёт, сбрасывает пепел и всякий мусор.

Но мне было сладко быть тем, кем я стала. Я была поистине счастлива. Я доставляла удовольствие дочери и получала не меньшее — сама. Что ещё нужно в жизни для полного счастья? А честь, совесть, гордость, приличия, стыдливость, порядочность и прочая голубая муть — это не для меня. Пусть соблюдает всю эту хуйню тот, кто получает от этого кайф. Толстый фак ему в руки и пионерский барабан на шею.

Живите, как хотите, но не мешайте жить другим, которые хотят жить по-другому! А кто из нас прав, кто виноват — всё равно никто не знает. Потому что не дано этого понимать простому смертному. А будет ли что-нибудь после смерти — кто его знает!

Так что, друзья, живите и наслаждайтесь, а после нас — хоть трава не расти. Главное, не заставляйте никого делать то, что он не хочет!