— 1 — Спиридон Мартыныч Кторов

Был директором конторы

Главзаготснабсбытзерно —

Стал он им не так давно.

Не высокий, средних лет,

Крупный лоб, красив брюнет.

Вечно выбрит и отглажен,

А в плечах — косая сажень.

Кабинет его рабочий

Был обставлен ладно очень:

Стулья, стол довольно скромный,

Книжный шкаф, диван огромный.

В коже дверь, на ней запоры,

На окне глухие шторы.

Письменный прибор дородный

И сифон с водой холодной.

А в приёмной — секретарша,

Лет 18 лет или старше...

Месяц — два они старались

И с почётом увольнялись.

День от силы проходил,

Новый ангел приходил.

Было так и в этот раз,

О котором мой рассказ...

* * *

Сам из отпуска вернулся,

В дверь вошёл и улыбнулся:

Дева дивная сидит,

На него в упор глядит.

Взгляд прямой, открытый, чистый.

«Как зовут, тебя?» — «Фелистой.

У Тамары — бюллетень,

Я сегодня — первый день.»

«Так, прекрасно!» Спиридон,

Встал и сделал ей поклон.

«Спиридон Мартыныч Кторов —

Я, директор той конторы.

Тоже первый день в работе.

Ну. Потом ко мне зайдёте.

Я введу Вас в курс всех дел.»

Кторов снова поглядел,

Улыбнулся, поклонился

И в пенаты удалился.

А Фелиста вся зарделась —

Ей сейчас к нему хотелось.

Чтоб был точный дан приказ,

Чтоб потом, а не сейчас.

Здесь прерву я нить рассказа,

Потому, что надо сразу

О Фелисте рассказать

И её Вам описать

Высока, с приятным взглядом,

С очень крупным круглым задом,

С головой — не без идей,

С пятым номером грудей.

С узкой талией притом,

С пышным, нежным, алым ртом.

Волос — цвета апельсина,

До сосков — довольно длинный.

Голос томный и певучий.

Взгляд предельно злоебучий.

Здесь замечу непременно,

Что еблась он отменно.

Знала сотню разных поз,

Обожала пантероз.

Сладко делала минет.

Всё узнала в n лет.

В те года с соседней дачи

Помогал решать задачи

Ей один артиллерист —

В ебле дядя был не чист.

Доставал он хуй тихонько,

Гладить заставлял легонько.

Сам сидел, решал задачи,

Объясняя, что, где значит.

Это было не понятно,

Но волнующе приятно:

И упругий хуй в руке,

И ладошка в молоке.

Арифметика кончалась,

Платье с девочки снималось.

И язык большой и гибкий

Залезал Фелисте в пипку.

По началу было больно,

Рот шептал: «Прошу! Довольно!»

Но потом привычно стало.

Целки в скорости не стало.

И за место языка —

Хуй ввела её рука.

А примерно через год

Научилась брать хуй в рот.

Месяцы бежали скопом.

Набухали груди, жопа.

Над пиздой пушились дебри.

Набирался опыт в ебле.

А к шестнадцати годам

Переплюнула всех дам.

Сутками могла ебаться.

Ёрзать, ползать, извиваться.

По-чапаевски и раком, стоя,

Лёжа, в рот и в сраку.

С четырьмя, с пятью, со взводом.

Девочка была с заводом.

И сейчас она сидела,

Мерно на часы глядела.

А в пизде рождалась буря,

Буря! Скоро грянет буря!

Ведь Тамара ей сказала:

«Спиридон — лихой вонзала.»

Сердце билось сладко-сладко

И пищало где-то в матке.

Руки гладили лобок.

Ну, звони, скорей, звонок.

И звонок приятной лаской

Позвонил, как будто в сказке.

Захлебнулся, залился.

Время же терять нельзя.

Трель звонка слышна нигде.

Что-то ёкнуло в пизде.

И Фелиста воспылав

К двери бросилась стремглав.

Ворвалась. Закрыла шторы.

Повернула все запоры.

Жадно на диван взглянула.

Резко молнию рванула.

И в мгновение была

В том, в чём мама родила.

Спиридон как бык вскочил

И к Фелисте подскочил,

Доставая бодро член,

Что кончался у колен.

А зате он также быстро

На ковёр свалил Фелисту.

И чтоб знала кто такой

Ей в пизду залез рукой.

Но Фелиста промолчала —

Ей понравилось начало.

Улыбнулась как-то скупо

И схватила ртом залупу.

Стала втягивать тот член,

Что кончался у колен.

Вот исчезло пол-конца,

Вот ушли и два яйца.

И залупа где-то ей

Щекотала меж грудей.

Спиридон кричал: «Ах, сладко!»

И сжимал рукою матку.

Цвета белого стекла

Сперма на ковёр стекла.

А глаза её горели,

Хуй ломал чего-то в теле.

Кисть руки пизда сжимала,

Так, что чуть не поломала.

Приутихли, раскатились.

Отдохнули, вновь сцепились.

Вот Фелиста встала раком.

Он свой хуй ей вставил в сраку.

А пизду двумя руками

Молотить стал кулаками.

А она за яйца — хвать

И желает оторвать.

Снова отдых, снова вспышка.

У него уже отдышка.

А она его ебёт,

И кусает, и скребёт.

И визжит, и веселиться,

И пиздой на рот садиться.

Он вонзает ей язык,

Что могуч так и велик,

И твердит: «Подохну тут».

А часы двенадцать бьют.

Кровь и сперма — всё смешалось,

А Фелиста помешалась.

Удалось в конце концов

Оторвать одно яйцо.

А потом с улыбкой глупой

Отжевать кусок залупы.

Он орёт: «Кончаюсь, детка!»

А она ему менетку,

Чтоб заставить хуй стоять.

И ебать, ебать, ебать...

Утром, труп его остывший

Осмотрел я, как прибывший

Из Москвы криминалист.

Так закончил журналист свой рассказ

Печальный очень, и добавил:

«Между прочим с нами следователь был,

Очень юн и очень мил.»

Побледнел он, покраснел.

На девицу не глядел.

Так не глядя к ней склонился,

Перед этим извинился.

И зо рта её извлёк

Хуя — жёваный кусок.

И изрёк один вопрос:

«Заебли его. За что-с?»

И ответила Фелиста:

«Этот был — артиллеристом.

Рядом с нами жил на даче

И умел решать задачи.» — 2 —

Время шло, прошло лет пять.

Мой попутчик мне опять,

Как-то встретился под Сочи.

Мы обрадовались очень нашей встрече

И всю ночь — пили всё отбросив причь.

А когда бледна полна

Над землёй взошла Луна,

Звёзды на небе застыли. Он спросил:

«Вы не забыли мой рассказ,

Когда Фелиста заебла артиллериста?»

В миг с меня сошла усталость,

Я спросил: «А что с ней сталось?»

«Значит помните гляжу,

Чтож, хотите расскажу!»

Затаив своё дыханье

Я в момент обрёл вниманье,

И сонливость спала сразу

В ожидании рассказа.

И второй его рассказ

Я поведаю сейчас...

* * *

Если помните, там был

Следователь — юн и мил.

Он с неё там снял допрос

А потом в Москву увёз.

Сдал в «Бутырку» под расписку

И начал писать записку

О своей командировке

В кабинете на Петровке.

Только всё терял он суть,

То в глазах всплывала грудь,

То большие ягодицы

Арестованной девицы.

То огромные сосочки.

Встал отчёт на мёртвой точке.

Хуй дрожал мешая мысли,

А его сомненья грызли.

Всё ли сделал для отчёта,

Нет в допросе ли просчёта,

И за ту держусь я нить.

Надо передопросить.

Так решив, отчёт схватил

И в «Бурырку» покатил.

А Фелиста будто знала,

Молча с табурета встала.

Также молча подошла

И дыхальем обожгла.

«Умоляю, помогите.

Всё отдам, коль

захотите.

Лишь спасите от тюрьмы.

Я боялась с детства тьмы.

Я пугалась скрипов, стуков»,

А рука ползла по брюкам.

Жадно хуй его искала,

По щеке слеза стекала.

Вдруг присела. Нежный рот

Из ширинки хуй берёт.

И засасывает славно,

Чуть. слегка качая плавно.

Следователь вмиг вспотел.

Видит Бог — он не хотел.

Против воли вышло это,

Для познания минета.

А она его прижала,

Всё в юристе задрожало

И бурлящие потоки потекли в пищепротоки.

Две недели шли допросы.

Он худел, давая кроссы

От «Бутырки» и назад.

Шли дела её на лад.

Он худел, она добрела.

Им вертела, как хотела.

Он допросов снял не мало,

А она трусы снимала.

От допросов заводилась

И верхом на хуй садилась,

Или делала отсос,

Отвечая на вопрос.

День за днём чредою шли.

В скорости её ебли

Адвокат и прокурор

И тюремный спецнадзор.

Утром, вечером и в ночь

Все хотели ей помочь.

А Фелиста как могла

Им взаимно помогала.

Бодро делала минет

С переходом на обед.

Так наш суд на этот раз

От тюрьмы Фелисту спас.

Предложив за еблю, в дар

Выехать под Краснодар.

У кого-то там приятель

Был колхозный председатель.

Для Фелисты этот кто-то

У него просил работу.

Все девицу провожали,

Наставляли, руку жали.

А простившись, как пижоны

Все разъехались по жёнам.

С шиком ехала Фелиста

Поезд мчится очень быстро.

Проводник разносит чай.

Пару раз он невзначай

Жопы девицы коснулся,

А на третий оглянулся,

Взгляд на бёдрах задержал

И к себе её прижал.

А она сказала тихо:

«Как Вы сразу, это лихо.

Что у Вас здесь? Ну и ну.

Я попозже загляну!»

Ровно в полночь, дверь открыв,

И её к себе впустив,

Он под чайных ложек звон

До утра качал вагон.

А она под стук колёс

Исполняла «Хайдеросс».

Утром поезд сбавил ход.

Вот перрон, стоит народ.

Много солнца, небо чисто.

Тут должна сойти Фелиста.

Вышла, робко оглянулась

И невольно улыбнулась.

Ей букет суёт мужик,

Из толпы несётся крик.

Под оркестр отдают

Пионеры ей салют.

Кто-то вышел к ней вперёд,

Нежно под руку берёт,

И под звучный барабан

Приглашает в шаробан.

«Трогай!» — кучеру кричит

И загадочно молчит.

В миг с лица сошла улыбка.

«Здесь какая-то ошибка.

Объясните, эта встреча,

Барабан, цветы и речи,

Тот кому это — не я»

«Что, ты, рыбонька моя.

Из Москвы вчера как раз

Мне прислал мой друг наказ

Встретить пятого, в субботу

И доставить на работу.

Ты возглавишь конный двор.»

Это был мой прокурор.

Он всё это объясняет,

Сам за жопу обнимает,

Нежно за руку берёт

И себе на член кладёт.

Шепчет ей: «А ну — сожми!»

Кучеру орёт: «Нажми!»

Эх трясучие дороги.

«Хошь. Садись ко мне на ноги!»

Что Фелисте объяснять.

Та давай трусы снимать.

Хуй достала, встала раком,

На него насела сракой.

И пошла работать задом,

Помогая всем ухабам.

Кони резвые несутся,

Конюх чувствует — ебутся.

И хотя мальчонка мал,

Тоже свой хуёк достал.

Сжал в кулак и быстро водит —

Ебля всякого заводит.

Конь учуял это блядство.

Мчал сначала без оглядства.

А потом мгновенно встал,

Доставать свой кабель стал.

Ржёт подлец и не идёт.

Лошадиный член растёт.

Как Фелиста увидала,

Мужиков пораскидала,

Подползла под рысака,

Обхватила за бока,

Пятками упёрлась к крупу

И давай сосать залупу.

Пыль столбом, рысак дрожит,

Вдруг с кишки как побежит.

Баба чуть не захлебнулась,

Тело конское взметнулось,

Конюх тихо заорал,

Председатель дёру дал.

Конь хрипит, она елду

Конскую суёт в пизду,

И вертиться как волчок.

А в степи поёт сверчок.

Час в желании своём

Измывалась над конём.

Племенной рысак свалился,

Охнул и пиздой накрылся.

А Фелиста отряхнулась

И на станцию вернулась.

Ночью тихо села в поезд

И отправилась на поиск

Новых жертв своей пизды.

Через семь часов езды

Где-то вышла и пропала.

С той поры её не стало.

Но я верю, уж она-то

Где-то выплывет когда-то.

И пока живём и дышим

Мы о ней ещё услышим.