Новая работа.

Жизнь в Кущёвке начала меняться с тех пор, как на её окраине купил дом Данила Михайловский, известный всей России театральный деятель.

Сначала все деревенские наблюдали, как дом ремонтируется, достраивается и надстраивается, обрастает новыми постройками — огромный гараж, домик охраны, флигель, баня... Затем новый сосед прикупил кое-что из окрестных лесов, полей и водоемов и начал огораживать их заборчиками с табличками «частное владение». Тут уж любопытство кущёвских переросло в недоброжелательство — что же теперь, и рыбы в большом пруду не половишь, и травы для коровы на поле не покосишь, и дерева не срубишь?

Неизвестно, чем бы это всё закончилось — есть среди местных лихие мужики, могут и поджечь чего, и на дороге глухой подстеречь с ружьишком...

Но тут случилось наводнение — по весне Волга разлилась как никогда, подобралась к деревне и сильно подмочила деревенские дома. Многие и так ветхие были, а тут просто на глазах разваливаться начали. Местные власти приехали, посмотрели... Сказали, что дома пригодны для проживания, а если какой и ветхий — так это ещё надо доказать, что наводнение виновато, и денег на ремонт не выделили. Кущёвцы и матерились, и представителя администрации чуть не избили, и наверх писали — без толку!

Тут знаменитый сосед пришел на помощь, каждому двору выделил по двести (!!!) тыщ рублей на ремонт и восстановление хозяйства. Есть же деньжищи у людей! — говорили кущёвцы. Расписку, правда, с каждого взял, что будут отдавать в течение пяти лет. О том, где потом денег взять, в тот момент мало кто задумался. Главное — сейчас хозяйство можно поправить. Некоторые ещё мотоциклы прикупили, технику кое-какую, колодцы во дворах вырыли. А потом оказалось — долги отдавать надо. А денег то нет ни у кого. Последняя поблизости птицеферма и то закрылась, заработать негде.

Что делать?

Вот в очередной раз управляющий от Михайловского приехал о долге напомнить, кущёвцы опять руками разводят — работы нет, денег нет, мол, живём на подножном корму. А тот им говорит — Данила Иваныч может вам работу предоставить, у него натуральное хозяйство большое — ему и полевые работники нужны, и скотники, и лесничие, да и по дому прислуга. Пусть от каждой семьи к нему по работнику пришлют. Они там у него жить и питаться будут, и даже одеждой рабочей их обеспечит. Денег за работу на руки на даст, но за каждый месяц десять тысяч долга с семьи будет списываться.

Почти все согласились, кроме пары семей — у них сыновья в городе на работу устроились, и деньги присылали.

Так Таня с подругой Лидой оказалась в доме Михайловского. Девушки они симпатичные, неглупые, их взяли горничными. Вообще-то Татьяна собиралась в город, в колледже учиться. Но видно придется пару лет подождать.

Работы было довольно много. Стирка, глажка, уборка, а если кто из хозяев позовет — надо было мгновенно бежать, выполнять всё, что попросят. Самим быть опрятными и скромными. Разговаривать вежливо, не возражать, какую бы глупость не потребовали. Наводить чистоту приходилось по нескольку раз в день, всё время проверять, чтобы не пылинки, ни соринки, ни пятнышка, и все вещи на своих местах. За всем присматривала Анна Корнеевна, дальняя родственница Михайловских. Очень строгая и требовательная. Постоянно делала замечания — то скатерть криво застелена, то занавеска помята, то почему тебя четверть часа ждать приходится? (А как быстрее то, если звонок тебя, например, в туалете застал, а туалет для прислуги — в дальнем конце двора). А иногда Анна Корнеевна записывала что-то в блокнот, вслух говоря — «штрафной балл тебе». Странная тётка! Какой может быть штраф, если нет зарплаты?

Прозвонил будильник. Шесть утра. Вот и первая неделя новой работы пролетела — сегодня суббота. Вечером хозяева уедут в Москву на какой-то фестиваль, и у прислуги будет выходной. Можно будет уйти домой, отоспаться, в лес по грибы сходить, поиграть с младшим братом. Татьяна мечтательно потянулась в постели. Сегодня ещё полдня суеты, и... свобода!!! Хоть и временная.

После завтрака всю прислугу позвали на задний двор. Татьяна пошла без каких-либо подозрений — видимо, хотят какое-то объявление сделать (а вдруг премию дать)? Лида тоже была в хорошем настроении, и что-то щебетала о том, как Николай, работающий на конюшне, пытается за ней ухаживать. А у остальных лица были почему-то мрачные. Толстуха Тоня-птичница вроде даже всхлипывала, вытирая нос рукавом.

Сегодня двор выглядел необычно. Посередине стояла большая лавка, на ней лежало несколько веревок. Прислуга выстроилась полукругом метрах в десяти от неё. У лавки стоял Евгений Андреевич, управляющий. Как обычно, с брезгливым и надменным выражением лица. В руках у него была тетрадочка, и он внимательно изучал написанное в ней. Подошла Анна Корнеевна, дала ему ещё какую-то бумажку и осталась стоять рядом.

Из дома неторопливо вышли Данила Иваныч с женой и сели в кресла, тоже метрах в десяти от лавки, но с противоположной от прислуги стороны.

И тут Татьяна заметила ещё один предмет — позади управляющего стояло ведро с торчащими из него прутьями. Лавка, веревки, прутья, штрафные баллы... Страшная догадка, в которую не хотелось верить, мелькнула в голове. Порка для провинившихся? Но этого же не может быть!!! В наше время??? Она невольно схватила под руку Лиду и потянула назад, к дому.

Сзади вдруг оказался конюх Николай, он обхватил их за спины и удержал на месте. «Вы же первый раз... Стойте, а то хуже будет!». «Как же это? — возмущенно зашептала Татьяна, — я не согласна! Я уйду отсюда!».

«Если ты сейчас уйдешь, тебе увеличат наказание. А если совсем уйдешь домой, долг твоей семьи увеличится. Такой договор подписывали». «Я ничего не подписывала! — вырывалась Татьяна». «Значит, твои родители подписали. На всех, кто здесь работает, такие договоры!»

В это время управляющий громко объявил: «Итак, как обычно, по субботам, мы наказываем плохих работников. Начнем с тех, у кого меньше всех штрафных баллов. Для новых работников поясняю, что один штрафной балл соответствует десяти ударам розгами». Посмотрел в тетрадочку, потом в бумажку: «Софья — на лавку! Двадцать розог!»

Софья, помощница садовника, обычно стройная и подвижная, ссутулившись, поплелась к месту наказания. Анна Корнеевна, чтобы ускорить процесс, сделала шаг навстречу, уложила её животом на лавку и задрала юбку к голове. (Все работницы должны были ходить в синих юбках длиной по колено, которые выдали им здесь). Вместе с управляющим они быстро привязали руки и ноги Софьи к ножкам скамейки. Потом, на виду у всех, Анна Корнеевна спустила ей трусы до коленей. Всем на обозрение открылись маленькие розовые упругие ягодицы. Софья громко прерывисто всхлипнула, видимо, она ещё не совсем привыкла к такому позору.

Анна Корнеевна вооружилась розгой, подошла сбоку к беспомощно распластанной на лавке Софье, и свистнула розгой сначала в воздухе, проверяя на гибкость и прочность. Софья сильно вздрогнула и безнадежным голосом пробормотала что-то вроде «пощадите, Анна Корнеевна!». Та как будто ничего и не услышала, размахнулась второй раз и с силой хлестнула Софью поперек ягодиц. Громкий вскрик Софьи сразу перешел в горькие рыдания. «Раз» — безо всякой интонации громко произнёс управляющий.

Татьяна плохо видела происходящее — выступившие от страха и отчаяния слёзы застилали ей глаза. Рядом всхлипывала прижавшаяся к ней Лида.

Слышен был свист и шлепки розги, всё более громкие крики и плач Софьи и бесстрастный счет ударов. Когда крики и свист стихли, Татьяна подняла глаза и увидела, что Софья неуклюже встает и оправляет юбку, всё её хрупкое тело продолжало содрогаться от рыданий, теперь уже беззвучных.

«Антонина — на лавку! Тридцать розог!» — объявил управляющий. Не успел он договорить свою короткую фразу, как раздались громкие завывания

Тони.

«Прости-и-и-те, я не винова-а-ата, не на-а-адоо!» Она еле-еле плелась к лавке, растирая по лицу слёзы и сопли. «Хватит канючить, а то добавку получишь» — Анна Корнеевна с раздражением подтолкнула Тоню к лавке, и все приготовления повторились. Только задница у птичницы была в два раза шире, чем у Софьи, белая и дряблая. Теперь Татьяна разглядела, что на ягодицах были серые полоски — следы прошлой порки.

Экзекуция началась, на этот раз звуки розги и счёт ударов тонули в непрерывном истерическом визге Тони, перемежающемся с мольбами о прощении. Ноги выше колен были привязаны к лавке, а ниже колена долбили по земле, поднимая пыль. После порки Тоню пришлось оттаскивать обратно под руки, сама идти она была не в состоянии. Её подтащили к толпе прислуги. Она плюхнулась на четвереньки и трясла головой, продолжая выть. Татьяна и Лида стояли обнявшись и дрожали от страха. Со спины их по-прежнему придерживал Николай.

«Григорий — на лавку! Тридцать розог!» Садовник, мужик средних лет, мрачно прошагал в центр двора. Довольно быстро сам лег на лавку, спустив штаны. Розгу взял управляющий. Татьяне показалось, что этот прут был толще и длинней предыдущих.

И опять знакомый уже свист и шлепок. «М-м-м...», — застонал и завозился на лавке Григорий. «Раз!» — начала счет Анна Корнеевна. Свист, шлепок. Управляющий хлестал садовника остервенело, изо всей силы. «М-м-м!» — ещё громче раздалось с лавки. «Два!».

Татьяна взглянула на хозяина. Данила Иванович откинулся в кресле и скрестил на груди руки. При каждом ударе розги он удовлетворенно кивал, как будто слушал не звуки экзекуции, а декламацию стихотворения. На лице его жены, сидевшей рядом, была легкая сочувственная улыбка. Оба они напоминали парочку зрителей киносеанса или театрального спектакля.

Григория секли до крови, на его ягодицы было страшно взглянуть. К последним ударам его стоны перешли в глухой вой. Он встал и ушел сам, но видно было, что каждый шаг доставляет ему нестерпимую боль.

«Лидия — на лавку! Сорок розог!» Девушки обмерли. Лида вцепилась в Татьяну и не двигалась с места. Николай оторвал Лиду от подруги и вытолкнул вперед, в сторону скамьи. «Иди, а то хуже будет! Наказание удвоится!» Ноги совсем не слушались перепуганную насмерть горничную. Анна Корнеевна подхватила её под мышки и отвела к лавке. Лида обмякла, она была почти без сознания.

Впрочем, с первым ударом она сразу очнулась и начала пронзительно кричать. При свисте розги в воздухе Лида отчаянно вопила и вырывалась в бессмысленной надежде избежать удара. Когда орудие наказания врезалось в тело, крик становился просто оглушительным. Татьяна даже не предполагала, что Лида может издавать такие звуки. Она расширенными от ужаса глазами смотрела на извивающееся тело подруги, на то, как покрываются яркими багровыми полосами её ягодицы. Животный страх наполнил всё её существо. Бежать отсюда подальше! Навсегда!!!

Она рванулась к дому... Стоп! Николай был начеку. Он ухватил её за руки выше локтей и пригнул к земле. «Спокойно! Стой, дурочка! Ничего, переживешь, жива останешься!». Несколько минут тихой борьбы. Конечно, Татьяне не справиться с Николаем. Он — конюх, не то, что девушку, коня удержать может.

И вот её очередь! Она не слышала, как её вызвали. Или слышала? Пятьдесят розог? Это ей??? Николай вытолкнул её вперед, Анна Корнеевна подхватила. Мелькнуло перед ней зарёванное распухшее лицо Лиды, надменный управляющий, укоризненно качающий головой Данила Иванович. Жёсткая лавка, веревки впились в руки и ноги, дернулась — не вырваться никак. Холодок сзади, по ягодицам. Мурашки по спине. Всё тело дрожит, внизу живота всё сжалось. Холодно! Жарко!! Сейчас начнётся! НЕЕЕТ!!! НЕ ХОЧУ!!! НЕ НАДО!!! То ли вслух закричала, то ли про себя взмолилась, сама не поняла.

Свист, дикая нестерпимая боль. АЙЙЙ!!! Как вырваться, это же невозможно вынести? Дернулась изо всех сил. Веревки держат прочно. Опять свист. Ещё больнее! АААА!!! АННАКОРНЕВНА!!! ДАНИЛЫВАНЫЧ! НЕ НАДО!!! ПОЩАДИТЕ!!!

Жуткая боль ещё и ещё! Сколько же можно??? АААА!!! МАМОЧКИ!!!

Татьяна не ушла домой на выходные. Пролежала в своей каморке до понедельника. И сил не было, да и как домой то, в таком виде? Домашних только пугать, и односельчане вдруг заметят её состояние. Никого не хотелось видеть. Николай приносил ей перекусить. А Лида то... в субботу поревела-поревела и бодро домой отправилась.

В понедельник утром опять на работу. Надо сосредоточиться. Больше никаких штрафных баллов! Ещё одну такую порку она не вынесет. Во всяком случае, в ближайшую субботу.