— Жора! Слазь-ка, посмотри вторую норию! Чё то она ни ххера не тянет!

Как сказала Раиска — так и вышло!

Вова, не приехал!

Приехал Петя Головушкин. С гитарой!

В воскресенье, с утра, уехали Алла и Виталий.

Алла была молчалива и, изредка, загадочно улыбалась, взглядывая на него.

Ночью он понял, что произошло на полянке, и стало мучительно досадно от того, что не догадался сразу, когда она рассказала анекдот.

Он распалялся воображением, представляя, что могло быть и от этого становилось ещё муторнее. Долго не мог уснуть, страдая от жгучей и острой боли, разрывающей низ живота. И лишь подтянув колени к животу, и свернувшись, через несколько минут ощутил, как затихает боль...

Так и уснул.

Провожали уезжавших все, и когда подошёл автобус, Алла порывисто обняла его и чмокнула в щёку. А он, стесняясь остальных, не решился приобнять её.

Автобус уезжал, покачиваясь на разбитой колеями дороге, и сердце тоскливо сжималось. Как будто отрывали кусочек...

Компания из Любахи, Тани, Вадима и Валеры пошла к бабе Варе мыть и жарить, набранные в субботу, грибы.

Георгий пошёл в магазин и купил полкило конфет. Кара-Кум.

Вернувшись в гостиницу-общежитие заварил чай и напился, наслаждаясь вкусом шоколадных конфет.

Лёг на кровать и попытался читать «Русь изначальную». Но предложения рассыпались на слова, слова на буквы, а буквы исчезали, и он ловил себя на том, что видит чистый лист, и лишь усилием воли страница снова заполнялась текстом.

— «Да что со мной такое?! Влюбился? « — он усмехнулся, вспоминая, когда это было в последний раз.

Но погрузиться в воспоминания не успел.

Пришли Валера и Любаха.

— Начальник — обратилась к нему Любаха — Хочешь в лес, за грибами? — и, чуть помедлив, добавила — Развеяться.

— «На лбу написано» — подумал Георгий, и встал с кровати, оставив кнгу раскрытой.

— Пойдёмте к бабе Варе, возьмёте ведро и корзинку.

— Начальник — тараторила без умолку Любаха — А сегодня кто-то должен приехать? Ну, ещё кто-то, взамен уехавших.

— Да, Петя. Работает со мной. Ну и Вова!

— А Раиска сказала, что Вова не приедет! — Любаха забежала вперёд, и повернувшись к ним лицом, шла боком, вприпрыжку.

Валера и Георгий, переглянувшись, заулыбались.

— А чё вы? Вы надо мной смеётесь? Я стройная! Плаванием занималась.

На Любахино лицо набежала тень.

Она перестала прыгать и пошла рядом с ними.

— До четырнадцати лет. Я уже по первому разряду плавала. Тренер уже сказал готовиться к сдаче на норматив кмс...

Любаха замолчала

— Ну и... — спросил Валера

— Жопа выросла!

Любаха остановилась, повела руками по бёдрам и сморщилась — Фууу! Это наследственное, от мамы! Тренер, как увидел меня после каникул, сразу сказал — Ты можешь ходить на тренировки, но рекордов, с такой жопой (!), не будет!

— Сопротивление! — изрёк Валера.

Любаха сквасила губы — Даа! Я бросила плавание. Разозлилась на тренера, на фигуру, на наследственные признаки, на всё и на всех!

— Начальник! — Любахины глаза лукаво блеснули за линзами очков — А Петю не надо встречать?

— Вообще то, надо.

— А кто поедет?

— Надо к директору идти. Электричка то ночью придёт.

— Ну вы сходите быстренько за грибами и назад. До вечера то всё равно успеете?

Они прошли мимо дома бабы Вари и когда вышли за околицу, Любаха остановилась — Ну вы не теряйтесь там. И не расходитесь. И быстренько. Вы же опытные грибники!

Улыбнулась. Помахала рукой и пошла назад.

Когда углубились в лес, Валера предложил — Чё ходить друг за другом. Так мы ничего не наберём. Разойдёмся?

Георгий, снова ощутивший тоску на сердце, пожал плечами и молча согласился.

Они двинулись дальше, но постепенно уходя друг от друга.

И минут через пять, Георгий, остановившись, и всматриваясь в лес, между берёзами и соснами, не увидел, мелькающую минутой ранее, красную, в клеточку, рубаху Валеры.

Ещё минут семь шёл, углубляясь в лес, и наткнувшись на густые заросли кустов смородины, малины и шиповника, остановился, прислушиваясь.

Ветра не было, день ясный.

Ни шороха, ни поскрипывания.

Тишина.

Он бросил на траву корзинку и обойдя заросли, наткнулся на женские трусы.

Георгий осмотрелся и узнал место, полянку и увидел тропинку.

Он сморщился, как от зубной боли, наклонился и поднял трусы.

Вывернул.

Трусы были чистые.

Он потянул воздух, но трусы пахли травой и прелой горечью опавшей листвы.

Заскрипев зубами и возбуждаясь, бросил трусы на землю, и спустив трико с плавками, встал на колени и дрочил, с закрытыми глазами, и изливаясь, и снова ощутив острую боль в паху, почти возненавидев Аллу, прошептал — Ссукаа!

Открыл глаза.

Трусы, и трава вокруг, заляпаны спермой.

Он улыбнулся, вывернул трусы, и долго, и тщательно обтирал, обмякший член и руки.

Встав с колен, и натягивая плавки, ощутил позывы и опять спустив их, долго изливался мочой на её трусы.

Закончив, подцепил мокрые трусы пальцем.

Теперь они пахли!

Георгий швырнул трусы в заросли, и они повисли на кусте шиповника.

Подобрав корзинку, вышел на тропинку и пройдя по ней с полсотни шагов, сошёл, и высматривая в траве грибы, запетлял меж деревьев.

Когда корзинка наполнилась, глянул время.

Прошло полтора часа.

Ориентируясь по солнцу, двинулся обратно, и корректируя направление, через полчаса, вышел из лесу, всего лишь в десятке шагов от того места, где они, двумя часами ранее, в него вошли.

Отойдя от кромки леса, Георгий развернулся и высматривал: не мелькнёт ли рубаха Валеры.

Прошло минут десять томительного ожидания.

Валеры не было.

Георгий, похаживая из стороны в сторону, заколебался — Может он давно вышел, и не дождавшись меня, ушёл в деревню?

Глянул на часы. Прошло двенадцать минут.

— Подожду ещё

Через полчаса, мысленно махнув рукой, медленно пошёл к деревне, через каждые десять, пятнадцать шагов, оглядываясь.

Валеры, не было!

Его возвращение, одного, без Валеры, вызвало бурю гневного возмущения Любахи!

— Начальник! Да как ты мог, так поступить?! А если он заблудился?

— Да он опытный грибник, и деревенский — оправдывался Георгий

— А если ему плохо стало?!

— Да с чего, вдруг?

— А может на него волки напали!!

— Да нету здесь волков!

— Есть! Баба Варя рассказывала! Зимой даже в дервню приходили!

— Это когда было?

— Неважно! Есть, и всё! Ну что ты стоишь?

— А чё я должен делать? Искать, что ли?

— Конечно искать! — возмутилась, слегка остывшая было, Любаха

— Мне же надо к директору сходить. Насчёт Пети.

— Я уже сходила! Валерий Тимофеевич сказал, что знает, что поедет тот же дядька, что нас встречал и привёз!

Вадим, сочувствуя Георгию, но опасаясь навлечь гнев со стороны разошедшейся Любахи, помалкивал, а Таня, всем своим видом, выражала полное и абсолютное согласие с Любахой!

Георгий поставил корзинку на лавочку и пошёл к лесу.

Идти в лес, и искать Валеру, он не собирался, понимая всю бессмысленность этого.

Но доказывать Любахе, что это глупо, было бессмысленностью ещё большей.

Он шёл к лесу, надеясь встретить Валеру.

Но Валера не встретился!

Минут сорок Георгий шлялся вдоль кромки леса туда-сюда, но Валера так и не появился.

Он уже почти надумал идти в лес, но услышав свист от деревни, обернулся.

Валера, а это был он, махал ему рукой.

Они шли к дому бабы Вари, и Валера, с улыбкой нашкодившего мальчишки (и ему попапо от Любахи!), оправдывался

— Я зашёл, наверное, далеко, да ещё отклонился к востоку, уже назад пошёл, ведро полное было и наткнулся на белые. Пришлось все грибы высыпать, зато белых набрал полное ведро! Потом забирал на запад, торопился, но всё равно вышел возле соседней деревни, а это пять км!

— Валера! — не обращая внимания на Георгия, тараторила Любаха — А их надо мыть?

— Нет! — поспешно ответил Валера — Белые не моют, Их надо перебрать, и не разрезая, нанизать на нитку и развесить.

— А где?

— Лучше там, где нет солнца. Ещё бы прикрыть чем-нибудь, вроде марли, чтобы мухи не садились. Вот эта стена — Валера похлопал по стене веранды без окна — подошла бы.

— Надо у бабы Вари спросить — и Любаха ушла в дом.

— Я пойду — Георгий шагнул к воротам — надо ещё постельное заменить.

— Да подожди ты! — остановил его Вадим — Щас грибы твои будем жарить. С картошечкой!

— Начальник! Я уже сказала, про постельное, директору. Он сказал, что скажет тёте Шуре. Тётя Шура уже заменила. Я сходила, проверила. Начальник, ты не обижайся на меня, ему тоже попало! Баба Варя разрешила. Давайте разделимся: двое белые перебирают, двое моют грибы для жарки и картошку копают, а пятый баню растопит! Я белые перебираю! — подняла она руку.

— Я пойду баньку готовить! — поднял руку Вадим

— Давайте так, мы с Георгием накопаем картошки, переберём грибы и развесим для сушки, и придём к вам, помогать чистить картошку и жарить с грибами — предложил Валера, Любахе с Таней.

Любаха посмотрела на Валеру, потом на Таню

— Я согласна! — подняла руку Таня.

В гостиницу, Георгий, вернулся где-то около восьми. Вадим и Валера остались попариться в баньке.

На его кровати сидела женщина и листала книгу.

— Здравствуйте! Маргарита — улыбнулась она, и ткнув пальцем в книгу, спросила — А здесь есть про любовь?

— Есть!

Он узнал женщину. Это была одна из доярок в коровнике, которым он популярно излагал про стойловое содержание крс. Та, которая отвечала. В цветастом платье, в красных туфельках и платке, наброшенном на плечи, она выглядела почти красавицей. Деревенской красавицей.

Георгий обратил внимание, что губы у женщины не накрашены, и брови не подведены.

На кровати Виталия лежало, свёрнутое стопкой, постельное бельё.

Георгий сел на Вовину кровать.

— А ваши соседи — Маргарита повела глазами в сторону комнаты шоферов — Они где?

— Да отсыпаются, наверное, если не в бане

Она покачала головой — Не в бане

— Они вчера почти в час пришли, и сегодня полдня отработали. Спят!

Маргарита встала и села на кровать, рядом с Георгием — А ты нравишься Раиске. Она про тебя все уши прожужжала...

Её жёлтые, в крапинку, глаза, насмешливо и бесстыдно, осматривали его.

— Она ещё не предлагала?

— Чего?! — удивился Георгий

— В деревне остаться! — хмыкнула Марго — А ты о чём подумал? — она ухмыльнулась, смутив его.

Скрипнула дверь, и из комнаты шоферов вышел Костя

— Ну чё, идём, Марго?

Маргарита встала, и подхватывая Костю под руку, бросила — И это предложит! Но ты с нею поосторожнее. Мы в кино. До свидания.

Они уже вышли на площадку, когда из комнаты вышел Сандро, и окликнул Костю.

— Я щас. Подожди на улице

Костя вернулся

— Костя, я же тебе говорил: не связывайся с этой бабой!

— Да она сама вешается, Сандро. Да мы в кино и потом на дискотеку. Не буду я её...

— Прошлым летом чуть до драки не дошло! И всё из-за неё! У неё муж сидит за убийство! Тестя, отца её, убил! А Паша, есть тут такой, двоюродный брат её мужа, присматривает за нею. Блюдёт!

— Да брось, Сандро! Я же сказал, в кино сходим, а на дискотеку мож и не останусь.

Костя бравировал, но Георгий видел — напуган.

— Ну смотри. Я предупредил.

Сандро вернулся в комнату, а Костя, подмигнув Георгию, вышел.

...

Десять лет назад, за два дня до Нового года

— Здравствуйте, дядь Максим. Папка, вы чё тут накурили, опять мамка будет ругаться!

— Не будет, дочка! Ты со школы?

— Да пап, всё! Завтра каникулы. Ура!

— Невеста! — Максим смотрел на Ритку.

— А твой младший, Генка, долго ему ещё?

Максим отвёл глаза от Маргариты — Весной придёт

— Вот и жених! Ритка, давай сосватаем тебя за Генку. Он с армии придёт, ты школу закончишь!

— Да не хочу я взамуж, папка! Я открою форточку, проветрю

Рита подошла к столу и потянулась к форточке.

Максим смотрел на девушку и пьяные, похотливые мысли,

мутили разум.

— Пап, я схожу на ферму, мамку попроведаю?

— Сходи дочка. Риит!

— Чё пап? — вернулась она

— Принеси нам огурчиков. Тех, что у мамки в бочке, с капустой.

— Щас, пап!

— Ну давай, Макс, за наших детей!

Они чокнулись стаканами. Фёдор выпил, а Максим лишь пригубил, и поставил стакан за банкой с самогоном.

— Вот, пап! — Ритка бухнула на стол алюминиевую чашку с огручиками и капустой — Я пошла!

И накинув пуховой платок, и стрельнув, желтыми, в крапинку, глазами в Максима, вышла.

Она вернулась через четверть часа.

Отец храпел, уткнувшись в стол.

Максим встал, качнулся — Надо бы уложить его

— Я сама, дядь Максим! — Ритка закинула руку отца себе на плечо, но оторвать от стула не смогла — Ой! Чё-то тяжёлый сегодни...

Вдвоём приподняли Фёдора и поволокли к дивану в комнате. Фёдор что-то бормотал бессвязное, не просыпаясь, но ноги переставлял.

— Ладно — натягивая треух и открыв дверь — Я пойду

— Я замкну за вами, дядь Максим! — Ритка выскочила в сени.

Максима повело и Ритка поддержала его.

Максим, обняв девку правой, левой щупал её!

— Ой! Ой! Дядь Максим, что вы делаете?!

Ритке было 18 лет и целки она лишилась год назад. Ойкала для виду, чувствуя бедром, шевеление в штанах мужчины. Пизда чесалась, и Ритка сама прижалась животом и грудью.

— Мать не придёт?

— Неэ! Они там уже гулеванят. Новый год встречают

— Ну и куда мы? Баню топили?

— Топили

Они вышли на крыльцо.

— Ты дверь замкни, а то проснётся, да выйдет ещё

— Не проснётся. До утра теперь

— Замкни!

Ритка вернулась в сени за замком, и накинув планку, сунула язычок замка в скобу.

В бане было тепло и сухо. Пахло дымом, берёзовым веником, смолой и мылом.

Ритка замкнула входную дверь на крючок... мужчина сгрёб девку в охапку, и приподняв на руках, положил на верхний полок... трясущимимся руками раздевал, стягивая с неё одежду, и скинув телогрейку, залез на полок сам, и раздвинув Риткины ноги, встал на коленях между ними...

Ритку било в ознобе...

Максим был блядун, известный на весь район. Бабы говорили, что у него есть любовницы и в Новомихайловке, и в соседней Михайловке, и даже в райцентре.

Мужчина спустил с себя штаны, и когда стянул и трусы, тяжёлое и большое, качнувшись, коснулось Риткиного живота возле пупа.

Ритка вздрогнула!

— Ты не бойся! Я осторожно...

— Я нннн-не бэбэбэбэбоюсь — клацала зубами Ритка, а у самой, дыдыдыхание спёрло!

Он сунул пальцы в щель между губами и провёл вверх-вниз... интроитус был широкий — Нормально... выдержит... — бормотал он, пристраивая залупищу к пизде, и медленно, толчками, проталкивая во влагалище... Ритке показалось, что её натягивают, как капроновый чулок на толстую ляжку... он замер, а она хватала ртом и не могла вдохнуть... «Ни вздохнуть, ни пёрнуть!»... только сейчас, через пизду, она поняла смысл этой поговорки... он стал вытягивать оглоблю из пизды, и Ритке показалось, что её выворачивают наизнанку... он пихал, и пихал в неё, свой огромный членище, и ощутив подёргивания уретры, вытянул и дрочил над нею... сперма заляпала живот, грудь и даже лицо...

В следующий раз будет приятно — говорил он, обтираясь её трусами

Ритка лежала, и никак не могла расслабиться.

— Самогону хлебни! Отпустит — он потрепал её муньку — Да оботрись, или вон помойся, да трусы выстирай!

Но, в следующий раз, получилось только на восьмое марта.

Тогда и прихватила их Нинка, жена Максимова.

Он избил жену, сломав ей руку и два ребра, и пригрозился убить, если растреплет по деревне.

В конце мая пришёл из армии Генка, а в середине сентября сыграли свадьбу.

Ритка стала снохой Максима.

Нинка плакала, отговаривая сына.

Максим был хмур, зол и отмалчивался.

Нинка всё-таки не утерпела, и рассказала дочери, старшей сестре Генки, Раисе.

...

Избив жену, на глазах, перепуганной насмерть, Ритки, Максим выскочил из баньки, и бросился к сараю.

Сарай был обширный, и кроме коз, свиней и коровы с телёнком, в отдельном стойле был трёхгодовалый жеребец.

Максим заскочил в стойло и бил жеребца по морде, пока не выбился из сил. Жеребец храпел, метался в тесном стойле, но не противился избиению.

— Он то чем провинился!

В дверях сарая стояла, держась за бок, вся в крови, Нинка.

Максим выскочил из стойла, схватил вилы и...

И увидел Ритку

С лицом, белее снега, с выпученными, от ужаса, глазами, голая девчонка смотрела на него.

Он уронил вилы, оттолкнул жену и выбежал из сарайки.

— Оденься, ддура! — бросил он на ходу Ритке и выскочил за ворота.

Раиска отвезла мать в районную больницу и позвонила старшему брату.

Вадим жил в городе, работал в милиции. Приехал в этот же день, на служебной машине.

— Ещё раз тронешь мать, посажу! — и уехал обратно

Максим струхнул и притих на полгода.

В ночь, на седьмое ноября, Нинка дежурила в коровнике.

Сидели в бытовке и отмечали праздник.

Захмелевшие бабы рассказывали грязную похабщину, перебирали последние сплетни.

Нинка сидела трезвая, её мутило и коробило.

— Ты заболела, что-ли, Нинка?

— Ой бабоньки, что-то нехорошо на сердце, схожу-ка я домой.

Она встала из-за стола, схватила с лавки чью-то телогрейку и выбежала из бытовки.

Ритка, уложив, пьяного вдрызг, Генку, оделась и вышла на улицу.

В клубе шла дискотека, но ноги сами повели её в другой конец улицы.

Убравшись в сарае и задав корм скотине, Максим затопил баньку, и пока она прогревалась, сел на завалинку и, кутаясь в телогрейку, попыхивал папироской.

— Здравствуйте!

— Хым! Ты куда это без мужа подалась? Клуб в другой стороне

— Спит!

— Пьяный?

Ритка качнула головой.

Максим, поплевав на окурок, отщёлкнул его — Ну чё посреди дороги встала? Иди, присядь

— А тётя Нина?

— На дежурстве

— А Рая?

— В гости уехала, к Вадьке

Рита сошла с дороги и села на завалинку, но не рядом.

Он подвинулся, и распахнув телогрейку, приобнял Ритку за плечо и притянул к себе.

— Чё-то налегке ты, вся трясёшься! — он мял титьки левой рукой — Пойдём-ка!

Он встал, и Ритка, как овца, встала следом, и пошла за ним.

Зайдя в ограду, Нинка направилась к баньке.

Дверь, в предбанник, не заперта на крючок, и она вошла, и сразу услышала...

Всё перевернулось в душе.

Она метнулась к стайке, и схватив вилы, и распахнув дверь в баньку, с воплем — Уббьюуу тваарь! — споткнулась о порожек, и врезалась в жопу голой Ритке, стоявшей на коленях!

Вилы улетели под полок!

Ритка, чуть не обосравшись от испуга, дёрнулась от толчка вперёд и подавилась залупой!

Максим, взбеленившись, оттолкнул Ритку и она, как куль, свалилась на бок.

Схватил жену за волосы и, приподняв, ударил в лицо! Тут же, опрокинул навзничь, и сдёрнул рейтузы, вместе с трусами.

Нинка брыкалась, пытаясь цапнуть его за нос или за ухо, а он, дёргая головой и прижимая её руки к полу, раздвигал коленями ноги, и когда хуй вошёл в пизду, Нинка замерла, и перестала сопротивляться.

Перепуганная Ритка, трясясь от страха, жалась в угол на верхнем полке, и смотрела, как муж насилует жену.

Нинка стонала, кусая губы и извиваясь как змея, и карябала пальцами спину мужа. bеstwеаpоn Минуты через три её руки опали, она обмякла и затихла.

Максим слез с жены, и забравшись на полок, потянул Ритку за ноги, раздвигая их.

— Да не бойся ты! — он лёг на Ритку — Тебя не буду насиловать

И Ритка извивалась, и кусала губы, и карябалась, и стонала.

Нинка, растрёпанная и побитая, но в блаженстве, сидела на полу и смотрела, как муж ебёт сноху!

Они кончили вместе и Максим, отвалившись от девки, распластался на полке.

— Ты, что ли, в неё кончил?! — опомнилась Нинка — Да ты охуел! А понесёт!

— Пусть! — отмахнулся Максим — Она, теперя, мужняя!

Он повернул голову — Иди, дверь закрой, мыться будем

— Ой! — вспомнила Нинка — У меня же дежурство!

И натягивая трусы с рейтузами, выскочила в предбанник. Тут же вернулась — Ритка! Иди закройся!

Ритка мыла его, и наяривала веником, и ещё дважды, он, затаскивал её на полок!

После третьего раза, она не смогла даже приподняться. Максим окатил её водой из шайки, взял на руки, и вынес в предбанник.

Ритка лежала на лавке, а он натягивал на неё халат и обматывал полотенцем.

Одевшись в кальсоны и рубаху, поднял Ритку — Пойдём, чаю попьёшь, да надо тебе домой. К мужу.

Ритку шатало, как с глубокого похмелья, и смешило, что не может свести ноги — «Будто бревно между ног!»

— Ладно, дядь Максим, пойду я

— Чё ты меня дядей? Зови папа, или Максим.

— По имени я мужа зову. Папка не ебёт меня. А ты — дядя!

...

Рита лежала рядом с мужем и пялилась в потолок.

Что-то в её жизни шло не так. Почему? Кто виноват? Почему её так тянет к грубому и жестокому насилию. Почему, секс с мужем, не приносит удовлетворения? Генка был и забияка, и задира, и дрался не раз. Но по характеру, всё же, мягкотелый. Трезвый, по мужски молчалив и грубоват, но напившись, становился размазнёй и плаксой.

Отец любил её и никогда не обижал. Мать, правда, и гонял, и поколачивал. Каков свёкор в гневе, она видела. Генка тоже гонял её, и с кулаками набрасывался. Вот после ссоры, секс был совсем другим. Хм. Секс то, был тот же самый. Менялось внутреннее восприятие. После разлада, после ссоры, секс соединял их. А в обычные дни, и секс был обычным. Генка ложился, подминал её под себя, ёб, кончал, отваливался, отворачивался и засыпал!

Ну вот, задрожал сердечный,

Трясётся, мычит чего-то,

А кончит, и носом к стенке!

Такая у них ебота!

Значит дело не только в грубости.

А в чём тогда?

Ритка пялилась в потолок.

Запретный плод.

Запретный плод!

Сладко заныло под сердцем, и задёргалась матка, сокращая влагалище. Не все ведь, подряд, снохи, ебутся с отцами своих мужей. А Ритка, еблась! Значит, особенная!

С этим и уснула, улыбаясь в темноту.

Неделю пребывала она в эйфории от своего открытия. Но прошла ещё неделя, ещё, прошёл месяц, другой, а возможность, лечь под дядю, не представлялась.

И Ритка стала беситься, срываясь на посуде, на коровах, на подруге, на муже. Но сильнее всех, выбешивала свекровь!

...

Костя влетел в комнату — Сандро!

— Блядь! Костя! Только заснули!

— Они сюда идут!

— Кто?

— Ну этот, Паша, с дружками!

— Ты видел?

— Не, Марго сказала

— Ладно, из комнаты не выходи, я схожу переговорю. Сюда они не станут заходить.

— Сандро! — сел на кровати Андрей — Мож нам тоже выйти на переговоры?

— Нет! Я сам. Через — он глянул на часы — Приду через пять минут — и вышел

Они курили возле сарайки, на стенке которого висел рукомойник.

— Здорово, мужики!

Паша бросил окурок — Ты нам не нужен. Того позови, Костю.

— Я за него. Говори.

— Чё с тобой говорить? Мне, он нужен! Аааа! — догадался Паша — Зассал! Да мы не будем бить. Мы ток поговорим. Зови!

— Я за него. Говори.

— Пахан! Да врежь ты ему! Он же, блядь, издевается!

— Втроём пришли

поговорить? Или, эти, мимо шли?

— Пахан! Это уже беспредел! — и один из мужчин двинулся на Сандро

— Стоять, Лёха!

Пашка не мог понять, что его сдерживает. Слишком спокоен и уверен был мужчина, вышедший против троих. Настолько спокоен, что даже он сам успокоился.

— Ладно — скривился Пашка — скажи ему, чтобы к Марго не подходил

— Ладно. Скажу. Но и ты скажи Марго, чтобы сюда, больше не приходила.

— Скажу — буркнул Пашка

Сандро ушёл.

— Паш, чё за херня? Как-то не по десантски!

Пашка хмыкнул — Ты что ли, десантник? Не он же к Марго пристал

Заскрипели тормоза с улицы, хлопнула дверца.

Водитель ЗИЛка шёл к крыльцу общаги.

— Здравствуй, дядь Ген! — окликнул его Пашка

— Привет, Паш! Как там мать? Руку вылечила?

— Ну да, вроде.

— Привет передавай. Вот жизнь, в одной деревне, а в гости захожу, раз в месяц. Командировки, уборочная.

— А щас то куда, дядь Ген, на ночь глядя?

— Да на вокзал. Надо встретить ещё одного командировочного, взамен выбывших. За старшим и...

На крыльцо вышел Георгий, услышавший, как подъехал и затормозил ЗИЛок.

— Здравствуйте

...

Часа полтора они дремали в пустом вокзале, ожидая прибытия электрички.

Когда объявили прибытие, вышли на перрон.

С десяток пассажиров, и только один направился к вокзалу.

Петя!

С рюкзаком и гитарой!

Поздоровались.

— Идём!

— Рюкзак и гитару можно в кузов

— Неэ, гитара со мной! — Петя забросил рюкзак в кузов

На этот раз они ехали полевой дорогой, и когда ЗИЛок остановился у общаги, было без четверти три ночи.

Он показал на кровать и Петя, не заправляя, лёг на матрац, прикрывшись покрывалом — Утром заправлю. Спокойной ночи.

Утром, не выспавшийся Петя, оторвал голову от подушки, но Георгий сказал — Спи до обеда. После обеда на работу.

Петю, Раиса, взяла слесарем на ток, а Георгия, выговорив за сбежавшего Вову, отвела к Ерофеичу.

Ерофеич уже работал.

Познакомившись с Георгием, выключил установку и объяснил, как включать, за какими приборами, с каким интервалом, следить и, как выключать.

Запустил установку и...

— Жора! Слазь-ка, посмотри вторую норию! Чё то она ни ххера не тянет!

Жора полез наверх.

Наверху, на площадке, два мотор-редуктора с ремёнными передачами на валы барабанов норий.

Одного взгляда хватило, чтобы понять в чём проблема. Сварная рамка из уголков, на первой, ближней нории, полопалась по швам, и вал барабана со шкивом, оттягивало к шкиву, на валу мотор-редуктора. И ремень проскальзывал.

Георгий осмотрел рамку: она вся была мотана и перемотана проволокой. Вова постарался. Вова обмотал провлокой всю рамку, но толку с этого было мало. Самым простым решением, было бы сварить новую рамку и заменить, тем более, что к плите они крепились болтами.

Спустившись, Георгий так и сказал Ерофеичу.

Ну, вы уже догадались, что услышал в ответ Георгий.

— Я щас! — сказал он Ерофеичу, и пошёл к складу, в котором ремонтировал агрегат. Под стеной склада он видел, покрытые ржавчиной, куски труб.

Выбрав подходящую, по длине и диаметру, вернулся и забравшись наверх, прикрутил трубу, стянув, как ребром жёсткости, два уголка. Пришлось ещё спускаться за ключами, чтобы ослабить натяжение ремня и потом накинуть его на шкив. Проверив рукой прочность, закрутил упорные болты, создав натяжение.

Спустился.

— Ну чё, Жора, запускаю?

— Запускайте!

Ерофеич подошёл к шкафу и нажал синюю кнопку, надписанную — «НОРИЯ I».

Зашуршала лента транспортёра, и характерный звук, сыплющегося в шахту зерна, улыбнул сурового Ерофеича.

— Порядок! А ты говоришь, менять! Ни хуяаа! Мы ещё поработаем!

До обеда, дважды подходила Раиса и, постояв пару минут, уходила.

Когда Ерофеич заглушил установку на обеденный перерыв, Раиса опять шла к ним.

Они спустились на землю и пошли навстречу.

— Ну как, Ерофеич, напарник? — спросила она, приближаясь

Ерофеич, заметив в траве, брошенную кем-то шестерёнку, заматерился, наклоняясь, и охнув, свалился в траву.

Раиса вскрикнула, и остолбенела на секунду.

Георгий присел и хотел помочь Ерофеичу подняться, но Раиска, опомнившись, запричитала — Нет, нет, не трогай его!

Она подскочила к Георгию и тоже присела — Как ты, Ерофеич?

Но Ерофеич, сложившись пополам, так и лежал на земле, с побледневшим лицом, и беззвучно шевелил губами.

— Приступ! — Раиска испуганно смотрела на Георгия — Приступ радикулита. Ты побудь с ним — она выпрямилась — А я вызову скорую — и побежала к весовой.

Минуты через три вернулась, и они сидели на корточках возле Ерофеича. Минут через пять прибежала фельдшер, но помочь ничем не могла, ходила вокруг, да посматривала на часы. Скорая, на удивление, приехала через двадцать минут.

Ерофеичу сделали укол, уложили, как мешок, на носилки, и загрузив в салон, увезли.

Фельдшер убежала.

Раиса глянула на часы — Иди на обед. Вишь, как получилось? Этого я и боялась. Сможешь сам запустить установку?

— Смогу! — уверенно ответил Георгий, и ушёл на обед.

После обеда он работал до конца светового дня. Раиска подошла и сказала, что переписала его помощником мастера и оклад теперь 135 руб.

— Сверхурочные я тоже записываю. Нам бы до дождей управиться. Если пойдут дожди, а пшеницу ещё не всю уберут, придётся работать при прожекторах и в воскресенье. Вот для чего нужен сменщик. А ты один.

— Раиса, принеси карандаш, линейку и лист бумаги.

— Для чего?

— На второй нории слетает ремень, и я уже задолбался лазить наверх каждый час и натягивать

Раиса хмыкнула

— Накидывать и подтягивать — поправился он

— А это поможет?

— Да нет, я набросаю эскиз, сниму размеры. Если будет хорошая погода, в воскресенью можно отдать в мастерскую и сделать.

Раиса внимательно слушала.

— Ага! Я сейчас

Минут через семь, она принесла ему лист бумаги, линейку и карандаш.

— Ты только выключи установку, когда полезешь срисовывать.

— Эскизировать — улыбнулся он

— Ага — и она пошла к другой установке, АВМ*, гудение которой, заглушал шум работающей зерносушилки

Через полчаса, она вернулась с двумя мужчинами и позвала Георгия.

Георгий, глянув давление и температуру, спустился к ним.

— Знакомьтесь, Георгий Владимирович

— Михаил — протянул широкую, как лопата, ладонь, один

— Максим — буркнул второй

— Они будут у тебя учиться, осваивать сушилку. Ерофеич выбыл надолго. Ты им сразу, как срисуешь, отдай тогда, они сегодня и сделают.

— Я побежала

Георгий показал мужикам установку, описал её работу и рассказал, как запускать и выключать.

— Георгий Владимирович — сказал Михаил — ты иди срисуй, да дай нам рисунок, а то Раиска не отстанет, пока не сделаем

Он отключил вторую норию, поднялся на площадку, сделал эскиз и проставил размеры. Он не стал эскизировать всю рамку, поняв, что проще и быстрее, сделать накладку с вырезом под вал и приварить её к рамке.

Спустился и подошёл к мужикам

— Вот! — протянул эскиз Михаилу

Тот посмотрел, повертел, показал Максиму — Смотри, всё просто. Сделаем! — свернул эскиз и сунул в карман комбеза.

— Георгий Владимирович — с улыбкой на толстых губах, обратился к нему Михаил — Сколько дней обучал тебя Ерофеич?

— Один раз, сегодня, с утра

— И ты с одного раза всё запомнил?!

— Ну да

— Нихуясе! Видал, Максим, какие башковитые, городские. А я вот ничё не запомнил.

— Я, вообще то, деревенский. В городе после школы

— Мы тоже не пальцем деланы — буркнул Максим

— Ты то, точно, не пальцем

— Ладно, Георгий Владимирович, как освободимся, сразу в мастерскую

Они ушли.

Георгий смотрел им вслед

— Явно не показалось — говорил он себе — Раиска схожа с обоими. Бааа! Максим! Так это её отец! А Михаил, наверное, дядька. Он уже шагнул на ступеньку, когда его окликнули

Георгий обернулся

Марго, с улыбкой, подходила к нему.

— Здравствуй! — она протянула руку

Он поздоровался. Рука была мягкая, горячая и сухая.

— Я чё то Костю не вижу, не знаешь, где он?

— Костю и Андрея, директор отправил в Михайловку. У них запарка.

— Аааа! — Ритка разулыбалась — А уж подумала сбежал. Испугался.

— А где Ерофеич? Ты один, что ли?

— Один. Ерофеича на скорой увезли.

— Приступ

— Да

— Это надолго. Ну чё, не предлагала?

Георгий ощутил, как загорелись уши

— Какой стеснительный! Ладно, пойду я. Коровы то, не ученые, у нас. Срут, где стоят!

— Директору не говорили?

— Говорили. Сказал — Не до этого сейчас. А ещё сказал — Вы и так хуем груши околачиваете! — и расхохоталась, заметив смущение Георгия.

— Ревнует Раиска. Вон, бежит уже. Пойду я

— Зачем она приходила?

Раиса и правда была, как-то воинственно настроена.

— Спрашивала, про одного из шоферов

— Проблядь!! — не сдержалась Раиска, и смутилась.

— Ты не связывайся с ней. На передок слабая! — и увидев, что Георгий не знает, как ответить, спросила — Ты мужикам отдал рисунок?

— Отдал

— Всё! Пойду, отправлю в мастерскую. Пусть делают.

*Агрегат витаминной муки — муку делают из свежескошенной травы, измельчением и сушкой.