Глава седьмая.

Лёша вышел из ванной комнаты распаренный и удовлетворенный. Банный халат придал его долговязой юношески-нескладной фигуре степенность. Он даже повзрослел, из деревенского парня получился прямо барчук. Несмотря, что халат был ему не по росту — рукава коротки, полы выше колена и запахнул он его неумело, — подвязался узлом, всё равно, это был и он, и не он, одновременно.

Когда Лёша сел на стул в кухне, не удержалась, поймала мокрую шевелюру в сухое полотенце. Стоя, я бы не достала, не добралась. Он на голову выше дальнобойщика.

— Ты кушай, Лёш, кушай... — велела я, когда он попытался лишить меня этого удовольствия.

От Лёши, дурманя, пахло чистым мужчиной и моим воображением. Может ли пахнуть воображение? Ещё бы! Умом я понимала, что после ванной ничего подобного тому, что я вдыхала всем телом и быть не может. Но, — это умом! А спрятавшимся в промежности сердцем, я чувствовала этот терпкий запах молодой спермы. Он витал вокруг меня, истомляя и подвигая на безрассудство.

И я совершила безумство. Наклонилась к волосам и втянула Лёшу носом. Пропуская запах чистого мужчины через грудь с твердыми сосками, вибрацией живота проталкивала ниже, закрыла глаза... Господи, озабоченная!

Раньше, я и не предполагала, что буду так млеть от мужчины. Да ещё и не от мужчины, — от мальчика!

Много лет, десятилетие с гаком, исходя из быта почти регулярной половой жизни, — если, вообще, это можно сказать о женщине, имеющей опыт лишь с тремя недомужчинами — я относила себя к той категории прекрасной половины, которая с грациозной улыбкой балансируют на грани фригидности.

Никогда не была инициатором, но и не избегала мужских желаний. С мужем, я исправно выполняла супружеский долг, строго по субботам. С искателем смысла жизни — долг гражданский, по четвергам и воскресеньям, с дальнобойщиком — когда приедет. Я не позволяла себе дойти до уговоров с их стороны, соглашалась, не ставя условий, но жгучего желания во мне никак не разгоралось. Не воспламенялась я, тем, что так хочется иметь хотя бы раз в день.

Однажды, мой гражданский уткнулся мне между ног не тем, чем завещано мужчине природой, а носом, и тогда — нет! Было лишь щекотно, но я изобразила бурную страсть, комкала простынь, кричала, как сумасшедшая. Больше он так не делал, а я и не просила. Оргазма-то, всё равно, не было.

Резиновые, предохранительные отношения с дальнобойщиком привели моё не разбуженное либидо в полный упадок. Я понимала, что он беспокоится о жене, боится занести в семью какую-нибудь гадость. Я его уважала за это, и самой было как-то спокойнее, но моему естеству от таких уважительных отношений в постели было, ни холодно, ни жарко. Средне — без кульминации. Из чего, руководствуясь житейской, очень схожей с женской, логикой, я сделала вывод: без настоящей безрассудной любви, или без труда над собой, в одиночку, мне не суждено добыть оргазма.

Но появился Лёша, и чётко выстроенные с тремя мужчинами «формулы любви» в одночасье рухнули. Моя нижняя чакра, внезапно, открылась и беспрерывно благоухала нектаром желания, мешая мыслям складываться в голове в ином направлении, кроме как в озабоченном.

Нет, девчонки! Конечно же, я Лёшу не любила. Откуда! Таким, каким он приехал, я его знала один день. К сыну школьной подруги, которого, она при мне купала в железной ванночке, я испытывала материнские чувства, заботливые. Но это меня и волновало. Волновало, даже больше чем постоянно мокрая нижняя чакра, проявляющая несвойственную ей ранее похотливость.

Мы допили чай. Жадно глотая, Лёша уничтожил половину выпечки. Проголодался после... Ну, вот — опять! Как не стараюсь, не думать — не могу...

Скидывая посуду в раковину, проговорила:

— Лёш...

— Да, тёть Тань.

— Давай, угри тебе немного уберу. У меня лосьон с бергамотовым маслом есть...

Я замерла. Угри, наверняка, давили на Лёшу обычным подростковым комплексом. По ямочкам, рытвинками, шрамам на его лице было видно, как безжалостно, но не эффективно, он боролся с ними путем выдавливания. Находясь к нему спиной, ждала вердикта своему языку, и думала — какую из доброжелательных физиономий состроить, когда обернусь.

Впрочем, больших умственных усилий я не прилагала, они, улыбчивые физии, у нас, женщин, всегда наготове.

Пауза затянулась. Оставив грязную посуду на потом, я посмотрела на Лёшу. Может, и неправильно, что сказала?

Он смущенно пожал плечами.

— Лёш, это не ответ! — настояла я.

— Тёть Тань, избавьте меня от них...

В глазах Лёши стояла мольба, внезапно, он открылся, чуть, но открылся. Я впорхнула в чувстве полёта. Порхая — не высоко, я мысленно ответила:

— Обязательно избавлю!

Отыскав в холодильнике лосьон, налив в чашку горячей воды из чайника, вооружившись марлей, ватой, перекисью, я попросила его отнести табуретку в зал. Всё перечисленное выше, поставила на неё, разложила, замочила в чашечке, забралась на диван, ногами под попу.

— Давай, ложись...

— Куда? — смущаясь, спросил он.

— Сюда, — ответила я, поспешным жестом ладони, сунув подол сорочки меж бедер и оголив ноги. — Головой...

Лёша помялся, но мой, округлый, взгляд уговорил его. Он лег, согнув в коленях длинные конечности и подтянув их к животу. Полы банного халата распахнулись, показались семейные трусы. Ступни Лёши, сорок третьего размера, крупные мужские пальцы ног, уперлись в спинку дивана.

С каким наслаждением я приняла его голову себе на тёпленькое укромное место, прикрытое только тонкой тканью сорочки, и с двух сторон обхватила ладонями. Нависающая над его глазами моя грудь, не удержала томного выдоха. Будь Лёша опытней в общении с женщинами, понял бы, что означает это мое волнение.

Я прижалась к нему животиком и вынула марлю из горячей воды, выжала. Почти мурлыкнула:

— Закрой глаза...

Так мягко, волшебно прозвучал мой голос, что я сама его не узнала. Узор сорочки снова съехал с обострившегося соска, я не хотела, чтобы Лёша, так близко это увидел. Он подчинился. Я накрыла марлей его лицо, помассировала. Мои пальцы нервно ощупали нос Лёши, щёки, подбородок. Убрала.

— Глаза можно открыть? — спросил он.

— Зачем? — спросила я, игриво.

— Не привычно, как-то...

— Привыкай... Процедура не одного дня. Сейчас будет немного больно и жечь.

Я стала истреблять угри с его подбородка. Под моими ноготками они лопались жирными потёками, которые я убирала ватками, смоченными в перекиси.

Занятие очистки Лёшиного лица, меня увлекло, я вошла в норму, мои соски сгладились. Он морщился, но терпел.

— Ну вот, теперь смажем лосьоном, — оповестила я об окончании экзекуции.

— И пройдет? — спросил Лёша, открывая глаза на мою нависшую над ним грудь, облачённую лишь в тонкую сорочку.

— Станет меньше заметно, — ответила я, чувствуя жар по телу. — Закрой глаза, Лёшка, а то лосьон попадет!..

Я назвала его Лёшкой, словно ровесника! Это прозвучало так естественно, а он закрыл глаза и снова открыл!

— Лёшка! — повторила я, и повернула ему голову на бок, — рассматривай спинку дивана! — добавила, чувствуя легкое сопротивление. — Ты обнаглел!

Когда, поджимая под себя ножки, я садилась на диван, то не заметила, что позади сорочка скомкалась, оголив ягодицу. На этот мой засвет, и уставился Лёша. Стараясь не придать значения, я нежно, ладошками, повернула его голову в другую сторону.

— Так будет лучше. Смотри в окно.

Лёша увидел или догадался, что под сорочкой у меня ничего нет. Открытые моему взору семейные трусы на нём стали подозрительно видоизменяться. Одна сторона оттопырилась, и выглянула головка. Самый кончик. Даже не выглянула, а лишь обозначилась твердостью. В оторопи, я потянулась за лосьоном, случайно тронув грудью его ухо, соском под тонкой тканью...

Зазвонил телефон. Быстренько приподняв ему голову, я буквально выскользнула из-под Лёши и понеслась поднимать трубку. Кто-то там, свыше, остановил нас, и я ему была искренне благодарна.

Разминая затёкшие ноги и унимая разгоревшийся понизу живота огонь, я выдохнула:

— Да, слушаю...

По ту сторону провода висела Нелька. Она сразу засыпала меня вопросами о госте. «Приехал?», «А какой он?», «Чем занимаетесь?». Показывая пальцами Лёше, чтобы он сам смазал лицо лосьоном, я ответила Неле общими фразами: «Да...», «Нормальный...», «Сейчас? Стираться буду...».

Я была рада Нельке, не как подруге, а как посланнице свыше. Проговорили мы с полчаса, вполне достаточно, чтобы улеглось всё то, что внезапно возникло меж мной и Лёшей.

Под моим руководством глазами и жестами, свободной от трубки руки, он положил лосьон в холодильник, унес табуретку на кухню, вылил с чашки воду и выбросил грязные ватки. Перекись поставил на трюмо.

— Пока, пока, Нель. Встретимся вечером, на смене...

Положила трубку и направилась в зал. Оставшись один, Лёша включил ноутбук, зашел на сайт знакомств. В гостях у него, смайликом, улыбалась Лукреция. Когда я приблизилась, Лёша стушевался, хотел отключиться, но, вместо этого, открыл свою страницу на весь экран.

— Красивая девушка... — опередила я, его дальнейшие действия. — Твоя знакомая?

— Нет, тёть Таня, она просто у меня в гостях. Я её не знаю...

— Так напиши ей... Пошли цветок...

Я потрепала Лёшу по густым, непокорным кудрям и пошла в ванную, убирать с пола тот потоп, что остался после него.

— Тёть Тань, вы сегодня в ночь? — услышала я, когда, слив грязную воду, из ведра в унитаз, поставила его в ванную, помыла руки и вышла в прихожую, к трюмо.

— Да... до восьми утра...

— Понятно...

— Скучать будешь?

Лёша ответил, что будет. Скорее, пробурчал, неуверенно, еле слышно. Я улыбнулась своему отражению в зеркале, пальчиком, игриво подкинула носик и, мысленно, добавила: «Лукреция тебе ответит, мой изменчивый друг. Завтра... Вернется с работы, и ответит. Не скучай...».