Глава семнадцатая.

В фотосалоне стояла тишина, Софья Павловна его открыла при мне, ни работников, ни клиентов. Меня посетила мысль: несмотря на вывеску, заведение не имело для Софи коммерческого значения. Ей не нужны были деньги, наличные на булавки, — нравилось фотографировать женщин, но ставить влечение на поток, зарабатывать на этом, она не собиралась.

Скорее Софи тратилась, тратилась безоглядно, словно жила последний день, желая им насладиться, невзирая на любые условности. И в этом неудержимом стремлении Софи к любви, я удостоилась ее внимания!

Внимание! Такое определение, чувств женщины ко мне, тоже женщине, было удобнее. Я бы сказала: удобоваримее. Боялась, признаться самой себе, что Софи в меня влюбилась!

Точно такое же чувство у меня было в шестом классе, когда я влюбилась в Веру. Да, да, в ту самую Веру, чей сын — Лёша, в моей квартире флиртует по интернету с Лукрецией.

«Интересно, что он сейчас делает?» — эту, нехорошую, мысль, я отбросила сразу. Загнала в подсознание.

В детстве, обычно, смутные представления о любви. С Верой я подружилась, посчитав свое чувство к ней крепкой женской дружбой. Именно женской, мне так хотелось ею быстрее стать, не в физиологическом плане, — Боже, упаси! стать взрослой, такой как мама, тётя Тамара. Два года мы почти не расставались, даже спали вместе.

Просто спали! Прижмемся друг к другу, пошепчемся и уснём. Но, в жизни Веры появился отец Лёши, постепенно, наши обнимашки в постели сошли на нет, а с ними и наша женская дружба.

Вера вышла замуж, а я уехала в город, поступать в медицинское училище. Больше об этом не вспоминала, не вспоминала, до того как зашла в фотосалон «София». Не знаю, что на меня нахлынуло, но неожиданно в памяти всплыло то щемящее чувство, когда Вера, познакомила меня со своим будущим мужем — таким же угрястым, как и Лёша. Отплакала, вырвала из памяти, забыла на долгие годы. И надо же — вспомнила! Признала любовью, первой любовью...

С постигшими меня сумбурными мыслями, я справилась без урона в настроении и облачка на лице. Примостив верхнюю одежду на вешалку, я прошла за Софьей Павловной по длинному коридору.

Фотосалон был оборудован из обыкновенной квартиры ещё Сталинского времени с высокими потолками, светлыми оконными проемами, широкими подоконниками. Часть перегородок было убрано, всё евроотглажено, обставлено красивой мебелью.

На стенах, меж бра в виде факелов, словно в театре висели фотопортреты красивых женщин. Но не народные актрисы, двух я узнала. Анжела, зеленоватыми, кошачьими глазами, смотрела на меня вполоборота, её шею эффектно удлиняли серьги, висюльками, пшеничные волосы, приподняты на лбу, коса накинута на плечо. Рядом улыбалась Настя — стрижка «Боб», вздернутый носик, черные омуты глаз.

Встречающих меня знакомок и незнакомок, смотревших с портретов, то искоса, то прямо и открыто, было шесть, но одна меня особенно заинтересовала. Черно-белое фото, конца семидесятых годов, молодой женщины с убранными назад волосами, в тугую косицу. Шею женщины прикрывал глухой ворот обтягивающей водолазки, на грудь свисала тоненькая золотая цепочка с медальоном «Сердечко».

Я далека от всего, что связано с миром фотоискусства, но догадалась — изначально фотография была маленькая, из неё сделали большой фотопортрет, ретушировали, повесили на стену. От увеличения, чёткость фотографии расплылась, приобрела облачность. Ее стиль «Ретро» не гармонировал с соседними высокохудожественными портретными образами других женщин. Но этим фото и привлекало.

Ещё меня остановил взгляд женщины, мне он показался очень знакомым. Никак не могла вспомнить, кто на меня так же печально, с теплотой смотрел. Этот взгляд я или недавно видела, или очень хорошо его знаю.

— Кто эта женщина, Софи? — спросила я, когда она уже хотела пройти мимо, увести меня от неё.

Девчонки, я не хотела узнать кто она ей, просто — кто! не ругайте меня за излишнее любопытство.

— Это Маша... — ответила Софи, подняла к портрету руку и, нервно, подрагивающими подушечками пальцев, огладила. Через паузу, добавила: — Моя первая... фотография.

Вспомнила! Мария Степановна, наша грозная санитарка. О, Боже! А мы с Нелькой её страшимся! Бывшая коридорная гостинцы обкома партии — Маша! Первая любовь Софи! Меня ажно затрясло. Сколько же этим женщинам пришлось пережить?!

Я обняла Софью Павловну, телом чувствуя её волнение.

— Софи, я её знаю...

— Маши давно нет в моей жизни, Тань. Пошли слухи, она не выдержала и ушла от меня... — тихо ответила Софья Павловна. — Но, не из моего сердца...

— Тебе больно?..

— Уже нет...

— Софи...

— Да...

— Я хочу тебя видеть... Всю...

Она отстранилась, заглянула мне в глаза.

— Правда, хочешь?

— Да...

Софья Павловна улыбнулась. Нет, — не губами, внутренним озарением. Блеском счастья в янтаре.

— Но, сначала мы позвоним, — шепнула она.

— Куда?

— Сейчас...

Софья Павловна быстро отыскала в кармашках брючного костюма сотовый телефон, набрала номер, поднесла к уху.

— Людмила? Это я. У меня к тебе снова будет просьба. Пришли, пожалуйста, ко мне Настю... Да... В фотосалон... Мы тут с Таней. Пусть возьмет всё нужное для макияжа тела, пудры, кисточки... Да, она сама знает. Конечно! Какая же фотосессия красивой женщины и без Ню! Обязательно будет! Таня?.. Согласна... На тебя?.. — Софи глянула на меня, я качнула маятником ладонь. — Нет, не сердиться. Так мы ждем Настю. Ну, всё, милая, целую. Пока, пока...

— Ню?!.. — спросила я, когда Софья Павловна отключила телефон.

— Несколько фото... Одно, Тань! Для меня...

— Несколько, но только в обмен!.. — я захватила её, подрагивающие пальцы в свою теплую ладонь.

— Пошли... — согласилась Софи. — Настя, девчонка быстрая, но мы успеем. Я так хочу, что мой премьер-показ много времени не займет...

Я ещё раз взглянула на фото Марии Степановны — Маши, чтобы запомнить такой, какой она была с Софи, в своей настоящей жизни, и мы пошли дальше.

Пройдя через комнату, где находился большой вентилятор-обдув, несколько стенд-фонов, — белый, желтый, голубой, установленный на них свет, Софья Павловна завела меня в другую комнату. Там, под балдахином, стояла большая кровать, застеленная покрывалом красного шелка. Она была буквально усыпанная небольшими подушками, — думками, того же материала и цвета. Наладив рассеянное освещение, путем включения нескольких электрических свечей, в ажурных подсвечниках, она усадила меня в мягкое удобное кресло...

Как это будет, я не предполагала, но, поерзав попой, устроилась и подумала: не хочу ужимок с раздеванием, медленной музыки — ню-шоу. Простенько, естественно и мило — так хочу! Чтоб дыхание слышать! Замерла в предвкушении.

Пока думала, подгоняла под себя кресло, Софи разделась и легла на кровать. Ко мне лицом возлежала «Спящая Венера» Джорджоне. Красное шелковое покрывало оттеняло её шею, грудь, живот. Одну руку она закинула за голову, а другой, ладонью домиком, накрыла половые губы, раздвинула пальцами.

Я затрепетала. Во мне всё запылало. Обжигая горячей волной, жар моего низа достиг щёк, наполнил взор огоньками.

Софи тоже смотрела на меня, а ее рука ласкала клитор. Янтарные глаза, постепенно, наплывом, заволокло преддверием оргазма, рот приоткрылся. Она чуть откинула ногу и вошла в себя двумя пальцами, вскрикнула, выгнулась, огладила крупный бугорок и снова вошла. Её взгляд был красноречивей всяких слов, она любила меня на расстоянии, любила каждой клеточкой обнаженного тела. Содрогаясь, Софи не закрыла глаз, не отвернулась, она дарила мне свой взгляд, свою страсть.

Волна наслаждения отхлынула, Софи схватила подушку, думку, и стеснительно прикрылась ею, зажав меж ног.

— Упс... — улыбнулась она и, перевернувшись, легла на живот. Кокетливо поджимая под себя подушку, отвернулась. Её ягодицы приподнялись, ещё раз содрогнулись. — Остаточек... Тань, ты меня просто съела глазками...

Софи стеснялась! Удивительно, но это было именно стеснение. Утолив жажду страсти, она — женщина во всех отношениях, застеснялась, словно и не было в её жизни тех самых шести любимых женщин, с каждой из которых она оставила частичку себя. Словно ничего не было, даже оргазма, всё впервые и только начинается. Начинается со мной.

Я не могла просто сидеть! Встала. Подошла. Присела на кровать, положила ладонь на персиковый бархат её попы. Огладила, пропуская пальцы в промежность, Софи вздрогнула. Я наклонилась и поцеловала — прикоснулась губами к ягодице.

Софи повернулась, проведя грудью по покрывалу. Наши глаза снова встретились.

Чувствуя — во мне зарождается нечто, чего я боялась и, в тоже время, хотела, я проговорила:

— Сейчас Настя приедет.

— Иди ко мне, Тань.

— Нет, Софи! Я пока не могу...

— Может, немного хорошего вина?

— Давай...

Не сходя с кровати, Софи накинула на голое тело кружевной прозрачный пеньюар, открыла мини-бар, достала бутылку французского красного сухого «Жорж Дюбеф. Сент Амур» и бокалы.

— А... муррр! — муркнула она, удовлетворенной кошечкой. — По глоточку?..

— Мне чуть, — ответила я, беря бокал и подставляя под горлышко.

Не успели пригубить, как зазвонил сотовый.

— Господи, да где же он! — поставив вино и свой бокал на мини-бар, расположенный у кровати в виде тумбочки, всполошилась Софья Павловна. — Вечно, я его теряю!..

Перебросав, с места на место, почти всё подушки, сев в кровати голыми ягодицами на ступни, Софи отыскала громко верещащего «беглеца». От усердия она раскраснелась, пеньюар распахнулся, её грудь раскачивалась из стороны в сторону — соски были твердые, потемневшие.

У меня они тоже были твердыми! Утихомиривая вновь вспыхнувший «огонёк», я сжала ноги, сделала глоток вина.

— Настя!.. — проговорила Софья Павловна в телефон. — Заходи, Настенька. Ключи с собой? Ну, и заходи! Где мы? Мы — здесь. На кровати... Пьем красное вино А.. мур-р-р... Заходи, заходи...

Софи мне подмигнула.

— Поцелуй меня, — неожиданно попросила я.

Не задавая вопросов, она забросила телефон в подушки, — опять будет искать! И жадно захватила мои губы своими.

Мы целовались с упоением, жадно, пока в комнату не зашла Настя. Она не удивилась, просто тихонько удалилась.

— Я пока всё приготовлю, Софья Павловна, — проговорила она из комнаты, где стоял большой вентилятор-обдув и прочее снаряжение для профессиональной фотосессии.

— Хорошо, Настенька! — ответила она, отрываясь на секунду от моих губ.

— Софи, я не могу так! — спрятала я лицо, наклоном на ее плечо.

— Насти стесняешься?

Я пожала плечами. Отхлынуло. У меня так бывает — раз и всё! Высохла... Я хотела объяснить Софи свое, самой не понятное, состояние, сказать, что она тут не причем, но не потребовалось. Софи всё поняла по моему взгляду, как только я отпряла и посмотрела в её глаза.

— Тань! Покупки, забыли занести! — всполошилась она, запахивая пеньюар. — Быстренько, быстренько... ключи от машины на стуле, в кармашке моего костюма.

Я поставила свой бокал рядом с её, нашла брюки, ключи и поспешила вынимать из «Ситроена» пакеты, коробки, свертки, отлично понимая, даже угон автомобиля, не в состоянии оторвать от моих губ Софи, — невозможно! Для этого нужна более веская причина. Как с ней легко, необычайно легко...

На улице, вдохнув полной грудью свежего зимнего воздуха, узкими носками сапог на каблуках, я проскользила по снежному насту до машины и посмотрелась в зеркало заднего вида, — помада размазалась...