Глава двадцать вторая.

Был момент — да, был! Сейчас не вру! Когда мне как-то стало, то ли жалко Лёшу, то ли я его приревновала. Господи, я — Лёшу?! В моей жизни уже был один девственник и ничем хорошим это не закончилось.

Да! Я же не рассказала! Рассказываю: мой единственный муж, с которым я прошла через ЗАГС, на момент поздравлений, цветов, белого платья, фаты, росписей под марш Мендельсона, был двадцатипятилетним девственником! Вот он, со страху, и напился на нашей свадьбе. Кроме того, пил ещё два дня! Один «до» — мальчишник! Другой, «после» — похмелишник. И только когда продрал глаза, лёжа на свадебном ложе в голом виде, и я рядом, — в обнаженном, наготове, тогда и признался мне, что не нюхал.

Чего не нюхал? Сами догадаетесь! Не всё же подробно описывать! Так что, на третий день, после торжественной сдачи меня в эксплуатацию, девственности лишались мы оба. Елозили, елозили, простынь закатали в жгут, но как-то вот у нас с ним вышло, я стала женщиной-фриги, а мой муж — пьяницей!..

С тех самых пор, девственников боюсь до чертиков приходящих по ночам в мою спальню в воображении! Ещё неизвестно, что из девственника получится, то ли мачо, то ли... — переставьте буквы, выкиньте одну гласную сами, то и получится.

Но Лёша был необыкновенным девственником! Он был сыном Веры! Моей не сложившейся первой любви. На меня нахлынула почти материнская тревога. В общем, если бы не распухшая нога, понеслась бы за ним, остановила, спасла, прикрыла собой. Правда, я не знала от чего спасать. Не путайте — от кого, это я знала, но, временно, не могла бегать. Ходить могла, — на одной ноге, и пока я бы допрыгала до ванной...

Нет, наверное, желание защитить Лёшу, до материнского инстинкта всё же во мне не дотягивало, а то бы поползла, ногтями собирая линолеум...

Ладно, это была лишь секунда воспоминаний, сомнений, терзаний, оправданий, предположений. Она прошла быстро. Точнее миновала, как только, я уловила ухом голос Софи в сотовом.

— Заходи, сон Татьяны, не стесняйся...

— Вы не одеты! — сказал Лёша, я вслушалась.

— Я же в ванной! И ты раздевайся. Мужчине и женщине лучше выяснять отношения обнаженными. Снимай...

Я услышала шорох ткани и поняла, Софи стянула с него трико...

— Перешагни... Какой красавчик! — произнесла она, голос её изменился, стал мягким, завораживающим. — Он на меня стоит или на Таню?

— Просто... — ответил Лёша, теряя запал ненависти к Софи.

— Просто стоит! Алексей, тебе же не тринадцать лет! В твои годы сексуальные фантазии конкретно материализуются. Вот когда мне было четырнадцать, я хотела одну девочку. Краснела перед ней, как мальчишка. Рассказать?

— Хотели? В четырнадцать?

— А что тебя удивляет?

— Одна девочка, в четырнадцать! мне сказала, что ей этого совсем не хочется. Она обманула?

— Может, да. А может, и нет...

— Тётя Соня...

Я ажно ворохнулась! Вот это да! Софи, я тебя обожаю! Почмокала телефон и приложилась к нему снова:

— О-о-о, нет! — услышала я Софи. — Только не тётя! Повернись к зеркалу. Как вылитый! «Асканио» Александра Дюма! Читал?

— Нет...

— Обязательно прочти.

— Хорошо, я найду в интернете.

— Я лучше тебе книгу подарю. Там, в иллюстрациях, Асканио вылитый ты!

— Тоже голый?!

Софи засмеялась, так мелодично и душевно, что я повлажнела... Слеза по щеке покатилась, а вы что подумали?!

Ладно, слушаем дальше.

— Издание старое. В семидесятые годы голыми в книгах рисовали только негров. Негры тебе нравятся?

— В каком смысле?

— В сексуальном, не в расистском же!

— Нет...

— И мне... Я потрогаю? Ты кремом пользовался?

— Немного...

— Баловник, какой! Давай, я тебе намажу. Можно?

— Да...

— Так, вот, слушай: молодой ученик великого скульптора Бенвенуто Челлини Асканио был влюблен в девушку, красавицу Коломбо... Так глажу, приятно?

— Приятно... Но, я боюсь кончить на вас...

— Не бойся... Целься прямо в грудь. Или ты мечтал кончить на лицо? Мечтал?

— Да...

— Тогда я присяду... Вот так, прямо напротив...

— И даже глаза не закроете?..

— Зачем? Я хочу видеть, как ты кончишь... Роман Александра Дюма прочитаешь сам, пересказывать не стану. А называть я тебя буду: Ласканио. Так тебе нравится, мой обнаженный Ласканио?!

— Нравится... А вас? Как мне называть вас?

— Роксана... Зови её Рокси.

— Рокси?! Её?

— Посмотри, она тебе нравится?

— Да...

— И мне нравится. У Ласканио греческий профиль.

— Греческий — это какой?

— Благородный. Есть греческий нос, а есть, вот такой, как у тебя красавчик, тоже греческий.

— Когда он не стоит, он маленький, Рокси!

Я просто взбесилась! Лёша взял и сам всё ей рассказал!

— Ласканио не маленький, — проговорила Софи. — Он затаён. Прячется до следующего раза, чтобы удивить и покорить Рокси. Не отвлекайся...

— Я не отвлекаюсь, покажи мне ещё Рокси. Можно я потрогаю твою грудь?

— Смотри, она влажная. Мни грудь!!! Ткни в сиси членом. Хочешь, я сожму ими тебя, Ласканио...

— Я сейчас кончу!..

— Давай, мой мальчик! Раздвинь шире ноги, выложи яички мне на ладонь. Брызгай не отворачивайся... Ещё, ещё!!!

Я слышала: Лёша, то ли рычал, то ли стонал, то ли стонорыкал. Моё воображение нарисовало, как струя спермы, бьет фонтаном промеж грудей Софи, падает на ее лицо, шею. Отпуская грудь, она ласкает, с зажимом, его мошонку и снова струя спермы бьет прямо в Софи. Лёша её навеки!

И почему у меня так, как у Софи не получилось? Она его завоевала, покорила! Почти полминуты из телефона были слышны надрывные хрипы наслаждения! Лёша изливался и изливался.

Зашумела вода, и мне стало плохо слышно. По каким-то обрывкам фраз, — в основном говорила Софи, — я поняла, что она умывает Ласканио, смазывает одним из своих кремов. Лишь последнюю фразу, я услышала отчетливо.

Специально для меня, Софи закрыла воду и проговорила:

— Теперь иди, мой мальчик. Рокси нужно помыться снова. Я скоро. И мы все вместе будем пить чай...

Я отключила телефон, сунула под попу — инстинктивно, и закрыла глаза. Вроде как задремала, пока они налаживали отношения.

Лёша вошел в зал. Я лежу. Глаза закрыты. По наитию, поняла: он прошел до окна, вернулся. Будить Лёша меня не решается. Что ж, придется просыпаться самой. Открыла глаза.

— Лёша!!! — я их широко открыла.

Ласканио большой разгуливал по залу голый! И совершенно не стеснялся Ласканио маленького. Сверху донизу, Лёша светился счастьем.

— Ты не спишь?!

— Да, уснешь тут! Трусы хоть одень!

— Рокси сказала, чтоб я походил обнаженным, привык к женским взглядам.

— Рокси?! — сделала я лицо непонимания.

— Тётя Соня. Но, она не разрешает мне её так называть.

— Вы подружились?

— Да... Тёть Тань, я понял, почему вы её полюбили. Она такая, такая!..

Мы снова с Лёшей на «вы». Какой день бьюсь, бьюсь, а всё — тётя! А Софи, полчаса провела с Лёшей в ванной и уже Рокси... А он гуляет предо мной, словно родился Аполлоном. Солнцу стесняться нечего!

— Ты!!! Ты, ты... И ещё раз, ты, Лёша! Не вы, а ты — влюбилась! — сорвалась я, и подумала: «Действительно, влюбилась».

— Простите...

— Прости!..

— О чём это вы? — зашла Софи, в банном халате, чалмой полотенце, пожала Лёше член. — Красавчик! Писить хочешь?

— Хочу...

— Тань, где у тебя чистые мужские носовые платки? Нужен большой, хлопчатобумажный.

— У меня их нет! — съязвила я, глядя на Софи с ревностью. — Как и большого носа, чтобы ими подтирать!

— Рокси, у меня есть! — всполошился Лёша.

Он меня добил! Я отвернулась к стене, мысленно прокрутила: «И никому не доверяйте своих платочков носовых...». Вот привязалось! Трагедия, акт последний, печальный...