— Ну как, госпожа ведьма?

Я отрицательно покачала головой и, не удержавшись, зевнула: Жабкинский мроед определенно начал мне надоедать. Третью ночь как проклятая обхожу село ночным дозором, но пока что не заметила его даже краем глаза.

Переступив порог корчмы, я прошла мимо разочарованного хозяина и устало плюхнулась на лавку возле печи, прислонившись спиной к теплой кирпичной кладке. Самое обидное, что мроед продолжал свою нехорошую антиобщественную деятельность. Убивать никого не убивал, но насиловал и обескровливал до полусмерти. Караулить по очереди было бесполезно, при появлении нежити сторож засыпал крепчайшим сном, и мроед неторопливо выбирал жертву среди домочадцев, предпочитая женщин посимпатичней и детей. Впрочем, не брезговал даже кошками, почему-то за исключением черных — видимо, не мог поймать в темноте.

Сегодня выбор паскудника пал на дочку кузнеца, уединившуюся с женихом на сеновале; по дороге в корчму я заглянула к несчастной девушке и выслушала от ее родителей много чего нелицеприятного в свой ведьминский адрес. Правда, когда я пригрозила вообще уехать, они мигом пошли на попятный и даже пообещали прибавить еще пару-тройку кладней к моему гонорару (на который скинулись все жители Жабок, кто сколько смог), но настроение у меня испортилось окончательно. Собственно говоря, оно и так было не ахти — без явных причин, что обидно вдвойне, ибо улучшению традиционными методами вроде принятия горячей ванны с душистыми травами, поедания сладких пирожков и перечитывания собственных путевых заметок оно не поддавалось, зато охотно ухудшалось по любому поводу. А тут еще этот мроед, будь он неладен!

— Ни живым, ни мертвым покою не дает, — в который раз жаловался корчмарь, просто чтобы отвести душу. Я слушала вполуха, давно уже зная наизусть обо всех происках неуловимой нежити. — Трех дней после похорон не пройдет — глядь, снова могила раскопана и голова у покойника отъедена, коли мужик. А коли баба — употреблена, так сказать, по прямому бабьему назначению! Уж и камни сверху наваливали, и чесноком обкладывали — ничего не помогает! Бывает, ишшо и чеснок погрызет, будто на закусь... Ей-ей, в следующий раз усопшего каким-нито ядом начинить надобно! Жаль, тьфу-тьфу-тьфу, что никто покуда на тот свет не собирается, а то уж был бы мроеду подарочек!

— А это идея, — задумчиво сказала я.

***

На мои похороны собралось все село.

Перед величаво плывущим гробом с радостными воплями бежали мальчишки и заливались визгливым лаем дворовые собачонки. Маленькая серьезная девочка несла огромную корзину с полевыми цветами, горстями бросая их под ноги похоронной процессии. Вдоль улицы, хихикая и перемигиваясь, толпился народ. Бредущие за гробом плакальщицы безутешно лузгали семечки и шепотом обсуждали последние сплетни, изредка вспоминая о возложенной на них миссии и начиная фальшиво подвывать: «А на кого ж ты нас покинула... « на мотив застольной «Рябинки». Количество желающих проводить меня в последний путь увеличивалось прямо пропорционально длине этого пути, что, увы, не могло не сказаться на качестве.

— Жалостливей, жалостливей! — сквозь зубы шипела я. — Устроили тут свадебный кортеж!

Увы, увещевания «покойницы» приводили к прямо противоположному эффекту — гроб начинал меленько содрогаться, снизу доносились сдавленные хрюкающие звуки, и я начала всерьез беспокоиться, как бы они вообще не уронили эту проклятую домовину.

Смотрелась я в ней, кстати, лучше, чем при жизни. Распущенные волосы золотисто-рыжим пламенем обрамляли припудренное мукой лицо, в скрещенных на груди руках покоился маленький букетик незабудок, трогательно оттеняющих снежно-белый саван. Единственным отступлением от правил были торчащие из-под него сапоги, а если приглядеться, то и заправленные в них брюки.

В гроб, разумеется, положили мой верный меч, а сзади брела осиротевшая Смолка, изредка наклоняясь и подбирая изрядно потоптанные процессией цветочки.

Кладбище располагалось на холме, к нему вела довольно-таки крутая дорожка, и гроб задрался чуть ли не вертикально. Пришлось упереться локтями в стенки, чтобы не вывалиться. Над головой проплывали старые березы, с удивленным карканьем кружили грачи и накрапывал мелкий дождик, не давая сосредоточиться на мыслях о вечном. К тому моменту, когда мужики наконец свалили гроб на землю и, утирая пот, отошли в сторону, я промокла насквозь и, кажется, одна птичка попала-таки на саван в районе подола, но приподниматься и проверять я не рискнула.

Прощаться со мной лично путем целования в хладный лоб никто не отважился. Выждав приличествующую случаю паузу, гроб закрыли крышкой и опустили (по ощущениям — раскачали и бросили) в загодя вырытую яму. Корчмарь, по праву моего хорошего знакомого возглавлявший похоронный кагал... тьфу, процессию, подошел к краю могилы, стянул шапку, откашлялся и громким прочувствованным голосом завел:

— Возрыдайте, сельчане, ибо скорбь наша целика и безмерна. Сегодня мы провожаем в предпоследний путь...

Видимо, имелось в виду, что после встречи с мроедом меня проводят в последний. Поминальщики покорно возрыдали, то и дело срываясь на хихиканье, что, впрочем, вполне можно было списать на расшалившиеся нервы.

— ... богомерзкую ведьму, чьи непотребные деяния ославили ее на всю Белорию, Волмению и Винессу... о чьей похоти и корыстолюбии ходили легенды... чьим именем пугали непослушных детей и лечили икоту...

Печальные смешки перешли в скорбный хохот.

— ... и да упокоится душа ее отныне и навечно, дабы не пришлось нам разрывать сию могилу и пронзать ее осиновым колом для верности...

Я с трудом удержалась от соблазна «воскреснуть» прямо сейчас. К счастью, «напутственная» речь подошла к концу, корчмарь зычно высморкался (кажется, прямо в могилу), сказал: «Дык пущай же провалится она прямиком в преисподнюю; да будет так», — и по крышке застучали комья земли.

Спустя несколько минут утихли и эти звуки; беспечальные селяне разошлись отмечать мою своевременную кончину.

— Ну, наконец-то я толком высплюсь, — мрачно сказала я, умащиваясь поудобнее и закрывая глаза.

Разбудило меня тихое царапанье по крышке. Мигом придя в себя и нащупав рукоять меча, я приготовилась выступить в привычной роли неприятного сюрприза. Чтобы мроед особенно не надрывался, а я не задохнулась, гроб закопали неглубоко — просто присыпали землей, даже не прибивая крышку, и теперь чьи-то осторожные руки почти бесшумно сдвинули ее в сторону.

У меня в ногах темным силуэтом маячил незнакомый мужик с заступом. Вернее, мужичонка — мелкий, обтрепанный и непрестанно озирающийся по сторонам.

— Ку-ку, — угрюмо сказала я, выждав, пока его внимание не обратится непосредственно ко мне. — Мроед, если не ошибаюсь?

Несколько секунд мужик тупо таращился на севшую в гробу покойницу, потом выронил заступ и заорал тонким бабьим голосом, забирая все выше и выше. Когда воздух в легких кончился, «мроед» закатил глаза и, как стоял, рухнул на спину. Я растерянно почесала в затылке. Только кладбищенских воров мне для полного счастья не хватало! Наверное, из приезжих, ничего о розыгрыше не знал. Увидел, что помпезно хоронят какую-то важную особу — с дорогим мечом, в блестящих побрякушках, — и решил поживиться...

Я поглядела на небо. Судя по луне, до полуночи оставалось не меньше двух часов. Полнолуние — не слишком удачное для меня время. И тени слишком контрастные, мешают ориентироваться, и часть заклинаний не работает. Хуже того — в полнолуние на меня нападала беспричинная хандра и я готова была часами предаваться греющим душу размышлениям о полной никчемности моей, перевалившей за середину и неумолимо близящейся к закату двадцатичетырехлетней жизни, так что похороны пришлись как нельзя более кстати.

На тарелочке возле могилы лежал бутерброд с сырокопченой колбаской, последний дар для усопшей, тут же использованный оной по назначению. Я уже дожевывала последний кусочек, когда мужик наконец начал подавать признаки жизни. Бесцеремонное похлопывание по щекам ускорило сей процесс и привело к плачевному результату — гробокопатель пришел в себя и понял, что гнусная зомби в моем лице ему не приснилась. Не заткни я ему рот, спустя пять минут на кладбище сбежалось бы все село.

— Заткнись, идиот, — прошипела я, тыча ему в нос своим цеховым знаком. Приколотая к отвороту савана бляха слабо фосфоресцировала в темноте, позволяя разглядеть вычеканенный на ней рисунок. — Это контрольное захоронение, для поимки некрофилов вроде тебя! А конкретно — мроеда, который заявится сюда с минуты на минуту, и я даже знаю, кто будет его очередной жертвой, причем с моей помощью и при горячем участии!

— Отп-п-пустите, госп-п-пожа вед-д-дьма! Я б-б-больше н-н-никогда! Ей-бо! — отчаянно взмолился воришка. Интересно, заикался ли он до столь успешной эксгумации?

Охотнее всего я бы его действительно отпустила, еще и пинка под зад дала, но... мроед наверняка обосновался на чьем-то чердаке или в сарае, он должен был видеть процессию и сегодня непременно заявится на кладбище, если не найдет добычу полегче и повкуснее. Например, одинокого гробокопателя, огородами крадущегося к постоялому двору. Нет, мужика ни в коем случае нельзя было отпускать, а чтобы не мешался под ногами...

— Поработаешь живцом... точнее, мертвецом, — решительно заявила я, освобождая нагретое место.

Мужик попытался изобразить повторный обморок, одновременно уползая куда-то в сторону, но я цепко держала его за шиворот.

— Закопаю по-настоящему, — ласково пообещала я, и злосчастный «некрофил», тоненько подвывая от страха, позволил запихать себя в гроб и накрыть крышкой. Что ж, так даже лучше. Поджидать мроеда в засаде в кустах куда удобнее, чем лежа в могиле, из которой еще надо вскочить и осмотреться, привыкая к свету. Но никто из сельчан не решился заживо сыграть в ящик — мол, примета плохая; я же, хоть дважды и умирала (правда, каждый раз мне в последний момент мешали), ни разу не удостоилась погребения, так что ничего не теряла. Захоронить же кого-нибудь было просто необходимо, ибо мроед даже сквозь саженный слой земли учует, «полна ль коробушка», и к пустой могиле нипочем не приблизится.

Я кое-как присыпала своего сменщика землей, критически изучила холмик и воткнула сверху подвядший букетик. Луна весьма кстати зашла за тучку, перестав слепить глаза. В темноте я видела лучше обычных людей, хоть и хуже вампиров, и без труда подыскала себе удобное засадное местечко невдалеке.

Только я успела стянуть путающийся в ногах саван, оглядеться и пообвыкнуть, как мое внимание привлекла чересчур подвижная тень, выбивающаяся из ритмичного мельтешения веток в такт ветру. Я настороженно прищурилась, затаив дыхание. Кажется, моя тактика принесла-таки плоды — в отличие от предыдущего пустоцвета. К могиле кралось нечто черненькое, костлявенькое, размером с переболевшего рахитом гнома. Подобравшись к свежему холмику, оно присело на четвереньки, огляделось и начало по-собачьи разгребать землю. Юркая тень пригнулась и торопливо обнюхала показавшуюся крышку домовины. Убедившись по пропитавшему её за полночи запаху, что выделенная ему покойница молода и свежа (то есть ещё не пахнет тухлятиной), мелкий паскудник торопливо привел свой детородный орган рукой в надлежащее для надругательства состояние. Окончательно дорывшись до гроба, мроед дрожащими от нетерпения лапками сдвинул крышку и с надеждой наклонился над домовиной.

На сей раз вопль вышел двойным, но мроед, увы, сознания не потерял. Несколько опешив, он шарахнулся от могилы, а мужик, не будь дурак, тут же подхватил брякнувшую о землю крышку и накрылся ею по собственному почину.

Настал мой выход.

— Так это из-за тебя, паршивца, я четвертую ночь толком выспаться не могу? — кисло поинтересовалась я, без особой спешки приближаясь к могиле. О такую мелочь даже меч пачкать стыдно...

Уродливая морда ненавидяще скривилась, полыхнула зелеными раскосыми глазами. Мроед раззявил пасть, полную длинных игловидных зубов, утробно зашипел на вдохе и в мгновение ока вырос до моих размеров.

— Вот так гораздо лучше! — ошеломленно пробормотала я.

Не остановившись на достигнутом, мроед вытянул шею и звучно лязгнул зубами о закаленную сталь. Меч жалобно тренькнул, и у меня в руках осталась рукоять с ополовиненным лезвием. Я отбросила огрызок и попятилась, лихорадочно оглядываясь. Заступ для укрощения столь зубастой твари явно не годился, деревянный крест тем более, и вряд ли мроед согласится подождать, пока я сбегаю в село за цепом или вилами. Впрочем, кое-что у меня под рукой все-таки имелось...

Гроб мне с огромной неохотой одолжила какая-то старуха, десять лет назад прикупившая оный про запас и все эти годы бережно хранившая его на чердаке. За порчу последнего бабкиного вместилища мне были торжественно пообещаны все муки преисподней, но мроед угрожал мне уже в этой жизни. Не раздумывая, я сорвала с гроба крышку и со всей силы врезала твари по морде.

То ли гроб изначально был не шибко хорошего качества, то ли просто перестоял свое, но обветшалые доски с треском проломились, и мроед стал напоминать собственный портрет в чересчур широкой раме.

Второе, что подвернулось мне под руку, — венок.

Теперь портрет можно было смело вешать на Доску почета.

Увы, мроед не оценил моих усилий по созданию сего дивного натюрморта. Рыча и плюясь от злости, он закрутился на месте, пытаясь сорвать двухслойный хомут. Мужик, не желая покрывать себя неувядающей славой, на дрожащих четвереньках уползал в кусты. Я, отскочив на несколько шагов, попыталась сплести заклинание, но моя вдохновенная декламация не вызвала у мроеда ожидаемого восторга. Я осеклась на полуслове и еле успела пригнуться, как над моей головой просвистели останки крышки и, врезавшись в березу, разлетелись на несколько частей. За ними последовали: отвергнутые мною крест и заступ, сам гроб, а также тарелочка из-под бутерброда и дохлый грач. Непрерывный обстрел не давал мне сосредоточиться, — мроед же подступал все ближе и ближе, а его гхыр принял угрожающие размеры и однозначно вертикальное положение. В конце концов ему удалось припереть меня к невысокой могильной оградке из железных прутьев-стрел и даже порвать ворот рубахи, оголив мою грудь. Разумеется, раздвигать ноги, а тем более прощаться с жизнью я не торопилась, располагая парой-тройкой простейших пассовых заклинаний, способных отбросить, ранить, но не убить нежить — этим должен был заняться безвременно скушанный меч. Впрочем, потянуть время они вполне годились.

Я уже поднимала руку, когда оградка ощутимо кольнула меня в попку. Мгновенно передумав, я ударила-таки силовой волной — но не в грудь, как собиралась, а под ноги твари, сама же метнулась в сторону. Мроед споткнулся и, по инерции пролетев вперед, с размаху нанизался на три острия сразу. От жуткого воя с берез посыпались листья, к нему добавилось лязганье оградки. Треугольные наконечники прутьев сыграли роль рыболовных крючков, вывернуть вкопанные столбики мроед не смог и, недолго потрепыхавшись, с утробным стоном обмяк и затих, успев с последней судорогой заляпать мои сиськи и лицо особо дальнобойной и тугой струёй спермы.

Подходить и щупать ему пульс я не собиралась — излишне доверчивых ведьм поутру хоронили вместе с их жертвами, а то и в гордом одиночестве. Разумнее всего подождать до восхода солнца, причем не выпуская сомнительный труп из виду, чтобы потом не пришлось удивленно хлопать глазами перед опустевшей оградкой.

За время моего непродолжительного упокоения дождь превратился в сырой, холодный и промозглый туман, клоками курящийся над могилами. Я с сожалением покосилась на обломки уютного гроба и села на корточки под березкой, стирая с тела липкую белую сперму.

— Бывают дни, — уныло сказала я в пустоту стряхивая в траву густую липкую жидкость, — когда я начинаю подозревать, что ошиблась с выбором профессии...

Порыв

ветра встрепал березовые макушки, и на меня частой капелью хлынула скопившаяся на листьях вода.

— ... но бывают ночи, — не меняя тона и позы, докончила я, — когда я в этом твердо уверена!

***

Утром мне пришлось ехать на ярмарку за новым гробом. Увидев, во что мы с мроедом превратили ее посмертное обиталище, бабка подняла такой, как выразилась бы одна моя винесская знакомая, «стогн и лямант», что мне было проще съездить в соседнее село, чем убедить потерпевшую, что за компенсацию в размере пяти кладней она может заставить гробами все сени и хорониться хоть ежемесячно.

Впервые запряженная в телегу, Смолка то и дело задирала морду, пытаясь скусить назойливо брякающий под дугой колокольчик, или раздраженно поводила боками в оглоблях, как пышнотелая девица в чересчур тесном корсете, отчего телега начинала ревматически скрипеть креплениями. До села оказалось не так уж и близко, верст пять, через лес и вызолоченные лютиками луга. Припекало солнышко, я разомлела и, откинувшись на застланное соломкой тележное дно, предоставила Смолке самой выбирать дорогу и темп езды. Я никуда особенно не спешила, торжественно предъявленный поутру мроед обеспечил меня деньгами на пару недель, так что можно было позволить себе расслабиться и подремать.

Колеса мерно поскрипывали, свидетельствуя, что моя лошадка пусть неспешно, но топает вперед, а не устроила себе внеплановую трапезу. Над головой распевали птицы, в кошеле побрякивали девятнадцать кладней, примиряя меня с профессией ведьмы. Пожалуй, я бы даже заснула по-настоящему, но тут из глубины леса с правой стороны донесся низкий хриплый вой, быстро сошедший на чавкающее поскуливание.

Телегу тряхнуло, кобыла пошла быстрее. Я резко села, сонливость и умиротворенность жизнью как ветром сдуло. Нацыга! Средь бела дня! А у меня даже меча нет...

Впрочем, нацыга тоже не горела желанием сводить близкое знакомство с ведьмой. Рявкнула еще пару раз, все дальше и дальше, и замолчала. Смолка шевельнула настороженными было ушами и опять замедлила шаг. Мнению лошадки я доверяла, но и сама ошибиться не могла. В Школе Чародеев нас учили распознавать голоса нежити, и я без труда отличала звонкий, протяжный вой оборотня от утробного рева вурдалака, верещания гарпии или характерного скулежа той же нацыги. Интересно, с чего бы это она поутру разгулялась, да еще в солнечный день? Света как такового нацыги не боялись, но охотились только по ночам, как совы, к рассвету убираясь в логова. А интересовали их отнюдь не мышки с птичками...

Ложиться снова я не рискнула. Так и въехала в село, облокотившись на обрешетку телеги и изредка оглядываясь на оставшийся позади лес.

Похоже, безработица мне не грозила.

Ярмарка была в самом разгаре, слышная издалека. Лавка гробовщика оказалась единственной, возле которой не толпился народ. Ее хозяин невозмутимо пил квас в тенечке у входа, философски рассудив, что его товар не нуждается в зазывалах, а за навязчивую рекламу могут и побить. Пока я изучала незамысловатую вывеску, он изучил меня, безошибочно распознал покупательницу и, отставив недопитый жбан, предупредительно распахнул передо мной дверь лавки.

— Сочувствую вашему горю, госпожа, — вежливо, но не слишком убедительно объявил мужик. Я неопределенно хмыкнула, давая понять, что горе не так уж велико и меня больше интересует деловая сторона вопроса. Продавец охотно отбросил фальшивую скорбь и заговорщическим тоном сообщил, что у него есть все фасоны и размеры, какой именно мне нужен?

— Ну, примерно как на меня, — неуверенно сказала я.

Гробовщик ничуть не удивился и вдобавок оказался энтузиастом своего дела. За час я перемерила не меньше двадцати гробов. Больше всего мне понравился темно-бордовый, с кистями и пуховой набивкой. Даже вставать не хотелось. Пожалуй, я бы даже прикупила его для себя (полнолуние, как и хандра, продолжали отравлять мне жизнь), но это удовольствие стоило пятнадцать кладней — веская причина еще немного задержаться на этом свете. В итоге я остановилась на обычном дубовом, за два кладня, и, загрузив его на телегу, начала выбираться из базарной толчеи.

Я уже поравнялась с последней в ряду лавкой, когда через обрешетку телеги неожиданно перемахнул лохматый, свирепого вида тролль, с ног до головы обвешанный оружием.

— Привет, цыпа! — радостно завопил он, с размаху шлёпнув меня по заднице и без колебаний оседлывая гроб. Нагнулся, деловито побарабанил пальцами по крышке: — Мужу подарочек купила?

Я усмехнулась и охотно пожала протянутую руку.

— Нет, это рабочий инвентарь. Ты-то, Вал, здесь какими судьбами?

Тролль, кашлянув, смерил меня оценивающим взглядом и сменил тон на заговорщически деловой:

— Ты сейчас свободна, цыпа?

Я неопределенно качнула годовой:

— А что?

— Работенка есть, аккурат для ведьмы и наемника. Не хочешь составить мне компанию?

Я как раз собиралась устроить себе отпуск — хотя бы на недельку, до конца полнолуния, но не удержалась и вопросительно приподняла бровь. Вал просиял и, перебрав руками по крышке гроба, подтянулся ближе ко мне.

— Дельце-то плевое, от силы на пять минут, а ежели покочевряжиться да себя расхвалить, то по десятку кладней срубить можно и целую неделю харч бесплатный.

Я поежилась, вспомнив, где чаще всего бывает «бесплатный харч».

— Сомневаюсь, что мне удастся расправиться с нацыгой за пять минут.

— Это еще что за холера? — искренне удивился наемник. — Впервые слышу.

— Оборотень, только наоборот. Нежить, способная превращаться в человека, чтобы под каким-нибудь предлогом заманить жертву в укромное местечко, причем отнюдь не для высокоинтеллектуальной беседы.

Тролль звучно поскреб макушку. Шрам, которым некогда наградил его чей-то двуручный меч, давно побелел и не чесался, но привычка осталась.

— Водится тут какая-то пакость, это точно. Редко вылазит, но регулярно. Бродяг пришлых в основном харчит, пьянь всякую, ежели в кустах на ночь залежатся. Местные на волков думают, потому как нежить обычно где нажрется, там объедья и кинет, словно похваляется, а эта в лес сволакивает. После лис да ворон гхыр разберешь, кто первым харчевался. Детишек ею стращают, но всерьез никто не верит, а значит, и не заплатит. Так что брось, цыпа, чирьев себе на задницу искать, поехали лучше со мной, там дельце верное!

— Мне сначала надо гроб в Жабки отвезти, я Смолкино седло за него в залог оставила.

— Успеешь, оно тебе все равно пока не понадобится. Давай сперва местечко застолбим, пока конкуренты не объявились. Левее забирай, во-он на ту дорожку, что к лесу ведет!

— Погоди, я еще не согласилась! — Я натянула вожжи, и Смолка остановилась у развилки, недовольно всхрапывая и махая хвостом. — Что за дельце-то?

— А тебе не все равно, цыпа? — фыркнул тролль, тоскливо поглядывая в сторону леса. — Ты же ведьма, наемница, всего два вопроса задавать должна: один себе — справлюсь, не справлюсь, второй наемщикам — сколько заплатите?

— Нет, не все равно. Наводить порчу или стоять на стреме я сразу отказываюсь, и не проси.

— Вот еще, бабу уламывать! — хохотнул Вал. — Не боись, ничего противозаконного. У одного типа кой-какие проблемы возникли, личного характера, вот пусть он сам тебе их и выкладывает.

«Любопытство меня когда-нибудь погубит», — подумала я и ослабила вожжи, предоставив Смолке право третьего решающего голоса. Лошадь покосилась вправо, влево, рассудила, что в Жабках она уже была и ничего интересного не обнаружила, так почему бы не попытать счастья на второй дорожке? И тронулась с места, все ускоряя шаг.

— А кобыла-то поумней хозяйки будет, — нахально заметил тролль, и, приглядевшись ко мне, бестактно припечатал: — Какая-то ты бледная, цыпа, аж с прозеленью, краше в гроб кладут!

— Такую как раз и кладут, — отшутилась я. — Посмотрела бы я на тебя после собственных похорон и четырехдневного недосыпа!

— Неслабо же ты развлекаешься! — восхищенно присвистнул наемник.

— Работаю, — со вздохом поправила я.

Вал, убедившись, что я оставила вожжи в покое, с комфортом разлегся на гробу, заложив руки за голову и покачивая левой ногой, заброшенной на согнутое колено правой вытащил из портков уже полустоящий гхыр.

— Ну, цыпа, с тебя за наводку.

Я поморщилась. Давным-давно, лет пять назад, когда я только начинала путь странствующей ведьмы с постоянной ставкой в Догеве, мы с Валом частенько пересекались по работе — выполнению заказов той или иной степени невыполнимости. Так как подобные заказы легче выполнять в хорошо сработавшейся компании, мы объединялись и, вытребовав с заказчика надбавку за риск, либо вместе упокаивали очередную нежить либо охраняли не желавшую стать её обедом «жить».

Между нами так повелось, что нашедшего работу нужно было отблагодарить. Как правило, Валу было достаточно дружеского отсоса, и только один раз, на особо денежном заказе, он воспользовался мной «по-взрослому».

Если-же работёнку находила я, тролль без напоминаний... отсыпал мне кладень (как правило — мелкой медной монетой). Помятуя об традиционном отношении троллей к женщинам любой расы, я не пыталась даже заикнуться об оральном ублажении моих потребностей.

Я нервно облизнула губы, вздохнула и решительно наделась ртом на детородный орган напарника. Зная, что он не любит долгих прелюдий и прочей тягомотины я сразу набрала головой быстрый ровный ритм плотно сжав губы и прижимая головку к нёбу языком. Вал одобрительно хрюкнул и начал мять сквозь куртку мои груди, но уже через минуту сел, крепко ухватил меня обоими руками за голову и с силой пропихнул гхыр мне в глотку. Удовлетворённо вздохнув, он начал надрачивать свой ствол моим горлышком пока не спустил мне в рот целый фонтан спермы.

— Удивляюсь я твоему мужу, цыпа, — лениво сказал тролль, пока я, перегнувшись через бортик телеги, сплёвывала его семя на дорогу. — Молодая жена целыми месяцами гхыр знает где шляется, упырей по жальникам гоняет... а что, если однажды и вовсе не вернется? Чем эту ждать, не проще ли новую завести?

— Кха... вернусь, Вал... гха. Я всегда возвращаюсь. И он будет меня ждать... гха... уж я-то знаю. Мы слишком долго... тьфу... друг друга искали, чтобы двухмесячная разлука имела для нас... кха... значение. Наоборот, отдохнет от меня, соскучится, да и я буду с нетерпением ждать встречи... пхаа... — я с облегчением избавилась от последних капель вязкой спермы.

— Хуже жены-ведьмы только муж-вампир, — убежденно заключил наемник завязывая шнуровку на штанах. Уж я бы давно тебя на колено да хворостиной, чтобы знала своё место!

— Что ж, попробуй, — шутливо предложила я утирая губы, но тролль с ухмылкой покрутил горбатым носом и не стал рисковать.