Столбик термометра за окном продолжал падать. Сейчас он показывал минус двадцать один. Дул сильный пронизывающий ветер. На улице малочисленные прохожие передвигались почти бегом. Вечерело, хотя время было ещё вполне обеденное.

Я стоял, упираясь коленями в тёплую батарею, и рассеянно смотрел на улицу из кухни своей однокомнатной квартиры на восьмом этаже. Мои мысли витали где-то далеко отсюда. Скажем, где-нибудь в Дании, в Канаде или, на худой конец, в Польше. Там, где я никогда не был, но очень хотел бы побывать. Было 24 декабря, канун католического Рождества, рождественский сочельник, да, к тому же, ещё и воскресенье. И я представлял, как в Европе или Америке люди в кругу семьи скоро усядутся за праздничные столы с индейкой, яблочным пирогом и прочими яствами.

Мне стало немного грустно, как часто бывает в детстве. Почему-то припомнились старые обиды. Когда я был в десятом классе, мне пришлось встречать новый год дома. Почему? Просто обо мне забыли. Мой близкий друг, с которым мы частенько предавались взаимным юношеским утехам, не пригласил меня к себе, хотя у него собирался почти весь наш класс. Второй друг по старой школе встречал праздник вместе со своими и моими, хоть и бывшими, одноклассниками, и также не позвал меня. Конечно, можно было бы о себе как-нибудь ненавязчиво напомнить, но не позволила гордость.

О, как хорошо было бы теперь очутиться где-то далеко-далеко отсюда, в какой-нибудь доброй стране среди справедливых и понимающих людей, пусть даже без праздничной индейки и пирога...

Звонок в дверь оборвал мои грёзы. Вроде бы я никого не жду. Неужели это сам Санта Клаус пожаловал ко мне с рождественским подарком? Неплохо бы! Я вышел в общий для наших трёх квартир тамбур и подошёл к входной двери. Через глазок в смутном свете уходящего дня я увидел, как мне показалось, бомжа. Открывать не хотелось, и я решил тихо уйти. Но мои шаги были услышаны по ту сторону двери, и юношеский голос вежливо спросил, здесь ли проживают такие-то люди. Имена были мне совсем незнакомые, и я ответил «нет», но, всё же, открыл дверь.

У порога стоял солдат, почему-то без шинели, в одном х/б, шапке и сапогах. Лицо его было синего цвета. Он дрожал всем телом, периодически цокая зубами. Видимо, на моём лице изобразилось такое удивление, что солдат не нашёл ничего лучшего, как спросить, по тому ли адресу он ищет своих знакомых. Вот тут его и ждал сюрприз, если это можно так назвать. Номер дома и квартира совпадали с моими, а вот улица... Ему нужна была Н-ская улица, а у меня было Н-ское шоссе! Я всегда удивлялся умным городским властям, которые называют и улицы, и проспекты, и переулки одними и теми же именами.

Я сказал солдату, что нужная ему улица находится в девяти троллейбусных остановках от меня. А это на другом конце города. Мне показалось, что парень задрожал ещё сильнее. Он посмотрел на меня с мольбой и попросил хоть на пять минут впустить его погреться, а потом он уж пойдёт искать свою улицу.

Ситуация была, прямо-таки, аховская. На дворе стояли лихие девяностые годы с их грабежами, рэкетом, похищением людей и кое-чем похуже. Впускать в дом незнакомого человека было весьма стрёмно. Но и захлопнуть дверь перед замёрзшим пацаном было как-то не по-людски. И я решил спасать защитника отечества от холода.

Я тихо провёл его к себе, пока никто из соседей ещё не высунул из своей двери ни носа, ни головы. Солдат остановился в прихожей и сказал, что погреется здесь, чтоб не натоптать мне в квартире. Руки у него тоже были синие, а сам он напоминал нахохлившегося воробья. Мне было жаль парня, да и само действо меня уже начинало забавлять – ведь не каждый же день к вам в квартиру звонят солдаты, пусть даже синие и нахохлившиеся. Немного поколебавшись, я легонько подтолкнул служивого на кухню.

Он быстро сбросил сапоги, портянки запихал внутрь, оставшись в носках. Затем сел на низкую скамеечку и буквально растёкся по тёплой батарее. Тем временем я поставил на огонь чайник. Чем всё это может для меня окончиться, я не знал, конечно. Кто этот солдат, сбежал ли он из части, может за ним след криминала? Мысли неслись, как холодный ветер за окном, но хороших в голову не приходило совсем. Но что-то мне, всё же, подсказывало, что он нормальный парень и просто стал жертвой обстоятельств.

Я налил стопку водки, сделал пару бутербродов и поставил всё это перед солдатом. Он молча выпил, не став ломаться, и кивком головы поблагодарил меня. Бутерброды он глотнул, кажется, не прожевав. Мне стало всё понятно: скорее всего, не ел дня два. Он опять прижался к батарее, чуть прикрыв глаза, а я тем временем попытался его лучше рассмотреть. Обычное лицо, каких тысячи или даже миллионы, но довольно приятное. По-детски пухлые губы, широковатые скулы и слегка оттопыренные уши. Но так бывает почти всегда, когда у парня короткие волосы. А он ведь почти лысый. Наверное, первого года службы – салага, короче. Глаза тёмные и умные, не пустые. Волосы, очевидно, тёмно-русые. Фигурка щуплая, но так, скорее всего, из-за холода кажется.

Солдат продолжал молча сидеть на низкой скамейке, вытянув вперёд плотно сжатые худые ноги. В его правой штанине я заметил нечто эдакое, которое меня заинтриговало. Вряд ли это могло бы быть содержимым кармана. Если это было то, о чём я подумал, то тогда... В общем, размерчик королевский.

Мой беглый осмотр был окончен. Впечатление от незваного гостя, в целом, было благоприятное. И я понемногу стал успокаиваться.

Тем временем закипел чайник, а мой солдат уже порозовел и начал клевать носом. Этого только мне не хватало! Я решил нарушить молчание и спросил, хочет ли он перекусить. Парень смутился, начал отнекиваться, говорил, что сыт. Ему сейчас нужно во что бы то ни стало добраться на ту улицу к своим знакомым, чтобы переночевать у них. В казарму он не пойдёт, потому что боится. По выходным офицеров нет, и «деды» звереют со страшной силой. Утром его пытались избить. Хорошо, что помогли родственники сослуживца и подбросили его на машине сюда. Хоть и не туда, куда нужно, но лишь бы подальше от части. Многие солдаты, у кого есть в городе родные, уходят из казармы в пятницу вечером и возвращаются утром в понедельник. За это «дедам» платят определённую дань. А офицеры смотрят на всё это сквозь пальцы, а то и вообще никак не смотрят.

Парень выпалил всё это одним залпом и чуточку перевёл дух. А теперь ему нужно ехать, уже поздно. Но без шинели в такой мороз... Он зашмыгал носом, а по его щекам покатились крупные слёзы. Ну ребёнок – ни дать, ни взять.

И снова мне стало жаль пацана. Я сел на такую же низкую скамеечку напротив него. Чтоб чуточку его успокоить, похлопал ладонями по его острым коленкам и слегка погладил по бедру.

– А можно мне у вас остаться на ночь? Я вот здесь посижу или на полу лягу. Я тихо буду сидеть. А то я не знаю города и куда мне ехать. Знаю только, где вокзал. Да туда страшно идти – либо патруль заберёт, либо милиция, – опять скороговоркой проговорил солдат и неожиданно схватил мою руку и поцеловал её.

Я не успел даже отреагировать на его действие. Понятно, что в такой ситуации я оказался впервые. И не знал, как следует себя вести. Тем не менее, я был расстроен, растроган и тронут одновременно. Ну и как после этого можно выставить хлопца за дверь?

Он напряжённо ждал моего ответа, продолжая шмыгать носом. Я тоже волновался и, наверное, не меньше его. Я ласково положил свои руки на его бёдра и, глядя ему прямо в глаза, тихо сказал:

– Конечно, оставайся. Никто же тебя не гонит. Места хватит. Есть диван, поместимся как-нибудь. Или тебе всё же хочется ночевать на кухне в компании с тараканами?

Он улыбнулся сквозь слёзы. Я отметил про себя, что это была его первая улыбка. И такая приятная, открытая и искренняя. Ну не может человек с такой улыбкой быть злым! И опять он попытался поцеловать мою руку, но я вовремя среагировал и не дался. Я снова погладил парня по коленям и бедру. У меня был огромный соблазн ненароком дотронуться до внушительного бугра в брюках солдата. Сейчас я был хозяином положения и, как говорится, мог бы заказывать музыку. Но я остановил себя на полпути. Неизвестно, как на это прореагирует парень. Может, уйдет после этого, может и потерпит, чтоб его не выгнали. Но лучше пусть всё идёт своим чередом, решил я. Поэтому снова вернулся к вопросу об ужине.

Солдат признался, что не пошёл на обед в части, чтоб лишний раз не попадаться на глаза «дедам». Тогда я предложил ему принять душ и окончательно согреться, пока буду готовить слегка праздничный стол. Он с радостью согласился, хоть баня и была у них три дня назад. По его согласию сапоги с портянками, х/б, кальсоны и сорочку, которые воздух в квартире никоим образом не озонировали, я вынес на застеклённую лоджию. Слишком уж они пахли казармой. Пусть на морозе проветрятся до утра. А солдату я выделил на эту ночь бельё из своих запасов.

Парень плескался под душем, а я возился на кухне. Вскоре у меня всё было готово. Стол был сервирован к празднику наступающего рождества, естественно, по моим понятиям. У меня оставалось немного армянского конька, бутылка сухого вина, которые я поставил на стол. Водки решил не выставлять, чтоб ненароком не споить защитника отечества. Плюс всякая закуска, конфеты и прочие радости для желудка.

Мой солдат продолжал купаться, что-то при этом напевая. Я отметил, что голос у него довольно приятный и что у него есть слух. Мне стало интересно, о чём же он поёт, и я подошёл к двери ванной комнаты. Но услышал только обрывок какой-то песни: «другой бы улицей прошёл, тебя не встретил, не нашёл...» Что-то до боли знакомое, как мне показалось, было в этих словах. Но сейчас было не до этого.

Дверь моей ванной не имела запоров – а зачем и от кого? И сейчас она была слегка приоткрыта. Мною овладело искушение, с которым справиться я был не в силах: ведь в паре метрах от меня под струями воды стояло молодое красивое тело. И я заглянул в дверную щель, хоть и было очень стыдно. До меня не сразу дошло то, что я там увидел. Солдат стоял ко мне боком, а его внушительный член почему-то торчал почти вертикально. Продолжая напевать, парень правой рукой быстро водил по члену вверх-вниз. От всего увиденного мой орган тоже принял боевое положение, и я было потянулся к нему рукою. Но тут солдат перестал напевать, а его левая нога ритмично задёргалась, сгибаясь и разгибаясь в колене. Правая же рука начала постепенно сбавлять ритм.

С минуту или больше он неподвижно стоял под струями, слегка закинув назад голову. Чтоб не выдать себя, я осторожно прошёл на кухню и шлёпнулся там на своём диване-уголке, пытаясь проанализировать то, чему только что оказался свидетелем. С одной стороны – ах, какой кошмар, в чужом доме делать такое, ну прямо ай-ай-ай. А с другой... Да ничего тут особенного нет. В восемнадцать лет парни делают это по несколько раз на дню. И то, что мой солдат сделал это в моей ванной, говорило о том, что он мне доверяет. Так я себя успокоил.

Вышел он в своих бесформенных армейских трусах и моей футболке совершенно счастливый, сияя улыбкой. И снова я отметил, что она у парня очень приятная. Роста он был выше среднего, довольно щуплый, что не удивительно для первого года службы. Голос его был довольно низким, порой даже грубоватым, но с приятным юношеским тембром. В общем, парень мне всё больше и больше нравился. Тем более, что в моих домашних брюках, которые он тут же натянул на себя, спереди прекрасно просматривался бугор весьма внушительного размера.

Я спросил, как ему понравился мой душ. Он ответил, что отлично, при этом ничуть не смутившись. Широким жестом я пригласил его к столу, при виде которого парень чуть не подавился слюной. Мы уселись на диване-уголке боком друг к другу. Он все ещё не согрелся и выбрал место поближе к батарее.

Первый тост я предложил за наступающее Рождество. Парень об этом мало что знал, но поддержал с удовольствием, тем более, что коньяк был действительно хорош. Я не стал частить, а дал время солдату нормально поесть. Когда чувство голода немного исчезло, я налил по второй. Второй тост произнёс гость.

– За встречу. Такую неожиданную и приятную. Большое вам спасибо за всё! – немного смущаясь, произнёс парень. Мы выпили, чего-то пожевали, и тут вдруг до меня дошло, что до сих пор не знаю, как зовут моего солдата. Я засмеялся. Парень посмотрел на меня, не совсем понимая, в чём дело. Я объяснил. Наверняка, начинал действовать коньяк, потому что мы оба прыснули от смеха как две подружки-школьницы.

– Ну, так давай за знакомство, – сказал я и разлил по третьей.

– Я Роман, или Рома, как вам больше нравится, – сказал солдат и протянул мне руку. Я назвал своё имя. Рукопожатие наше мне понравилось. Оно было настоящим мужским – в меру продолжительным и крепким. Я всегда придавал большое значение тому, как мужчина жмёт руку товарищу. По этому можно было иногда судить о его характере. С Ромой в этом плане всё было в порядке. А потому можно было выпить и по четвёртой. Тем более, что тост уже вертелся на моём захмелевшем языке.

Моя ориентация не дремала. Я захотел предложить выпить на брудершафт. Интересно, знает ли Рома, что это и как себя поведёт? Ведь многие люди не знают даже такого слова. Кроме того, мне было как-то даже обидно, что парень мне «выкает». Неужели я ему кажусь таким старым, в свои-то неполные двадцать семь? Я почувствовал, что начинаю волноваться. И для начала спросил, сколько лет Роме. Оказалось, что двадцать. Я удивился, потому что выглядел он на все восемнадцать.

Я вновь наполнил стопки приятнейшим зельем и решился.

– Рома, смотри, у нас с тобой разница около семи лет. Неужели я такой старый, что ты ко мне обращаешься на «вы»? Честно говоря, мне как-то не по себе от этого. Давай на «ты», согласен?

– Да я сам уже об этом думал. Просто стыдно было первому начать, всё-таки вы... то есть, ты меня спас от холода, – почему-то смутившись, пробормотал Рома.

– Ну, тогда пьём на брудершафт, – по-гусарски лихо завернул я и тихо добавил:

– Знаешь, что это?

К моему удивлению Рома встал, а я следом за ним. Мы скрестили правые руки замком и выпили, как говорится, стоя, молча и до дна. Я ждал его дальнейших шагов и немного волновался. Но Рома твёрдым голосом, с улыбкой на устах чётко произнёс:

– Ну, а теперь, наверное, по правилам тоста должен следовать братский поцелуй. Или как?

Мне стало так легко и весело, что я со смехом почти бросился ему на шею. Мы обнялись и прижались губами. Поцелуй получился красивый, неторопливый, вкусный, в меру влажный и в меру продолжительный. В общем, настоящий братский поцелуй. Какой молодец Рома, что так хорошо разрядил ситуацию, которую я так хитро завернул.

Я почувствовал, что окончательно насытился трапезой. И меня потянуло покурить, хотя и делал это редко. Я всячески старался себя ограничивать от этого греха. На работу даже не брал сигарет, чтоб избежать соблазна. А дома, бывало, немного отрывался. Курил на лоджии, когда было тепло, либо в туалете, потому что там была хорошая вентиляция. Я не переносил прокуренных комнат и кухонь, а также запаха одежды заядлых курильщиков, а особенно курильщиц. Поэтому, когда я шёл курить в туалет, раздевался догола, так как стесняться было некого.

Мне показалось, что мой гость не курит: в карманах у него не было ни спичек, ни сигарет. Да и не пахло от него курильщиком. Я сбросил с себя штаны и футболку. Рома посмотрел на меня с изумлением, и пока он ничего не успел подумать, я объяснил причину моей метаморфозы.

Не успел я сделать и пары затяжек, как в дверь туалета ко мне кто-то легонько поскрёбся.

– Пусти меня. Я тоже хочу, – сказал этот «кто-то» голосом Ромы.

Я открыл дверь. На пороге стоял Рома в одних безразмерных и бесцветных трусах по колено, из которых торчали две тонкие и в меру волосатые ноги. Я не выдержал и засмеялся. Парень шагнул внутрь. Чтобы прикрыть дверь, ему надо было стать почти вплотную ко мне. На мгновение мы прижались животами и коленями, но этого хватило, чтоб я ощутил шевеление в своих белых плавках.

Рома курил по-настоящему, а не просто выпускал дым изо рта. По его словам, тоже делал это редко, особенно в части. Мы мало говорили, а больше, как бы невзначай, рассматривали друг друга. Мне было приятно видеть тело солдата, пусть худенькое, но довольно жилистое. Руки и ноги его были в синяках. На груди и животе растительности почти не было, но та самая дорожка волнующе чернела. Наверное, и брился он не часто. Ну, ничего, ещё возмужает. Трусы его все были в складках, которые подло скрывали то, что в спортивных брюках очень рельефно выделялось.

Рома разглядывал мои волосатую грудь, кучерявую дорожку и белые плавки. Мне это несказанно нравилось, потому что тело у меня было не так уж и плохо. Я следил за собой и не давал появиться даже лишнему грамму жира. Иногда мы встречались взглядами и улыбались друг другу. Надо было поскорее докуривать, иначе мои плавки становились тесными.

Чтобы открыть дверь, Роме вновь пришлось прижаться ко мне. Как мне показалось, сделал он это с явным удовольствием. Мой отвердевший член при этом ткнулся куда-то в район лобка парня, так как он был чуть пониже меня. Не знаю, ощутил он это или нет, но хитро посмотрел на меня своим лукавым взглядом. Мы не стали одевать брюк, а только футболки. Хорошо, что в квартире было довольно тепло, несмотря на мороз и ветер за окном.

Я мыл посуду на кухне, а Рома пытался мне помогать. Но я отправил его в комнату, чтоб он не болтался под ногами. А сам стал обдумывать план, как бы раскрутить парня на секс. Ведь терять такой шанс мне никак не хотелось. Можно было бы показать ему журналы с разными направлениями в сексе, можно было бы намекнуть на его действия в ванной. Я так размечтался, что напрочь забыл об одном важном обстоятельстве.

Убрав на кухне, я немного поплескался в душе и пошёл в комнату, где Рома сидел в кресле у включённого телевизора. И тут я понял то, чего не учёл! Я совсем забыл о способности солдатского организма засыпать при любом подходящем для этого случае и положении. И меня ждал сюрприз: Рома откровенно спал в кресле с пультом в руке. Будить его и начинать «раскрутку», скорее всего, не стоило. Мне же оставалось только горько усмехнуться, что я, естественно, и сделал.

Пропала такая возможность! Вряд ли я когда-нибудь ещё увижу Рому. А он, как назло, широко развёл свои колени, что даже через его армейские трусы отчётливо просматривался манящий бугорок внушительного размера. Так хотелось бы положить свою руку на него, погладить, помять, поласкать. Широкая штанина трусов позволила бы даже засунуть туда ладонь, а там... Но спросонья могла бы последовать вполне однозначная реакция парня на всё происходящее. А это был бы уже, увы, перебор.

Мне оставалось лишь раздвинуть диван и постелить постель. Было ещё довольно рано: время едва перевалило за девять вечера. Наступала пора рождественского застолья в Европе. А у меня, как обычно, наступало то, что рифмуется со словом «Европа»...

Я подошёл к спящему Роме, немного постоял, ещё и ещё раз рассматривая его худенькое тело, а потом положил руку на его бедро и окликнул парня. Он открыл глаза и непонимающим взором обвёл комнату и меня. Сообразив, где он и что с ним, он смачно потянулся и зевнул. Я сказал, что пора перебираться на постель. Не успел я окончить фразу, как Рома тут же с удовольствием растянулся на диване поближе к телевизору. Я умостился рядом. А мой солдат тут же заснул. И что мне оставалось делать? Разве что оберегать его сон, чем я и занялся.

От безысходности я пощёлкал кабельные каналы. Всё было довольно скучно. У нас, как обычно, крутили бестолковые боевики или выступали всезнающие политики со своими бесконечными поучениями и критикой. По немногочисленным зарубежным каналам все готовились к рождеству, но как-то вяло. Я нашёл какой-то концерт, с трудом его дослушал и выключил телевизор, решив либо спать, либо поиграть со спящим бойцом в кое-что.

Он лежал на животе, укрывшись до лопаток одеялом. В комнате было темно, потому что фонари на улице не горели, что в эти времена бывало не так уж и редко. И лишь светящиеся часы отбрасывали слабый зеленоватый отблеск на наши тела. Завтра понедельник. Мне на работу, можно пойти к девяти, а Роме в части нужно быть не позже половины восьмого. Значит, вставать нужно будет не позднее половины шестого. У меня в запасе ещё почти семь часов. Только бы мне не заснуть, а вот солдатик мой пусть спит как можно крепче. Какой-то незнакомый запах в моей комнате. Откуда он, не понимаю...

Я таки задремал и очнулся от того, что Рома пошевелился. Это же его запах, запах молодого здорового тела. Надо что-то предпринять, чтоб не заснуть окончательно. Так просто я не сдамся!

Повернувшись на правый бок, я тихо-тихо под одеялом повёл свою левую руку к Ромкиной попке и прикоснулся к ней через жёсткую ткань его армейских трусов. Парень даже не пошевелился. Я осмелел и положил ладонь на одну «булочку», погладил её, а потом слегка сжал. Затем перешёл на другую. Но хотелось погладить голое тело парня. Моя рука оттянула слабую резинку трусов и нырнула в них. Теперь я мог ощутить каждый волосок на попке Ромы. Я довольно долго нежно гладил обе её половинки, а потом мои пальцы скользнули во впадину. От волнения я замер на некоторое время, переводя дух.

Осторожно погладил дырочку Ромы, которая, конечно же, была полна растительности. О, как же мне хотелось добраться до яичек парня и поласкать их. Ноги его были слегка разведены в стороны, а сам он продолжал спать на животе. Можно было бы просунуть пальцы в промежность, но по опыту я знал, что это довольно рискованно, ибо в большинстве случаев спящий при этом просыпается. И всё же я решился. Мои пальцы почувствовали заднюю часть его волосатой мошонки. Я почти ликовал. Но в этот момент парень заворочался, а я лихорадочно выдернул руку из его трусов и замер. Я боялся, что стук моего сердца может разбудить Рому.

Он немного помычал, пожевал и, к моей радости, перевернулся на спину. Да так удачно, что мой восставший орган упёрся ему в левый бок. Я пытался успокоить своё разбушевавшееся сердце и выжидал, пока мой солдатик уснёт крепче. Вскоре он уже дышал размеренно и глубоко. Его левая рука была согнута в локте и лежала на груди. А вот правая... Ну почему многие мужчины во сне так любят класть ладони на свои интимные места? Непонятная и вредоносная привычка! Особенно для таких, как я. К сожалению, Рома не был приятным исключением.

И вновь моя левая рука продолжила свои действия. Пришлось даже немного выдернуть одеяло из-под Ромы, чтоб освободить место для дальнейшей операции. Мои пальцы легонько коснулись трусов парня, погладили их и ощутили на ткани некоторые засохшие уплотнения. Понятно, как же без них, пусть даже и в казарме. Добраться до члена было сложно: мешала рука Ромы, которая лежала не правом бедре чуть ниже паха. Резинка трусов находилась почти на лобке, и я просунул под неё пальцы. Погладил волосы на лобке, а когда двинулся чуть ниже, сразу же ощутил солидный корень члена. Моя левая рука была сильно вывернута, поэтому продолжать дальнейшее движение было неудобно и опасно, так как можно было наткнуться на руку Ромы.

Нужно было менять тактику и освобождать правую руку. Но это лишние движения и шум, который мог запросто разбудить парня. И тогда он может снова повернуться на живот, а это надолго. И жди тогда у моря погоды...

И я пошёл другим путём. Не меняя положения, всё той же левой рукой проник в штанину армейских трусов и тут же коснулся члена солдатика. От неожиданности я даже испугался и замер, не веря, что всё оказалось гораздо проще, чем ожидалось. Ноги Ромы были плотно сжаты, и член лежал между ними ближе к левому бедру. Хорошо, что рука парня не прижимала его.

О, это было нечто! Мягкий, правда, но зато каков! В первое мгновение мне показалось, что это батон колбасы. Я попытался измерить его длину, приложив к корню члена средний палец. Головка оказалась при этом у меня на запястье. При моём росте в 185 см мои руки, ноги и пальцы имели вполне адекватные размеры. Поэтому я с трепетом и восторгом представил, какие размеры и формы примет восставший член Ромы. Впрочем, кое-что мне сегодня уже удалось увидеть в ванной. Хоть по началу солдат мне и напомнил замёрзшего птенца, зато член его был, ну просто таки орёл!

Я долго ощупывал это чудо, пытаясь полностью обхватить его своими пальцами. Страшно хотелось, чтоб член встал. И я стал сдвигать кожу с головки. Затем начал осторожно подрачивать член. Потом повернул его головкой вверх, чтобы пощупать яички. Мне показалось, что они несколько меньше, чем могли бы быть. Мошонка поросла жёсткими волосами. Захотелось взять её полностью в ладонь и слегка сжать. Но мешала рука Ромы на его правом бедре. Да и игрушки с яичками парня небезопасны, потому что велик риск того, что он проснётся. И я решил оставить свою затею: уж лучше пусть Рома себе спит, а мне хватит и этого.

Без труда я вынул его член из трусов, обхватил пальцами и стал дрочить. Я гладил головку и уздечку, но член лишь чуточку отвердел и вставать не хотел ни в какую. Как же хотелось поласкать этого великана губами, пробежаться языком по уздечке и прижаться к яичкам. Для этого нужно было только откинуть одеяло. Но было страшновато.

Я был уже порядком возбуждён, а мой член по-прежнему прижимался к бедру солдата. В следующий момент я прижался к нему ещё сильнее и стал двигать тазом. Член Ромы был в моей руке, такой прекрасный, такой желанный, и я продолжал ласкать его. Через пару секунд я обильно кончил в свои белые трусы. Предвидя такое развитие событий, я загодя надел презик, чтоб утром поменьше пахнуть спермой.

Немного передохнув, я сполз с дивана и направился в ванную. Уничтожив все улики, я так же тихо вернулся в комнату. Рома теперь лежал лицом ко мне. На часах было около двух ночи. Удивительно быстро летит время за такими вот забавами – три часа, как одна минута...

Я проснулся как-то очень резко и сразу же посмотрел на часы. Было около пяти. Оставалось меньше часа до подъёма. Не воспользоваться этим было бы с моей стороны непростительным легкомыслием. Мой гость лежал в пол-оборота ко мне, касаясь коленом моего бедра. Это сразу же заставило моего «дружка» подняться. Говорят, что предрассветный сон самый крепкий. Да прибавить к этому утренний стояк у парней. Вот всё это сейчас сработало!

Я положил руку на бедро Ромы и немного выждал. Всё было спокойно. Моя рука двинулась по внутренней стороне бедра и вскоре наткнулась на его член. Вот это удача! Он стоял, да ещё как! Я положил на него свою ладонь, и член ответил мне тем, что чуть дёрнулся. Какой же он твёрдый и огромный! Я погладил головку и провёл по уздечке, отчего член снова дёрнулся. Теперь можно его вынуть из трусов и ощутить всю мощь и красоту.

Но я не думал, что это окажется так трудно. Видать, во сне Рома несколько раз переворачивался и запутал свои трусы так, что я не знал, с чего начать освобождение его органа. Правая нога парня была согнута в колене и стояла вертикально. Вот по ней я добрался до штанины и немного её отодвинул. Мне удалось обнажить одно яичко. Второе же оставалось зажатым тканью трусов и одеялом. Член торчал налево вверх, запутавшись в многочисленных складках безразмерных трусов, резинка которых куда-то исчезла. Достать член не было никакой возможности, и мне оставалось лишь гладить его через ткань и ласкать правое яичко. Что я и делал с большим упоением. Роме, наверное, снилось нечто очень интересное, потому что он то скрежетал зубами, то затихал, то судорожно сглатывал слюну. Хотелось довести солдата до оргазма, но, очевидно, я перестарался. В какой-то момент Рома что-то пробормотал и повернулся ко мне спиной, не оставляя мне никакой надежды на продолжение начатого.

Через несколько минут забормотал своим мерзким голосом мой нахальный будильник, недвусмысленно давая понять, что такая бурная ночь так бесславно для меня завершилась. Утро казалось тёмным, холодным, тяжёлым и безрадостным. Рома нехотя надевал свои армейские одежды. На кухне он выпил только чай и направился к двери. Я посмотрел на термометр за окном. Было ниже минус двадцати. Отпускать парня на улицу в одном х/б и шапке было бы преступлением, и я достал свою старенькую курточку. Она была достаточно тёплой и часто служила мне и теперь при поездках на дачу к друзьям или в лес.

Рома начал опять вяло отнекиваться, но я силой заставил его одеться. Видок получился зачётный: армейская шапка, цивильная куртка и сапоги на тонких кривых ногах. Если б кто-нибудь из наших врагов увидел такого противника, то тут же в ужасе сдался бы в плен с криками «Гитлер капут». Невольно я заржал. Рома посмотрел на меня с удивлением, но тоже улыбнулся. Последний штрих в костюме моего солдата поставила вязаная шапочка, которую я заставил его одеть, чтоб не так сильно бросаться в глаза окружающим. Потом всунул ему в карман пару купюр, записал свой рабочий телефон и объяснил, как быстрее добраться до части.

Мы по-братски обнялись. Рома пообещал вернуть мои вещи при первом же удобном случае. На том и расстались.