К ночи она все-таки добралась до своей комнаты в общежитии, вошла и упала лицом вниз на байковое одеяло. Какая-то девушка робко смотрела на нее с другой кровати. Она сидела с книжкой в руках, читала при свете настольной лампы, и испугалась, когда Вера перевернулась на спину и расхохоталась.

— Ничего денек выдался! – объяснила Вера, отсмеявшись. – И полдня не прожила, а уже столько приключений! Тебя как зовут, девонька?

— А Катя!

— А из какой ты местности?

— А из-под Воткинска.

— Это где же?

— Каму знаете?

— Знаю. Город на Каме, где, не знаем сами.

Катя улыбнулась.

— Вот оттуда.

— А что читаешь?

— «Асю».

— Тургенева?

— Ага.

— Нравится?

— Да. Я люблю про любовь читать.

Девушка Катя из-под Воткинска всю свою жизнь мечтала стать учительницей. Еще маленькой она усаживала кукол в ряд и делала вид, что учит их, ставила книжки и палочкой показывала им буквы. В школе она с жадностью училась сама и прикидывала на себя профессию учителя, представляя себя на месте педагога. Их школа была восьмилетней, и Катя Иванова после школы поехала поступать в техникум.

Она думала, что ее сразу начнут обучать педагогике и прочим премудростям воспитания подрастающего поколения. Но сначала ей пришлось освоить школьную программу за девятый-десятый класс, и лишь потом начиналась специализация.

Катя поговорила и снова уткнулась в книжку, но Вере было скучно лежать просто так.

— Вот ты говоришь – любовь, – не думала отставать Вера. – А как ты ее понимаешь?

Катя опять отложила книгу и задумалась. А в самом деле, что за штука такая, эта любовь?

— У нас в классе был мальчик, – медленно начала Катя. – И он мне нравился. Наверное, это любовь.

— Это не любовь, – сказала Вера с улыбкой всезнайки. – Это влюбленность. Любовь – это все поглощающее чувство, когда ты готова пожертвовать ради любимого всем. И честью девушки в том числе. Ты ему отдалась? Скажи честно.

Даже в неярком свете настольной лампы было видно, как Катя покраснела.

— Мы только целовались один раз...

— Один поцелуй или один вечер?

— Один... поцелуй.

— В губы?

— В щеку. А потом я отдала ему пирожки, которые напекла мне мама, и он их съел. Это все.

Вера долго кривила губы, чтобы не засмеяться. Катя была так трогательна в своем неведении, и Вера не хотела ее обидеть. Но Никонова все-таки фыркнула, замаскировав фырканье под чих.

— Так вот, любовь бывает платоническая и телесная. Про платоническую ты, похоже, кое-что знаешь, а про телесную – вряд ли.

Кажется, Катя вспотела. Она достала из рукава платочек и промокнула лоб. Вера сама бы вспотела, если бы ей рассказывали об этом года два назад.

— Телесная, когда твой парень вдруг снимает с тебя трусы, вынимает член и втыкает его во влагалище, а потом начинает ерзать им туда-сюда.

— Это ужас какой-то!

Катя закрыла ладонями пламенеющее лицо и замерла.

— Так обычно бывает после свадьбы. Мужчина, муж считает своим долгом обязательно отметиться ударным втыканием в жену, и в, общем-то, он прав. Люди женятся, чтоб иметь детей, а наука пока что не придумала никакой альтернативы. Есть, конечно, искусственное осеменение женщин спермой от других мужчин, как коров. Но общество давно придумало свою альтернативу. Это – однополая любовь! Любовь женщины к женщине и мужчины к мужчине. Слышала про такую?

Вера думала, что Катя возмутится или грохнется в обморок, но она ничего, то красная, то бледная, сидела по-турецки и слушала. Даже пыталась что-то сказать.

— А как же... про мужчин... они, что же...

— Катя, мужчины вставляют друг другу в жопу члены, массируют простату, есть такая железа у мужчин, и наслаждаются. У тебя брат есть?

— Нет. Я у родителей одна.

— А кто у тебя родители?

— Папа – тракторист в колхозе, а мама – учительница.

— Тогда все понятно. Жаль, что у нас нет братьев. Думаю, они бы все показали.

Вера задумалась.

— А как собаки делают это, ты видела?

Катя улыбнулась.

— И много раз. Они смешные!

— Представь, что это – два кобеля. Что изменится?

Катя наморщила фарфоровой белизны лобик. И вдруг поняла:

— Ни-че-го!

— А двух мужиков?

— Гадость, но тоже ни-че-го!

— А двух женщин?

Катя покачала головой.

— Не знаю. Им и вставить-то друг другу нечего.

— А вставлять не обязательно. Разве ты не терла щелку? Ну же, не стесняйся! Мы же женщины!

Катя опять решалась, как перед прыжком со скалы в бурное море. И снова она захотела все рассказать этой девушке, всего немного старше, но такой зрелой.

— Мы с мамой пошли в баню. Были у родственников в Воткинске, и мамина сестра предложила: «А пошли, девки, в баню, а?». Я подумала, а зачем в баню, если мы чистые? Но раз тетка сказала, пошла, как и двоюродная сестра Ирка. В Воткинске недалеко была городская баня. Мы туда и пошли. Я до этого была только в нашей деревенской бане, мама топила ее нежарко, и мне там нравилось. Я сидела в тазике, а мама меня мыла, следя, чтоб мыло не попало мне в глазки. В общем, больше, чем двух женщин, я в бане не видела. А тут мы даже свободный шкафчик для одежды искали полчаса, а когда нашли, еле всунулись туда вчетвером, потому что он был на двоих.

В моечной было еще хуже. Скамьи каменные, их нужно было окатить из шайки, и застелить куском полиэтилена, а потом уже усаживаться. Стоки на полу были забиты волосами, и угрюмый банщик (не женщина!) приходил с метлой их прочищать. На него никто, кроме меня, не обращал внимания, все истерически мылись, словно боролись с тифозными вшами. От обилия женских тел мне стало как-то не хорошо, я кое-как ополоснулась и Ирка вывела меня в предбанник со шкафчиками, где я и просидела до самого конца.

Потом мы пили чай, а старшие женщины – кое-что покрепче, а ночью я поймала себя на мысли, что пытаюсь восстановить все картины, виденные мною в бане. Ирка тоже не спала, все вертелась и кряхтела, как старуха, потом она выгнулась дугой, и одеяло с нее съехало. Я увидела, что она голая и трет волосы под животом. Я тут же вскочила и схватила ее за руку. А она на меня как заорет:

— Дура! Весь кайф обломала!

Но понемногу успокоилась и уснула. А я не могу. Стала опять вспоминать, какие у женщин были большие, белые, колышущиеся груди, какие объемные зады и животы и какие волосы под ними – очень разных цветов и оттенков. Я вспоминала, а руки сами нырнули под одеяло и стали искать самое сладкое место. Когда нашла, я, чтобы не кричать от восторга и прикусила край одеяла.

Сначала Катя почти не смотрела на Веру, потом стала поднимать голову все чаще, а к концу рассказа она стала смотреть неотрывно. Катя поймала Верин взгляд и вдруг кинулась в распахнувшиеся объятья.

Они любили друг друга со всем пылом неразумной юности, Вера, уже состоявшаяся женщина, и Катя, вчерашняя девочка. Сначала они просто целовались, а затем их ласки стали откровеннее. Одежда полетела на пол, колени мягко воткнулись в междуножия, груди оказались в руках друг друга, а языки сплетались и мешали друг другу. Утром они проснулись обнаженные и в одной кровати. Наступило первое сентября – начало занятий в техникуме.