Теперь уже пожилой человек, я сидел в железнодорожном вагоне напротив двух женщин, одетых как монахини, одна из которых была зрелой женщиной, а другая совсем юной, и мои мысли вернулись на 60 лет назад. В то время я был военнослужащим Английской армии сейчас эти войска называют силами специального назначения, но в мое время это были подразделение специальных операции.

В начале апреля 1944 года меня высадили на парашюте, во Франции, чтобы подготовить к предстоящей высадке войск в конце года. Казалось, что все пошло, не так, с самого начала, первый самолет пролетел всего 50 километров, прежде чем ему пришлось повернуть назад. Затем погода была настолько плохой, что самолеты не могли летать в течение нескольких дней. В конце концов, когда мне все же удалось совершить высадку, это произошло в районе, где было большое скопление немецких войск СС. Худшая или лучшая удача в этом десантировании было что был снесен с цели высадки сильным ветром и приземлился в комплексе зданий, обнесенных стеной. Мой черный парашют и мягкое приземление на лужайку спасли меня от охранников, если таковые имелись в этом комплексе зданий как в последствии это оказался женский монастырь.

Я отстегнул ремни, свернул парашют, засунул его под мышку и пошел вдоль стены в поисках выхода. Первая дверь, к которой я подошел, была обычной дверью, встроенной в стену, с маленькой дверцей на уровне глаз. Медленно открыв эту дверцу, я выглянул наружу и увидел танк, стоящий всего в 20 метрах от меня. Я закрыл осторожно чтобы меня не услышали маленькую дверцу и продолжил поиски выхода. Я наткнулся на главный вход с большими воротами. Я повторил такую же процедуру, и обнаружил, что там были немецкие солдаты.

Оставалось только найти подходящее укрытие, чтобы провести ночь и решить, что делать дальше. Единственным входом, которое я нашел, был выход наружу, который обычно вел в угольный бункер, но когда я открыл его, там не было ни следов, ни запаха угля. Я не осмелился зажечь или показать свет, поэтому при свете луны я заметил пространство у подножия ступеней, осторожно закрыл двери, и спустился по лестнице вниз. Достигнув пола, я положил парашют и лег на него не зажигая фонарик.

Чья-то рука осторожно ощупывала меня и разбудила. Рука, которая прощупывала меня, принадлежала монахине, довольно красивой, одетой во все черное, с белым чепцом на голове, черным шарфом сверху и крестом на цепочке вокруг талии.

"Кто вы и что вы здесь делаете?" - спросила она по-французски, но тихим голосом, словно не желая быть услышанной.

"Я приземлился на парашюте вчера вечером из Англии, я здесь, чтобы помочь вашим партизанам. Кажется, я приземлился немного не там, где надо".

"Вокруг нас немцы, они не разрешают нам уходить и только разрешают ездить в деревню за едой. Мы должны подчиняться солдатам, ведь мы укрываем евреев-беженцев, поэтому не должны привлекать к себе внимания. Если они заподозрят, что ещё и вы здесь или были здесь, они обыщут монастырь, и мы все будем казнены, потому что они обязательно найдут тогда евреев. Оставайся здесь, пока я приведу мать-настоятельницу сюда".

Я как оказалось был не в угольном погребе, а, похоже, в прачечной или на кухне. Всего в нескольких метрах от того места, где я лежал, была куча с картофелем, в которой я мог бы спрятаться, но который я не смог увидеть ночью. Слишком поздно монахиня узнала, что я здесь, и я старался делать то, что она сказала, не привлекать к себе внимания. Через несколько минут в комнату вошла пожилая монахиня, с другим головным убором, но в остальном одетая так же, как и та другая монахиня которая меня нашла.

"Зачем вы пришли сюда, у нас и так хватает проблем, я не могу позволить вам уйти, потому что в этом районе слишком много немецких войск СС. Они ожидают вторжения в любой момент. Вам придется остаться в монастыре, там есть небольшая комната, в которой я могу вас разместить, но я хочу, чтобы никто не знал, что вы здесь. Сестра Жаклин и я будем единственными, кто будет знать, что вы здесь. Поэтому, пожалуйста, не выходите из комнаты, наши жизни зависят от того, сделаете ли вы то, что я скажу".

В это время я стоял у стены, и она заметила мой парашют.

"Я должен избавиться от него; я отдам ткань евреям, чтобы они сшили что-нибудь для себя. Материал слишком хорош, чтобы его выбрасывать, остальное я сожгу в топке котла".

С этими словами она подняла парашют, сестра Жаклин взяла меня за руку и потащила за собой по проходу в другом конце прачечной в комнату где я должен буду находится. В комнате стояла широкая односпальная кровать, стул, шкаф, видавший лучшие времена, и рядом туалет и умывальник, но только с холодной водой. Пол был выложен каменными плитами, одна маленькая лампочка и очень маленькое окно глубиной около двадцати сантиметров, коричневое от старости.

"Я или мать-настоятельница принесем вам постельное белье, но вы должны оставаться в этой комнате, только смывайте туалет ночью пожалуйста".

Ни та, ни другая монахини не беспокоились о моем пистолете, который был единственным оружием, которое у меня было. Я бросил своё вооружение, ожидая, что его подберут бойцы Сопротивления, но, полагаю, теперь они думают, что я попал в плен или погиб. Я скинул сапоги и лег на кровать. Похоже, моя война закончилась до тех пор, пока войска союзников не прибудут в этот район первыми. Похоже, немцы, по крайней мере, уважали монастырь и не заходили вовнутрь его, что для меня было хорошо.

В течение трех недель либо сестра Жаклин, либо мать-настоятельница приносили мне по крайней мере два раза в день еду. Они даже стирали за меня, а ночью провожали меня в ванную, где я мог хотя бы помыться. Мать-настоятельница принесла мне несколько книг для чтения, и некоторые из них были не из тех, которые, как вы ожидаете, эти книги должна читать монахиня.

Однажды около часа ночи я услышала, как открылась дверь, и на этот раз свет не был включен. Обычно, когда кто-нибудь из них приходил, чтобы проведать меня, они входили и включали свет. Это изменение привычки вызвало у меня подозрения, и я подумала, что в комнату вошел кто-то еще, пока теневая фигура не заговорила.

"Это я, мать-настоятельница", - сказала она шепотом.

"В чем дело, немцы вошли в монастырь?".

"Нет, ничего подобного, я пришла к вам".

Несмотря на то, что была яркая лунная ночь, свет, проникавший через крошечное окошко, нарушал темноту и делал все туманным. Первое, что я заметил, что на ней не было ни капюшона, ни шарфа, а ее волосы были длинными. Я думал, что у всех монахинь волосы коротко острижены; так показывают в кино. Она подошла к кровати и легла рядом со мной. Я не знал, что делать, любая другая женщина, я бы с радостью согласился, но монахиня, я протестант, но я всегда уважал монахинь любой религии.

"Я хочу, чтобы ты обнял меня, пожалуйста, просто обними меня", - умоляла она.

Ну, это было не так уж плохо, все любят обниматься время от времени. Я не видел в этом ничего плохого, поэтому я обнял ее. Она проскользнула под одеяло, и мы прижались друг к другу очень близко. Несмотря на то, что на ней была толстая фланелевая ночная рубашка, я чувствовал ее груди на своей груди, а она, должно быть, ощущала мой вздыбленный член, прижатый к ее нижней части живота.

Неважно, насколько вы благочестивы, вы не можете не чмокнуть кого-то так близко в щеку. Когда я это сделал, она притянула меня еще ближе, если это вообще было возможно. Мы пролежали в объятиях друг друга около часа, затем она встала с кровати, наклонилась и поцеловала меня в губы, а потом ушла. Странно, подумал я, но, как я уже сказал, все нуждаются в утешении в то или иное время. Я уснул с эротическими мыслями в голове.

Через две ночи то же самое, но на этот раз она пришла прямо в постель и обняла меня. Примерно через десять минут она прошептала мне на ухо. "Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью".

"Ты Что!" почти крикнул я в недоумении, мне показалось, что я не правильно расслышал ее просьбу.

"Я хочу почувствовать себя женщиной, я достаточно долго подавляла эти желания. Как только эта война закончится, я уйду из монастыря и буду жить нормальной жизнью. Почувствуй; я даже сняла свое брачное кольцо. Сегодня ночью я не невеста Христа, я женщина, которая хочет удовлетворить свои желания. Я знаю, что ты желаешь меня, я чувствовала это прошлой ночью".

С этими словами она опустила руку и обхватила мой двадцати двух сантиметровый член. Прикосновение ее руки было всем, что мне было нужно, чтобы стать твердым как камень. Затем она прижалась своими губами к моим и впилась своим ртом в мой, исследуя языком мои губы. Я положил руку на ее грудь, она вздохнула, а затем спросила. "Хочешь, я сниму свою ночную рубашку?".

"Было бы гораздо лучше, но это зависит от тебя".

Она сняла то, что скрывало её наготу, села и через несколько секунд снова оказалась прижатой к моему обнаженному телу, и чувствовала себя прекрасно, когда ее плоть прижималась к моей. Ее грудь была гораздо больше, чем я себе представлял, всегда скрытая одеянием монахини. Я опустил голову и взял сосок в рот, массируя ее удивительно податливую грудь. Это вызвало вздохи удовольствия с ее стороны, но когда я опустил руку вниз и взял в ладонь ее бугорок любви, она сначала сжала ноги вместе, а затем медленно раздвинула их, позволяя мне провести пальцем по ее очень влажной половой щели. Я нащупал клитор, спрятанную под половыми губами ее вульвы.

Одно это действие заставило ее напрячься и поднять таз вверх, еще больше раздвигая ноги, чтобы мне было легче добраться до этого места наслаждения. Вскоре клитор уже торчал твердым и очень чувствительным к малейшему прикосновению. Ее соки текли, готовясь к тому, чего она хотела дальше.

Я не разочаровал ее, так как встал между ее ног, просунул головку члена внутрь и скользнул в ее проход любви, как будто мы делали это уже много лет. Она подняла колени и обхватила мои бедра ногами, прижав меня к себе.

"Пожалуйста, скажи, что любишь меня, мне все равно, серьезно ты это или нет, я просто хочу услышать, как мужчина говорит, что любит меня", - умоляла она.

"Я люблю тебя, я не могу сказать, уважаемая настоятельница, как вас зовут?"

"Кэтрин с буквой К и давай на ты! Хорошо!".

"Хорошо, я буду звать тебя Кейт".

"Кейт, я люблю тебя, и мне нравится, как ты держишь мой член в своем теле, правда нравится". С этим я прижал ее крепче, и она ответила.

"Это все, что я хочу, просто люби меня так, и я буду очень счастлива".

Она начала покачивать бедрами, я последовал за ней, и вскоре я уже скользил в ее прекрасном теплом теле и выходил из него, пока она осыпала мое лицо поцелуями. Сказать, что она ценила внимание, было бы преуменьшением. Я тоже считал ее прекрасной и мягкой, и мы, казалось, легко сливались друг с другом. Кейт достигла кульминации больше, чем я когда-либо имел с женщиной, и когда я в конце концов взорвался в ней, она крепко вцепилась своим ртом в мой. Мы пролежали так несколько часов, запертые в этих объятиях, я думаю, она боялась отпустить меня. Становилось светло, и я мог различать предметы в комнате. Я мог видеть ее лицо и ее волосы, ниспадающие каскадом на плечи. Она была очень красивой женщиной, и теперь я увидел ее в новом свете.

Я опустил свои губы на ее губы и сказал: "Я люблю тебя, Кейт, правда люблю. Думаю, тебе пора вставать, а то нас застукают".

Она поняла, что я сказал, и вскочила с кровати, набросив ночную рубашку на домашний халат, который она уронила по пути к кровати. Она поцеловала меня и унеслась прочь.

К сожалению, ее заметила Жаклин, которая приносила мне завтрак. Я был в туалете, простыни были откинуты, и она увидела знакомое пятно на простынях. Когда я вошел в комнату, она смотрела на пятна.

"Я знаю, от чего эти пятна: двое людей занимаются любовью. Помоги мне снять простыню, я не хочу, чтобы у матери-настоятельницы были неприятности".

Я просто посмотрела на нее. Я думал, что она взорвется от одной мысли, что мы с Кейт трахались.

"Я знаю, что мать-настоятельница уходит из ордена, как только закончится война, я тоже ухожу, мы уходим вместе, с меня хватит, я хочу нормальной жизни, как любая другая молодая женщина. Вот почему мы с матерью-настоятельницей такие хорошие друзья".

"Я рада, что вы помогаете Кейт, ведь она прекрасная женщина".

"А что вы думаете обо мне, я прекрасная леди?".

"Сестра Жаклин, вы прекрасны".

"Мое настоящее имя Мэри, ни один мужчина не назвал меня красивой, спасибо вам!".

С этим она ушла и вскоре вернулась с чистыми простынями, которые она просто положила на стул и ушла. Позже в тот же день Кейт пришла ко мне и сказала.

"Я полагаю, мы должны поблагодарить сестру Жаклин?"

"Да, она сказала мне, что вы с ней вместе покидаете орден".

"Она также хочет, чтобы ты утешил и ее. Ты сможешь утешить двух женщин?"

"Я никогда раньше не была в такой ситуации, так что не знаю".

"Ну, теперь ты скоро узнаешь, потому что мы собираемся разделить с тобой одну ночь. Так что жди сестру Жаклин сегодня вечером", - сказала она, подходя ближе и целуя меня в губы.

Еще не было десяти часов, когда Мэри вошла в комнату. Я включила свет для чтения, а она просто стояла у двери и смотрела на меня. У нее были короткие волосы, она была блондинкой, она сбросила домашний халат и тоже была одета во фланелевую ночную рубашку. Она выключила свет, подошла и залезла под одеяло.

"Боже, какая ты красивая, даже больше". сказал я ей, когда она робко поцеловала меня в губы.

"Я жаждал этого с первого дня, когда увидел тебя. Я хотел тебя тогда, но не на один час, а навсегда. Ты веришь в любовь с первого взгляда?".

"Нет, я об этом не думала".

Кейт было приятно держать в руках, но Мэри была необыкновенной. Возможно, у нее не было таких больших грудей, как у Кейт, но все ее тело было мягким и податливым. Только когда она сняла свою ночную рубашку, я обнаружил все это.

Не я сделал первый шаг, а Мэри, она скользнула вниз по моему телу и взяла мой член в рот, но только на несколько секунд, пока она снова не оказалась рядом со мной.

"Ты очень большой; войдет ли он в меня, не причиняя мне боли?"

"Нет проблем, Мэри, подожди, после этого тебе больше ничего не захочется".

Я скользнул вниз по ее прекрасному телу, взяв одну из ее грудей в одну руку, а другой сосок взял в губы. Моя другая рука скользнула вниз к ее месту наслаждения, и она раздвинула ноги, чтобы дать мне легкий доступ. Ее клитор гордо возвышался, и его было легко найти.

Я оставил ее груди и скользнул вниз по ее телу, положив губы на половые губы ее влагалища и просунув язык между ними. Прижав язык, я провел языком по ее внутренним губам, она схватила меня за голову и придвинула мою голову ближе к своему телу. Аромат, исходящий от этой самой чувствительной зоны женщины, сводил меня с ума. Я был настолько тверд, что чувствовал, что мой член вот-вот треснет.

Я скользнул вверх по ее телу, направил свой член в ее тело и медленно вошел в ее теплую восприимчивую киску.

"О, это прекрасно, продолжай, мне так приятно".

На самом деле я уже вошел до конца и почувствовал, как ее шейка матки прижалась к головке моего члена. Она тоже обхватила мое тело ногами и руками, практически прижав меня к себе.

"Могу ли я поехать с тобой в Британию, когда закончится война? Я хочу, чтобы ты всегда вызывал у меня такие чувства".

Я проигнорировал ее слова и начал вбиваться в тело этой очаровательной энергичной молодой женщины. Мэри покачивала бедрами и двигала ими в такт со мной. Она была молчаливой женщиной во время секса, но была еще одной, которая постоянно целовала меня все время, пока мы были вместе. Когда она достигала кульминации, она просто кричала, не громко, но достаточно громко, чтобы ее услышали в соседней комнате. Также, когда я входил в нее, она крепко обнимала меня.

"О, это было приятно, я чувствовала, как ты стреляешь в меня. Я забеременею?"

"Надеюсь, что нет, Мэри, но если ты забеременеешь, я обязательно возьму тебя с собой".

"А как же мать-настоятельница, я хочу, чтобы она была с нами".

"А она хочет пойти с тобой?"

"О да, ты можешь иметь двух жен одновременно?".

"Я не знаю, что скажет мой отец, если я явлюсь на ферму с двумя женщинами".

"У вашего отца есть ферма?"

"Да, и довольно большая ферма по британским стандартам".

"У вас есть братья?"

"Больше нет, мой старший брат был летчиком и погиб 1942 году. Это известие убило мою мать, остались только папа и я".

Следующие две недели были нескончаемым медовым месяцем с двумя женщинами, по одной в разные ночи.

В середине июня, американцы просто въехали на танке в главные ворота монастыря. Немцы проявляли некоторое уважение к монастырю, но американцы просто въехали и заняли все здание. Именно тогда я был ранен американским солдатом, который ворвался в комнату, где я находился, и открыл огонь. К счастью, когда я упал на пол, мои жетоны были открыты обозрению, и он прекратил огонь.

Это было божье послание, так как американцы эвакуировали Мэри, Кейт и меня в Британию и лечили меня в одном из своих многочисленных госпиталей в Англии. Кейт и Мэри сказали им, что они были бойцами сопротивления и только выдавали себя за монахинь, поэтому американцы обращались с ними как с гостями, пока я снова не поправился.

Меня списали из армии по медицинским показаниям, и мы втроем вернулись на ферму моего отца. Поскольку Мэри продолжала называть Кейт матерью, они решили, что она ее настоящая мать, и приняли ее. Я обвенчался с Мэри в нашей местной церкви.

Мы жили счастливой жизнью, после смерти моего отца мы переехали в главный дом из дома поменьше, который занимали семь лет. Там родились наши трое сыновей. И Кейт, и Мэри уже умерли, а я еду к одному из своих сыновей, и вид этих двух монахинь, сидящих напротив меня, навеял воспоминания об этих двух месяцах во Франции, так много-много лет назад....