Лёшик уснул в смешной и немножко пошлой позе - попой кверху, на животе, под которым прела кожаная диванная подушка. Уснул, уронив мордочку на смятую простыню - её надо было бы расстелить по-человечески, но слишком уж захватил его телефон, который он теребил, теребил, пока вдруг не вырубился. Сытная, чуть даже девичья попа, обтянутая салатовыми в малиновых сердечках трусишками, бесстыже забившимися в расщелину, возвышалась над прочей двадцатитрехлетней анатомией не брезгующего, но и не излишне злоупотребляющего качалкой паренька. Зад был повернут к невыключенному ноуту - единственному источнику холодноватого света в темной комнатке, и это освещение придавало ему (вместе с фосфорицирующими молочными ляжками) какое-то особенное, даже таинственное значение.

Лёшик суетливо заёрзал. Из полуоткрытых, примятых диваном губ раздалось неясное мычание. Бедра его пришли в движение, будто он хотел почесать их о что-то, но это что-то предательски ускользало. Наконец он выдавил из себя довольно громкий мык и проснулся.

Было четыре утра - самое беспонтовое время на свете. Дико хотелось пить. Идти на кухню он не решился, боясь разбудить спавшую в соседней комнате сестру, потом вспомнил про свой рюкзачок, достал его, какое-то время выбирал между лимонадом и джин-тоником, предпочел наконец последний, тихонечко открыл банку и выдул залпом сразу половину.

Кажется, томление его никуда не делось - наоборот, напиток расплескал его по всему телу. Лёшик сел в большое кожаное кресло, легко закинул ноги на стол - сказывалась танцевальная растяжка - и заскользил аккуратными пальцами по светящейся ультрамарином клавиатуре. Выпирающий из трусишек писюн явно не находил себе места, оставляя в местах соприкосновений влажные пятнышки. Фотки открывалась стремительно - некоторые Лёшик мгновенно пролистывал, а какие-то, нервно давя на плюсик, увеличивал так, что весь экран заполняли счастливые пацанские физиономии - поход, шашлыки, день рожденья, проводы. Одна мордаха - с лукавой улыбкой и сросшимися на переносице бровями, возникала на экране чаще остальных.

Дышал Лёшик тяжело - безволосая грудь колыхалась под тонкой маечкой. Руки то бегали по клавиатуре, то опускались вниз и щупали сквозь трусы самые потаенные места, после чего подымались, Лешик обхватывал ими курносое личико, будто пытаясь ловить раскиданные по подглазьям стайки веснушек, делал глубокий вдох и в блаженстве закатывал глаза. Наконец он решился.

— Рус, - набрал он непослушными пальцами в окошке мессенджера - приветы. Ты теперь редко заходишь и вообще непонятно когда зайдешь и зайдешь ли (последние слова он после некоторого раздумья стер). Всё как-то переменилось очень сильно, да. Но надеюсь ты все же в порядке, хоть и молчишь.

Сам я в порядке, что со мной сделается. Устроился официантом к китайцам. Сказали что не похож конечно на ихнего, но смазливая мордаха решает. К сдаче диплома наверное уволюсь, ну а пока хоть Кристи в кафе нормальное сводить, да и за квартиру сестренка просит теперь половину. Хотя с Кристиной последнее время как-то не клеится... 

И вот еще что. Про тот самый случай. Ну думаю ты понял. У Гордеича на даче после озера, когда нас вместе положили. Мы с тобой никогда про него и не говорили по трезвяку, да и не по трезвяку не говорили, а я всё же думаю, что надо сказать. Может для тебя это ерунда, но просто хочу чтобы ты знал, что для меня это вот ни фига не ерунда. И скажи еще что тебе было не хорошо тогда, гад! (тут лицо Лёшика озарила мечтательная улыбка, и он добавил еще пару воскликов). Ты конечно ни слова не сказал и сперва делал вид что спишь, хотя я сразу понял что не спишь, но когда уже всё случилось, то прекрасно помню как гладил меня по затылку и так сказать сам направлял. А потом когда (тут Лешик несколько раз менял формулировку, но в конце концов остановился на максимально нейтральной) всё закончилось, ты даже спросил, а как же теперь я. Это было по-товарищески, бро. Но я тебе могу сказать, что напрасно ты переживал за меня потому что со мной всё было тоже ок, просто супер. Видимо я очень увлекся твоим красавцем (Лешик пару секунд подумал и убрал два последних слова), что даже трусов не пришлось снимать, чтобы... Ну ты понял. Ты просто не заметил тогда, а я не стал акцентировать.

Лёшик отдышался, как будто пробежал стометровку, и продолжил.

— И раз уж такое дело, Рус, что непонятно увидимся теперь или уже не увидимся, то еще кое-что тебе открою. Тебе год назад писал такой Сиссибойчик, у него на аве еще лисенок фурри с круглой попкой. Он тебе кое-какие интимки скидывал и ты гад тоже кое-какие свои кидал, даже не думал что ты такой развратный! Такие пошлые комплименты, не знал что ты так умеешь. Ну думаю, ты уже понял, ты же умный. Чулочки и стринги настькины, а попа моя, ну а родимое пятно на правой булке затер тупо в фотошопе, а то мало ли, боялся что узнаешь, видел ведь и в бане и на том диком пляже. А теперь уже не боюсь. Позы там конечно были неприличные, но тебе же понравилось, так что получается что всё для тебя, бро. Не сердись только на этот прикол, ладно? Если я изврат то получается что ты тоже изврат, разве не так? Так что баш на баш получается. Такое про свою попу и особенно про дырочку, или как ты там её называл всякими неприличными словечками, слышать очень было приятно, тем более от тебя, бро. А фотки твои я никому не покажу, они у меня в надежном месте (в этот момент Лёшик облизнул пересохшие губы, сделал несколько кликов, углубляясь в облачное хранилище и открыл одну из фот. Глаза и нос в кадр не вошли, однако нахальная ухмылка узнавалась, хоть и была в расфокусе, ибо в фокусе был здоровенный, тычущийся в камеру похожей на крупную сливу залупенью хуй. 

— Русыч, если свидимся еще, ты просто знай. Ты для меня как братишка всегда был и даже больше! По-моему всегда между нами была какая-то химия. И если ты приедешь и всё опять как прежде будет, мы можем сделать всё, что ты написал тогда Сиссибойчику, и думаю тебе очень даже понравится. И шлепки, и пощёчины за неповиновение, и поводок, и бельишко, и кляп из твоих труселей, и "коктейльчик"... я совсем не против всего этого, вот видишь, даже все подробности запомнил. (Лëшик запустил руку в трусы и сперва мял встревоженный писюн, а потом скользнул пониже и завибрировал там указательным пальцем, по-щенячьи облизывая то верхнюю, то нижнюю губки) Ты со мной всë-всë это сможешь сделать... если конечно захочешь!

Лёшика трясло. Он сполз с кресла и, стараясь не шуметь, выскользнул в ванную. Через пять минут он вернулся, полные ляжки его мокро блестели, он щелкнул внутренним замком на двери комнаты и, тяжело дыша, распахнул шкаф. Уверенным, не раз, видимо, делавшимся движением он вытянул со дна заваленного шмотками шкафа старую боксерскую печатку и вынул из нее нечто продолговатое. Взгромоздившись на кресло с ногами, он встал по-собачьи, прогнув спину, сведя коленки и опершись локтями на стол, высвободил из трусишек свою пышную, светящуюся в темноте попу и приставил к ней продолговатую штуковину, уперев противоположным концом в черную кожу спинки.

Фото бровастого парня с нахальной улыбкой заполнило экран. Лешик открыл рот, и, мыча веснушчатым носом, двинул попой, мгновенно проглотив ею большую часть штыря.

— Те...бе.. - он начал мерно таранить пружинящую спинку кресла подрагивающим белым задом, - понра-а-авится, те... бе... по... нра-а-а-а-а...

Слюни текли изо рта и капали вниз. 

— Со мной... со мной всё это мо-о-ожно, бро-о-о... - задыхаясь от восторга, сообщил Лешик огромной сиреневой залупе, после чего высунул язычок и сделал им несколько дразнящих движений, - ты даже... ты даже не спра-а-а... 

Он схватил себя за правую булку, ту самую, которая была помечена маленьким родимым пятном в форме выгнувшего спину котёнка, впил пальцы в белое податливое сальце, ахнул, и, забыв о предосторожностях, сделал по колыхающемуся заду несколько смачных шлепков. 

— Дава-а-ай... - горячо прошептал Лëшик, - тебе ведь нра... а если тебе нра... ты меня не спра-а-а... 

Глаза его то мечтательно глядели в монитор, то закатывались вовнутрь, пряча зрачки под длинными ресницами и показывая лишь синеватые белки.

— Со мной можно за-а-просто-о-о... - сладко пел Лёшик, виляя задом с полупроглоченной штуковиной, и это выглядело странно, поскольку функциональности в движениях не было - видимо, делались они лишь для воображаемого партнёра, - со мной без церемоний, просто накончай в меня погуще, а-а-ах, ну что ты делае-е-ешь... 

При этих словах Лёшик максимально прильнул задом к креслу, штуковина полностью скрылась, Лëшик заайкал тоненьким голоском, завертел бедрами, плюща их о спинку и резвые белесые струйки полетели из его аккуратно выбритого писюна частью на стол, частью на потертый ламинат. На лице его воссияла бессмысленная, счастливая улыбка.

Возвратив в схрон бугристую штуковину и тщательно вытерев все следы прихваченными с новой работы салфетками, Лёшик вновь сел в кресло, отдышался, махом стер написанное и, постепенно отпуская с личика то блаженное выражение, стал набирать:

— Привет, брателло. Как ты там? У меня всё ок. С Кристинкой (тут он какое-то время подумал, прежде чем продолжить) у нас тоже всё заебцом...