Перевод «Неудобоваримое» Мари Грей, слегка адаптировано

Маша удивленно-скептически взглянула на своего спутника.

– Ты это серьезно?

– Абсолютно.

– У меня есть время подумать?

– Только не очень долго.

Маша на минуту задумалась, стараясь привыкнуть к мысли о его столь «невинном» предложении. «В конце концов... что в этом такого?» – заключила она перед тем, как утвердительно кивнуть головой...

Она мысленно вернулась к событиям последней недели, которую они провели вместе. Маша приехала в Москву для работы. Будучи свободной весь день (ее работа начиналась около 22 часов), она проводила время, в интернете или бассейне.

Мужчина появился в первый же день. Вначале она даже поверила, что ему и вправду нехорошо, увидев, как одиноко бегущий человек вдруг согнулся пополам от судороги или какого-то приступа. Опершись руками в колени и закрыв глаза, он как будто хотел унять боль. Она подбежала к нему, чтобы помочь:

– Гей, що з вами? – спросила она, забыв, что здесь могут не понять мову, боясь выставить себя на посмешище своим местечковым русским.

Он посмотрел ей прямо в глаза, ослепительно улыбнулся и весело произнес:

– До того ж ви гутарите на мові!

Она была обескуражена, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы оценить его мошенничество. Сделав вид, что рассержена, она воскликнула:

– Не смешно! А я подумала, что вам плохо!

– Ни в коей мере, но вы должны согласиться, что подход оригинален!

Его простодушная улыбка была неотразима. Как у мальчишки, застигнутого в момент шалости, который знает, что проступок несерьезен и его простят без наказания. Действительно, Маша не сердилась на него.

Дело в том, что он был потрясающе хорош собой...

Высокий и мускулистый, он тем не менее, не выглядел накачанным. Блестящие капельки пота усиливали его великолепный загар. У него были прекрасные темные волосы и, как образцовый отдыхающий или опытный соблазнитель, он был с модной трёхдневной щетиной, которая глубоко оттеняла почти скульптурные черты лица. Глаза цвета океана... Перед Машей, казалось, распахнулась вся бездна обаяния этого человека.

– Ты не уйдешь, пока я искупаюсь?

Она отрицательно покачала головой, и мужчина, сбросив рубашку, устремился в бассейн. Сделав несколько энергичных гребков и напоследок глубоко нырнув в воду, он, наконец, вышел на бортик. Маша вернулась к своему шезлонгу.

– Ты здесь со вчерашнего дня?

– Это не похоже на вопрос...

– Просто я видел, как ты приехала. Мы остановились в одной гостинице. Ты надолго?

– На неделю. Но я здесь не в отпуске, я работаю.

– Неплохая работа! А чем ты занимаешься?

Она ждала этого вопроса, который рано или поздно должен был возникнуть. Но у нее не было ни малейшего намерения раскрывать этому Адонису источник ее существования. Узнав правду, он, несомненно, рассыплется в извинениях, перед тем как быстро ретироваться. Они все так поступали, по крайней мере те, кому удавалось хоть немного ее заинтересовать. Поэтому она ответила:

– Я работаю временной манекенщицей у Юдашкина. Мы устраиваем частные показы для некоторых клиентов. Это не так престижно, как быть фотомоделью, но приятно, даже если приходится работать по вечерам. К тому же, это дает возможность путешествовать.

То, что она сказала, было почти правдой. Она действительно участвовала в показах, но отнюдь не моделей одежды. Совсем наоборот! Маша была стриптизершей. Она не стеснялась своей работы.

Она сожалела, некоторые, или даже все ее знакомые привносили в “профессию” оттенок вульгарности.

Маша танцевала и ей это нравилось. И работа хорошо оплачивалась, ее устраивал гибкий график, и вдобавок она могла путешествовать.

Но главное привлекала возможность удовлетворить основную потребность: выставить свои прелести плебсу.

Первый раз она танцевала, когда была еще юной – проспорила. Трое парней-мажоров пригласили ее и трех ее подружек в стриптиз-бар на спор, что те поднимутся на сцену и снимут с себя всю одежду. Сумма пари возрастала вместе с желанием парней увидеть, как их подружки раздеваются перед ними. Выяснилось, что пари очень заинтересовало одну студентку, у которой не было постоянного источника доходов. Но Маша уже поняла для себя, что даже, ставшей уже внушительной, денежной приманки она, несомненно, сделала бы все, чтобы показаться на сцене голой. Нечто необъяснимое влекло ее... Прежде Маша и не помышляла о таком. Теперь же ее как будто притягивало магнитом. Поскольку ее спутницы в последний момент отказались, оставалась только она, чтобы принять вызов. Одним глотком осушив бокал, она с решительным видом поднялась на сцену, преследуемая возбужденными взглядами своих знакомых. Все были убеждены, что она сделает лишь один круг, быстро снимет одежду и сразу удалится, положив конец затянувшейся шутке. Каково же было их изумление, когда, широко расставив ноги, она неподвижно замерла посреди сцены. С первыми тактами музыки она скинула туфли, затем рубашку. И пока звучала композиция, она постепенно сняла с себя всю одежду, оставшись обнаженной, только крестик свисал меж грудей. В Бога она верила, не знала, что лидер соседней державы ("...или крестик снимите, или трусы наденьте...) говорил.

В тот момент Маша поняла, что это ее стихия. Она почувствовала взгляды на своем теле и испытала натуральный оргазм... Словно бесчисленные руки ласкали каждую частичку ее выставленной напоказ естественности. Она готова была утверждать, что ощущает их прикосновение.

В тот первый вечер за несколько минут она возбудилась так, как если бы четверо ее познавших парней по очереди занимались с ней сексом.

К счастью, ее подруги успели смыться. Зато парни наперебой приглашали ее в надежде еще раз увидеть этот неподражаемый спектакль. Она же дала себе обет, что никогда не позволит кому-либо из зрителей коснуться ее после того, как они увидят ее танцующей. Это развеяло бы магию образа, в котором она пребывала во время выступления. Она обожала это ощущение напряженного желания члена, а порой и лесбиянки-подруги, которой у неё не было (не понимала она таких женщин). Все эти взгляды, прикованные к её киске, грудям, заставляли ее трепетать от удовольствия.

Она сознавала, что красива, что ее желают, что редкий мужчина не отдаст все, только бы обладать ею. Но именно в танце была для нее высшая степень наслаждения! Ни разу за все время она не провела ночь с клиентом. Для того чтобы и дальше оставаться столь же загадочной, ей следовало сохранять абсолютную недоступность для быдла. Она должна была стать их мечтой, их миражом, богиней Афродитой.

«Смотрите, но не смейте дотрагиваться!» - эту надпись она включила бы в свой райдер, жалко, пока мысленно.

Она была вполне счастлива, но не обходилось без огорчений. Некоторые, узнав, чем она занимается, тотчас отдалялись от нее, отказываясь воспринимать ее работу как значимую или хотя бы приличную.

И, конечно, жены и подружки посещавших ее представления мужчин слепо ненавидели ее. Но она никогда не сталкивалась с ними, не ее забота. Тем не менее, чтобы сохранить инкогнито, она всегда работала подальше от дома, решительно отказываясь от контрактов с ночными заведениями своего городка. Окончательно отделив работу от повседневной жизни, она и впредь старалась сохранить такое положение вещей. И ответ: «манекенщица у Юдашкина» срабатывал, как правило, безотказно.

Так и в этот раз мужчина не настаивал более.

– А ты в отпуске?

– Да, у меня осталась неделя до возвращения в Киев. Ты тоже там живешь?

– В общем, да... в пригороде.

– Мне кажется, что я тебя уже где-то видел...

– Киев такой большой город, но все всё про всех знают...

Некоторое время они молчали. Затем, как если бы он вдруг вспомнил что-то важное, мужчина встал и почти торжественно произнес:

– Прости, что не представился. Меня зовут Дато. Мне 34 года, я здесь один и сгораю от желания пригласить тебя на ужин. В котором часу ты должна идти на работу?

– К 21 часу. Если ты согласен рано поужинать, я готова. Меня зовут Маша.

– Очень приятно. Тогда встретимся в холле гостиницы около 17, идет?

Совершенно естественно, даже не заметив этого, они говорили по-военному, или как? если вместо «в 5 вечера» говоришь «в 17».

Очевидно, они понравились друг другу. Маша с радостью приняла его приглашение. Счастливый, Дато еще раз одарил ее очаровательной улыбкой.

– Хай, я побегу дальше... на этот раз без остановки. До встречи! - Она посмотрела ему вслед, почувствовав, как что-то словно кольнуло в сердце. Да, он очень ей понравился.

В назначенное время Маша отправилась на встречу с Дато. Она надела свое самое красивое белое платье, выгодно оттенявшее уже слегка загоревшую кожу. Тщательно причесалась и наложила макияж. Ведь она была манекенщицей! Дато оценил ее старания. Заметив ее, он поднялся с кресла и восхищенно присвистнул. Он также поработал над своим обликом - или природным обаянием? Он был чисто выбрит и от него исходил тонкий пьянящий аромат. Он не спросил ее, куда она хотела бы пойти, а проводил до припаркованной у выхода своей взятой напрокат машины-кабриолета.

– Легче соблазнять... – бросил он, слегка подмигнув ей с сообщническим видом.

– Я, выходит, не первая, кто за последние дни садится с тобой в твою таратайку!

– Нет, но, несомненно, самая красивая! - Он галантно распахнул перед ней дверцу и, когда она села закрыл за ней дверь. Запрыгнув за руль, он осведомился, любит ли она корейскую пищу. После одобрительного ответа Маша, они отправились в путь.

Всю поездка поездку они шутили, смеялись, болтали о том, о сем и, наконец, подъехали к маленькому невзрачному ресторанчику. Однако увидев вывеску, Маша вспомнила, что читала о нем в туристических брошюрах как о заведении с прекрасной репутацией.

Они устроились за маленьким столиком на полупустой террасе. Поскольку Дато, похоже, знал это место, Маша доверилась его вкусу. Он изъяснялся, как ей показалось, на безупречном русском, и того, что он заказал, наверное, хватило бы, чтобы накормить целую армию.

Беседа текла сама собой. Маша не могла не восхищаться распушившем павлиньи перья перед ней мачо. Дато был великолепен. Но кроме всего – и это лишь добавляло ему шарма – он был умен, забавен и мог рассуждать практически на любую тему. Она узнала, что у него собственное агентство по связям с общественностью, что уже четыре года он приезжает отдыхать в это место, что никогда не был женат и не имел связи, которой сам придавал бы большое значение. Он ждет идеальную женщину...

Вечер прошел романтично, хотя и слишком быстро. В первый раз за долгое время Маша не хотелось идти работать. По крайней мере, она бы с удовольствием продлила этот ужин. И провела бы остаток вечера, – а, возможно, и ночь, – в обществе этого красавца, которого, несмотря на их недавнее знакомство, казалось бы, знала долгие годы. Но представив себе лихорадочные взгляды, что через несколько часов будут устремлены на ее обнаженное тело, она ощутила легкую дрожь от предвкушения удовольствия. Украдкой посмотрев на часы, она поняла, что скоро будет вынуждена покинуть его. И он ни в коем случае не должен подвозить ее! "Правда", в смысле "истина", могла все испортить.

В своею очередь, Дато хорошо помнил, что ей пора уходить. Но как ему хотелось, чтобы этот ужин не кончался так скоро! Может быть, она не против увидеться с ним позднее?

– Когда заканчивается твоя работа? – мягко спросил он.

– Около двух часов. Мой патрон арендовал зал для приемов, и вечер, наверное, затянется допоздна.

– Жаль... я бы встретил тебя, и мы посидели бы где-нибудь еще.

– Я вернусь в гостиницу не раньше трех ночи... Мне бы тоже очень хотелось остаться. Вечер был чудесный...

– Для меня он был лучший за последние несколько лет! Ну что ж! Значит, можно повторить завтра вечером?

– Или, если хочешь, и утром. Я встаю довольно рано, в 12, как жаворонок...

– Отлично! Буду ждать на террасе около десяти. Ты придешь?

– Непременно! - Они неохотно встали из-за стола и направились к выходу. Осторожно взяв спутницу под руку, он повел ее к машине.

– Послушай, я возьму такси.

– И речи быть не может!

– Нет, прошу тебя. Мне надо ехать в другой конец города, это совершенно бесполезный путь! Я настаиваю.

–. .. но только в этот раз.

С этими словами он привлек ее к себе и раньше, чем она смогла бы помешать, – а ей подобного и в голову не могло прийти, – поцеловал ее с такой страстью, что она почувствовала, встаёт. В этом поцелуе было столько обещаний! Его крепкое тело сводило ее с ума, а от его пьянящего аромата кружилась голова. Она мягко освободилась из его объятий и прошептала:

– Я буду думать о тебе весь вечер...

– А я всю ночь... Послушай, со мной давно такого не было. Я без ума от тебя!

Он снова прижался своими чувственными губами к ее губам. После объятия, которое показалось им вечностью и разожгло в обоих неугасимое желание, им удалось, наконец, совладать с собой. Дато кивнул одному из таксистов, кучкующихся с вопросом «Куда ехать? Недорого» перед входом. Когда старенькое такси остановилось перед ними, он посадил ее, в последний раз жарко поцеловал и долго с сожалением смотрел вслед. Всю дорогу Маша задавала себе вопрос, смог бы он смириться с той жизнью, которую она вела? Он, казавшийся ценителем красивых вещей и хороших манер, женской нежности и изящества, несомненно, пришел бы в ужас, узнав, куда она направлялась, чтобы провести остаток вечера.

Она добралась до работы всего за несколько минут до начала своего номера и сразу бросилась переодеваться. Ей не удавалось выбросить из головы образ Дато, не вспоминать мягкость его губ, жар его отвердевшего... Как в тумане, она поднялась на маленькую сцену и начала свой первый танец. Бар был битком. Было много русни, но особенно, иностранцев-бизнесменов и туристов. Место было из VIP-разряда, публика вела себя прилично. Ее заверили, что скандалы и неуместные жесты здесь редкость. Поэтому Маша чувствовала себя в безопасности. Она двинулась по сцене, на ней был украшенный блестками лифчик, крохотный треугольник материи, едва прикрывавший лобок, и туфли на высоком каблуке. Ее грациозное тело извивалось в совершенстве, которое достигается упорным трудом. Постепенно она становилась богиней Афродитой, в которую перевоплощалась втуне всякий раз к вящему удовольствию быдла.

Жесты делались томными, как бы сообщая зрителям, что тело ее создано только для любования, чтобы быть объектом восхищения и желания, и зал отвечал ей: мужчины смотрели на нее с особым блеском в глазах.

Все ее тело словно говорило: возьмите меня и обладайте мной, но помните, я - как гюрза, грациозна смертельно. Она развела в стороны нескончаемой длины ноги, приоткрыв снежную светлость специального незаметного парика - коротко постриженных платиновых лобковых волос, сама она не носила ТАМ причесок – только гладкую, лазером очищенную целину. Наконец, она сняла лифчик, позволив длинным волосам вволю ласкать ее груди, нежно щекотать их.

Но в мыслях у ее был только Дато. Она втайне жаждала его присутствия в зале, его восхищения. Для всех, кто сейчас смотрел на нее, она всегда будет лишь миражом. Дато затмевал их всех. Она воображала его руки, ласкающие ее тело, массирующие упругую грудь, нежно раздвигающие ее бедра, между которыми буквально кипело от жгучего желания возбужденное лоно.

Когда номер закончился, Маша проворно покинула сцену, как будто пробудившись ото сна. Она спешно прошла в туалет. Едва переведя дух, она почувствовала, как образ Дато снова вторгается в ее сознание. Танец, как всегда, до такой степени возбудил ее, все эти взгляды так распалили ее воображение, что, лишь только она коснулась промежности, ей хватило нескольких секунд поглаживания увлажненного лона, чтобы с глубоким вздохом достичь очередной раз оргазма.

На следующее утро в назначенное время она пришла на террасу. Дато уже ждал ее, перед ним стоял стакан с апельсиновым соком. Увидев ее, он поднялся, и лицо его тотчас осветилось обворожительной улыбкой. Маша выглядела хуже. Она почти не спала, мечтая в своей постели о Дато: рядом с ней, затем на ней, в ней. Она почти побила свой рекорд мастурбирования, пока не остановилась утром, чувствуя себя как никогда одинокой. Но, при виде его, представшего перед ней во всем своем великолепии в лучах утреннего солнца, к ней мгновенно вернулось хорошее настроение. Опасаясь, что воспоминание о вчерашнем поцелуе могло вызвать некоторую неловкость, и в особенности желая вновь подтвердить свои намерения, Дато не дал ей сесть. Он заключил ее в свои объятия и поцеловал с той же пылкостью, что и накануне. Она с трудом отказалась от намерения предложить ему позавтракать в номере, сдерживаемая исходившим от него глубоким почтением к ней, которое, казалось, исключало поспешность.

За завтраком они перебросились всего несколькими словами, но зато их улыбки были намного красноречивее. После еды они, не сговариваясь, направились к бассейну.

От природы Дато был наделен хорошими физическими способностями. Маша подозревала это, но ей не терпелось проверить свои догадки на практике.

В то утро Дато был на высоте. Маша уже давно устала, но держалась стойко, запретив себе просить о передышке. Если он намерен ее помучить, то она готова ответить ему тем же.

Они купались, брызгались и забавлялись, как дети. К трем часам дня, совершенно обессиленные, они условились о маленькой сиесте... но совсем не такой, на какую надеялась Маша! Они договорились встретиться снова около пяти вечера за аперитивом, а затем где-нибудь поужинать. Решительно, его труднее было соблазнить, чем богатых рагулей, к которым привыкла Маша. Но как это было свежо и возбуждающе!

Напиток ударил ей в голову. Это было словно наваждение. Когда Дато говорил с ней – она смотрела на его рот и улыбку; когда он двигался – восхищалась игрой мускулов и загорелой кожей. Похоже, что он испытывал то же самое. Они чувствовали себя единственными во всем мире. Они простенько поужинали гамбургерами с жареным картофелем, сопроводив их несколькими коктейлями «Маргарита». Когда Маша надо было уходить, она и Дато были почти пьяны. Так что ей не составило особого труда убедить его снова отпустить ее на такси. Поездка в тряской машине не смогла окончательно отрезвить ее. Но поскольку состояние не было неприятным, придя в бар, она заказала себе еще бокал и, осушив его, пошла переодеваться.

Она вышла на сцену бухой. Но не только от вечернего коктейля. Она чувствовала себя настолько лайтово, что ее тело танцевало само, не дожидаясь команды. Все ее мысли заполнил Дато. Необходимо было рассказать ему о ее работе, хотя она и была уверена, грузинский мачо не примирится с такой профессией женщины своей мечты. Что-то в его взгляде, – может быть, он относился к типу людей, привыкших контролировать ситуацию и не подпадающих под влияние других, – говорило, что на этот раз ей, возможно, придется выбирать. Но она прогнала эту мысль, всецело отдаваясь радости танца. В этот вечер ее несколько раз приглашали танцевать на столе, за что она была щедро вознаграждена. Она даже исполняла стриптиз для одной пары геев, которые искренне наслаждались зрелищем. Ей нравились приватные танцы, позволявшие опасно приближаться к той черте, которую она сама для себя установила. Она могла смотреть этим людям в глаза, догадываться об их тайнах и фантазиях, но это проявление чувств было односторонним. Ее лицо улыбающегося сфинкса оставалось непроницаемым: воплощение недоступной богини Афродиты. Когда она танцевала на столе для кого-то одного или группы людей, она думала о Дато. Как бы ей хотелось открыть ему эту грань своего таланта! Невозможно... Вряд ли он сможет понять, что, занимаясь стриптизом, она ведет простую и здоровую жизнь без малейшего намека на блуд. Это бывает так трудно объяснить "публике" (артисты делят мир на две части: мы и публика, или быдло, или плебс). Но встречи с этим мужчиной обещали так много...

Чем больше она узнавала его, тем сильнее он казался ей похожим на сказочного принца, которого она всегда искала. Если только в ближайшие дни он не разочарует ее вдруг, она будет любить его безмерно. Могло ли такое случиться, что она, наконец, нашла человека, ради которого была готова отказаться от своего занятия? От этого удовольствия, которое занимает столь важное место в ее жизни? Что ж, будущее покажет.

Этой ночью, когда она вернулась, Дато ждал ее. Гостиничный бар был уже закрыт, поэтому он сидел в одном из кресел, стоявших в холле, и, казалось, дремал. Но как только перед ней распахнулась входная дверь, он вскочил, двумя шагами покрыл разделявшее их пространство и заключил ее в свои объятия.

– ... мне обязательно надо было тебя увидеть.

Не дав ей ответить, он отчаянно поцеловал Маша. Держа за руку, он увлек ее к лифтам. Смотря прямо перед собой в напряженном ожидании, он, казалось, делал огромное усилие, чтобы сохранять над собой контроль. Когда пневматические двери раскрылись, он снова схватил ее и втолкнул в кабину. Она мягко ткнулась спиной в стенку. Дато тотчас прижался к ней всем телом и, стиснув ее лицо и волосы обеими руками, с жаром поцеловал. Прижимаясь всем своим жаждущим любви существом к ее телу, он недвусмысленно дал ей понять, до какой степени желает ее. Затем его руки стали ласкать тело Маши, с наслаждением повторяя его изгибы, страстно сжимая ее спину и груди. Двери лифта раскрылись на четвертом этаже. Не произнося ни слова, он повел ее к своей комнате и решительно распахнул дверь. Уже через мгновение оба они были обнажены, оба молчали, задыхаясь от желания. Не в силах дойти до кровати, они рухнули прямо на толстый ковер в комнате, и Дато немедленно и без предупреждения проник в нее. Под тяжестью его тела, Маша едва могла дышать. Но ее желание было столь велико, что это не имело особого значения. Она обвила его своими длинными ногами, со все возрастающей силой вбирая его в себя, всасывая всего его в самую глубину своего чрева. Затем она перевернула его на спину и уселась на него верхом, властно предлагая ему всю себя: свои ненасытные губы и торжествующее влагалище, все более плотно сдавливающее его.

Они слились в поцелуе так, словно годами ждали этого, соединив языки, смешав слюну, отчаянным натиском проникая друг другу в рот. Дато безостановочно с силой внедрялся в нее. Помогая ему напором бедер, плотно прижатых к его бедрам, Маша придавала их движениям еще большую амплитуду и глубину. Часто дыша, они оба почувствовали приближение желанной развязки и на мгновение остановились, перед тем как вновь предаться восторгу, устремившись на завоевание и без того покоренных тел друг друга. Не в силах более сдерживаться, они почти одновременно испытали оргазм, и Дато молча излил семя в свою партнершу. Когда он однозначно намекал на продолжение - на содомию -

— Только после ЗАГСа, хоть где-то у меня должна быть целка - смеясь уворачивалась Маша.

— Тебе надо бриться там, как у меня, - да ни волосинки на внушительном инструменте у Дато не было, а щетинка всё ж покалывает. К тому же в контрасте ноги от обильной растительности почти черны. Со смехом перед ошарашенным Дато она скинула свой хитрый паричок с платиновыми волосами. Он смеялся, рассматривал хитрый девайс, пытался найти застежку или невидимую бечевку или что-то, просто так ведь эта штука держаться не может. Но это ноу-хау неизвестного местечкового Левши так и осталось неразгаданным.

Они долго лежали рядом, пока не начали засыпать. Тогда они с трудом поднялись, добрели до кровати и, счастливые, рухнули в нее, перед тем как окончательно погрузиться в забытье.

Опираясь спиной об умывальник, Дато обеими руками обнял ее, предварительно заперев дверь. Объятие сразу распалило обоих, во всех красках оживив в памяти события прошедшей недели. Кабина была узкая (а вы что хотели? самолёт же), но они не замечали этого. К тому же, их единственным желанием было, как можно теснее прижаться друг к другу. Задрав юбку и поменявшись местом с партнером, Маша умудрилась кое-как сесть на умывальник. Краны болезненно впивались ей в ягодицы, поливая тонкими струйками теплой воды, что не слишком-то удобно, но долго ждать не пришлось. Не тратя время на прелюдию, Дато спустил брюки, обхватил раскрытые бедра своей спутницы и тотчас влился в нее, сдвинув трусики... Как и следовало ожидать, в этот момент в дверь постучали.

– Читать не умеют? Написано же – «занято»!

– Не волнуйся, есть и другие туалеты...

– А как мы выйдем отсюда? Нас увидят!

– Ну и что? Не выбросят же нас из самолета!

Дато положил конец возражениям Маша, прильнув к ее губам. Затем, отстранившись, встал перед ней на колени и поцеловал бархатистую влажную поверхность лобка. Маша сразу перестала возмущаться и отдалась благостным движениям языка возлюбленного. Вибрация самолета, а также отдельные толчки делали их немного неловкими, то рывком отдаляя его рот, то снова бросая его к ней. Когда он почувствовал, что она близка к экстазу, он быстро стащил, наконец-то, стринги, встал и вонзился в нее, легко проникнув в самую ее глубину. Маша громко вскрикнула, но этот звук растаял в непрерывном шуме самолета.

Обвив ногами тело Дато, она активно помогала ему. Не удержавшись, она прикусила его крепкую шею. Присев на самый край умывальника, она смогла упереться ногами в противоположную стенку кабины, а у Дато появилась большая свобода движения. При каждом толчке голова Маша откидывалась и ударялась в стену. Но она, казалось, не чувствовала этого, поглощенная поднимавшимся в ней восторгом. Дыхание Дато участилось, и, на мгновение опередив своего спутника, она ощутила всплеск блаженства, прокатившийся как поток.

Какое-то время они оставались в объятиях друг друга, затем, насколько возможно, привели себя в порядок. У Маша розовели щеки и блестели глаза; Дато тяжело дышал, и волосы его были растрепаны. Они решили, что все же лучше будет выйти из туалета вместе и, как ни в чем не бывало, вернуться на свои места. Но как только они открыли дверь, какая-то пожилая дама одарила их взглядом, полным презрения. Зато двое молодых людей, занимавших места в последнем ряду, проводили их приветственным жестом и знаками одобрения.

Маша побагровела от стыда, тогда как Дато всего лишь усмехнулся. Остальная часть пути прошла без особых потрясений. Прибыв в Киев, первые несколько дней они прожили у Маши, следующие несколько – у Дато. Было ясно, что они не наскучили друг другу, скорее наоборот. В конце недели, когда Маша собиралась вернуться к работе, она твердо знала, что должна рассказать Дато о своей профессии и о причинах, по которым она ее не оставляла. Она провела три дня в томительном ожидании, без конца спрашивая себя, как он воспримет эту новость. Она так боялась, что это признание изменит его отношение к ней. Она долго колебалась, все откладывая важный разговор. Наконец она решилась, назначив дату объяснения на ближайший вечер, как раз накануне ее возвращения на работу.

Дато не было дома, и она провела день в приготовлениях. Маше хотелось создать совершенную мизансцену: цветы, свечи, шампанское, вкусный ужин, тихая музыка... Прежде всего она скажет ему, до какой степени он стал ей необходим. Затем осторожно признается, что не была абсолютно откровенна с ним и что это ее чрезвычайно мучает. Что она не хочет с ним расставаться и поэтому должна быть до конца честной. Услышав такое предисловие, он не сможет на нее сердиться!

Затем она откроет ему, что ее работа, которой она занимается уже несколько лет, наполняет ее счастьем. Но что она готова оставить ее, если он действительно не сможет с этим смириться. Последняя фраза давалась ей с трудом, но надо было признать: она действительно готова оставить работу ради него. В нем заключалось для нее будущее! И если он действительно хочет, чтобы она была счастлива, то наверняка позволит ей взамен танцам найти какое-то иное занятие для души. Например, продолжить учебу! К тому же, ее финансовые возможности вполне это позволяют... Дато несомненно будет счастлив, что она доверяет ему до такой степени, во всем признаваясь. Но беспокойство? Неоднократно встречала в глазах людей, которых любила и уважала, это презрение, пропастью разделявшее их, когда она рассказывала им о своей работе. От него этого она не перенесет. Все, но только не это! Она попыталась убедить себя, что он не отвернется от нее, что он человек широких взглядов и явно не пуританин, чтобы осудить ее за подобные вещи. Но так ли это на самом деле? Она заламывала себе руки от тоски и отчаяния. Потому что из всех возможных сценариев этот был наихудшим. Она могла бы пережить разрыв, принеся их отношения в жертву своей работе, но видеть презрение в глазах любимого мужчины...

Однако было слишком поздно что-то переигрывать. С минуты на минуту Дато должен был вернуться домой. Как в наваждении, она ходила из угла в угол. Он опаздывал. А ведь она ему говорила, что этот вечер для нее особый, что она собирается обсудить с ним нечто крайне важное...

Чтобы успокоиться, Маша включила телевизор, найдя программу "Киевский репортер". Ведущий как раз перечислял основные заголовки: “Вооруженное ограбление отделения Такого-то Банка”, “Конфискация значительной партии наркотиков в аэропорту Харькова”, “Арест обвиняемого, которого в течение трех лет разыскивала полиция Украины”.

Она рассеянно прослушала два первых сообщения. Когда дошла очередь до третьего, ее сердце замерло. Во весь экран показали фотографию Дато, в то время как ведущий бойко рассказывал:

– Дато Лавуадзе, 34 лет, был задержан сегодня после трех лет интенсивных розыскных мероприятий в России и Украине. Он предстанет перед судом по нескольким статьям обвинения – от сутенерства до содержания притона. В последние дни он был замечен в Жулянах. Так полиции удалось выйти на его след...

Маша не верила своим ушам. “А я-то думала, что мой секрет все испортит!”