Глеб в испуге отдёрнул руки от собственного паха. Прерывисто потянул воздух искусанными губами - малейшее прикосновение, легчайшая ласка сейчас могла обернуться оргазмом. И Глеб был уверен, что просто не сумеет скрыть своего присутствия, если разрядка всё же случится. Поэтому только смотрел, напряжённо вглядывался в сумерки за ржавой решёткой.

Даня больше ничего не говорил. Только постанывал. Всё тише, тише...

Наконец парнишка выпрямился. С закрытыми глазами удовлетворённо задышал всей грудью. Расслабленные плечи его опустились, словно он сбросил огромный груз. Однако он по-прежнему держал Захара за уши: то медленно отводил его голову назад, то вновь подтягивал к себе - похоже, ловил сладкие отголоски тающего наслаждения.

Лишь через несколько минут парнишка отпустил здоровяка - когда полностью насытился. На свет показался его мокрый от мужской слюны член - ещё упругий, крупный, он всё же постепенно опускался.

— Данчик, Да-а-анчик! Заебись всё сделал! Бля, давно так круто не было.

Захар улыбался. На всей нижней части его лица виднелись чуть заметные следы крови. Должно быть, слишком резкими толчками-ударами Данил, сам того не заметив, разбил ему верхнюю губу.

Одним скользящим движением хулиган вынул из ануса парнишки натруженный палец, снял презерватив и бросил его на пол. Когда последняя фаланга покидала его нутро, Даня издал короткий стон и тут же разом ослаб.

Захар только посмеивался, пока усталый паренёк неловко пытался забраться кроссовками в плавки, подтягивал шорты на место, надевал футболку.

Вот Данил спрыгнул с ящика на пыльный пол. Ещё раз одёрнул одежду. Здоровяк совсем по-братски взъерошил ему волосы, придержал за плечи:

— Данчик. Слышь, Данчик... Ты реально славный пацан. Хороший такой!.. Знаешь, если во дворе или в школе на тебя кто-нибудь наезжать станет, сразу меня зови. Понял? Я разберусь. Да и просто так зови. Ну как бы это... пообщаться. Я б хотел. А то одни долбоёбы окружают, - хулиган отпустил Даню. - Ладно. Хули там. Увидимся же ещё. Чё я...

Напоследок они обменялись рукопожатиями. И Данил ушёл.

Захар остался в будке один. Неторопливо закурил. Выпустил синеватое облачко дыма в полумрак, пробормотал вполголоса:

— Бля... Славный...

Не вынимая сигареты изо рта, достал сотовый, набрал номер.

— Привет, Надюха, как дела?.. В смысле, зачем звоню? Я б тебе сегодня вдул!.. Ха-ха-ха! Ну хочешь, Хамида позову. Вдвоём будем... О чём речь, солнышко? Конечно! Всё. Через час тогда подойдём.

Спрятав сотовый, Захар подошёл к стенке, расстегнул ширинку на джинсах.

Глеб порадовался, что не побежал вслед за Даней сразу же. Ведь теперь представилась возможность - ко всему прочему - увидеть член парня.

Мясистый, наполовину напряжённый ствол загибался книзу увесистой дугой. Хулиган тужился и мычал, пыхтел сигаретой - из-за возбуждения ему, похоже, никак не удавалось помочиться.

Наконец, зажурчала струя. С минуту Захар поливал стену. Затем выдохнул с изрядным облегчением. Стряхнув последние капли, упрятал крупный член обратно в штаны. Застегнулся. Щелчком отправил окурок в пыльный угол и тоже покинул трансформаторную будку.

Глеб дождался, когда стихнут шаги. С тихим стоном выпрямился, разминая затёкшую спину. В спешке упрятал свой каменеющий член под резинку спортивных штанов, опустил футболку пониже. Он хотел, чтобы эрекция и пятно от смазки на одежде сделались незаметными. И, чуть прихрамывая на негнущихся от усталости ногах, заторопился к месту встречи.

Данил ждал его на самом солнцепёке у шлагбаума. Сонно щурился:

— Привет. Ты чего так долго?

— Здорово, Даня. Да я тебя внутри уже искал. Думал, ты без меня...

Глеб стоял согнувшись, пряча собственное возбуждение, тяжело дышал. И не понимал, как друг может быть настолько возмутительно-спокойным, даже скучным после всего того, что недавно случилось в будке?!

— Ну что, пошли на турники? - Глеб решил, что обдумает ситуацию по дороге, а там, глядишь, найдёт подходящий повод разговорить Даню.

Однако планам этим не суждено было сбыться.

— Не, - Данил зевнул. - Я домой. Чего-то спать сильно хочется.

Глеб от растерянности даже не заметил, как попрощался. Долго смотрел в спину другу, пока тот брёл прочь от военной части по разбитому асфальту заброшенной дороги. Вот он скрылся за рощицей у поворота.

Глеб шумно сглотнул пересохшим горлом. В голове гудело от мыслей, одно за другим вспыхивали воспоминания - темень будки, цветастая одежда друга, свисающая с тонкой трубы. Глеб утёр пот со лба. Казалось, новые впечатления переполняют его тело жаром. Хотя, возможно, виной всему было слишком яркое летнее солнце.

Глеб бездумно побрёл обратно в часть. Снова открылась усыпанная шишками и хвоей аллея. Мимо проплыли покосившиеся деревянные стенды с обрывками плакатов. Словно во сне, он миновал несколько заброшенных зданий. Пустующие казармы равнодушно следили за парнишкой глазницами разбитых окон. Где-то далеко в жаркой летней тиши пела птица.

Впереди раскинулось футбольное поле. Тысячи золотых одуванчиков под бескрайним синим небом. Дул ветер. Его тёплые воздушные ладони будто пытались ласково подхватить Глеба с земли, научить его летать.

Щурясь от солнца, парнишка постоял на краю поля. Потом в знойной тишине, которую нарушало только жужжание пчёл, пересёк открытое пространство. Укрылся за деревянными остовами заброшенных трибун.

Здесь было тенисто. И даже из окон казарм никто бы не увидел этого тайного места, где одуванчики росли ещё гуще, где людей будто и вовсе никогда не существовало. Где можно было побыть одному.

Некоторое время Глеб смотрел на тёмно-зелёные резные листья под ногами. Затем поднял голову, будто очнувшись. И начал быстро раздеваться. Футболка, шуршащие спортивные штаны, кроссовки - всё полетело в траву. Взявшись за резинку плавок, Глеб чутко прислушался. Ни чужих шагов, ни голосов - только лепет тополей неподалёку.

Глебу словно дали некий знак, разрешающий сигнал. Он снял плавки и отшвырнул их от себя настолько далеко, насколько сумел. А следом даже носки сдёрнул: хотелось воспринимать окружающий мир каждой частицей тела. Ничто не должно было мешать.

Прохладные листья одуванчиков под ступнями. Мягкие дуновения в лицо. Шелест листьев. Глеб закинул руки за голову и закрыл глаза. В открытые вспотевшие подмышки до дрожи приятно повеяло ветерком.

Голый парнишка с возбуждённым членом стоял в тени трибун, в уединении. Наслаждался своей наготой, открытостью. Жмурился от удовольствия, когда тёплый ветер радостно касался обнажённой кожи.

Глеб открыл глаза. Одной рукой он крепко ухватил себя за яички, а второй принялся размашисто мастурбировать. Член безумно напрягся, тотчас налился звенящей тяжестью, которую требовалось немедленно скинуть.

Поджавшимися пальцами ног парнишка вырвал несколько травинок, начал судорожно топтаться на месте. Потом вдруг всем телом откинулся назад и - не боясь быть услышанным, совершенно забыв о других людях - во весь голос застонал прямо в синее небо:

— А-ах! А-а-ах! А-а-а!

Тугая струйка далеко окропила тёмно-зелёные листья одуванчиков жемчужными каплями. И сразу же рядом упала ещё одна, ещё. Снова, снова.

Вздрагивающий член так и засновал в кулаке Глеба: каждый раз, высовываясь наружу, с юношеской силой он выбрызгивал новые живительные струи одну за другой. Белые, тёплые, душистые.

Паренёк отдался наслаждению целиком, ничем себя не сдерживал. И эти мгновения летнего дня стали для него истиной: то, что он сейчас делал, чувствовал - всё было правильно, честно. Прямодушно.

Вот Глеб опомнился. Внимательно осмотрел бедро, на котором блестела сперма. Отдышался. Потом оглядел разбросанные вещи. Но вместо того, чтобы одеться и привести себя в порядок, парнишка опустился в траву.

Лёг на спину. Снова закинул руки за голову. Хотя недавний оргазм принёс и приятную лёгкость в теле, и удовлетворение, член остался упругим: покоился на животе - мужественно тяжёлый, тёплый.

Глеб лежал голым в тёмно-зелёных зарослях одуванчиков, смотрел в бесконечное небо. Веял летний ветер: мимоходом гладил по коже и летел дальше - над футбольным полем и турниками, над пустыми казармами и всей заброшенной военной частью. Дальше, дальше.

В душе Глеба что-то перестраивалось. Он ясно чувствовал эти растущие изменения, однако не противился им. Принимал как есть, спокойно. Ведь в переменах этих не было ни зла, ни добра - было только новое восприятие самого себя. А может, это просто наступило взросление.

С того дня Глеб действительно стал другим. Он больше не боялся хулиганов ни во дворе, ни в школе. А те, не видя его прежнего страха, сами прекратили приставать. Потом школа закончилась, настало время университета. Ради учёбы Глеб переехал в чужой город, даже устроился в общежитие, которое никак нельзя назвать образцовым. Но и теперь, если ему вдруг доводится услышать грубоватый оклик со стороны, Глеб больше не пугается, не ожидает с ужасом непредставимых последствий. Он смело идёт навстречу.

Порой друзья, смеясь, называют его бесстрашным, советуют поостеречься. Но Глеб вовсе не случайно выходит гулять вечерами, возвращается затемно. Он будто ищет что-то на незнакомых улицах, чего-то ждёт.

Одним это кажется напрасным риском, другие удивляются смелости Глеба. Однако никто не знает его главной тайны - секрета его бесстрашия. Шагая в ночной темноте, Глеб, на самом деле, хочет только одного: чтобы чей-то мужской голос однажды назвал его "славным пацаном".