1. Presto

Ее муж был полным мудаком. Такое иногда случается. У ярких женщин мужья бывают полные ничтожества. Это заставляет сомневаться в яркости этих женщин. Но не с ней, не с ней... Я представлял как он утром выходил на балкон в больших семейных трусах, задумчиво и методично чесал яйца. И говорил что – нибудь вроде – "Какое утро!", и так каждый день. Когда он садился на стул, то так раздвигал ноги, будто у него между ними был глобус. Это ему казалось мужественным.

В юности он был заметным молодым человеком, еще – бы, он до конца дочитал "Улисса". Так он говорил, по крайней мере. Ей он особо не нравился, но его внимание льстило. Однажды, он предложил съездить к нему на дачу за яблоками, она согласилась. Почему? Она не знала, видимо, чувствовала что это ее судьба.

Был теплый осенний день, она шла легкой походкой, он свистел.

Сидели в комнате на дрянном скрипучем диване, пили какое – то дерьмовое вино из погреба. Приставать он начал так как – будто ничего в этом интересного не было, с ленцой. Поцеловал ее в липкие губы, стиснул рукой грудь, повалил на диван. Она не сопротивлялась, должно же было это рано или поздно произойти. Потная рука, царапая, проползла по бедру. Другая рука срывала трусы. В пыхтяшей тишине раздался противный звук распахивающейся молнии. Твердый небольшой хуй пробился между ног. Делал он свое дело сопя и молча, когда кончил ни сказал не слова. Встал, натянул трусы, не застегивая ширинки, сел на стул, взял яблоко и начал громко хрустеть им. Смотрел на нее как Ганнибал после победы при Каннах.

Расстались они в метро, она с влажными глазами и с сумкой, с этими ебаными яблоками, и он, довольный и уставший.

Поженились они через три месяца. Он потихоньку старел, его зубы стали напоминать графские развалины, дома он ходил в трусах, не замечая что из них иногда вываливался хуй. Иногда, он ее слегка поколачивал. Брак как брак. Она замыкалась в себе, теряла подруг. Он был равнодушен, у него, конечно, была любовница, которая отсасывала ему через гандон. За это – походы в рестараны, в цирк, стенка в квартиру.

Она сидела рядом со мной в Малом зале консерватории. Пианист играл Седьмую сонату Бетховена. Было интересно наблюдать за ее реакцией. Иногда лицо освещалось улыбкой, иногда глаза застилались грустью. Ее глаза, все понимающие глаза. В антракте она попросила у меня программу:

– Что не успели купить?

Слово за слово.

– Меня зовут, Таня.

– Меня Дима, очень приятно.

После концерта мы медленно шли по Тверскому бульвару, она говорила:

– Бетховен очень ранимый и закомплексованный человек был. Мне, кажется, что все его проблемы не от глухоты, а от того что его просто не любили, что он женщинами не понят был. Он же знал что он гений, но он был одинок. Ему же так мало надо было... Поэтому он не откровенен, он страшно скрытен. Его симфонии о его душе не говорят ровным счетом ничего, только сонаты раскрывают его. А вы как считаете?

– Я не люблю Бетховена. Просто, пианист мой друг.

Когда мы переходили через дорогу, я взял ее руку. Она как – то сразу мне ее протянула, доверчиво и бездумно. Для меня женская рука в своей руке – одно из самых больших удовольствий. Маленькая теплая ладошка в моей лапище.

У метро пришлось расстаться, она сказала что замужем, я сказал, что мне все равно. Я хочу ее увидеть еще раз. Обменялись телефонами.

Она позвонила через неделю, предложила встретиться. Мы сидели на Чистых прудах. Она мне все рассказала, про яблоки, про "Улисса", про торчащий из трусов хуй. При этом она говорила совершенно равнодушно, словно о ком – то чья жизнь не имеет к ней никакого отношения.

К нам подошел нищий. Он сказал ей, показывая на меня:

– Посмотрите, какие у него ручищи, он сможет отбить вас у кого угодно. Когда будете давать мне монету, загадайте желание.

У меня не нашлось мелочи, она дала ему пару рублей. Потом мы поехали ко мне. Она отдалась мне без эмоций и слез. Когда я ебал ее, то при этом, не переставая говорил:

– Ты уникальная женщина, ты не должна принадлежать этому ничтожеству. Ты не можешь принадлежать, вообще, кому – то одному. У тебя прекрасное образование, ты можешь найти хорошую работу. Поживешь пока у меня, потом снимешь квартиру. Будешь кружить головы мужикам. Все еще можно изменить, ничего не потеряно. В тебе еще уйма не открытого, того что дожидается в твоей глубине своего Колумба. В тебе есть все что нужно мужчине, и чуть больше, что сведет его с ума.

Неожиданно она сказала:

– Боже мой, я кончила.

Она заплакала. Заплакала первый раз за все время нашего знакомства.

– Ты знаешь, – говорила она потом – я несчастна, даже сейчас, когда один из самых лучших моментов в моей жизни. Просто я думаю, что вот именно сейчас я должна быть счастлива, но так как я не счастлива в этот момент – это делает меня просто несчастной. Совершенно несчастной.

Я смотрел на нее, голую бесстыдно – стыдливую, руки заложены за голову. Чернеющие подмышки, черный треугольник, который вместе с подмышками составляет больший треугольник. И глаза, глаза.

– О чем ты мечтаешь? – спросила она.

– О тебе.

– Я же есть у тебя.

– Нет, тебя нет, у меня нет, также как нет тебя у твоего мудозвона.

Потом я сделал глупость. Я поступил как все. Я поставил ультиматум. Или он или я. Она даже не думала. Просто пожала плечами.

Ее муж был полным мудаком. Такое иногда случается. У ярких женщин мужья бывают полные ничтожества.

1947   1 5369    1  +5 [2]