Примечание автора.

Продолжение "Лихорадки" пока пишется, но есть эта история, написанная во время ковидно-карантинного периода. Постаралась сделать вычитку и немного поправить текст, но многого не вышло. Приятного чтения.

Она всегда улыбалась после секса, гладила меня по волосам и говорила «было здорово». Но в последнее время я стал замечать, как её взгляд тускнеет, когда она поворачивается на бок. Вчера поймал её на лжи: притворилась, что кончила, слишком громко застонав. Я не стал спрашивать. А сегодня она сама начала разговор.

Мы лежали на диване, она играла с пультом, будто случайно, упёрлась коленом мне в бедро. «Может, попробуем... по-другому?» — спросила, не глядя. «Как?» — я почувствовал, как вспотела ладонь. Она приподнялась, провела пальцем по моей губе: «Ты доверяешь мне?» Кивнул, улыбнувшись.

Первый раз было в ванной. Она опустилась передо мной на колени, как обычно, но вместо того чтобы сразу взять в рот, задержала взгляд. «Расслабься», — прошептала, обхватывая мой член одной рукой. Другая скользнула ниже, к ягодицам. Я напрягся, но её палец уже кружил там, мягко, будто случайно. «Можно?» — она подняла глаза, и я, сам не поняв как, кивнул. Вошло не больно, скорее странно — тепло, давление. Она одновременно дрочила мне и водила пальцем внутри. Кончил быстрее, чем ожидал.

После она обняла меня, спросила: «Понравилось?» Я пожал плечами: «Не знаю». Но внутри что-то ёкало — стыд смешался с любопытством.

Второй раз — неделю спустя. Она пригвоздила меня к кровати поцелуем, сняла штаны. Снова взяла в рот, но теперь её палец был настойчивее. Ввела глубже, добавила второй. Я заёрзал, но она приподняла голову: «Расслабься». Я постарался расслабиться. Неожиданно волна тепла накрыла живот, я застонал. Она ускорила движения рукой, палец внутри давил на что-то, от чего сводило мышцы. Кончил так, что искры поплыли перед глазами.

«Видишь?» — она вытерла губы, улыбаясь. Я молчал, но сердце колотилось — от страха или возбуждения, не понял.

Сегодня утром она разбудила меня рукой под одеялом. «Давай ещё раз», — прошептала, уже зная, что я не откажу. В этот раз её пальцы были смазаны чем-то холодным. Вошла сразу двумя, согнула их, нажала. Я вскрикнул, схватил её за запястье. «Слишком?» — она остановилась. Я кивнул, но через секунду сам попросил: «Медленнее... но продолжай». Она послушалась. И снова это странное давление, переходящее в пульсацию. Когда я кончил, она прижала мою ладонь к своей груди — сердце билось так же часто.

«Тебе ведь нравится, то что я делаю? Может мне остановиться?» — спросила она позже, наливая чай. Я промолчал. Потому что боялся признать: мне начинает нравиться. И ещё страшнее — что однажды она попросит большего.

Сначала я не понял, что что-то изменилось. Мы занимались сексом как обычно — она сверху, я держал её за бёдра, пытаясь поймать ритм. Но её стоны звучали натянуто, а я... я ловил себя на том, что жду. Жду, когда её рука скользнёт вниз, когда пальцы упрутся в то самое место. Но она не делала этого. Просто целовала меня в конце, говорила «люблю» и засыпала.

Через неделю я взорвался. Мы только закончили, и я лежал, уставившись в потолок, чувствуя пустоту в животе. «Почему ты перестала?» — вырвалось само собой. Она повернулась, приподняла бровь: «Перестала что?» Я покраснел, мямля: «Ну... там. С пальцами». Она села, прикрыв грудь простынёй: «Думала, тебе надоело. Ты же морщился в прошлый раз». Я закусил губу. Правда, в тот раз было больно, но я не сказал ей об этом.

На следующий вечер она попробовала снова. Мы лежали на боку, её грудь прижата к моей спине. Рука обхватила мой член, а пальцы другой руки — медленно, будто проверяя — вошли в меня. Я застонал громче, чем хотел. «Так лучше?» — спросила она, и я кивнул, прижимаясь затылком к её плечу. Кончил быстро, почти сразу после неё.

Но потом она снова перестала. Намеренно, как я понял. Ждала, загонит ли меня тишина в угол. И загоняла.

Вчера я не выдержал. Она сидела на мне, двигаясь медленно, и я вдруг схватил её за запястье. «Можно... как раньше?» — пробормотал. Она остановилась, улыбнулась: «Точно?» Я кивнул, закрыв глаза. Её палец скользнул вниз, и всё тело дрогнуло. «Сильнее», — попросил я, сам не веря своим словам. Она послушалась, добавив второй палец. Давление, жар, её рука на моём животе — я кончил, вцепившись в простыни, будто боялся улететь.

Сегодня утром она купила лубрикант. Поставила тюбик на тумбочку, не говоря ни слова. Когда я спросил «зачем», она лишь пожала плечами: «На всякий случай». Мы смотрели фильм, её рука небрежно лежала у меня на бедре. Внезапно она повернулась, приподняла мою футболку: «Хочешь, я научу тебя самому?» Я замер. «Своими пальцами», — уточнила она. Я колебался, но кивнул.

Она вложила мой палец в тюбик, холодный гель заставил меня вздрогнуть. «Не спеши», — прошептала, направляя мою руку. Я ввёл палец сам, неуклюже, под её присмотром. Было неловко, но когда она взяла меня в рот, всё смешалось — стыд, возбуждение, благодарность. Кончил, стиснув зубы, чтобы не закричать.

Теперь она иногда просто кладёт мою руку мне между ног, когда мы целуемся. Говорит: «Потренируйся». Я краснею, но подчиняюсь. Потому что понял — это не её прихоть. Она хочет, чтобы я сам управлял тем, что мне нравится. Даже если это значит, что однажды я попрошу больше, чем пальцы.

Она положила коробку на кровать, когда я вернулся с работы. Маленькая, чёрная, с розовой ленточкой. «Открывай», — сказала, улыбаясь так, будто внутри были конфеты. Я развязал бант — внутри лежал гладкий фиолетовый фалоимитатор 10-12 сантиметров и тюбик лубриканта. «Для тебя», — пояснила она, садясь рядом.

Я попытался шутить: «Ты серьёзно? Выглядит как космический девайс». Она взяла мою руку, прижала к щеке: «Просто попробуем. Один раз. Если не понравится — выбросим». Я молча кивнул.

Первая попытка была неловкой. Она заставила меня лечь на живот, подложила подушку под бёдра. «Расслабься», — шептала, нанося холодный гель. Я вцепился в простыню, когда она ввела игрушку. Было не больно, скорее... странно. Как будто кто-то давил на мочевой пузырь. «Двигай бёдрами», — предложила она, лёгкая рука скользнула между моих ног. Я попробовал — и тут же замер. Волна тепла ударила в живот. «Чувствуешь?» — она ускорила движения рукой. Кончил неожиданно, лицом в подушку, сдавленно застонав.

После она обняла меня, покрывая спину поцелуями. «Ну как?» — спросила. Я пожал плечами: «Нормально». Но внутри всё ёкало — от стыда и странного удовлетворения.

Через пару дней она снова достала игрушку. «Сегодня я буду использовать её, а ты...» — она провела пальцем по моей губе, «...сосредоточься на себе». Лёг на спину, подняв ноги, как она просила. Она включила вибрацию — низкий гул заставил меня дёрнуться. «Тише», — успокоила она, регулируя скорость. Потом взяла мой член в руку, синхронизируя движения. Я закрыл глаза, пытаясь отвлечься, но тело предательски отзывалось на каждую вибрацию. Кончил, выгибаясь, её имя сорвалось с губ само.

«Видишь? Тебе же это нравится », — сказала она, вытирая руки. Я не ответил. Потому что боялся признать это.

Вчера случился перелом. Она пристегнула игрушку ремнями к бедру, надела обтягивающие шорты. «Давай, как в кино», — усмехнулась, толкая меня на кровать. Я попытался сопротивляться, но она прижала мои запястья: «Расслабься. Я всё сделаю». Вошла медленно, глубже, чем раньше. Вибрация была на максимуме — я застонал, но она не останавливалась. Её рука сжала мой член, ритм совпал с толчками. Кончил так, что слёзы выступили на глазах.

Теперь игрушка лежит в нашей тумбочке, рядом с презервативами. Иногда я ловлю себя на том, что смотрю на неё, пока она спит. Достаю, верчу в руках, включаю вибрацию на секунду — и быстро выключаю, будто краду сладость. Она заметила. Вчера утром поймала мой взгляд и сказала: «Можешь пользоваться сам, если захочешь». Я покраснел, но кивнул.

Пока не решаюсь. Но когда она берёт её в руки, а я вижу, как дрожат её пальцы от возбуждения — понимаю: скоро перестану бояться. Может, даже попрошу большего.

Она положила маленькую чёрную коробочку на стол, когда я ел завтрак. Внутри лежала силиконовая пробка с розовым кристаллом на конце — выглядела как украшение, а не то, что она собиралась со мной делать. «Интересная игрушка» — задумчиво сказал я, вертя её в руках. Она кивнула, намазывая масло на тост: «Носи по часу в день. Тогда тебе будет проще.

Я поперхнулся кофе. «Ты хочешь, чтобы я ходил с этой штукой внутри?» Она подошла, обняла сзади: «Только дома. И недолго. Попробуешь?» Голос звучал мягко, и я снова не смог ей отказать.

Первый раз был...странным. Она заставила меня лечь на кровать, ноги подняты, как в позе у гинеколога. «Расслабься», — сказала, смазывая пробку лубрикантом. Я зажмурился, когда холодный наконечник упёрся в меня. Вошло легче, чем я ожидал — мягкое давление, заполненность. «Как?» — она присела рядом, гладя моё бедро. «Странно», — пробормотал я. Но когда встал, ощущение стало другим — будто что-то подталкивало снизу при каждом шаге.

Через два дня она усложнила правила: «Сегодня будешь носить её во время уборки». Я возмутился: «Это же...» — «Всего час», — перебила она, уже вставляя пробку. Я пылесосил квартиру, краснея каждый раз, когда она проходила мимо и шлёпала меня по заднице. «Молодец», — смеялась она, а я клялся себе, что это в последний раз. Но к концу часа... привык. Даже забыл о ней, пока не наклонился за книгой — пробка сместилась, и волна тепла прокатилась по спине.

Теперь мы используем её перед сексом. Она ставит таймер на телефоне: «30 минут — и начинаем». Я сижу на диване, пытаюсь смотреть сериал, но пробка напоминает о себе при каждом движении. К концу получаса я уже мокрый от возбуждения.

Вчера она впервые не дала вынуть пробку за весь день. А вечером прошептала мне на ухо: «Я тебя хочу», — сказала, толкая меня на кровать. Вошла глубже, чем обычно. Мышцы были расслаблены, почти не сопротивлялись. «Лучше?» — спросила она, и я, стиснув зубы, кивнул. Кончил быстрее, чем когда-либо, её имя сорвалось как молитва.

Сегодня утром я сам достал пробку из ящика. Она спала, а я стоял в ванной, вертел её в руках. «Всего на час», — прошептал, как будто оправдываясь. Вставил, замер у зеркала — лицо красное, но в глазах... азарт.

Когда она увидела, то не стала комментировать. Просто улыбнулась и налила мне кофе. Но я заметил, как её рука дрожала, когда она передавала чашку.

Она вышла из ванной в одних кружевных трусиках, и я сначала не понял, что не так. Потом увидел. Между её бёдер, там, где всегда была гладкая кожа, теперь торчал член. Настоящий. С синими венами, легкой изогнутостью, даже кожей, будто живой. Я вскочил с кровати: «Что это такое?»

Лиза замерла, руки дрожали, поправляя ремни, которые обвивали её талию и бёдра. «Просто... посмотри ближе», — голос сорвался. Подошёл, потрогал — тёплый, упругий, как мышца. «Силикон с подогревом», — объяснила она, осторожно взяв мою ладонь. «И... как?» — я отдернул руку. «Смотри» — она нажала на основание, и игрушка дёрнулась вверх. Я отпрыгнул, как от змеи.

Она села на край кровати, опустив голову: «Я думала, ты... можешь захотеть попробовать». Я молчал, глядя на эту штуку. Выглядела слишком реально — даже «кожа» морщилась при движении. «Ты же говорил, что тебе нравится, зачем останавливаться?», — добавила тихо.

Сел рядом, уставившись в пол. «И что, ты хочешь... им?» — кивнул на игрушку. Она взяла мою руку, прижала к своей груди: «Только если ты захочешь. Я всё сделаю мягко». Сердце её колотилось так, что я почувствовал сквозь ладонь.

Согласился. Не знаю, почему — наверное, из-за её взгляда. Она попросила лечь на живот, подложила подушки под бёдра. «Скажи, если будет больно», — прошептала, нанося лубрикант. Игрушка была тёплой, почти как тело. Ввела кончик медленно, глубже, чем пробка. Я зарычал в подушку, но она остановилась: «Дыши. Расслабься».

Потом начались движения. Мягкие, волнообразные, будто она чувствовала каждую мышцу. Её руки гладили мою спину, губы касались лопаток: «Ты молодец». И я... привык. Давление превратилось в тепло, потом в покалывание. Когда её рука обхватила мой член, я уже не сопротивлялся. Кончил, вцепившись в простыню, её имя повторял не осознавая этого.

После она сняла ремни, спрятала игрушку в шкаф. «Спасибо», — сказала, целуя меня в плечо. Я не ответил. Но когда она вышла из комнаты, я открыл шкаф, потрогал силикон — всё ещё тёплый.

Сейчас она использует его через раз. Когда мы идём в кино, уже на сеансе шепчет: «Знаешь, как я тебя сейчас хочу?» Я краснею, но к концу фильма уже мокрый от мыслей. Дома она прижимает меня к стене, уже надетым «членом» упираясь в бедро: «Хочешь?» Я киваю, даже не думая.

Вчера впервые попросил сам: «Можешь использовать "его"?» Лиза улыбнулась, достала из тумбочки. «Хочешь попробовать по-новому?» — спросила, лёжа сверху. Я позволил ей войти глубже, сам направлял её бёдра. Кончил, глядя в её глаза, и впервые не закрылся руками.

Она переставала трогать мой член постепенно. Сначала не заметил — её руки скользили по спине, губы кусали плечи, а страпон уже упирался в мою поясницу. «Сегодня по-другому», — прошептала, переворачивая на живот. Ввела глубже, чем обычно, и я застонал, ожидая, что её пальцы схватят мой член. Но нет. Вместо этого она прижала мои бёдра к матрацу, ритм стал резче. «Сосредоточься здесь», — провела ногтем вдоль позвоночника. И я... кончил. Сам. Без единого прикосновения спереди. Просто волна, поднявшаяся от низа живота и разорвавшаяся в голове.

После она обняла меня сзади, смеясь в ухо: «Видишь? Это ведь приятно». Я не ответил. Просто отходил от оргазма, пока она вытирала лубрикант с моих бёдер.

Теперь она привязывает меня к кровати. Говорит, что так я «не отвлекаюсь и не тяну свои ручки куда не следует». Вчера закрепила наручники на спинке, вставила вибратор — маленький, но яростный. «Не дотрагивайся до себя», — приказала, включая пульт на максимум. Я выл, выгибался, но её руки держали мои бёдра. «Кончай так», — требовала она, и я кончил. Тело билось в конвульсиях, будто меня ударило током. Она сняла наручники, целуя запястья: «Ты прекрасен».

Сегодня утром она надела страпон под джинсы. Мы шли в парк, и я чувствовал, как её «член» давит на мою ладонь через ткань. «Можешь потрогать», — разрешила она, остановившись у скамейки. Я отвел взгляд, но рука сама потянулась. Тёплый, упругий. «Хочешь, чтобы я вошла в тебя здесь?» — её губы коснулись уха. Я покачал головой, но она заметила, как у меня перехватило дыхание.

Вечером она сделала это. Прижала к окну, шторы не задёрнуты. «Никто не увидит, а может и увидит», — сказала она, зная, что мне всё равно. Вошла резко, рука на моём горле. «Кончай», — приказала, и я послушался. Молча, стиснув зубы, пока стекло запотевало от жара наших тел и дыхания

Иногда я ловлю себя на мысли, что жду этих моментов сильнее, чем она. Вчера сам достал коробку с игрушками, пока она была в душе. Примерил пробку — привычная тяжесть — и лёг на кровать. Она застала меня так: «Хочешь, чтобы я тебя наказала?» Я кивнул, пряча лицо в подушку. Её смех звучал как обещание.

Мы больше не говорим о «нормальном» сексе. Он мне и не нужен. Зачем, если я могу кончить от её слов, взгляда или просто от того, как она поправляет ремни страпона? Она превратила меня в прибор, который кончает по её команде. И я... благодарен. Страшно? Да. Но когда она входит в меня, а мир сужается до точки боли-наслаждения где-то внутри, я понимаю — это и есть свобода. От себя. От ожиданий. От всего, кроме её рук, диктующих новый закон моего тела.

Клетка оказалась меньше, чем я ожидал. Холодный пластиковый корпус, розовый замочек — будто игрушечный. Лиза вертела её в руках, объясняя: «Ты будешь носить только во время нашей близпсти. Чтобы сосредоточиться на других ощущениях». Я просто кивнул, хотя по спине пробежал холодок.

Первый раз надевали вместе. Она попросила лечь на спину, смазала мошонку лубрикантом. Клетка щёлкнула, сдавив член — не больно, но непривычно. «Как?» — спросила она, поправляя замочек. «Тесно», — пробормотал я. Она улыбнулась: «Так и должно быть».

Секс начался как обычно: она надела страпон, прижала меня к кровати. Но теперь её внимание было приковано к клетке. «Смотри, как он пульсирует», — прошептала, указывая на мой член, беспомощно дёргавшийся взаперти. Я закрыл глаза, но она приказала: «Не отворачивайся. Я хочу видеть твои глаза».

Она вошла резко, одной рукой держа мои бёдра, другой играя с замком. «Чувствуешь, как тут всё горит?» — её голос звучал густо, как будто она сама была на грани. Я кивнул, хотя не понимал, о чём она. Но тело отозвалось — волна жара поднялась от поясницы, хотя меня даже не трогали спереди. Кончил так, что потемнело в глазах, пока из клетки толчками вытекала сперма.

После она сняла клетку, помассировала покрасневшую кожу. «Нравится?» — спросила. Я пожал плечами: «Странно. Непривычно и тесно, особенно когда на пике». Она рассмеялась: «Именно так».

Теперь клетка стала частью ритуала. Она запирает меня перед сексом, оставляя ключ на видном месте — чтобы я знал: контроль у неё. Вчера попробовали продлить ношение. Сидели смотрели сериал, я в трусах с решёткой. Каждые полчаса она проверяла: «Не жмёт?» Я мямлил «нормально», хотя член ныл от напряжения.

Вечером она пристегнула меня наручниками к спинке кровати, надела страпон с вибратором на конце. «Сегодня ты кончишь только от этого», — сказала, включая пульт. Вибрация била в простату, клетка давила, а я стонал в подушку, пока не почувствовал, как тело накрывает волна за волной.

Иногда я просыпаюсь ночью и трогаю замок. Лиза спит, а я думаю: «А что, если оставить это навсегда?» Но утром она снимает клетку, целует в лоб: «Всё, эксперимент закончен». И я... почти скучаю по этому давлению.

Мы не вернулись к подчинению с кляпом или унижениям — это было слишком. Пробовали, но это не наше. Но клетка осталась. Как напоминание: о доверии, которое я вручил ей, вместе с ключиком от неё.

Клетка стала частью меня. Даже когда Лиза уехала, она не сняла её. Но через два дня одиночества захотелось... большего. Я открыл её нижний ящик, где лежали кружевные трусики, которые она редко надевала. Рука дрожала, когда я примерял чёрные стринги — ткань обтянула бёдра, а клетка подчеркнула контур, будто издеваясь. Посмотрел в зеркало: смешно, жалко, но член под решёткой дёрнулся.

Взял игрушку — ту самую, фиолетовую — лёг на кровать. Включил вибратор, вставил глубже, чем обычно. Представил, что это её рука, её голос: «Кончай, я смотрю». И кончил, вцепившись в простыню, скулёж смешался со стоном.

На третий день уже не снимал трусики. Ходил в них по квартире, готовил кофе, смотрел сериалы. Это казалось таким правильным и немного стыдным. Но Лиза же не узнает...

Она вернулась раньше. Я стоял на кухне в её розовых кружевных бюстгальтере и стрингах, наливая сок. Услышал щелчок двери, обернулся — и замёрз. Лиза бросила сумку, глаза расширились. «Что...» — начала она, но голос сорвался. Я попытался прикрыться полотенцем, но она шагнула ближе.

«Стой», — приказала она, и я послушался. Её пальцы потянули за лямку бюстгальтера, отпустили — резинка щёлкнула по коже. «Нравится?» — спросила, и я кивнул, глядя в пол. Вместо гнева в её глазах горело знакомое пламя — то самое, что зажигалось, когда она затягивала ремни страпона.

«Сними это», — сказала она. Я потянулся к застёжке, но она остановила: «Я сама». Расстегнула бюстгальтер, оставив только стринги и клетку. «Ложись», — прошептала, доставая из сумки новый страпон — толще, с изгибом.

Я лёг на спину, дрожа. Она надела игрушку поверх трусиков, ремни обвили её бёдра. «Хочу видеть тебя в моём белье, когда вхожу», — объяснила, смазывая лубрикант. Вошла медленно, не сводя глаз с кружев, которые растягивались под напором. «Ты... прекрасен», — выдохнула она, и я поверил.

Кончил без прикосновений, просто от того, как она шептала: «Мой мальчик. Мой хороший мальчик».

Теперь в нашем шкафу появился новый ящик — с бельём моего размера. Лиза выбирает его сама: «Сегодня — красные», — и я покорно надеваю, зная, что вечером она снова будет смотреть на меня так, будто я её самое грязное, самое желанное секретное оружие.

А клетка... она остаётся. Как и её поцелуй на моей шее, когда она шепчет: «Ты идеален». И я верю.

Сначала это был только её старый бюстгальтер да пара стрингов. Потом появились чулки с подвязками, корсеты, которые сжимали рёбра, и платья из тончайшего шифона. Лиза приносила сумки из магазинов, вытряхивала содержимое на кровать: «Примерь это. И это. И вот это». Я стоял перед зеркалом в кружевных боди, пытаясь скрыть волнение и предвкушение. «Тебе идёт», — говорила она, поправляя бретельку. А я ловил себя на мысли, что краснею не только от стыда, но и от возбуждения.

Она купила воск и заставила меня лечь на кушетку. «Терпи», — приказала, пока горячая масса сдирала волосы с ног, живота, даже там, где раньше было «мужское». Кожа горела, но когда она провела ладонью по гладкому бедру, я застонал громче, чем от боли. «Теперь ты совершенен», — улыбнулась Лиза, протягивая тюбик крема. Записала меня на лазерную депиляции кожи лица, а в последствии и всего тела и теперь у меня ни одной волосинки нет ниже глаз. Так же начал отращивать волосы, за которыми Лиза помогает ухаживать.

Макияж стал ритуалом. Тонкий слой тональника, прозрачный блеск для губ. Она учила меня подводить глаза: «Не дави, иди по линии». Первый раз я размазал тушь, выглядел как панда. Она смеялась, стирая следы ватным диском: «Попробуем ещё раз». Теперь я делаю это на автомате, пока она готовит кофе.

Пробка вошла в рутину. Утром — душ, лубрикант, аккуратный ввод. «Чтобы не забыть», — говорила Лиза, целуя меня в макушку перед работой. Сначала я ходил, будто крадучись, каждый шаг напоминал о наполненности. Потом привык. Даже полюбил, как она вибрирует, когда я сажусь в машине или наклоняюсь за чём-либо.

Вчера она устроила «показ мод». Я стоял в центре комнаты в чёрном корсете, чулках и обуви на шпильках, которые жали пальцы. «Повернись», — скомандовала Лиза, развалившись на диване. Я кружился, пытаясь не упасть, а она щёлкала фото на телефон. «Теперь на колени», — приказала. Я опустился, чулки порвались на коленях, но она только прикусила губу: «Идеально». Достала страпон, пристёгивая его поверх кружевных трусиков. «Ты идеален», — прошептала, входя в меня без предупреждения.

Сегодня утром она принесла ошейник с цепочкой. «Для стиля», — сказала, застёгивая его на моей шее. Мы завтракали, я в кружевном пеньюаре, она — в деловом костюме. «Ты сегодня прекрасен», — заметила она, наливая мне сок. Я покраснел, но ошейник сдавил горло, напоминая: это не комплимент. Это факт.

Иногда я ловлю свой образ в зеркале и не узнаю. Гладкое тело, мягкие линии, губы с блеском, отросшие до плеч густые волосы. Лиза называет это «преображением», но я знаю правду — это капитуляция. И самая сладкая из возможных. Когда она входит в меня, а я в её белье, с нарисованными ресницами и покорно закинутой головой, я чувствую себя цельным. Не её парнем. Не её девушкой. Просто — её.

А ещё она начала оставлять пробку на ночь. «Чтобы привыкал», — говорит. Я ворочаюсь во сне, чувствуя, как силикон шевелится внутри при каждом повороте. Иногда просыпаюсь от её руки, которая проверяет — на месте ли я. На месте. Всегда на месте.

Первый раз выйти на улицу в её платье было как прыжок с обрыва. Лиза выбрала обтягивающее чёрное платье до колен, чулки с шёлковыми подвязками и туфли на низком каблуке. «Иди как обычно, — прошептала она. — Ты красивее половины девушек тут». Я глубже втянул живот, чувствуя, как корсет сжимает рёбра. Прохожие оборачивались — мужчины задерживали взгляд на бёдрах, женщины щурились, пытаясь понять подвох. Лиза взяла меня за руку, её пальцы сжимали моё запястье: «Расслабься. Ты же видишь, как они на тебя смотрят?»

В кафе заказали кофе. Я сидел, скрестив ноги, стараясь не ёрзать — пробка напоминала о себе при каждом движении. За соседним столиком двое парней лет двадцати пятых перешёптывались, поглядывая в нашу сторону. Один, в кожаной куртке, подмигнул мне. Я покраснел, потупился, но Лиза пнула меня под столом: «Улыбнись. Они же симпатичные».

Они подсели. Представились: Марк и Артём. Говорили о музыке, смеялись над моими робкими шутками. Марк спросил, не модель ли я. Лиза ответила вместо меня: «Она любит эксперименты». Её нога под столом гладила моё бедро, а я, запинаясь, пытался поддержать разговор. Артём предложил свой номер: «Если захотите компанию на концерт».

Дома Лиза прижала меня к двери, ещё в туфлях и платье. «Ты видел, как он на тебя смотрел? — дышала она в шею, расстёгивая корсет. — Представь, что это его рука сейчас здесь». Её пальцы скользнули под юбку, дёрнули за пробку. Я вскрикнул, но она вставила её обратно, глубже. «Марк хотел бы тебя так, — шептала она, пристёгивая страпон. — Или ты хочешь, чтобы он смотрел ?»

Я кивнул, закрыв глаза. Она вошла резко, как будто торопилась за кем-то. «Скажи, как он тебя хочет», — приказала. Я застонал что-то невнятное, а она засмеялась: «Громче. Пусть услышит». В воображении Марк стоял за ней, гладил её плечи, пока она меня трахала. Кончил молча, содрогаясь, но Лиза крикнула его имя — специально, чтобы я вздрогнул.

Теперь мы выходим чаще. Она покупает мне платья с глубоким вырезом, учит красиво смеяться, закидывая голову. Вчера в баре ко мне подсел мужчина лет сорока. Говорил, что я «загадка». Лиза наблюдала из-за стойки, играя с вишенкой в бокале. Дома она заставила меня разыграть диалог с ним, притворившись, что он трогает мои чулки. Кончили оба на полу, вперемешку со стыдом и восторгом.

После таких прогулок пробка стала обязательной. «Чтобы ты не забывал, для чего это», — говорит Лиза, вводя её перед выходом. А я... начал ждать этих моментов. Когда незнакомцы смотрят на меня, не зная, что под платьем скрывается клетка, пробка и тайна, которая заставляет их возвращаться взглядом снова и снова.

Мужчину звали Артем. Высокий, с уверенной улыбкой и глазами, которые задерживались на мне дольше, чем следовало. После того вечера в баре он начал писать Лизе. «Привет, девочки. Хочу снова вас видеть», — показывала она мне сообщения, проводя пальцем по экрану. Я краснел, но внутри что-то ёкало — страх? Нет, скорее предвкушение.

Мы встретились в парке. Я в плиссированной юбке и лёгкой блузке, Лиза — в кожаной куртке и коротких шортах, будто нарочно подчёркивая контраст. Артем принёс кофе, шутил о погоде, а его рука случайно касалась моей коленки. «Ты сегодня особенно прекрасна», — сказал он мне, и я опустила взгляд, играя с соломинкой. Лиза под столом одобрительно сжала моё бедро.

Позже он пригласил нас к себе. «Просто выпить вина», — улыбался, открывая дверь квартиры с панорамными окнами. Лиза согласилась мгновенно. В гостиной Артем поставил джаз, налил бокалы. Его пальцы коснулись моей шеи, поправляя цепочку.

Он поцеловал меня первым. Нежно, как будто боялся спугнуть. Лиза не вмешивалась, лишь прикусила губу, когда я ответил на поцелуй. Потом он повернулся к ней, и я увидел, как её пальцы впиваются в подлокотник дивана, когда их губы встретились. «Вы обе неотразимы», — сказал Артем, развязывая галстук.

Дома Лиза была неистова. Сорвала с меня платье, даже не расстегнув молнию. «Представь, что это он», — прошептала, вводя страпон с такой силой, что я вскрикнул. Она прижала мою голову к подушке, повторяя: «Он бы так не смог. Только я знаю, как ты любишь». Я кончил, кусая ткань, а она продолжала, пока её собственный стон не слился с моим.

Артем стал частью наших игр. Лиза покупала костюмы, которые напоминали его стиль: строгие рубашки, кожаную обувь. «Надень это», — приказывала она, и я подчинялась, зная, что вечером буду представлять его руки вместо её ремней.

Но кульминация случилась вчера. Артем пригласил нас на вечеринку. Я был в красном платье с открытой спиной, Лиза — в костюме-смокинге. Он вёл нас через толпу, его ладонь на моей пояснице. В темноте танцпола он притянул меня к себе, губы коснулись уха: «Ты напряжена». Лиза стояла рядом, её рука скользнула под мой корсет, сжимая сосок. «Покажи ему, как ты умеешь», — прошептала она мне.

Мы уехали раньше. В такси Артем целовал мою шею, а Лиза расстёгивала его ремень и занялась его членом. Дома они разложили меня на кровати, как праздничный ужин. Лиза взяла страпон, Артем — мой рот. «Не закрывай глаза», — приказала Лиза.

Я кончил первым, а потом, после того как пропал шум в ушах от испытанного оргазма, услышал стоны Артёма и Лизы, так же достигших пика. Артём кончил бурно, залив мне лицо и грудь своим семенем. Артем ушёл под утро. Лиза обняла меня сзади, целуя в макушку: «Ты мой. Даже когда я делюсь».

Сейчас я лежу в её кружевном белье, с пробкой внутри и ошейником на шее. Лиза печатает ему: «Спасибо за вчера». А я смотрю в потолок и думаю — где заканчивается игра и начинаем мы? Но это неважно. Пока это приносит нам удовольствие и гармонию в отношения, я готов на всё. Даже стать его «девочкой», если это сделает её счастливой.

Артем стал нашим зеркалом — в нём отражались все страхи и желания, о которых мы боялись говорить вслух. После той ночи Лиза перестала скрывать свою ревность, но не к нему, а к самой себе. «Ты кончаешь громче, когда он смотрит», — как-то сказала она, затягивая ремни страпона туже обычного. Я хотел возражать, но её губы перекрыли слова.

Мы продолжали встречаться втроём, но всё чаще Лиза оставляла нас наедине — будто проверяла, смогу ли я выбрать её, даже когда есть выбор. Артем стал мягче, его поцелуи — нежнее. Однажды он спросил: «Ты когда-нибудь хотел быть... другим?» Я не ответил, потому что боялся признать: «другим» я стал давно.

Перелом случился на нашей годовщине. Лиза подарила мне коробку с новым платьем — алым, с открытой спиной. «Надень. Сегодня будет сюрприз». Артем ждал в номере отеля с лепестками роз и шампанским. Но когда Лиза начала раздевать меня, её руки дрожали. «Я хочу, чтобы ты выбрал», — прошептала она, указывая на Артема и на себя.

Я посмотрел на них: Лиза в своём чёрном корсете, Артем в белой рубашке с расстёгнутым воротом. И понял — выбор уже сделан. Давно.

Подошёл к Лизе, снял с её шеи ошейник с цепочкой и надел на себя. «Я твой», — сказал, целуя её пальцы. Артем улыбнулся, поднял бокал: «За любовь без границ». Но мы не стали пить. Лиза толкнула меня на кровать, а он вышел, тихо закрыв дверь.

Теперь мы живём в новом ритме. Иногда Артем пишет, присылает сообщения или стихи. Лиза читает их вслух, лёжа у меня на груди, а я глажу её волосы, думая о том, как далеко мы зашли. Наш секс стал тише, глубже — больше не нужно доказывать, кто кому принадлежит.

Но однажды утром я проснулся раньше. Мысли накапливались, а сегодня их стало невозможно игнорировать. Как сильно я изменился и я ли это. В зеркале стоял незнакомец: гладкий, с подведёнными глазами, но в его взгляде читалась усталость. Лиза застала меня так, скомкавшееся платье в руке.

«Мы потеряли нас», — сказал я, не оборачиваясь. Она села на кровать, молчала долго. Потом протянула пакет — внутри лежал старый свитер, который я носил до всех этих игр. «Надень. Пойдём гулять», — произнесла она, и в её глазах мелькнуло что-то хрупкое, почти девичье.

Мы шли по парку, я — в свитере и джинсах, она — в своём потрёпанном ветровке. Никаких взглядов, флирта, тайн. Просто руки в карманах и молчание, которое наконец-то не давило.

«Я боялась, что потеряю тебя, если остановлюсь. Как же глупо это звучит сейчас », — призналась она у пруда, бросая камешки в воду. Я взял её руку, ощущая шероховатость кожи без лака для ногтей. «Я никуда не уйду. Но давай... давай будем разными. Иногда — ими. Иногда — нами».

Теперь в нашем шкафу два отделения: шелка и кожа — слева, свитера и джинсы — справа. Иногда Лиза надевает страпон, а я — кружева. Иногда мы варим пельмени под старые комедии, и она смеётся так, что падает со стула. Артем пишет иногда, но мы не отвечаем. Теперь нам хватает друг друга.

А вчера, когда она в сотый раз попросила: «Надень это платье», — я ответил: «Только если ты будешь в моей футболке». Она сморщила нос, но согласилась. Мы танцевали под дождём в саду, её смех смешивался с громом, а я понял — мы не куклы. Мы просто двое, которые нашли способ любить друг друга во всех своих обличьях.

И когда она говорит: «Ты свободен», — я смеюсь. Потому что иногда свобода — это не отсутствие цепей. Это право выбрать, к кому их приковать.