Часть 1.

Меня зовут Денис Балдахинов, мне 32 года и на этом мои выдающиеся способности, в общем – то, исчерпываются. Я не брал Берлин, не осваивал целину и не открыл бациллу Балдахинова. Моим высшим спортивным достижением можно считать участие в футбольном матче со сбродной города Сьенфуэгэса. Счет встречи я не помню (хотя был вратарем), так как большую часть игры просидел на перекладине ворот, с вожделением рассматривая молоденьких кубинок, проходивших мимо спортплощадки. У меня был друг – Миша Савосин из города Жуковска – 37. Он был нападающим и, сидя рядом со мной, авторитетно рассуждал об особенностях полового созревания евро – африканской расы. По его словам выходило, что к 13 годам кубинские девочки полностью созревают, а когда им исполняется 20, то на них уже никто, кроме "sovetico marinero" не смотрит. Всё это меня очень удивляло. Я конечно знал, что Жуковск – 37 – закрытый город, но что в нём уделяется столько внимания секретным научным исследованиям такого направления, поверить не мог. Это было в далеком 88 – м. Я был военным моряком и чаще думал о якорь – цепи, чем об узах Гименея. Но биологические часы работали исправно, и мой интерес к девушкам из чисто спортивного перерос в матримониальный.

Как реальность, данная нам в ощущении, женщины привлекли мое внимание давно, лет в шесть, когда к вопросу экипировки и комплектования моей игрушечной армии добавились не менее философские вопросы: где кончается Вселенная, есть ли смысл в жизни и почему голые женщины так привлекательны? Мои представления о женской красоте складывались в основном из черно – белых вкладок Большой Советской Энциклопедии. Микеланджело и Майоль, Рембрандт и Рубенс приложили свою руку к созданию идеального образа и даже не в меру советский скульптор Мухина из такой, казалось бы, бесплодной идеи, как лепка девушки со снопом, сумела выдавить каплю красоты, вписавшуюся в общую картину. Но самое сильное впечатление на меня произвела "Маха" Гойи. Именно она своей непринужденной позой пробудила во мне азарт юного натуралиста и тягу к знаниям.

Время шло, Земля вращалась, а решение вопросов стояло на месте. Бесконечность Вселенной никак не укладывалась в голове, тратить жизнь на что – либо менее существенное, чем стать самым – самым – самым, не имело смысла. И только с женской привлекательностью происходили странные метаморфозы. Вn лет присутствие одетых женщин волновало уже больше, чем отсутствие обнаженных. Спонтанное возбуждение иногда возникало при одной мысли о том, что: "вон та человеческая особь в легком пальто на фоне обледеневших перил троллейбуса является симпатичной девушкой". В 22 женщины нравились тем больше, чем дальше они были от меня или чем недосягаемее мне казались. Я прочитал десятки книг, посмотрел сотни фильмов, но продукты жизнедеятельности других людей только засоряли сознание. Из прочитанного и увиденного я понял только, что многие ассоциируют взаимоотношения мужчин и женщин со словом любовь и что в этой самой любви, и кроется разгадка женской привлекательности. Я изучал повадки женщин в естественных условиях окружающей среды, мой семенной фонд заметно оскудел, но никаких плодов кроме абортов это не принесло. В 26 лет, так и не сумев понять, чего же больше в моём неослабевающем стремлении к женщинам – любви или либидо, я решил жениться.

По каким критериям я выбирал себе жену, затрудняюсь ответить, скорее всего – по морально – волевым. Красотой и умом жертва отбора не блистала, но очень много и убедительно говорила о беспрекословном подчинении мужу восточных женщин, она была татаркой по имени Эльвира. Экзотика и бессонные ночи, посвященные дипломному проекту, сделали свое черное дело: через два месяца после знакомства и неделю после защиты диплома я женился, так и не удосужившись подробно ознакомиться с тонкостями физиологического строения Эльвиры. Умудренный опытом полового общения с двумя женщинами в добрачный период, я самоуверенно считал, что все женщины, в принципе, устроены одинаково и возможные отклонения в несколько сантиметров от идеального образа, сладострастно возлежащего на чёрно – белой софе в седьмом томе БСЭ, не сильно повлияют на мои чувства. Зря. Я до сих пор не могу без слез вспоминать эти две маленькие восточные лепёшки на детски несуразном теле 23 – летней Эльвиры, символизировавшие наличие груди. Но, вообще – то, одетая, издалека и в темноте, Эльвира чем – то напоминала мне Маху. Скорее всего – черными волосами.

За два года совместной жизни я точно понял, что любовь – не истина, и вряд ли родится в спорах, что брак – это не моя форма самовыражения, и мне – человеку ленивому и безответственному – не потянуть весь этот груз непонятно откуда появившихся забот и обязанностей. Да и лепёшки эти не приносили мне никакого эстетического удовлетворения.

Расставание прошло относительно спокойно, и тогда меня волновал только один конкретный вопрос, не выходящий за пределы Вселенной. Когда вопрос вставал особенно остро, я заходил к Эльвире на работу и, уложив ее на казенный диван, за полчаса получал вполне удовлетворительный ответ, после чего спокойно возвращался домой. Но все хорошее когда – нибудь кончается. Через год ( это был пока лучший год в моей жизни), найдя жениха и получив мое благословение, Эльвира исчезла из моей жизни навсегда.

Не могу сказать, что женитьба оставила в моей судьбе заметный след. Цветная групповая фотография с половиной лица бывшей жены, и черно – белые обои, наклеенные ею через месяц после свадьбы, со странным рисунком, издалека больше похожим на стаю упитанных комаров, а не на лианы верблюжьей колючки или полярного ягеля, как это задумал неизвестный дизайнер – вот, пожалуй, и всё.

Я так и не понял, что такое – любовь, но в науке отрицательный результат – это тоже результат. Теперь я знаю, что если двое расстаются и продолжают жить, то это – точно – не любовь. Старина Фрейд оказался прав: сердце тут не причем, за все сексуальные эмоции отвечает другой человеческий орган, которому это положено, вернее, поставлено по штатному расписанию. И, как верно подметила Лена – евромаляр: "Не надо всё переворачивать с головы на ноги, чтобы сделать из мухи слона". Я успокоился. Ответ на загадку женской привлекательности, беспокоившую меня всё сильнее в последние годы, таился где – то за пределами известной мне Вселенной и искать его дальше не имело смысла. На этом историю можно было бы закончить, если бы это не было самым её началом.

Прошло пять лет. Ветер странствий покинул паруса моих надежд. Я лег в дрейф и течение занесло меня в тихую заводь ночного клуба, где я за два с половиной года прошел длинный путь от младшего обслуживающего персонала до работника технического обеспечения, хотя остальные сотрудники по – прежнему называли меня плотником, каковым я по сути своей и являлся. Ночной клуб – место специфическое, в таких местах сексапильные девицы под видом официанток, моделей, стриптизерш и прочих танцовщиц снуют целыми косяками. Даже уборщицы выглядят так, что подвыпившие клиенты путают их с проститутками. К сожалению, весь этот праздник жизни заканчивается к утру, за пару часов до начала моего рабочего дня. Я, конечно, положил глаз на трех – четырех представительниц этих древних и не очень профессий, но дальше дело не шло, с таким же успехом я мог положить на них болт. Таков, видать, мой удел – посещать ночные клубы, боулинги, красивых девушек не для того, чтобы отдыхать, а для того, чтобы работать.

Пришла третья весна моей работы в клубе. Расцвели абрикосы и кровь в жилах забегала быстрее, гормоны тоже не дремали. Пора было подумать об оправлении естественных потребностей. С этой целью я закинул пару удочек в загаженную "гербалайфом" и другими промышленными отходами речку городской газеты объявлений, где в изрядно обмелевшем разделе "ищу друга" появились позолоченные рыбки, исполняющие желания. Но на них у меня нет подходящих снастей. Я, вообще, редко пользуюсь услугами проституток. Не потому, что их презираю, или считаю это удовольствие дорогим, просто процесс обольщения женщины с заранее известным финалом навевает на меня скуку. Моя цель – девушки с более сложной клавиатурой душевных струн. И хотя мне неведомы секреты выбора наживки и удило уже не такое крепкое, как в молодости, и подсекаю я грубо, непрофессионально, от голода я сильно не страдал, так как обладаю самым главным качеством рыбака – способностью терпеливо ждать.

И пока я в ожидании улова мирно сидел, никого не трогал, починял ступеньку на сцене (дело было в клубе), ко мне подошла Таня – администратор в стиле вамп. Ростом и замашками она чуть меньше Наполеона, а фигурой и лицом затмит любую звезду немого кино. Я до этого никогда на неё долго не смотрел, чтоб здоровье не портить, а общался и того меньше – так, проиграл ей зимой одну партию в бильярд спьяну, да и то Таня все больше молчала и на мои цитаты из Неда Польски о трех причинах непопулярности бильярда у женщин реагировала исключительно забитыми шарами и подрагиванием ягодиц, нагло попиравших все известные мне рамки приличия, когда она склонялась над столом для очередного удара.

И вот эта мечта Рембрандта, приблизившись вплотную, подняла на меня тяжелые орудия своих глаз и дала столь мощный приветственный залп, что я, получив крупную пробоину ниже ватерлинии, начал медленно погружаться в пучину страсти, не проявляя никаких признаков борьбы за живучесть. После этого Таня открыла свой розовый бутон (я имею в виду рот) и обратилась ко мне со следующими словами: "Денис! Привет! Мне нужна твоя помощь. – Ее грудной голос с легкой картавостью на французский манер струился легко и непринужденно, как дизельное топливо из разбитых корабельных машин, затапливая главный отсек моего сознания. – Мне нужно закончить дома ремонт". Тут раздался душераздирающий скрежет и я со всего маху сел на мель утилитаризма. Мысли метались беспорядочно, как пьяные матросы на "Титанике", громкоговорящая связь вышла из строя, но в целом повреждения были минимальными.

А чего я, собственно, хотел? За два с половиной года только Белоножка, добывающая свой хлеб хождением по подиуму и показом достижений народного хозяйства в области одежды, обратилась ко мне с просьбой поскорее напечатать её фотографии. Это случилось через месяц после открытия клуба. До сих пор не знаю, по каким признакам она распознала во мне фотографа, то ли по электрорубанку, то ли по шлифовке, то ли по нескрываемому любопытству, с каким я обычно смотрю на окружающих меня смазливых девиц. В тот вечер у меня в руках была лишь бутылка Кока – колы и мой интерес был направлен не на Белоножку – несчастное порождение унисекса, возбуждающую лишь чувство глубокого соболезнования к очень популярным в концлагерях и модельных агентствах стандартам. Я собирался мило провести время с Натали. Натали заканчивала третий курс математического факультета и на сцене выписывала такие кривые своей попкой, что сам Мёбиус обалдел бы. На репетиции очередного танцевально – акробатического номера Натали так активно прыгала по сцене, что мне на голову упал очень качественный американский нивелир (я еще при строительстве говорил директору, что делать бытовку под сценой – дурацкая идея). После удара я сначала открыл глаза, а потом – закон всемирного тяготения. Всё оказалось предельно просто: как Ньютона тянуло к яблокам, так мужчин тянет к женщинам, причем, с силой прямо пропорциональной сексэпильности женщины и обратно пропорциональной желанию женщины подвергаться воздействию со стороны мужчины. Конечно, в любом правиле есть исключения и сейчас их развелось (непонятно каким способом) немало, но я к ним не относился, да и они ко мне приставали редко. В тот момент я не думал об исключениях, меня потянуло к Натали. По ходу начальной кулинарной обработки Кока – колой и соками выяснилось, что Натали тоже ко мне неравнодушна и мечтает, чтобы я ей сделал новый столик для танца, так как старый развалился во время репетиции и ей чудом удалось избежать травмы, ушибленный локоть – не в счет. Я почесал ушибленную голову и подумал, что мне не так здорово повезло. Отказать красивой девушке я не смог.

– Ну так, как? – спросила Таня, прерывая финальную сцену из спектакля "Ревизор".

– Ну... надо посмотреть. – Ответил я, или подумал, что ответил. Во всяком случае, через 20 минут мы уже сидели в машине и держали путь куда – то в сторону леса. Я смотрел на Танин профиль, слушал её беззаботный трёп и всё отчетливее понимал, что влип, но никак не мог понять – куда. Топография вокруг была абсолютно мне незнакомой.

Обследование принесло не очень утешительные результаты. Оказалось, что кроме трехкомнатной квартиры и десятилетней дочери у Тани ещё есть красная "девятка", на которой мы приехали, и уже полтора года нет мужа. После того, как мужа в самый неподходящий момент убили, ремонт остановился и теперь Таня, покончив с апатией, горела желанием поскорее привести квартиру в порядок. Повествуя о трагической судьбе, постигшей её мужа и начатый им ремонт, Таня неназойливо, раз пять, напомнила, что девушка она небогатая и очень много заплатить не сможет, но зато будет возить меня на машине и вкусно кормить. Свои слова Таня обильно сдабривала кофе и блинчиками размером с пятикопеечную монету. После третьей чашки под непрекращающимся огнем её взглядов, я почувствовал, что мне не выдержать напора и сдался.

Работать я мог только по вечерам и по выходным, в таком режиме на окончание ремонта требовалось около двух месяцев по моим подсчетам. Об этом я и сообщил Тане во время нашей следующей встречи, после чего немного повздыхал, помялся и, сославшись на дефекты своей натуры, не позволяющей мне обижать красивых девушек, согласился сделать ремонт за чисто символическую сумму – 20 долларов. Обычно я берусь делать такие вещи, если мне светит 25 – 30 баксов в день, а тут, увидав какой – то странный блеск в Таниных глазах, я почему – то решил, что этот блеск с лихвой заменит мне деньги. Я, вообще – то, человек спокойный и меня мало интересуют деньги, но они очень интересуют окружающих меня людей, которые не хотят делиться со мной плодами природы и человеческого труда в обмен на любовь к ближнему своему.

Первые два вечера Таня с большим интересом смотрела на половой акт, который я совершал с её кухонным уголком, стараясь придать ему приличный вид, и искренне удивлялась мастерству, с которым я бил себе молотком по пальцам. К 10 – ти часам второго вечера её доверие ко мне выросло настолько, что Таня выдвинула гипотезу о том, что я мог бы оставаться ночевать у неё, чтобы не изматывать себя дальними поездками ( я жил в часе быстрой езды от её дома ). Девушка она, дескать, одинокая и я ей не помешаю. Никаких положительных эмоций кроме эрекции это предложение у меня не вызвало, во всяком случае, я постарался изобразить это на своем лице и с изяществом комода отказался. Я не привык действовать столь молниеносно. Мне нужно было время на размышление. Может быть, Таня сказала это, чтобы соблюсти неведомый мне этикет, может, просто хотела сэкономить на бензине, а может, ещё по каким – нибудь причинам.

В 11 – ть часов я уже сидел в машине, полностью готовый к транспортировке. Дома меня ждали письма с телефонными номерами двух девиц, клюнувших на наживку. Это – в лучшем случае – пара романтических вечеров, наполненных шампанским и слегка приправленных розами, а в худшем – два – три месяца борьбы за независимость. Что ждет меня ночью в квартире у девушки, при виде которой даже старые пни мечтают стать ценной породой дерева, я при всем богатстве воображения представить пока не мог, хотя очень старался. Мысль о том, что я понравился Тане, явно была гнилым плодом сексуальной диеты, на которой я сидел уже полгода, я пытался отбросить эту мысль, но она с назойливостью бумеранга возвращалась.

С этого дня Таня прочно заняла верхнюю строчку в хит – параде моих интересов, поломав все снасти и лишив меня спокойного сна. Конечно, у нее были недостатки, например, этот странный лифчик, придающий её уже не девичьей груди вид двух бодро салютующих пионеров, чудесным образом просвечивающий через все её платья и всегда находящийся в центре внимания мужчин. И хотя у Тани были летние платья, под которые надеть магический лифчик было просто некуда, но от этого количество мужчин, жадно глотающих слюну при её приближении, только увеличивалось. Чёрный цвет, которому Таня явно отдавала предпочтение при выборе одежды, косметики, красящих средств для головы и ответного взгляда на непристойные предложения, притягивал мужчин, как свет лампочки – мошкару. Я рисковал пополнить ряды обжегших крылья, но ничего не мог с собой поделать. Я не монах и бороться с искушением не в моих правилах.

Потом была двухнедельная командировка и у меня не было возможности видеть Таню. Я пилил, строгал, шлифовал древесину по четырнадцать часов в сутки. Но видел перед собой не заготовки будущей беседки, а Танин профиль. Я повторял её имя как мантру и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Перспектива тесного общения с Таней светила ярче, чем майское солнце, за две недели превратившее моё лицо в арбуз для Halloween`а.

Я вернулся в клуб в понедельник, но звонить Тане не стал. Я нужен был Тане больше, чем она мне и я хотел попользоваться хотя бы этим. Впрочем, Таня позволила мне наслаждаться отдыхом после тяжелой работы и удовлетворением окрепшего на свежем воздухе самомнения только до вторника. Перед обедом она позвонила и поинтересовалась, что я делаю сегодня вечером. Чертежи встраиваемой мебели в отличие от планов соблазнения ещё не были готовы и я со скрипом перевёл стрелки на среду. Просматривая в обеденный перерыв прессу, я как всегда с большим аппетитом поглощал объявления, где предлагали самые дешёвые услуги. Но теперь меня волновал лишь раздел стройматериалов. В ходе телефонного опроса я узнал, что магазины, своими ценами стремившиеся стать как можно ближе к покупателю, располагались как можно дальше от центра города и у них был общий знаменатель – железнодорожная ветка. Самый привлекательный магазин находился где – то за фабрикой игрушек, третий светофор налево, за постом ГАИ. "Там ещё на крыше стоит разбитый красный форд восьмой модели. Вы нас легко найдёте". – Добавила словоохотливая продавщица – консультант, после чего повесила трубку. Из длинного перечня номеров трамваев, троллейбусов, светофоров, перекрёстков, названий улиц и надписей на заборах я успел записать только эти три ориентира. Да и в машинах я разбирался не особенно, с абсолютной уверенностью я мог отличить только легковую машину от грузовой. Интерес к женщинам во мне проснулся намного раньше, чем к машинам.

До четырех утра я чертил и утром, зверски сонный, движениями и внешним видом больше напоминавший беременную инфузорию – туфельку, чем переспевший полип, поехал на работу. К поездке в магазин я готовился основательно. Я взял с собой деньги, рабочие чертежи, карту города, солнцезащитные очки, джинсовую куртку и большую сумку, чтобы всё это положить. Даже побрился, но чистый носовой платок опять вылетел у меня из головы.

Плохая примета. Зимой 92 – го я часто заходил к Егору Коромыслину, крупному специалисту по женской психологии, попить чаю и не спеша обсудить проблемы приближающейся эмансипации и, когда поздний телефонный звонок нарушил спокойную мужскую беседу и судьба томным голосом Марии, внезапно воспылавшей ко мне страстью, поинтересовалась, почему я так давно не заходил, я тоже собрался в дорогу. Ничего хорошего из этой затеи не вышло. Я напрасно среди ночи таскался через поле и пугал бродячих собак. Мария, как и следовало ожидать, сладко спала, нанюхавшись припоя на своем радиозаводе, и на мои настойчивые звонки отвечала только вызывающе громким храпом.

Я вернулся к Коромыслину, надеясь, что он поможет мне разобраться с Соломоновой проблемой и растолкует, где именно пролегает путь мужчины к сердцу женщины. И когда Егор в пророческом экстазе добрался до гениальной мысли, что "простота, по сути своей, есть обратная сторона сложности", его речь нагло перебил телефонный звонок. Опять звонила Мария и голосом, полным прокисших интонаций интересовалась, почему я до сих пор еще не пришел. Все это было немного странно. Но на этот раз я не стал рвать удила и попытался выяснить, где именно она меня ждет. После двух часов задушевной беседы с телефонной трубкой я выяснил, что девушку зовут не совсем Мария, и звонит она по первому попавшемуся телефону в надежде развеять скуку. Тогда я представился последней моделью истребителя тоски и предложил провести полевые испытания в виде дружеского чаепития у нее дома. Епифания, так ее, оказывается, звали последние двадцать лет, была не против попить чаю в пять часов утра, но для торжественного файф – о – клока она могла приготовить только подругу и лук в подсолнечном масле. Эта проблема показалась мне разрешимой и я, еще раз уточнив координаты, пообещал прийти не один, а с Коромыслиным. Путь к дому Епифании пролегал через то же поле, холодный ветер норовил залезть в душу и, вообще нес какую – то пургу, наметая погребальные холмики у телеграфных столбов. Я нес в последний путь две пачки заварки, килограмм сахара, буханку хлеба, банку варенья и бутылку водки. Этот джентльменский набор, едва уместившийся в моей сумке, больно бил меня по левому боку во время судорожных попыток удержать равновесие на скользких участках, и, вообще, мало способствовал приятности ночной прогулки. Я пожаловался Егору на свою нелегкую долю и высокую вероятность того, что Епифания просто пошутила и нам после встречи с каким – нибудь нервным пенсионером, страдающим от бессонницы и неугомонных партизан с их дурацкими паролями, придется возвращаться назад, и я так никогда и не увижу девушку с таким редким именем – Епифания. Егор решил поддержать меня и сказал, что если мои опасения сбудутся, то он пострадает не меньше моего, ведь он тоже очень тщательно готовился к визиту. В доказательство Егор достал из кармана пальто чистый носовой платок и добавил:

– Вот, взял... на всякий случай.

Предусмотрительности Егора можно было позавидовать. Дело в том, что в те годы молодой и неженатый Коромыслин частенько пользовал женщин в экстремальных условиях отсутствия воды в лесопарке или присутствия родителей в соседней комнате и в таких случаях употреблял носовой платок в качестве ультратонкой фюзеляжной прокладки, обеспечивающей комфорт и, главное, сухость после кульминации сюжета. Полотенце Коромыслин отвергал, как пережиток социалистической эпохи и говорил, что пользоваться полотенцем могут только такие технически отсталые личности как я. Спорить с экспертом по этому вопросу я не решался.

Мы не обманулись в своих ожиданиях. Девушку, действительно, звали не Епифания. Хотя, когда я ее увидел, то не мог поверить, что ее зовут как – то иначе. А в остальном все прошло как по подсолнечному маслу. И пока я допивал 18 – ю чашку чая, пытаясь удивить своими уникальными способностями спокойную как мумия подругу псевдоЕпифании, Коромыслин вовсю орудовал носовым платком.

Мысль о платке выплыла, как тряпка из ведра, когда я вошел в клуб и увидел, как Света – уборщица моет входную лестницу почти новым вафельным полотенцем. Возвращаться было уже поздно. Сидеть в бытовке под дамокловым мечом нивелира тоже не хотелось. Я позвонил Тане и, убедившись, что она приедет не раньше, чем через полчаса, стал искать уютное место для ожидания. Искать пришлось недолго, да и выбирать было особо не из чего, так как кроме телефона и дивана в холле больше ничего не было. Диван выполнял очень важную функцию: частично загораживал низкое окно с видом на позеленевший от времени и скуки жилой дом на противоположной стороне улицы. По вечерам диван всегда был занят официантками и представлял собой выставку женских задниц, чьи хозяйки, став на колени и, упершись локтями в спинку дивана, с интересом разглядывали разметку на автомобильной стоянке под окном. Этот ритуал ожидания клиентов за два года превратился в традицию и стал как бы визитной карточкой клуба. Я с непринужденностью Данаи, ожидающей Зевса, расположился на диване, поглядывая в окно и объясняя Свете, что мыть лестницу, используя такую позу, нельзя: может прийти какой – нибудь солидный джентльмен и, увидев высоко задранную юбку, подумать что – нибудь нехорошее о клубе.

Таня подъехала к девяти бодрая и веселая, как Мирей Матье в день получки. Когда я её увидел, то не стал даже говорить, что она хорошо выглядит. Это казалось таким же непреложным фактом, как существование биомолекулярных надструктурных соединений 5 – го валентного уровня с обратным топ спином, именуемых в простонародии сексэпильностью. После обычного обмена приветствиями я поинтересовался, занималась ли она когда – нибудь спортивным ориентированием с мужчиной.

– Нет. – Испуганно ответила Таня. – А что?

– Сейчас займешься. – Успокоил её я, устраиваясь поудобнее на переднем сиденье и доставая из сумки карту. После чего мы отправились в зачарованное странствие. Таня активно натирала задницей водительское сиденье, а я не менее активно ёрзал глазами по её груди, едва прикрытой летним платьем весёленькой расцветки. Лёгкое, просторное платье не мешало груди колыхаться величественно и неторопливо, как моим желаниям на весах греха. Яркое солнце на безоблачном майском небе не жалело лучей, доводя кожу Тани до блеска, придавая ей как бы внутреннее свечение. Солнцезащитные очки добавляли в эту картину оттенок ирреальности. Даже знакомые с детства предметы при взгляде на них через тёмное стекло приобретали неестественный объём и сочность красок. До этого я больше всего любил смотреть на покрытые молодой листвой деревья, но теперь начал менять точку зрения. Когда Таня переключала скорость, платье под рукой слегка отклонялось и я замирал как скалолаз на американских горках. И хотя я много раз не только видел, но и осязал молочные железы более совершенной формы и упругости, такого томления я не испытывал уже давно. Ощутить полное блаженство мне мешали бесконечные как вестерн истории о сволочных гаишниках, с которыми Таня вот уже три года вела неравный бой. Люди в серых нарядах извели кучу бланков на выписывание штрафов, дважды отбирали у неё права, но остановить полёт Таниной души, тем более после пары – тройки коктейлей, не могли. Водительские байки набили мне оскомину много лет назад, но я старался делать вид, что мне интересно и даже сам рассказал пару историй о поездах дальнего следования. В целом, если не считать носа продавщицы, разбитого столешницей и случайных прикосновений к Таниному телу при прокладке курса на карте, я вёл себя вполне прилично. Да и Таня относительно спокойно реагировала на мои конвульсии, приберегая свой убийственный взгляд для сотрудников ГАИ.

К пятнице я окончательно созрел и после работы, до зубов вооруженный электроинструментом, отправился в крестовый поход. Я был полон решимости сражаться за веру в любовь и возможные потери, будь то спокойствие или равновесие, меня больше не пугали. Полчаса я простоял перед входом в клуб, ожидая Таню и проклиная себя за пунктуальность. По графику эту неделю Таня отдыхала и пока я от безделья жонглировал шуроповёртом, периодически срывая аплодисменты охранника, Таня успела поломать ключ зажигания, поругаться с автомехаником, сгонять в Дарьинку к родственникам, оставить там на выходные дочь Надю и вернуться назад. Когда она рассказала мне об этом по дороге домой, я крепко задумался и почти не обращал внимания на дорогу, представлявшую собой второй том полного собрания сочинений Тани о сером братстве. В таком повороте событий я узрел бюст судьбы и ещё больше преисполнился решимости овладеть в эту ночь Таней, если, конечно, она предложит мне остаться. Согласно морально – процессуальному кодексу, утвержденному на общем собрании органов жизнедеятельности, я не имел права открыто приставать к девушкам. В тех редких случаях, когда я преступал придуманныйn лет назад закон, я всегда получал отказ со стороны девушки иметь когда – либо со мной дело как с половым партнёром, и потом страдал ущемлением самомнения сроком от одного до десяти часов.

С порога я развернул очень бурную деятельность и через полчаса завладел таким стратегически важным пунктом, как совмещенный санузел. Для начала я решил зашить канализационный стояк и обложить его плиткой. Таня одела черный шёлковый халат с желто – красным драконом, изрыгающим пламя в районе ягодиц, и занялась ужином. Приготовление пищи было для неё скорее хобби, чем повинностью. Готовила Таня вкусно, но редко. Впрочем, комплименты по поводу уникальных кулинарных способностей она всегда выслушивала с удовольствием. В тот вечер, получив очередную порцию комплиментов, размерами сильно превышающую яичницу с двумя сосисками, Таня раскраснелась как острый кетчуп. Но когда я, явно переборщив с приправой, начал извергать восхищение её самурайскими прелестями, быстро потушила мой порыв короткой фразой: "Так!.. Не начинай".

Собственно, до начала, по моему мнению, было далеко как до конца ремонта. Но я не стал спорить и замолчал. Выпив кофе и выкурив сигарету, я вернулся в ванную, где в тишине и спокойствии надеялся переварить её слова и красную яичницу. Канализационный стояк нагло выпятил морду ревизии и скрывать свою ржавую сущность под ДСП абсолютно не спешил. "Business is business", – философски рассудил я и возобновил свои труды. К сожалению, Таня не сильно отвлекала меня от работы, а в девять часов и вовсе куда – то уехала, не сказав ни слова и оставив меня наедине с унитазом и моими мыслями. Настроение упало до нуля. Я вышел на кухню покурить и послушать радио, из недр которого нескончаемым потоком лились веселенькие песни о несчастной любви.

– Words! Words don t come easy! – громко сетовала какая – то певица и тут я был абсолютно с ней согласен.

Не успел я выкурить вторую сигарету, как приехала Таня. На лице её сияла печать неземного блаженства. Таня опять стала весёлой и разговорчивой. Она с интересом осмотрела результаты моего надругательства над стояком и своё искреннее восхищение заключила следующими словами:

– Класс!.. А когда ты будешь заканчивать? А то уже десять часов.

– Точно не скажу. Но часов до 12 – ти должен закончить. – Предположил я, стараясь как можно непринужденнее стряхивать пепел на кучу опилок в ванной. Таня явно не спешила предложить мне остаться и я попробовал натолкнуть её на эту мысль обходными путями.

– Видишь ли, – начал я, – если всё делать на шару, то работы тут не много. Просто через пару лет всё придется переделывать. Дерево – оно ведь воду любит, пока растёт, а когда дерево используется в качестве каркаса в помещениях с повышенным уровнем влажности: Тут моя мысль, плавно скользя по древу, затащила меня в такие дебри технологического процесса, требующего тщательной предварительной обработки каждой детали, что я серьёзно рисковал утонуть в этих расплывчатых определениях. Через пять минут глаза у Тани помутнели и расширились, как у глубоководной рыбы внезапно поднятой на поверхность. До этого она черпала свои знания о строительстве из легендарного справочника по всем вопросам с простыми и понятными любому страждущему формулировками типа: "и сотворил Господь землю, и увидел, что это хорошо". И этого запаса Тане вполне хватало для спокойного круиза по морю жизни. Пополнять багаж знаний ненужным балластом моих слов Таня не очень – то хотела. Эта тема возбуждала её ещё меньше, чем меня сотрудники ГАИ.

– Делай хорошо. Не надо на шару. – Наконец согласилась Таня. – Мне шара не нужна. Только тебя еще домой везти. Может, ты сейчас закончишь? Пока еще не слишком поздно.

– Ты знаешь... – Я собрал в кулак свою смелость и с непринужденностью Моисея, выжимающего воду из камня, выдавил из себя: – Я тут подумал над твоим предложением и решил попробовать. Так что можешь не волноваться. Я остаюсь ночевать у тебя.

– Вот и чудненько! – обрадовалась Таня. – Конечно оставайся! Я тебе постелю в Надиной спальне. Чего ты будешь ездить?!

Она неожиданно легко разрешилась от бремени сомнений и теперь лицо ее сияло как у японки, удачно сделавшей харакири неоперившемуся мандарину.

– Я тогда поеду отдохну. – Сказала Таня и, воспользовавшись паникой на бирже моих умственных ресурсов, заняла ванную.

Я отступил на кухню, там у какой – то подруги наступило озарение, она научилась летать и даже пообещала показать мне океан света. Я выключил приемник, но шум воды в ванной обрадовал меня еще меньше. Я взял пачку сигарет и ушел на балкон.

Уезжая, Таня пожелала мне спокойной ночи и посоветовала не скучать. Я изобразил улыбку кончающего Кваземоды и ответил, что постараюсь. Когда за Таниной спиной захлопнулась входная дверь, я понял, что чувствовал Наполеон в оставленной Москве.

Я провозился до двух ночи, разрабатывая план действий на завтра. И если с методами обработки древесины в ванной все было более – менее ясно, то, каким способом довести Таню до благородного состояния самоотдачи, я так и не решил. Спать хотелось неимоверно, веки слипались как пропитанные олифой заготовки. Тани все не было и где она в этот момент удовлетворяла жажду странствий – можно было только догадываться. Наверное, где – нибудь недалеко, в радиусе 50 – ти километров. Определить более точные координаты ее местонахождения приплюснутый на темени глобус головы, раскачивающийся в пушистых облаках дыма, помогал мне мало. "Ладно, буду спать". – Решил я.

Черт его знает, что в голове у этой Тани, может, она очень стеснительная для такой внешности и под маской безразличия прячется большое и доброе как у Остапа Бендера сердце, жаждущее любви и ласки? Абсолютно безразличной ее не назовешь, и постель мне постелила и горячей воды в ванную предлагала набрать. Может это неспроста? Может быть, я действительно поразил ее воображение своей изысканностью и обходительностью, но она слишком стеснительна и собирается овладеть мной, еще тепленьким со сна, без всяких там прелюдий и интермедий? А иначе с чего бы ей проявлять такую заботу о чистоте моего тела? Да : ясная майская ночь действовала безотказно: ночью любые бредовые идеи кажутся вполне логичными и легко выполнимыми. Недаром многие великие открытия и эпохальные свершения вроде октябрьской революции или лишения девственности совершаются именно под покровом ночи.

Я тщательно вымылся, уделив особое внимание своему члену, как знать, может и для него в этом доме найдется работенка. Засыпая в новой незнакомой обстановке, я испытывал приятное чувство томления и неизвестности. Мало ли что, а вдруг Таня, когда приедет, действительно захочет мужчину, а я тут как тут, тепленький и свежевымытый.

Но как следует переспать с этой мыслью мне не удалось. Часов в 5 – ть меня разбудили слишком оживленные для такого времени суток голоса, женский и мужской. Предчувствия меня не обманули – Тане действительно понадобился мужчина, но, судя по доносившимся голосам, этим мужчиной был не я. В этом не было ничего сверхъестественного и умом я это понимал. Вот только как объяснить это тупому подсознанию и его напыщенному приятелю либидо?

Стены заглушали голоса и разобрать отдельные слова было невозможно, но то, что говорившие не молились за упокой, было ясно по частым раскатам смеха. Два часа я пролежал, безуспешно пытаясь решить как вести себя дальше. Голоса утихли, но разбуженная ревность не давала мне покоя. Сильно хотелось выйти посмотреть – кто там такой веселый, но я боялся потерять хладнокровное спокойствие и сморозить какую – нибудь глупость.

Рыцарь из меня не шибко видный. Морду мне били не часто, но зато качественно, вопреки всем законам философии. Да и то не из – за женщин, все больше по пустякам да по почкам. Больше всего мне досталось зимой 89 – го, когда я защищал Родину и честь мундира. Я был тогда в отпуске и, навещая бывших одноклассников, по этому поводу напился до безобразия под чутким руководством Витьки Кашлова, подавшего в отставку после недели добросовестной службы в танковых войсках по статье 7б. У Витьки была уважительная причина – ему не понравился вид за окном казармы. После третьей бутылки водки меня тоже перестал радовать окружающий мир вообще и двое прохожих в частности. Они позволили себе нелестно отозваться о военно – морском флоте. Дуэль была неизбежной. Очнулся я утром без куртки, шапки и ботинок в квартире у Кашлова с адской болью в спине. Из вчерашних обидчиков я запомнил только асфальт. Самое обидное было то, что ботинки я снял сам в соседнем подъезде на пятом этаже и Кашлову, получившему свою порцию с добавкой и приправой под левым глазом, довелось повозиться, прежде чем он убедил меня поменять дислокацию и отбуксировал в гавань своей квартиры.

Когда мочевой пузырь припер меня к стенке кровати, я решил отбросить сомнения и выйти. В зале никого не было, дверь Таниной спальни была закрыта и я, приободренный таким положением вещей, прошел в санузел. На кухонном уголке, отреставрированном мной в самом начале, лежало спящее тело Романа – нашего осветителя.

Роман Мочуцкий был веселым молодым человеком 24 – ти лет. Он любил жизнь и девушек еще больше чем я. Работал Роман чаще по ночам, освещая, как мог, концерты и шоу, и потому, пользуясь удобным моментом и яркой внешностью скучающего плейбоя, частенько развлекался с опухшими от обилия света, шума, алкоголя и душной атмосферы вседозволенности посетительницами под сенью нивелира в нашей бытовке.

Год назад у Романа была жена и арендованная квартира, в которой они решили свить уютное гнездышко любви и с этой целью затеяли в квартире ремонт. Во время проведения шпаклевочных работ семейное счастье Романа дало трещину, причем настолько сильную, что он развелся с женой, не успев даже доклеить обои.

Это случилось полгода назад. Роман ходил злой и даже обещания мифической премии за хорошую работу его больше не радовали. Всем, готовым его выслушать, Роман охотно объяснял причины своих неудач в семейной жизни и говорил, что больше никогда в жизни не свяжется с женщиной, в словарном запасе которой есть хотя бы намеки на слово ремонт.

Работы у Романа всегда было полно: директор клуба Бухырин раз в месяц покупал очередное чудо осветительной техники, искренне веря, что посещаемость клуба после этого резко увеличится, восхищенные клиенты будут писать ему любовные записки и, завернув их в стодолларовые купюры, кидать в ящик "для жалоб и предложений". Неверные счета и пустые пачки от сигарет, обычно наполнявшие ящик, не смогли поколебать веру Бухырина в людей и он с упрямством, достойным другого применения, продолжал эксперимент. Вешать эти чудеса техники приходилось в самых неподходящих с точки зрения монтажа и обслуживания местах. Ответственность за установку обычно вешали на меня и Валеру Иванова – моего напарника и учителя, постигшего все тридцать девять ступеней столярной школы мастеров и в совершенстве владевшего боевыми искусствами сантехника и монтажника – высотника, а Роман тянул кабели питания и управления. Кроме того, сканеры с пугающим постоянством ломались в строгой пропорции один к одному – один сканер в неделю. Сканеры висели высоко и весили килограммов по сорок. Процедура их ремонта своим постоянством и однообразием опротивела мне больше, чем утренняя зарядка на большом морозильном траулере во время похода к американской земле обетованной.

Когда боль разлуки перестала терзать молодое сердце, Роман опять повеселел и снял комнату в частном доме. Он завел себе собаку – сучку и отрывался на ней по полной программе. В последнее время Роман, приходя на работу покопаться в сканерах и испортить нам обед, приставал ко мне с вопросами, как лучше отремонтировать канализацию или как быстрее и дешевле сделать встроенный шкафчик для инструментов. Пару дней назад я обещал помочь ему в изготовлении столика под телевизор. На дорогу его жизни опять опускался шлагбаум ремонта и тень от этого шлагбаума проступала на лице Романа все отчетливее.

Когда я увидел Романа Мачуцкого, обнимавшего записную книжку, то почувствовал огромное облегчение. Приятно все – таки знать своего врага в лицо. Облегчившись еще раз и спустив воду, я отправился в Надину спальню в надежде еще хоть немного поспать. Через пару часов я снова проснулся, услышав голоса, на этот раз менее громкие и веселые, зато бубнившие не переставая.

– Интересно, – подумал я, взглянув на часы, – о чем это можно так долго и нудно говорить в 9 – ть часов утра? Ладно: пора вставать, выспаться мне здесь сегодня не дадут, но работать помешают вряд ли.

Я оделся и, открыв дверь спальни, увидел на маленьком диване, больше напоминавшем кресло, Романа. Роман согнулся в нетрадиционной позе, представлявшей собой нечто среднее между рассредоточенным йогом и сосредоточенным рыболовом, с дистанционным пультом управления в одной руке и переносной телефонной трубкой в другой, и делал вид, что очень удобно лежит. Голова его, согнутая под неестественным углом, опиралась на правую спинку дивана, а ноги – на журнальный столик перед включенным телевизором. Бубнившие голоса принадлежали героям мыльной оперы южно – американского происхождения и раздражали Романа, так же как и меня. Он с упорством радиста, потерявшего связь в Атлантическом океане, клацал по кнопкам пульта, пытаясь или переключить канал или уменьшить звук. Но избавиться от сериала было не просто. Роман повернул ко мне голову и попытался кивнуть в знак приветствия.

– О?!.. Роман... – я сделал вид, что удивился, – если ты приперся в такую рань узнать насчет столика под телевизор, то это голяк. Я еще ничего не начертил. А если нет, тогда я рад тебя видеть. Так это ты мне спать не давал своими криками?

– Нет. Это Танька. Водки перебрала. Веселилась. Спит теперь. – Ответил Роман, отбросив пульт и пытаясь принять более традиционную сидячую позу. – Пошли покурим.

Мне стало еще легче. Вряд ли между ними что – нибудь было. Если баба дорывается до выпивки, то ее уже ничего не интересует и не возбуждает, даже самый желанный мужчина. Достаточно вспомнить Маришу Частинко – первую женщину в моей жизни и то, каких трудов и денег мне стоило доставить ее домой после посещения ресторана или визита к любимой подруге. Добиться соответствующей награды за столь благородное обхождение было от нее невозможно и лишь иногда она, очнувшись на короткое время, выражала свою благодарность непереварившимися остатками ужина.

Мы отправились на кухню, покурить и почесать языки.

– Да: Танька это конь: – Роман достал сигарету из сплющенной пачки "Camel", закурил и продолжил начатый разговор, – приехала вчера в клуб, насосалась коктейлей на баре, потом меня выцепила, говорит, бросай работу, поехали гулять. Потащила меня в "Аленький цветочек". А потом в три часа ночи ее понесло на кладбище. Пьяная – пьяная, а скорость меньше ста не сбрасывает. Я уже думал, сами не доедем – добрые люди утром отвезут. В полпятого сюда приехали, взяли бутылку водки для продолжения банкета. Сидели – бухали на кухне.

– А меня чего не разбудили?

– Танька хотела, но я ей сказал, что у тебя желудок больной и ты пить не будешь. Ты ж никогда не пил в клубе, все на желудок жаловался. – Ответил Роман, то ли оправдываясь, то ли отмазываясь.

Никогда не думал, что здоровый образ жизни может привести к таким печальным последствиям. Я, действительно, пью редко и чаще пользуюсь желудком как убедительной отговоркой, а не как вино – перерабатывающим комплексом. Но менять что – либо было уже поздно. Мне оставалось только добавить избитую как школьный портфель фразу:

– Роман ты же знаешь, на дурняк пьют даже язвенники и трезвенники: Ладно, не будем о грустном, ты – то чего не спишь?

– Да, б..., сегодня шоу, пушка нужна, а у меня пока никаких концов. С шести утра всех знакомых осветителей обзваниваю, ни одна падла не отвечает.

– Дал бы поспать людям, суббота все – таки.

– В четыре – репетиция. Если пушки не будет – Бухырин опять развоняется. Снова скорчит свою кислую рожу, хоть бесплатно всем в коктейль добавляй. Я еще не спал сегодня, а ночью – шоу, если до репетиции пушку не найду – поспать опять не удастся. – Роман погасил окурок и застучал по кнопкам телефона.

Я обследовал кухню в надежде найти что – нибудь пригодное для употребления в пищу и по сложности приготовления не превышающее яичницу. В холодильнике лежал мороженый лосось и куча косметических карандашей. В шкафчике над разбитой горем мойкой я обнаружил стройные ряды жестянок с крупой, сахарницу, пакетик чая и пустую банку из – под кофе. На столе стояла забитая окурками пепельница, рюмки, стаканы, початая бутылка водки и два смятых пакета сока. Сладкими сырками и бананами, главными компонентами моего завтрака в последнее время, здесь и не пахло.

– Я смотрю, из жратвы в доме осталась только водка, пойду куплю чего – нибудь. Где тут ларек или магазин? – спросил я у Романа, нежными ласками пытающегося извлечь из телефонной трубки звонок оргазма.

– Черт его знает, я сам тут в первый раз. – Ответил Роман, не прерывая своего занятия.

– Понятно. Тебе взять что – нибудь?

– Да, увидишь батарейки маленькие – купи, а то пульт совсем не работает.

– Ты гонишь, Роман, даром что электрик. Телефонная трубка работает от аккумуляторов. Пойди лучше поставь ее на подзарядку и через час обязательно куда – нибудь дозвонишься.

– Я что – то не пойму, кто из нас всю ночь пил водку. Я тебе толкую о батарейках для дистанции от телевизора.

Возразить было нечего. Я выложил из сумки непонадобившиеся вечером инструменты, накинул сумку на плечо и отправился искать бананы, хлеб и батарейки. Последние дни весны с трудом сдерживали приближающуюся жару, чистое небо с ярким пупком солнца восхищало своим огромным величием и глубиной. На душе было так легко, что я чуть не прыгал от счастья. Хотелось подняться в эту голубую пропасть, обнять солнце руками и громко беззаботно рассмеяться, а потом присоединиться к птицам и мирно гадить на все достижения человеческой цивилизации. Ни черта на этой земле не изменилось с тех пор, как вымерли динозавры. От пещерного человека я отличаюсь только тем, что у меня нет дубленки из натуральной кожи. Ощущения и эмоции те же. Странно все – таки, как мало иногда бывает надо для счастья. И, оказывается, чтобы узнать, что такое счастье, вовсе необязательно трахнуть самую красивую девку в городе. Для этого вполне достаточно, чтобы это не сделал кто – нибудь другой.

Я вернулся через полчаса, как добрая мамаша, неся в клюве пучок бананов, хлеб, масло, чай, кофе, пару бутылок минеральной воды и батарейки. Таня все еще спала. Мы позавтракали без нее и каждый занялся своим делом. Я продолжил покорение канализационного стояка, а Роман – изнасилование телефонной трубки. К двум часам дня ситуация изменилась мало. Таня по – прежнему спала, канализационный стояк измывался надо мной как хотел и только Роман начал проявлять признаки нетерпения. Друзья осветители не хотели разговаривать с ним, пользуясь тем предлогом, что их нет дома.

– Да сколько можно спать, где они все лазят? – спрашивал Роман, каждые пять минут заглядывая в ванную. – Не – е – ет, надо что – то делать.

Он разбудил Таню с третьей попытки, нарисовав ей сладкую картину райского завтрака с душистой чашечкой кофе, свежим хрустящим батоном и блестящими кубиками шоколадного масла. Услышав про масло, Таня удивилась и встала урвать от райских щедрот свою порцию. Но путь к наслаждению оказался неблизким. Таня, задевая халатом табуретки и залежи опилок, медленно курсировала по квартире как тральщик, потерявший рулевое управление. Иногда приливы сознания выносили ее на кухню. Она садилась на табуретку возле стены, молча слушала последнюю сводку с поля боя за осветительную пушку, и медленно пила газированную воду. В таких случаях я пристраивался ей в кильватер и тоже выходил на кухню покурить и переброситься с Романом парой слов о бессмысленности бытия.

К трем часам Роман вычислил координаты пушки и уже звонил, вызывая такси. В 20 – ть минут четвертого он убежал, фамильярно шлепнув меня по заду, торчавшему из дверного проема ванной, наконец – то оставив меня наедине с Таней. По спине пробежал холодок страха и неуверенности, как вести себя с Таней я так и не решил. Как показывал мой жизненный опыт, если я не целовал девушку в первый же день, то на такой девушке спокойно можно было ставить крест и искать другую мишень для вожделения. Старое ружье опыта стреляло редко, но било без промаха и осечек пока не давало.

Часам к шести Таня немного пришла в себя, сварила суп и позвала меня обедать. Правила этикета требовали сменить фрак или хотя бы одеть чистую рубашку, но я ограничился мытьем рук. Сразить Таню безупречным внешним видом мне не удастся, это я уже понял. Обедали мы молча. Таня почти не ела и лишь иногда одергивала халат, одетый на голое тело, когда он слишком открыто хвастал своими закромами. Я сосредоточенно молчал и в поисках темы для разговора ковырял ложкой в супе. Намного приятнее молчать с девушкой, мысли которой написаны на лице. Знаешь о чем с ней можно поговорить. На лице Тани ничего кроме похмелья разобрать было нельзя, а затрагивать эту болезненную тему не хотелось.

– Кажется, сегодня один из тех редких случаев, когда выглядишь ты не очень, – выпустил я пчелу мысли в отцветающий сад нашего общения.

Таня снова запахнула халат и, вздохнув, задала мне вопрос, давно волновавший лучшие умы человечества: – Чего я вчера так напилась?

Я не знал, что ответить. Таня встала, собрала тарелки со стола и занялась приготовлением кофе.

– Я ж вообще водку не пью. Это все из – за Романа: – и Таня принялась излагать свою версию событий.

Как всегда в подобных случаях, я слушал молча и в нужных местах поддакивал. Не встречая знаков препинания с моей стороны, Таня разошлась и поведала мне еще несколько подобных случаев веселого истребления времени и водки. По ее словам выходило, что девочка она, в основном, хорошая, добрая, безобидная. Только погулять любит, повеселиться и за такую удаль да разухабистость покойный ныне муж даже пытался выкинуть Таню с балкона лет пять назад, чтоб больше, значит, не мучиться.

Да нрав у нее был, действительно, трудно поддающийся дрессировке, этот мустанг растоптал немало самоуверенных ковбоев. Но чем больше Таня говорила о своих недостатках, тем больше она мне нравилась. Я все глубже погружался в трясину обаяния ее грудного голоса с легким французским акцентом.

– Да веселая ты девка, – сказал я и неожиданно для себя добавил. – Я б на тебе женился, если б ты была не такая красивая.

Таня отреагировала на мое предложение спокойно, как будто я ей предлагал еще чашечку кофе.

– Спасибо, не надо, – и она присовокупила железное основание своего отказа, на котором многие женщины пытались строить свою жизнь, – мне нужен такой муж, чтоб смог позаботиться о Надьке, ей уже n лет, а растет беспризорницей. Я хочу, чтоб у нее было обеспеченное будущее, хватит того, что я в детском доме выросла. Сам понимаешь.

– Так ото ж : это я понимаю, потому в женихи и не лезу, – ответил я и сам поразился легкости с какой минуту назад почти сделал предложение.

В 91 – м, в результате многолетнего сексуального общения с Мариной Частинко я опустился до того, что снял однокомнатную квартиру на пятом этаже дома номер семь на площади Котовского. Два месяца я вел райскую жизнь, объедаясь яблоками и воплощая в жизнь многочисленные эротические фантазии. Марина была опытной 29 – летней женщиной с семилетним ребенком на руках и определенными планами на будущее. К тому времени ее возбуждала только одна очень смелая эротическая фантазия. По вечерам Марина – аки змий – искуситель – рисовала мне яркую картину солнечного летнего утра и Дениса Балдахинова с Мариной Частинко, идущих в дом номер три на площади Котовского, где рядом с книжным магазином располагались врата Загса. Я обещал приложить все усилия, чтобы эта дикая фантазия стала реальностью, но решиться так и не смог. Кроме Марины эту землю населяли еще приблизительно три миллиарда женщин и я решил, что связывать свою жизнь именно с Мариной и ее ребенком было бы глупо. Четыре года я боролся с искушением, но до заветных ворот так и не добрался. А тут понесло как Матросова на дот: следить надо за базаром.

– Ничего сделаю тебе классный ремонт, будет у тебя приданое – что надо, – сказал я и отправился в ванную.

В девять часов я прилепил первую керамическую плитку на обшитый ДСП стояк. Впечатленный исторической грандиозностью события, я оторвал Таню от мытья посуды и позвал посмотреть на плитку. Таня тоже прониклась торжественностью момента и в глазах ее загорелись первые проблески надежды на скорое возрождение домашнего очага. Я предложил этот первый камень в прочном фундаменте ремонта обмыть по традиции моряков, спускающих корабль на воду, шампанским. Таня не возражала, остатки похмелья и апатии покинули ее окончательно, она только посоветовала мне быть поосторожнее. На улице уже стемнело и ходить в такое время суток по их поселку, не будучи аборигеном, опасно. Уловив нотки беспокойства в Танином голосе, я возрадовался как свидетель Иеговы, услышавший соло на саксофоне в исполнении архангела Гавриила, и еще больше преисполнился решимостью отправиться на поиски священного напитка. Ходить я любил, но еще больше я любил об этом рассказывать, уже стоя в дверях, я начал рассказ о пешем переходе Измайловка – Цусимское. Тогда мне пришлось пешком преодолеть расстояние в 25 километров по абсолютно незнакомой местности и в такое же время суток. Но только я дошел до перечеркнутой вывески села Измайловка, как Таня сбила меня с наезженной за шесть лет колеи повествования.

– Иди – иди, – сказала она, – шампанское закончится.

Это было очень верное замечание, если учесть, что я не знал, где именно в столь поздний час бьет источник, дарящий людям утешение и радость за умеренную плату. Утром меня больше интересовало содержимое неба, чем облущившихся приземистых ларьков.

– Да, точно, – сказал я и исчез в ночи.

Довольно скоро, двигаясь на свет тусклой лампочки, я добрался до сокровищницы Али – бабы и сорока разбойников и, сунув волшебную двадцатку в узкую щель бронированного киоска, стал счастливым обладателем двух бутылок шампанского, коробки конфет, и сникерсов на сдачу.

К моему приходу Таня приготовилась основательно: вытащила с балкона раскладной столик, включила телевизор и уютно устроилась на диване номер два, который мало чем отличался от дивана, приютившего утром Романа.

– Ну что, купил? – спросила Таня, увидев меня в дверном проеме.

– Да... я вот только не знал, какое ты любишь, красное или белое, поэтому купил и того и другого, – я начал выставлять из пакета бутылки на столик перед диваном.

– О! Класс! – обрадовалась Таня. – Я как раз люблю смешивать красное и белое. Классный коктейль получается.

– Ни разу не пробовал.

– Я тебя сейчас угощу, садись, – и она хлопнула ладонью по мягкой подушке дивана рядом с собой.

Такого поворота событий я не ожидал. Для меня, человека старомодного и витиеватого как бабушкин комод, процесс обольщения предполагал наличие красивой девушки и свободного времени. Я довольно потирал член, если в этом нелегком деле мне помогали весенний вечер, бутылка шампанского, коробка конфет и как апофеоз – горящие свечи, но никак не телевизор. Но это был не мой монастырь и я решил подчиниться местному уставу и не напрашиваться на губу, всякий раз презрительно выпячиваемую Таней, когда ей что – нибудь не нравилось.

Диван номер два был таким же узким как и Романский, но стоял у стенки, противоположной телевизору, и наблюдать за страданиями цветных картинок с него было намного удобнее, во всяком случае, для этого не требовалось насиловать организм в поисках подходящей позы – достаточно просто сидеть. Тем не менее, я сидел, касаясь бедром Таниного халата, скованный как могильная оградка, и совершенно не представлял с чего начать ухаживание.

Последний раз я охмурял Олю Петренко, амбициозную женщину хирурга, сломавшую ногу возле щиколотки, и начало разговора вилось вокруг ноги как бинт вокруг мумии. В той партии, сыгранной почти год назад, вместо конфет и шампанского я в качестве дебюта использовал чай и персики и уложил Олю на лопатки после третьего хода. Впрочем, Оля была опытным игроком и разыгрывала сразу несколько партий. После четырех месяцев напряженных шахматных баталий на клетчатом одеяле, когда выяснилось, что победителю турнира светит пожизненное заключение брака, я отказался продолжать соревнование, сославшись на слабое здоровье. . К тому же у нее был припрятан ферзь – пятилетняя дочка и слон – бульдог по кличке Альба: И чего меня все время тянет на женщин с детьми? Патология, что ли?

"Надо выпить, – решил я, – а там будет видно".

Я открыл шампанское, но наливать не стал, предоставив Тане право первой рюмки. Тем временем Таня вставила кассету в видеомагнитофон и, садясь на диван, анонсировала просмотр фильма следующими словами:

– Улетная комедия! Сейчас потащимся.

Мы выпили то ли за здоровье, то ли за здоровых и я в ожидании воздействия алкоголя сделал вид, что смотрю на экран, продолжая краем глаза наблюдать за Таней.

"Черт!.. какая она красивая!.. " – до этого я всегда смотрел на красивых девушек очень спокойно и получал от этого чисто эстетическое удовлетворение, мудро предоставляя возможность ломать копья и головы в надежде на благосклонность писаных красавиц другим мужчинам. А тут замкнуло конкретно, как просроченный рубильник:

Прошлой весной Бухырин, побывав на очередной экскурсии в Арабских Эмиратах, привез специальную подсветку для ступенек в танцзале. На этот раз им руководили благие намерения снижения травматизма среди подвыпивших клиентов. После этого мы шесть дней возились с монтажом. Для того чтобы спрятать провода, пришлось снять почти всю обшивку с когда – то металлической лестницы, кроме того, пришлось помогать Роману протягивать гирлянду, состоящую из семи разноцветных проводов. Краска, которой были покрыты провода, выполняла роль изоляции и при протягивании трескалась и отлетала в самых неподходящих местах. Иногда гирлянда запутывалась и приходилось все начинать с начала, но нам удалось закончить монтаж до открытия клуба. Только одна мелочь не давала насладиться плодами свершенного труда. Лампочки не горели. Пять дней подряд мы снимали обшивку, Роман вытягивал гирлянды лампочек, проверял их. Оказавшись на свободе, лампочки радостно мигали согласно заданной программе. Роман вставлял их назад, вечером мы зашивали лестницу, а с утра все повторялось снова.

На четвертый день Валера, уже готовый сдавать нормативы по сборке – разборке обшивки лестницы в слепую, не выдержал и спросил: – Роман, когда ты перестанешь е:ть нам мозги своей подсветкой?! Никаких нервов не хватит собирать – разбирать эти ступеньки каждый день. Когда ты найдешь поломку? Ты хоть знаешь в чем тут дело?

Между тем лицо Романа было озарено знанием истины, он воздел указующий перст к звездному небу, сотворенному в третий месяц работы клуба, остановил свой взор между созвездиями "В" и "Д", прищурился и сказал, – Да!.. это "Кэ – Зэ"!

– Чего?

– Короткое замыкание!

– Знаешь, Роман, – сказал Валера, откручивая предпоследний шуруп, – я хоть и не электрик, но, кажется, знаю, где это самое КЗ.

– Где? – заинтересовался Роман и подошел поближе.

– Вот здесь, – ответил Валера и похлопал Романа по голове:

Сидя рядом с Таней, я медленно проходил все стадии КЗ, а шампанское только усугубляло положение. Но Таня, казалось, этого не замечала. Увлекшись приключениями туристов – неудачников, она толкала меня в плечо и со смехом повторяла понравившуюся ей фразу или ситуацию.

– Ой! я не могу! – каждый раз добавляла она. От слишком усердного смеха у нее на глазах выступили слезы.

Никакого мало – мальски удачного плана наступления на Танину независимость я так и не придумал, в голове было пусто как у студента после сессии. "Ладно, врага нужно бить его же оружием", – решил я и тоже начал смеяться.

Лучше бы я этого не делал. Смех у меня специфический. В период полового созревания, когда я смеялся часто и густо, немногие из слышавших это повизгивание койота удерживались от протирания указательным пальцем височных впадин. Кроме того, смех требовал больших физических затрат, от которых я за последнее время отвык.

Через полчаса Таня почувствовала неладное. Глотнув шампанского, она подозрительно взглянула на меня, поставила бокал и сказала, что, пожалуй, пойдет полежит. Я понял, что благоприятный момент упущен и сегодня ничего более умного, чем хрипы астматика, я из себя не выдавлю. Я поднял брови, что на обычном языке означало: "конечно, какие могут быть базары" и развел руками. Таня улеглась на Романском диване, сложившись ей одной известным способом, и продолжила культурный просмотр телевизора, чувствуя себя вполне комфортно. Мне тоже захотелось получить хоть какое – нибудь удовольствие от этого дурацкого вечера и я решил целиком посвятить себя шампанскому.

К полуночи я допил вторую бутылку, но решимости так и не прибавилось. Вечно у меня с этим проблема: для того, чтобы смело сказать то, что хочу, мне нужно выпить как минимум полторы бутылки водки, а способность членораздельно говорить обычно тонет в пятой стопке и, для того чтобы внятно излить свои чувства, мне всегда не хватает двухсот граммов.

Я молча сидел, смотрел на Танину макушку и чувствовал себя полным тонтон – макутом. К исходу второго фильма я устал бороться с двусмысленностью своего положения и решил, наконец, расставить все указатели между пунктами "А" и "Б". Я присел на корточки возле Романского дивана и стал нежно гладить ее черные волосы своим дыханием.

Тане такая экзотическая прелюдия понравилась не сильно, она привстала, повернула ко мне голову, посмотрела мне в глаза и удивленно спросила. – Ты чего?

– Ничего. Не волнуйся, лежи.

Таня отвела взгляд в сторону телевизора и опять легла.

– В средние века жил один монах: – я замолчал, вспоминая имя. В голове витали Фома Аквинский и Дионисий Лаэртский, восседавшие на облаке винных испарений, и я не знал на ком остановить свой выбор. Поразмыслив, я решил сохранить имя монаха в тайне. – Так вот, этот монах искушал свою плоть. Каждую ночь к нему в келью приходили две молодые симпатичные монашки. После вечерней молитвы они раздевались, забирались к монаху в постель и разными способами пытались ввести его во искушение. Так продолжалось много лет, но вера монаха оставалась твердой.

– Ну и что?

– Ничего, просто я – не монах и мне трудно бороться с искушением.

– А я причем? – поинтересовалась Таня.

– Очень уж ты красивая... влюбился я в тебя... по самые помидоры, – наконец признался я.

– Как вы, мужики, достали! Все одинаковые. Давай без этого обойдемся?!

Я облегченно вздохнул. Туман неопределенности рассеялся, не смотря на остаточные пары шампанского и Таниного дезодоранта. Теперь можно спокойно идти спать.

Я все – таки решился сыграть в эту лотерею вопреки своему морально – процессуальному кодексу. И пусть я опять вытащил несчастливый билет и завтра задетое самомнение будет доставать своими жалобами, зато я не буду мучаться от неопределенности до конца ремонта.

В воскресенье я проснулся часов в 12 – ть. Тани не было и я, не спеша, продолжил ремонт. Из – за непрямоугольной формы обшивки стояка мне пришлось изрядно попотеть, стачивая грани плиток. Чувствовал я себя хреново. Шампанское и Танин отказ не прошли даром. Но к вечеру я надеялся воспрянуть духом. И, действительно когда Таня с подругой вернулась с пляжа, вдоволь позагоравши и раздразнив мужиков своей аппетитной задницей, я был почти в норме и даже рассказал историю о строптивой кафельной плитке, на обработку которой я потратил два часа, после чего плитка сказала: "как вы, мужики, достали!" и обломалась.

История Тане понравилась, она бросила на меня лукавый взгляд и спросила: – Обломалась, говоришь. Ну так, небось, не последняя. Может, со следующей получится?

– М – м – может быть... – я не стал спорить и задумался над возможным скрытым смыслом этого предположения.

В восемь часов Таня отвезла меня домой и, прощаясь, выразила надежду в скором времени увидеть меня снова.

В понедельник я пришел на работу разбитый, как старухино корыто. Владелец клуба Зданович отправился на поиски дешевого кегельбана и прихватил с собой Бухырина. Это евангелие быстро распространилось по клубу и к полудню клуб действительно стал напоминать место для отдыха. Большую часть дня я просидел на баре, слушая веселые байки Вити Клименко. В обычные дни Витя работал начальником смены охранников и вел себя довольно сдержанно, но сегодня, услышав благую весть, решил расслабиться и немного поменять профориентацию. Бармена на рабочем месте не было, его с успехом заменял Витя, предлагая всем желающим несложные коктейли из водки с ромом и супницы, до краев наполненные кофе. Все предлагаемые напитки Витя, будучи барменом – любителем, дегустировал лично. Когда меня начало немного мутить от дармового кофе и пирожных, я предложил Валере сходить в стриптиз – бар и для разнообразия немного поработать. Валере идея понравилась и он сказал, что мы обязательно так и сделаем, только надо сходить в бытовку – взять газету с кроссвордами.

– Я вам помогу, – сказал Витя, которого в этот день явно тянуло в самые неожиданные области творческой деятельности. – Вы без меня не закончите. Второй год уже возитесь. Так и состариться можно без стриптиза.

– Не гони, Витя. Каждый день девки

3806   1 64610    +8 [2]