Дорогие читатели, позвольте представиться. Меня зовут Людмила.

Вы, возможно, видели меня в сериалах — тех самых, что крутят по вечерам, когда семья собирается у телевизора. Или в театре — не в главных ролях, но в тех, что запоминаются: добрые жёны, мудрые матери, женщины, которые прощают. Всегда — тёплые, мягкие, правильные. Такие, какими хочется быть.

В жизни я не звезда, но лицо узнаваемое. Меня иногда останавливают на улице, чтобы спросить: «А где мы вас видели?» — и я улыбаюсь, будто в сотый раз слышу этот вопрос. А потом добавляю: «Наверное, в кино».

Дети давно выросли, живут отдельно. Брак распался — тихо, без скандалов, как будто кто-то просто выключил свет в комнате, где мы когда-то любили друг друга. Теперь я одна. И только камера знает, что под этим привычным образом — трещины.

Но это — лишь предисловие. Настоящая история начинается там, где заканчиваются роли.

Это началось не с детства — нет. Детство было обычным: куклы, школа, запах маминых духов в прихожей. Но однажды... что-то щёлкнуло.

Был один эпизод. Короткий, как вспышка. Мне шестнадцать, лето, чей-то смех, обожжённые солнцем плечи, и — её голос. Всего несколько слов, брошенных свысока. Ничего особенного. Ничего криминального. Обычная ситуация, которая могла бы забыться к ужину.

Но не забылась.

Я не стану описывать детали. Достаточно сказать, что в тот момент во мне что-то перевернулось. Не больно. Не страшно. Словно кто-то наконец-то назвал меня тем именем, которое я сама не решалась произнести.

Потом были годы попыток забыть. Замужество. Роли добрых женщин на сцене. Но это осталось — тёплое, постыдное, моё. Как заноза под ногтем: не видно, но чувствуешь при каждом движении.

Теперь, когда мне за сорок, я наконец понимаю: это не заноза. Это — часть скелета.

Я скажу это открыто, без метафор и полутонов — потому что ночь за окном достаточно густая, чтобы выдержать вес таких слов.

Все эти годы — где-то между репликами на сцене, материнскими обязанностями, светскими улыбками — во мне жила одна фантазия. Чёткая, как контур ножа:

Молодая женщина. Наглая. Красивая не той выхолощенной красотой, что смотрит с обложек, а живой, почти звериной. Она дышит теплом, пахнет дешёвыми духами и дорогим вином, и я для неё — ничего. Меньше, чем ничего. Вещь. Игрушка, которую можно бросить в угол, когда надоест.

В обычной жизни меня бы возмутило её поведение. Ужаснуло — то, что она может сделать. Но в этой фантазии...

...Мне нужно, чтобы она наступила на мою гордость каблуком, и чтобы этот каблук оставил синяк.

Она не просто командует — она перекраивает меня. Сегодня заставляет забыть слова, которые я знаю наизусть. Завтра — стереть губную помаду, оставив лицо голым и беззащитным. Послезавтра... Но нет, я не смею даже додумывать. Потому что самое страшное — не то, что она делает, а то, на что я готова согласиться. Лишь бы продлился этот момент, когда я перестаю быть cобой. Когда я — просто никто. И это освобождает.

Стыдно? Да. Но стыд — часть удовольствия. Как боль в хорошем сексе.

Я пыталась бороться. Нет, врать не буду — я пыталась приручить эти фантазии. Облечь их во что-то приемлемое, безопасное, упаковать в цифровой формат, где можно стереть историю переписки одним кликом.

Анонимные форумы. Тёмные ниши интернета, где никто не спрашивает имя. Я находила там женщин — молодых, циничных, жадных до чужого унижения. Отправляла им фото без лица: свои колени на голом полу, следы от верёвок на запястьях, капли воска на спине. Выполняла приказы: купить конкретное бельё, выйти на улицу без трусов, записать голосовое, где я дрожащим шёпотом называю себя "тварью".

Это сводило с ума. Но не тем, хорошим безумием, что разливается по венам тёплым виски. А противным, липким стыдом — будто я украдкой жую сладкое, зная, что оно протухло.

Потому что мне нужно больше.

Чтобы её дыхание било в затылок. Чтобы она видела моё лицо в момент позора — и смеялась, узнавая в этой размазанной тушью женщине "ту самую актрису из сериалов". Чтобы риск был настоящим, а не симулякром в песочнице с анонимностью.

Но страх... Он всегда оказывался сильнее. Страх, что кто-то взломает переписку, я ошибусь и меня узнают, в СМИ всплывёт скриншот с моим голым телом и характерной родинкой на бедре.

И я снова удаляла аккаунты. Снова давала себе обещания. Снова возвращалась. Круг за кругом.

Наконец я решилась.

Не на полное погружение — нет, я не сумасшедшая. Но на что-то реальное. Хотя бы на шаг ближе к той черте, за которой уже не будет пути назад.

Я выбрала провинциальный городок — не туристический, не курортный, место, где меня точно никто не узнает. Сняла обычную квартиру с выцветшими шторами и скрипучим диваном, а не люкс в отеле. Надела простые джинсы, потрёпанные кеды, тёмные очки — ничего от «актрисы». Только тень. Только никто.

А потом... нашла её.

Девушку, которую в обычной жизни я бы ненавидела. Молодую, наглую, с татуировками на шее и вызывающим взглядом. Её страница на сайте БДСМ знакомств пестрела откровенными фото: кожаное бельё, плётки, игрушки, которые заставляли содрогнуться. Услуги, которые она предлагала, звучали как список моих самых постыдных фантазий:

Максимальное унижение

Золотой дождь

Жёсткая порка

Анальные игрушки

Связывание

И многое другое... Всё, чего я боялась. Всё, чего хотела.

Я написала ей.

Я просто приведу здесь нашу переписку.

Я:

— Хотела бы попробовать...

Ответ пришёл через три минуты.

Она:

— У меня не «пробуют». У меня подчиняются. Говори чё хочешь, тварь.

Грубо. Оскорбительно. И между ног — горячая волна, от которой перехватило дыхание.

Я: (медленно, с ошибками, будто пальцы не слушались)

— Я хочу... всё, что вы можете дать.

Она:

— Сучка, вижу ты готова на полное подчинение?

Руки дрожали. Экран телефона запотел от дыхания.

Я:

— Да.

Она:

— Ладно. Завтра в 6. Адрес скину. А пока, сука, пришли задаток.

Прикрепила номер карты.

Страх — острый, как лезвие. Вдруг обман? Но пальцы уже набирали сумму. Перевод. Уведомление: «Операция выполнена».

Она:

— Хорошо, сука. Придёшь в юбке. Без трусов. И жопу подмой — за твоим дерьмом подтирать не собираюсь. Поняла, дрянь?

Я: (глотаю ком в горле)

— Поняла...

Целые сутки ожидания.

Я разрывалась изнутри — между животным страхом и липким, постыдным возбуждением. Ночь прошла в бессоннице: я ворочалась в чужой постели, представляя, как она будет меня ломать. Руки сами скользили между ног — мастурбировала, как одержимая, пока не свело мышцы.

А утром... утро принесло трезвость.

«Что за дичь?» — подумала я, глядя в зеркало на своё бледное лицо. Схватила чемодан — надо бежать. Потом остановилась. Передумала. Снова начала собирать вещи — и снова бросила.

Тело будто жило своей жизнью: выбритый начисто лобок, кожа, промытая до стерильности, клизма, словно я готовилась не к унижению, а к операции.

«Зачем? — вдруг осенило. — Ей же чем хуже — тем лучше».

Ответ пришёл сам: потому что это унизительно. Потому что скоро какая-то шлюха будет тыкать пальцем в мою выбритость и смеяться. А я — краснеть.

Уже пора...

Я вышла на улицу. Ветер задирал короткую юбку, обнажая голые бёдра. Каждый шаг отдавался влажным пульсом между ног.

Дом её оказался ближе, чем я думала.

17:55

Я стою у двери. Палец замер над звонком.

Ещё есть шанс уйти. Развернуться. Сбежать.

Но я уже нажимаю на звонок.

Дверь не спешит открываться. Тянущиеся секунды, стук сердца в висках. Потом — щелчок.

Она стоит передо мной. Молодая. Полная энергии. В руке — вейп, дым выдыхает мне прямо в лицо. Чёрное кружевное бельё, лакированные туфли на шпильке. Глуповатое лицо с хищным прищуром. Тело в татуировках — одна из них вьётся по руке, переползает на шею, как змея.

— Что, сука, пришла?

Шаг в сторону. Разрешает войти.

Дверь захлопывается за спиной.

Первая пощёчина бьёт наотмашь. Я отшатываюсь, губы сами собой складываются в возмущённое «Как ты смеешь?» — но вторая оплеуха обрубает всё.

— Что, сука, молчишь? Юбку задирай, пизда.

Стыд накрывает с головой. Руки дрожат, но я поднимаю подол.

Её пальцы врезаются между ног — резко, без прелюдий.

— Мокрая вся. Ну-ка, рот открыла.

Она засовывает мне в рот свои пальцы, пахнущие, липкие...

— Почувствуй свой сок, блядь.

Я ненавижу себя в эту секунду.

Её пальцы — солёные, с горьковатым привкусом лака — глубоко в моём рту. Горло сжимается, но я продолжаю сосать, слыша, как где-то внутри меня рвётся последняя ниточка самоуважения.

— А ты послушная девочка, — усмехается она.

И тут же меняет тон:

— На колени, сука! Быстро!

Я падаю. Колени больно стукаются о пол.

Она вытягивает ногу вперёд, ставит каблук мне пол. Лак чёрный, как смола.

— Лижи, блядь.

Я высовываю язык. Сначала — верх туфли, где остались уличные пылинки. Потом подошва: резина, мелкие камушки, прилипшие к ней.

— Отсасывай каблук, шлюха.

Металл врезается в нёбо. Я давлюсь, но она прижимает сильнее.

— Ты у меня послушная девочка? На всё готова? Всё хочешь попробовать? — она намеренно использует моё же слово из переписки. — Ну так пробуй. Но это тебе дорого обойдётся. Деньги есть, падаль?

Я киваю, слюна капает на её туфлю.

Между ног — пожар. Соски напряжены до боли. Неужели это правда происходит?

— Ладно, сука, за мной.

Она идёт в комнату. Я — на карачках. Пол холодный, липкий.

Это только начало моего падения.