— Ты и правда пойдёшь оформлять наследство вот так, вся вкусная, тёплая и пахнущая постелью? — Эстерия, всё ещё лежа на боку, изучала Иридию взглядом, от которого по коже пробегала дрожь.

Та лишь фыркнула, пытаясь подняться с кровати. Но ладонь подруги легла ей на живот, мягко остановив.

— Стой... я ещё не нацеловалась.

Губы скользнули ниже ключиц, мимо груди, по животу... чуть ниже. Там, где нежная складочка пряталась между бедрами, — там, где скрывалась вся женская правда, чувственная, влажная, трепетная.

Эстерия провела по ней языком — медленно, с наслаждением, — словно пробовала нектар.

— Ты пахнешь не как женщина... ты пахнешь как ведьма, — прошептала она. — И вся магия в тебе вот тут, между ножек. В этой мягкой, сладкой щёлочке...

Иридия застонала, запрокинув голову. Но не от желания — от нежности.

Это не было грубо. Это было будто молитва к телу, к самой сути её естества.

— Всё, хватит. Или я опоздаю. А ты опять скажешь, что я соблазнительница в капюшоне, — выдохнула она, спрыгивая с постели.

— Ну ты и есть соблазнительница, просто ещё не поняла этого, — Эстерия засмеялась и вскочила следом.

— Начинаем ритуал одевания, — театрально объявила Эстерия, хлопнув в ладоши. — Выдыхаем. Сначала нижняя рубашка — и не морщи нос, она всегда слегка колется.

— Это не она колется, это мои соски от тебя до сих пор острые как копья, — буркнула Иридия, натягивая полупрозрачную ткань на грудь. Материя зацепилась за сосок, и она едва не взвизгнула. — Боги, за что...

Следом — корсет. Длинный, с тиснёной кожей, с шнуровкой, будто специально созданной для пыток.

— Втяни живот. Нет, сильнее. Вот так! — Эстерия ловко затянула шнуровку, и Иридия едва не выругалась.

— А можно мне ещё дышать в процессе наследования?

— Нет, но ты будешь выглядеть так, будто можешь купить весь город. Это главное.

Потом пошли подъюбники. Один. Второй. Юбка. Поверх юбки — лиф. Поверх лифа — накидка. Эстерия пела что-то себе под нос, надевая на подругу последнюю деталь — фибулу с камушком цвета спелой вишни.

— Ну вот, ты готова. Буквально обёрнута, как подарок богам. Даже жопу не нащупать сквозь все эти слои!

— А зачем ты пыталась её нащупать? — прищурилась Иридия.

— Я художник, мне надо чувствовать форму.

Обе рассмеялись, и стало ясно: день начался правильно. А под этими слоями одежды — пульсировала магия, тело, страсть, и любовь, о которой знали только они.

Когда Иридия была почти готова — натянутая, зашнурованная, вооружённая рюшами и приличием — она повернулась к подруге, сжав губы:

— Ну что, теперь ты, моя королева трав и сарказма.

Эстерия всё ещё валялась на кровати, накинутая простыня едва прикрывала грудь.

— А если я просто завернусь в простыню и скажу, что я античная статуя? — зевнула она. — Глядишь, быстрее доберёмся до чайника.

— Вперёд, Великолепная, — хмыкнула Иридия и помогла ей сесть. — Только не жалуйся потом, что на улице смотрят не в глаза.

Процесс одевания Эстерии был куда менее церемониальным. Нижняя рубашка — простая, мягкая, изношенная, с заплаткой на локте. Корсет — укороченный, местами расшнурованный. Юбка — та самая, с дырочкой, которую Иридия пару недель назад нечаянно спалила, суша. Подруга с ухмылкой дёрнула край ткани:

— Ну вот, теперь вентиляция — можно и не потеть.

— А ещё можно легко лапать, — пробормотала Иридия, стараясь не улыбаться.

— Я знала, что ты это скажешь! — Эстерия указала на неё ложкой. — И вообще, с этим твоим взглядом — тебе в монастырь нельзя. Там даже иконы начинают потеть.

Когда обе были одеты — пусть и в разном стиле, как тень и свет, — они прошли на кухоньку. Кружки с травяным чаем уже дымились, аромат иссопа и яблочной мяты наполнял комнату.

Эстерия потянулась, поднимая кружку:

— Ну, за утро, в котором у нас обеих на месте грудь, зад и здравый смысл. Хотя последний под вопросом...

Иридия хмыкнула, поднимая свою кружку:

— За то, что мы выжили до этого утра.

Они выпили молча, но взгляд Иридии был где-то глубже — не в чае, не в окне. Что-то внутри неё не отпускало. Тьма — как будто не утихла, а лишь спала, затаившись. Она ощущала её в груди, в лёгкой тяжести в животе, в странной тяге к лесу, к силе... но рядом с Эстерией — всё было будто тише, мягче, легче.

— Ты как будто грустишь? — спросила Эстерия, наблюдая за ней сквозь пар.

— Нет... просто думаю. Много всего.

— Ну думай быстрее, а то мы опоздаем, и ратуша нас выгонит обратно с формулировкой "слишком красивые".

Они вышли из дома под руку, лёгкий ветерок колыхал юбки. Эстерия болтала о чём-то весёлом — о шляпке соседки или сплетнях о трактирщике. А Иридия слушала её голос как музыку.

Улица была залита мягким светом — осень вступала в свои права, но дни всё ещё радовали теплом. Иридия и Эстерия шли под руку, не спеша. Город уже знал их как «вдовушку из лавки» и «девушку с сияющими пальцами» — слухи, сплетни, вздохи. Но им было... плевать.

— Видела, как тот сбритый хмырь глаза выкатил? — прошептала Эстерия, кивнув в сторону мясника. — Сейчас, наверное, думает, как его жена с ним не за руку ходит, а с топором.

— Ага, — усмехнулась Иридия. — А потом снова пойдёт на вечернюю молитву и попросит прощения за "чужие грехи".

Они миновали пекарню, у которой уже толпились женщины и двое бородатых мужиков с мешками. Один из них, не стесняясь, пробормотал громко, почти в голос:

— Месяца не прошло, а она уже свою новую подругу за ручку тискает. Муж в гробу не остыл...

— Да он и при жизни не особо горяч был, — огрызнулась Эстерия не сдержавшись. — Хотите, я вам скажу, где он сейчас? У Иридии под пяткой. В виде пепла.

— Угу, — добавила Иридия с ледяной улыбкой. — И там ему, поверьте, уютнее, чем со мной в постели.

Мужчины закашлялись, женщины захихикали. Но одна старуха, поджав губы, всё-таки процедила:

— А муж твой был благочестивый человек... Зачем ты его сожгла?

— Потому что жгут сорняки, — спокойно ответила Иридия. — А я просто прибрала, что осталось.

Эстерия хмыкнула и крепче сжала её руку. В этом была их сила: не в магии, не в умении торговать или варить отвары, а в том, что они шли вперёд — нагло, громко, вместе. И если этот мир привык смотреть на женщин как на пустые вазы, то наши девушки собирались налить туда кипятку и поставить на огонь.

— Представляешь, — усмехнулась Эстерия, когда они отошли, — если бы я шла с тобой, а в другой руке держала парня? Вот бы у них мозг вскипел.

— У многих он и так едва тлеет, — пожала плечами Иридия.

Они засмеялись — громко, свободно, вызывающе. На них смотрели. Но, впервые за долгое время, им было абсолютно всё равно.

Ратуша встретила их запахом плесени, старого пергамента и застоявшейся мужской самоуверенности. За стойкой, облепленной слоями времени, сидел писарь — с лицом, словно высеченным из черствого хлеба. Увидев Иридию, он оживился: глаза заблестели, губы задвигались, будто сами не верили, что ещё умеют.

— Ну-ну... вдовушка, — протянул он с маслянистой ухмылкой. — И такая молодая... Жаль, что муж твой сгорел. Хотя, может, это к лучшему? Свободна теперь. А раз так — может, и мне дашь прокатиться? Мой член знахарка хвалила — говорит, снимает тоску, лучше лаванды...

Воздух затрещал от напряжения. Эстерия резко шагнула вперёд, глаза вспыхнули ледяным светом.

— Ты, мерзкая тухлая туша...

— Эс, — перебила её Иридия, всё так же не глядя в сторону. Её голос прозвучал не громче вздоха — но в нём было что-то, от чего даже воздух в ратуше стал плотнее. — Подожди снаружи. Дай мне решить это по-женски.

Эстерия замерла, посмотрела на подругу — и поняла. Та идёт не драться. Она идёт наказывать. Молча развернулась и вышла, хотя сердце сжалось — и от ревности, и от предчувствия.

Дверь закрылась.

Иридия подошла ближе. Наклонилась, почти касаясь носом щёки писаря. Тот замер — ни ухмылки, ни слов. Только горло задергалось в сухом глотке.

— Хочешь меня? — шепнула она. — Так возьми

Он сглотнул. Зрачки сузились.

Пыль, пролитые чернила и столетия мужской важности. Тяжёлые фолианты по стенам, будто святые реликвии мертвого порядка, молчаливо наблюдали за тем, как старая власть жалко пыхтела в попытке доминировать.

Иридия, опершись ладонями о полированную столешницу, лениво разглядывала золотое тиснение на корешке книги «О формальностях при передаче собственности вдовам». За её спиной пыхтел клерк — рыхлый, как недопечённое тесто, с жирным затылком и пятнами пота под мышками. Его брюки были спущены только до колен, оставляя видимой бледную, вялую задницу с тремя волосинами на крестце.

Хлюп. Хлюп.

Его потные ладони впились в её бёдра — белые, упругие, с нежным персиковым пушком у основания. Между ними, в смуглой ложбинке, пряталось настоящее сокровище — аккуратная, розовая киска, уже влажная не от возбуждения, а от душной атмосферы кабинета. Большие половые губы, слегка приоткрытые, обнажали бархатистые малые, нежно-алые, как лепестки розы после дождя.

Он пытался двигаться. Не ритмично — нет. А как будто застрял в трясине. Его «мужское достоинство» — если это можно было так назвать — представляло собой сморщенный, красноватый отросток, покрытый лоснящимися каплями. Он соскальзывал с её кожи, не находя цели, не зная, что с ней делать. Он был мягким. Он был беспомощным.

— «О-о-ох... вы такая... эээ... сочная...» — прохрипел он, чуть не подавившись собственной слюной.

Две минуты. Или три? Даже время отказывалось фиксировать эту жалкую пародию на секс. Его яйца не хлопали — они скорее вяло повисли, как две переспелые сливы.

Клитор Иридии, чувствительный, обычно живой, теперь словно исчез. Тело замерло в акте равнодушия. Она смотрела в окно. Там голуби ухаживали друг за другом — клевали шею, ворковали, танцевали. Даже птицы это делали изящнее.

— «Это всё?» — её голос прозвучал почти жалеюще, но без намёка на сочувствие.

Она даже не обернулась. Просто потянулась к платочку, вытерла капли с нежной кожи между ног — больше от гигиены, чем от реакции.

— "Сейчас... сейчас я тебя... э-эх!" — чиновник судорожно копошился в штанах, пытаясь оживить своё достоинство. Но розовый обрубок лишь жалобно подрагивал, покрытый каплями пота и позором.

Чиновник сдался. Его "рачок" жалобно подёргивался — вялый, покрытый липкими следами позора. Он что-то пытался сказать, запинаясь:

— «Я... я могу... я умею лучше... просто давно не было...»

— «Всё, что у тебя давно не было, — это достоинство», — холодно сказала Иридия, поправляя корсет. — «И видимо, уже не будет.»

Словно в подтверждение, пуговица от его жилета с треском отлетела на пол. Он инстинктивно нырнул за ней, как побитый пёс, а его белая жопа вздрогнула от резкого движения.

Иридия, не спеша, поставила печать на бумагах. Наследство — её. Терпение — закончилось.

— «До свидания, господин писарь. Постарайтесь больше не вызывать у женщин рвотный рефлекс — вдруг кто-то не сдержится прямо на ваш мундир.»

Дверь закрылась за её спиной.

А в кабинете остался он — дрожащий, с приспущенными штанами, одним носком и рукой, сжимающей пуговицу. Рачок уже спрятался. Навсегда.

Эстерия всё ещё кипела, сжав кулаки.

Она улыбнулась. Дьявольская, искрящаяся улыбка, от которой бы даже демону стало не по себе.

— Иногда самое жестокое оружие — это женщина, которая умеет ждать.

Тёплое осеннее солнце лениво пряталось за кроной деревьев, а две юные волшебницы шли по лесной тропе, уставшие, но довольные: день был полон мелких радостей, покупок, хохота... и виноградного сока, которого подруга явно выпила перебор.

— Эст, я... мне надо... — Иридия заёрзала, стиснув бёдра.

— Ага, вижу. Ща найдём кусты. — Эстерия сдавленно хихикнула. — Только не взрывай их огнём, ладно?

Они свернули с тропинки в чащу. Там, между деревьев, скрытая от посторонних глаз, Иридия остановилась и судорожно вздохнула.

— Боги... я не справлюсь одна. Поможешь?

— Конечно, солнце моё. Я ж знаю, сколько на тебе слоёв!

— Ты серьёзно носишь это всё? — фыркнула Эстерия, стоя на коленях и пытаясь распутать ленточки. — Ты же не магичка, а капуста в боевой готовности!

— Молчи и держи... вот это! — Иридия скинула одну юбку ей на голову.

В итоге, корсет ослаблен, юбки задраны, трусики отодвинуты...

Иридия, трясясь, присела на корточки — насколько это вообще возможно в ботинках и чулках — и зашипела от облегчения.

Но не всё было так просто.

— ОЙ! — вскрикнула Эстерия. — Ты мне на сапог!

— Прости!!! Я не удержала — оно само! — в панике пискнула Иридия, зажав колени.

— Не шевелись, я держу всё! Руки, юбку, достоинство...

Но когда та струйка изменила направление — Иридия попала по руке подруги.

— Ну теперь ты точно моя. — мрачно буркнула Эстерия. — Можешь хоть замуж выходить, я теперь как волшебный таз — всё твоё принимала.

— Замуж? Только если платье будет с разрезом для попы.

— Или дыркой на письке, — кивнула Эстерия с серьёзным лицом, а потом прыснула от смеха.

Когда дело было закончено и "орудия" убраны обратно в боевую готовность, обе девушки стояли, тяжело дыша.

— Никому. Ни. Слова. — прошептала Иридия.

— Слово чести. — Эстерия кивнула, вытирая сапог о мох. — Но в следующий раз ты писай в баночку. Или бери магическую воронку.

— Или просто обписывай меня — всё равно уже поздно. — с фальшивой обидой пробормотала Эстерия, и обе снова расхохотались.

Иридия едва дошла до дома, крепко сжимая руку Эстерии — не столько от нежности, сколько чтобы не рухнуть на брусчатку, как упавшая полка с тыквами. Всё внутри ныло: ступни горели, спина тянула, а под грудью... под грудью будто жили злые, вонючие гоблины, устроившие там баню.

Как только дверь за ними захлопнулась, Иридия выдохнула и, шипя сквозь зубы, начала срывать с себя наряд слоями, как лук.

— Это платье — не одежда, а пытка с кружевами!

Эстерия, всё ещё нарядная, наблюдала за этим с ухмылкой:

— Ну прости, я ж думала, раз наследство, то надо быть как на параде. А ты такая — "гордо несу себя и два арбуза впридачу!"

— Арбуза? — Иридия застонала и рухнула на кровать, скидывая туфельку. — Это не арбузы, это проклятие. Они натирают снизу, тянут вверх, сдавливают сбоку — а между ними всё мокрое, как в теплице! Я еле дышу... подмышки вспотели, и соски как будто тёрлись о камень!

— Звучит как эротический кошмар, — хихикнула подруга.

— Я серьёзно! — Иридия перевернулась на живот. — У меня от пота на спине крестик проступил, как у жриц в храме. Грудь давит так, что я хожу, будто у меня подмышками карманы с кирпичами. Ещё немного — и мне понадобятся отдельные лямки, как у ослиных вьюков!

— Всё, всё, тише, моя мученица моды. — Эстерия аккуратно помогла стянуть последнюю юбку. — Будешь знать, как жаловаться на школьную мантию!

И тут они обе замерли.

— Вот ведь... — пробормотала Иридия. — Мы тогда ворчали, что серо, просто, без изящества. А сейчас...

—. ..мечтаю снова натянуть простую хламиду и не мучиться с подолом, — закончила Эстерия.

Они переглянулись — и дружно рассмеялись.

— Я клянусь, — сказала Иридия, обмахивая грудь краем простыни, — больше никогда так не наряжусь! Пусть хоть сам Император приползёт на коленях с перстнем и короной — не пойду! Пусть эти сиськи дышат!

— Ну-ну, — Эстерия хмыкнула. — Это ты сейчас говоришь. А вот как опять наследство, бал, парад и надо соблазнить кого-то важного...

—. ..тогда ты снова меня в корсет затянешь, — буркнула Иридия. — И скажешь: «Потерпи, красота требует жертв». Вот только жертвой, как всегда, буду я и мои бедные, вспотевшие, натёртые до слёз сиськи...

Ванная комната была наполнена паром, запахами травяного мыла и расслабляющим плеском воды. Иридия сидела в большой, выложенной мрамором ванне, обнажённая по плечи, с полузакрытыми глазами. Между её бёдер покоилась вода — тёплая, нежная, ласковая, не как потный чиновник с вялым членом, а как настоящая забота.

Эстерия стояла сзади, осторожно намыливая ей волосы. Пальцы девушки скользили по чёрным, мокрым прядям, массируя кожу головы, пока пена стекала по шее Иридии вниз, по ключицам, между грудей.

— Он пыхтел, как сломанный самовар, — тихо сказала Иридия, не открывая глаз. — Толкался своим рачком, как будто это хоть что-то могло вызвать.

— Рачком? — переспросила Эстерия, замирая с намыленной рукой.

— М-м, — Иридия усмехнулась. — Маленький, сморщенный, мокрый... красноватый. Как будто его отварили и забыли посолить.

Эстерия рассмеялась, пытаясь сдержать хохот.

— Ну и... он хоть... вошёл?

— Даже клитор спрятался от ужаса. — Голос Иридии был ленивый, почти мурлыкающий. — Две минуты неловких тычков. А я смотрела на голубей за окном. Они хотя бы знали, как надо.

Эстерия аккуратно ополоснула волосы под кувшином. Тёмные пряди прилили к спине Иридии, как мокрое крыло.

— И? — шепнула она. — Это всё?

— Угу. — Иридия потянулась к полотенцу, но остановилась. — Я вытерла между ног его пот, как вытираешь пыль с вазы, и сказала «до свидания». Поставила печать. Закрыла дверь. А он остался, всхлипывая, с пуговицей в руках. Его “достоинство” уже поползло обратно — навсегда.

Эстерия затаила дыхание.

— Ты ведь могла... просто убить его. Почему нет?

Иридия открыла глаза. Их блеск был ледяным.

— Потому что смерть — это подарок. Он не заслужил подарка. Он заслужил стыд. Последний секс в его жизни был со мной. Он этого хотел? Пусть живёт с этим. Каждое утро. Каждую ночь.

Эстерия молчала. Лишь пальцы её задержались на шее подруги, чуть дольше, чем нужно. В этих пальцах дрожала ревность, непонимание, и тайное восхищение.

— Он прикоснулся к тебе? — спросила она тихо.

Иридия повернула голову и, глядя прямо в глаза, шепнула:

— Он кончил, не прикоснувшись. Представь себе степень жалости.

Они замолчали. Только капли стекали по её телу. Только пена всплывала в углу ванны. Только между ними пульсировало то, что давно уже не укладывалось в рамки просто дружбы.

— Повернись, — прошептала Эстерия, и её голос дрогнул от сдерживаемых эмоций. — Я ещё не закончила мыть тебя.

Иридия медленно развернулась в воде, её тело скользнуло, словно шелк по мрамору. Вода расступилась, обнажая изгибы её спины — плавную линию позвоночника, впадинку у основания шеи, где собирались капли, прежде чем скатиться вниз, к упругим ягодицам.

Эстерия замерла на мгновение, наблюдая, как свет играет на мокрой коже. Её пальцы, дрожащие от желания, коснулись Иридии сначала легко — просто провели по влажным волосам, просто обвели контур уха, просто скользнули вниз по шее...

Но когда её ладонь легла на плечо подруги, она почувствовала, как та вздрогнула. Кожа под её пальцами была горячей, несмотря на тёплую воду.

— Ты злишься? — спросила Иридия, но её голос уже срывался на прерывистый шёпот.

— Да, — выдохнула Эстерия, и её руки сжали бёдра подруги крепче. — Злюсь. Ревную. Хочу стереть его прикосновения с твоей кожи.

Она наклонилась, и её губы коснулись затылка Иридии — сначала просто касание, затем влажный поцелуй, оставляющий мурашки. Потом ниже — к шее, где пульс бился, как пойманная птица. Её зубы слегка сжали кожу, не кусая, а лишь обозначая: здесь была я.

— Я хочу, чтобы ты запомнила меня, — прошептала Эстерия, и её руки скользнули вперёд, обхватывая грудь Иридии.

Она была тяжёлой, влажной, идеально заполняющей ладонь. Сосок, тёмно-розовый и набухший, тут же затвердел под её пальцами. Эстерия сжала его, провела ногтем — и Иридия выгнулась, её дыхание стало резким, прерывистым.

— Только не жалей меня, — прошептала Иридия, но её тело говорило обратное — оно рвалось навстречу, дрожало, требовало больше.

— Я не жалею, — Эстерия прижалась губами к её плечу. — Я тебя хочу.

Она обхватила Иридию сзади, их тела слились в воде. Одна рука осталась на груди, сжимая, лаская, а другая скользнула вниз — между ног, где кожа уже была горячей, а складки — влажными не от воды, а от неё самой.

Эстерия провела пальцем вдоль щели, ощущая, как та дрожит под её прикосновением. Большие губы были мягкими, податливыми, а малые — уже приоткрытыми, будто ждали её. Она медленно ввела один палец внутрь — горячо, тесно, её.

— Вот так, — шептала Эстерия, ускоряя движения. — Вот так тебя никто не трогал.

Иридия закинула голову, её стоны становились громче, вода хлюпала вокруг них. Эстерия добавила второй палец, растягивая её, находя ту самую точку внутри, от которой Иридия вскрикнула и сжала её руку бёдрами.

— Я вся твоя... — выдохнула Иридия, и её голос сорвался, когда волна накрыла её, заставив тело выгнуться, а пальцы Эстерии — сжаться внутри.

Они замерли, дрожа, вода остывала вокруг, но их кожа всё ещё горела.

— Ну как, — прошептала Иридия, оборачиваясь к ней, — тебе полегчало?

Эстерия улыбнулась и притянула её к себе.

— Нет. Теперь я хочу тебя снова.

Иридия стояла у открытого шкафа, с которого уныло глядели пустые полки. На верхней — валялась одинокая баночка с пыльцой светляков, сзади — засохший корень водяного репейника. Всё остальное — исчезло. Или, что точнее, не пришло.

Она щёлкнула пальцами, вызывая огонёк для записи, и шагнула к столу. На нём лежала распечатка последнего списка поставок. Вернее — его отсутствие.

— Эстерия! — позвала она, не глядя. — Где обещанная партия от гильдии гномов?

— Не пришла, — послышался голос из соседней комнаты. — Как и от людей. И от эльфов. Уже вторая неделя — глухо. Как будто нас больше не существует.

Иридия плюхнулась на стул. Пальцы сжались в кулак.

— Интересно, как так вышло, что ровно с того момента, как я подписала бумаги о наследстве, все поставки внезапно заморозились. До этого их даже не спрашивали — просто отправляли.

Эстерия зашла с кружкой и пожала плечами:

— Может... совпадение?

— Может, и пыльца фей в масле — совпадение, — процедила Иридия. — Но у меня есть глаза. И память. Эти уроды не хотят работать с женщиной. Без “мужа-наставника”, без “куратора”, без “подтверждённой родословной”. Я для них — не торговка, а ошибка системы.

Она резко встала, достала чистый свиток и опустила перо в чернила.

— Значит так. Будем играть по их правилам. Пишу официальные запросы на новые контракты. С гильдиями всех трёх рас. Без мольбы, без соплей — но с расчётом. Если не хотят со мной работать — будут конкуренты. У меня есть лавка. У меня есть имя. А ещё — золото, которое не пахнет женским телом.

Эстерия подошла ближе, заглядывая через плечо:

— Хочешь, я прикреплю иллюстрацию с твоим портретом и подписью: не укусит, но осадит?

— Лучше: не укусит — пока платят, — усмехнулась Иридия и начала писать. Почерк у неё был острый, как и взгляд.

Через несколько дней на столе лежало— три свитка, каждый как личная пощёчина. Один — на шершавой коже, с жирными печатями и копотью — гномы. Второй — весь в завитушках, как брачный контракт с нотариусом — люди. Третий — полупрозрачный, с тонким золотым шрифтом, и почему-то пахнущий мятой — эльфы.

Иридия, хмурясь, читала вслух:

— “Для подтверждения торгового договора требуется личное прибытие на заседание комиссии”... “необходима презентация предприятия и управляющей фигуры”... — Она фыркнула. — Ну конечно. Убедитесь, что баба не сгорела на костре случайно, а реально пытается вести бизнес.

— Ты главное грудь надень, — сладко сказала Эстерия с диванчика. — Она у тебя и презентабельная, и управляющая.

Иридия бросила в неё кожаной перчаткой.

— Идеально. Приезжаю, вываливаю сиськи на стол: “Вот — торговая марка. Вот — упаковка. Молоко наливаю по графику.”

— Ну а что, — ухмыльнулась Эстерия, закусив печенье, — ты не забывай, что у тебя там целый товарный отсек! Я бы на месте гномов подписала контракт и попросила дегустацию!

— Ты в курсе, что ты больная?

— Только по женской части, — лукаво подмигнула Эстерия. — Но если что, я могу быть твоей сопровождающей дойкой. Держи банку — дою Иридию в командировке!

— АХ ТЫ... — Иридия резко встала и сдвинула брови. — Всё. Я молчу, но ты вспомнишь этот момент. Обещаю.

— Боже, какая ты злобная когда обижаешься... у тебя аж соски напряглись! — хихикнула Эстерия и убежала на второй этаж, громко смеясь.

Иридия посмотрела ей вслед, потом на свои руки. И тихо прошептала заклинание.

— Иридия! — голос Эстерии дрожал. — Пожалуйста, скажи, что это розыгрыш... Скажи, что ты можешь это остановить!

Иридия, всё ещё в ночной рубашке, вошла в комнату с видом человека, которому весело, но немного стыдно за собственную весёлость.

Эстерия сидела на кровати, укутанная в простыню до подбородка. Глаза — полные паники, щёки — пунцовые. А под простынёй... два аккуратных мокрых пятна расплывались в ткани, предательски выдавая новообретённую женскую функцию.

— Ты... ты же можешь это снять?! — Эстерия почти умоляла.

Иридия подошла ближе, села на край кровати и заглянула ей в глаза.

— Нет. То есть... да, могла бы, если бы наложила обычное временное заклинание. Но я использовала природный канал — мягкое внушение телу. Оно просто... поверило, что ты хочешь кормить.

— Я?! — Эстерия взвизгнула. — Я шутила! Это были шутки! Про твою грудь, молоко и дойку! Это же не значит, что я реально хочу, чтобы...

— Оно само пройдёт. Через семь дней. — спокойно сказала Иридия, касаясь плеча подруги. — Без боли. Если всё делать правильно.

— Семь... ДНЕЙ?! — Эстерия чуть не уронила подбородок. — У меня там всё пульсирует! Я похожа на дойную козу! Что мне теперь делать — бутылку подставлять?!

Иридия мягко улыбнулась и аккуратно села ближе. Коснулась простыни, пальцами нащупала горячую, напряжённую грудь подруги.

— Моя мама была знахаркой. Я помогала женщинам с лактацией... и с лактостазом. Я знаю, как делать массаж. Надо просто... помочь телу отпустить лишнее.

Она медленно откинула край простыни. Эстерия не сопротивлялась — только зажмурилась, сгорая от стыда.

— Не смотри, я... у меня они стали... другие...

— Прекрасные, — прошептала Иридия и осторожно положила ладони на набухшую грудь. Тепло. Тяжело. Кожа натянулась, как тонкий шёлк, а соски — тёмные, налитые, едва касались воздуха.

— Будет чуть больно... но потом легче.

Медленные круговые движения, аккуратные, заботливые. Иридия работала молча, склонившись над подругой, вглядываясь в её лицо. Эстерия то сжимала зубы, то хрипло дышала, стараясь не стонать.

— Я... не знала, что ты умеешь...

— Я умею больше, чем ты думаешь, — прошептала Иридия, наклоняясь ближе. — И если будет плохо... я помогу иначе. Я обещаю. Даже если придётся...

Пауза. Она посмотрела в глаза Эстерии. И закончила тихо, почти не дыша:

—. ..даже если придётся высасывать молоко самой.

Эстерия вскинула взгляд, краснея до корней волос.

— Ты... не шутишь?

— Ни капли, — Иридия провела пальцем по набухшему соску. — Если будет застой — я не позволю тебе страдать. Это ведь я наложила чары. Значит, я и буду... пить.

Эстерия прикусила губу. Лицо пылало. В груди — боль, но в животе уже дрожало нечто совсем другое. Близость. Тепло. И чувство — непонятное, смущающее, но не отталкивающее.

— Ты безумная, — прошептала она.

— Может быть, — улыбнулась Иридия. — Но у тебя в груди — настоящее чудо. И я не отпущу тебя, пока ты не станешь снова лёгкой....

— «Сколько ещё ехать?» — Иридия в третий раз за час ёрзала на кожаном сиденье кареты, скрестив ноги. Голос её был низким, напряжённым — как у человека, который слишком долго терпит.

— «До ближайшей стоянки? Часа два. Если лошади не решат умереть раньше...» — лениво отозвалась Эстерия, играя с амулетом на шее.

— «Боги милосердные...» — простонала Иридия, привстав и почти подпрыгивая. — «У меня уже не мочевой пузырь, а магический котёл на грани взрыва!»

— «Ну... писни в флакон, » — невинно предложила Эстерия, доставая пустую бутыль из-под масла. — «Ты у нас меткая. А я — поддержу морально. Или физически.»

— «Я... я не могу. Это же... жесть!» — Иридия покраснела до ушей. — «Это так... унизительно.»

Эстерия смотрела на неё серьёзно, молча, мягко. Потом медленно положила бутыль на сиденье и встала на колени перед подругой. Наклонилась ближе.

— «Ири... посмотри на меня.»

Иридия подняла глаза. Там дрожали стыд, напряжение и тоска по свободе.

— «Ты не одна, — прошептала Эстерия. — И ничего в тебе — не стыдно. Я тебя люблю... всю. Даже твой переполненный котёл.»

Она медленно провела пальцем по бедру подруги, скользнув выше, туда, где ткань юбки задралась на напряжённом теле. Её прикосновение было мягким, тёплым, почти нечеловечески бережным.

Иридия не шевельнулась. Только дыхание участилось.

Эстерия опустила ладонь чуть ниже, на внутреннюю сторону бедра. Там — жар. Там — сжатие, страх, напряжение, зажатая боль.

И тогда она сделала то, чего Иридия не ждала: аккуратно провела пальцем между её губками, скользнув по мокрой коже — не от желания, а от тела, что уже не выдерживало.

Её пальцы впились в собственные колени, рот приоткрылся, а глаза закатились от блаженного облегчения.

— "А-а-ахх... чёрт..." — вырвалось у неё хрипло, когда струя забила ещё сильнее, разбрызгиваясь по полу.

Она даже не пыталась сдерживаться — живот бурлил, мочевой пузырь наконец-то освобождался после долгого терпения, и это было почти так же сладко, как оргазм.

— "Ох... о-о-о... да-а..." — её ноги дрожали, а между ними продолжал литься горячий поток, образуя на полу мокрую лужу, которая медленно растекалась.

плеск утих, бутыль была почти полной. Иридия сидела, сгорбившись, вытирая лоб, щеки пылали.

— «Боги...» — выдохнула она. — «Это было... невероятно стыдно и... почему-то чертовски приятно.»

— «Вот видишь, что бывает, когда отпускаешь контроль, » — мягко отозвалась Эстерия, наклоняясь и осторожно поднимая флакон с пола. — «Ты держишь в себе слишком много.»

— «Ты...!» — Иридия покраснела так, что едва не загорелась.

Иридия хотела что-то ответить, но замерла.

Эстерия окунула в бутыль кончик пальца. Медленно, спокойно. А потом — поднесла его к губам. И облизала.

— «Ммм... терпкая, с примесью полыни и чего-то ещё... Знаешь, если б я была алхимиком, я бы сказала — основа для зелья контроля. Или для афродизиака.»

— «Ты сумасшедшая, » — простонала Иридия, — «и извращённая ведьма.»

— «А ты — моё сокровище. С золотыми водами.»

— «Я принимаю тебя. Целиком. Даже то, что ты сама боишься показать. Даже то, что ты считаешь грязным.»

Она сделала паузу, потом добавила ещё тише:

— «Это не моча. Это часть тебя. И если я не могу бояться твоей силы, боли, слёз... почему должна бояться твоей слабости?»

Иридия медленно выдохнула. Щёки горели. Грудь поднималась в частом дыхании.

— «Ты... с ума сошла.»

— «Может быть, » — Эстерия наклонилась ближе и улыбнулась, — «но это всё ради тебя.»

Иридия посмотрела на неё с какой-то новой, глубокой нежностью. Как будто увидела свою подругу заново — не просто рыжую хохотушку, а женщину, которая способна любить без границ.

Она протянула руку и сжала её пальцы.

— «Ты, похоже, — единственная, кто может меня вынести... даже в таком виде.»

— «Нет, » — прошептала Эстерия. — «Я не выношу. Я... выбираю.»

Иридия слабо улыбнулась.

— «Тогда ты безумна... и, наверное, моя.»

— «Наверняка, » — кивнула Эстерия, — «по уши. И по... горлышко бутыли.»

Им было легко, по-девичьи, будто между ними не было только что самой интимной сцены в жизни. Но именно она стала тем моментом, когда между ними не осталось ничего лишнего.

Только тепло. Близость. И любовь — такая, какая бывает только раз.

Ночь застала их в небольшой таверне у развилки дорог. Комната оказалась на удивление уютной: широкая кровать, камин и медная ванна, ещё тёплая от только что принесённой воды. Девушки устроились в ванне, обнявшись, уставшие, но расслабленные.

Иридия лежала, прислонившись спиной к груди Эстерии. Горячая вода ласкала их тела, между бёдрами клубился пар, а кончики пальцев легко скользили по влажной коже.

— «Ты ведь даже в туалет стесняешься ходить со мной рядом...» — вдруг сказала она, мягко касаясь бедра Иридии.

— «Ну, не стесняюсь... Просто...» — та покраснела, отвела взгляд.

— «Ты сжигала любовников. Но простая вещь — отпустить тело — пугает тебя больше?» — с нежной усмешкой, Эстерия провела пальцами по её животу.

— «Мир слишком тяжёлый...» — Иридия провела рукой по своим рунам, теперь затихающим в горячей воде. — «И я боюсь, что рано или поздно ты тоже... уйдёшь...»

— «Шшш...» — Эстерия мягко провела пальцами по животу подруги. — «Я здесь. Я никуда не уйду. А ты — можешь мне доверять. Совсем. Даже в самом стыдном. Даже в самом... человеческом.»

— «Что ты...?» — Иридия вздрогнула, когда подруга раздвинула её ноги чуть шире, прижимаясь к ней всем телом, касаясь груди к её спине.

— «Попробуй. Просто доверься мне. Позволь себе быть настоящей. Без этой маски “могущественной Тени”.»

Пауза. Напряжённая, влажная, щекочущая по животу.

Иридия судорожно вздохнула. Потом кивнула. Едва-едва. Секунда — и она отпустила мышцы, отпустила страх. Между её ног, в воде, появилось тёплое, солоноватое течение.

Эстерия прижалась крепче, целуя её в шею, гладя по животу, шепча:

— «Хорошая девочка... моя настоящая, живая, прекрасная женщина...»

Вода плеснула о край ванны. Губы Иридии дрожали. Сначала от стыда. Потом — от облегчения. Потом — от тихого смеха.

— «Ты... ты же вся теперь в этом...»

— «И что? Это ты. Это твоё. А значит — для меня это святое.»

Она провела пальцем по воде, потом по губам Иридии.

— «Хочешь, я и дальше тебя так буду принимать? Целиком. Даже... так?»

Иридия повернулась, глядя в глаза подруги — открыто, без маски. И шепнула:

— «Я хочу... быть с тобой. И только с тобой. Даже... если когда-нибудь останусь только рунной оболочкой. Даже тогда.»

Эстерия, вытянувшись в ванне, блаженно потянулась:

— «Ну что ж... теперь моя очередь вставать...»

— «О, да, конечно, » — мурлыкнула Иридия, скользнув рукой под воду. — «Только вставать — понятие многозначное.»

И в ту же секунду её пальчик, дерзко и без предупреждения, проскользнул в самую сердцевинку попки Эстерии. Быстро. Легонько. И — исчез.

— «АЙ! Да ты!..» — взвизгнула подруга, хлопнув по воде, вызывая целую бурю брызг. Но Иридия уже выпрыгивала из ванны, смеясь и заворачиваясь в полотенце.

— «Быстрее всех вставшая — победила!» — крикнула она, отплясывая босиком по скрипучим половицам.

— «Ах ты маленькая ведьма!» — Эстерия схватила мокрое полотенце и с криком бросилась за ней. — «Я тебе сейчас устрою зачистку всех чакр через задний проход!»

По комнате неслось весёлое визжание, смех и шлёпки полотенца о голые ягодицы. Даже ванна слегка покачалась от натиска веселья.

— «Боги!» — захохотала Иридия, уворачиваясь, — «Ты, кажется, слишком хорошо вошла в роль няньки!»

— «Я сейчас тебя из этой роли... выпорю!»

Так закончилась их вечерняя ванная — не пафосной магией, не философией, а хохотом, голыми пяточками и взбешённой, но до одури счастливой Эстерией.

Карета неспешно катилась по холмистой дороге, разрезая утреннюю прохладу. За окнами менялись поля, редкие деревья, перелески. Воздух был свежий, почти колкий, но внутри кареты было уютно: мягкие подушки, остатки завтрака и ленивые разговоры о том, как не облажаться перед тремя расами подряд.

— «Сколько мы едем?» — зевнула Эстерия, откидываясь на спинку и потягиваясь.

— «Четвёртый час, » — ответила Иридия, проверяя бумаги. — «Скоро приедем. Я чувствую.»

— «Ты чувствуешь, когда мужик врёт, а не когда горы заканчиваются.»

— «Ха-ха. Очень смешно. Лучше помоги с расчётами поставок.»

— «Ммм... потом. Сейчас у меня грудь говорит, что ей надо полежать.»

Иридия только закатила глаза.

Дорога впереди круто спускалась к большой равнине, а на горизонте распластался город. Высокие башни, стены, шпили, дым из труб, и золотые купола рынков — всё в лучах утреннего солнца, будто кто-то раскинул сверкающий ковёр из камня и стекла.

Иридия остановила карету, открыла дверь и вышла, глядя на город с прищуром. Эстерия — следом, кутаясь в накидку, ветер щекотал ей колени.

— «Вот он, » — сказала Иридия. — «Город трёх гильдий. Гномы, люди, эльфы. Торговые контракты. Бумаги. Печатки. Лицемерие. Всё как мы любим.»

— «Мы вернёмся отсюда с контрактами. Обязательно.»

— «Или не вернёмся...» — сладко протянула Эстерия. — «Может, нас соблазнит красивый эльф с длинным... списком требований. Или мы попадём в любовный треугольник с гномом и бухгалтером. А может... нас выкупит богатая вдова в шелках, и мы станем её персональными массажистками.»

Иридия даже не обернулась.

— «Ты не способна быть серьёзной дольше трёх секунд, да?»

— «Только если на мне корсет и кто-то обещает премию.»

— «Тогда поднимай задницу в карету. Премия будет — если переживём комиссию.»

Обе засмеялись, и ветер унес их смех, как первую весть о том, что две ведьмы прибыли в город, где никто не ждал, что женщины будут вести переговоры. Но они шли — с бумагами, с амулетами... и с огромной любовью друг к другу