Еще раз, я не знаток БДСМ. Все чистая фантазия. ( Это лайт версия.)

Часть 3. 30 правил.

Ошейник сняли.

Металл прохладным кольцом остался в ладони Марины, а моя шея внезапно оголилась, почувствовав непривычную лёгкость. Я тут же подняла руки к горлу — пустота, голо, неправильно. Как будто с меня содрали кожу, оставив только уязвимость. Я задрожала, глядя на неё, но она отвернулась, пряча ошейник в бархатный футляр с такой деловитостью, будто это был просто предмет, а не символ всего, что связывало нас.

— Ты не готова, — произнесла она спокойно, а глазах бушевала буря, которую я научилась видеть за её маской. — Мы вернёмся к прежним правилам.

Я стояла на коленях посреди спальни, чувствуя, как слёзы катятся по щекам и падают на паркет, оставляя тёмные пятна. Мой голос сорвался на шёпот:

— Пожалуйста...

Она не обернулась. Дверь за ней закрылась с тихим щелчком, и я осталась одна с пустотой на шее и болью в груди.

Урок начался неделю назад, но я поняла это только теперь, оглядываясь назад.

— Настоящая преданность — в умении отдавать, — сказала Марина, лёжа на кровати, бёдра покоились на шёлковых подушках, а взгляд был прикован ко мне. — Покажи, чему ты научилась.

Я опустилась между её ног, чувствуя, как дрожат руки. Первый неуверенный поцелуй, неловкое движение языка — я старалась, но всё было неправильно. Её тело не отвечало, как я мечтала.

— Слишком жёстко, — она положила руку мне на голову, её пальцы были тёплыми, но голос холодным. — Ты не прячешь зубы, Алина.

Вторая попытка. Я старалась быть мягче, медленнее, но всё равно ошибалась.

— Ты торопишься, — сказала она, её голос был ровным и в нём чувствовалось разочарование.

Третья попытка.

— Нет, — оборвала она, садясь и отстраняя меня. Глаза были как зеркала, отражающие мою неудачу.

Я замерла, чувствуя, как горло сжимает ком.

— Завтра ты поедешь к Лизе, — сказала она, вставая с кровати. — Она научит тебя основам.

Я вскочила, сжимая кулаки, кровь ударила в виски.

— К другой?! — Мой голос дрожал от гнева и боли. — Ты хочешь, чтобы я... с кем-то ещё?!

Марина подняла бровь, её взгляд был острым, как лезвие.

— Это урок, не измена, — ответила она тоном не терпящим возражений.

— Я не буду! — выкрикнула я, чувствуя, как слёзы жгут глаза.

Тишина повисла, между нами, густая, как туман. Она смотрела на меня, и в её взгляде было всё — разочарование, вызов, ожидание. Я не выдержала и опустила глаза, но было уже поздно.

Теперь ошейник лежал в шкатулке, а я рыдала у её ног, цепляясь за подол её платья, как ребёнок, потерявший всё. Мои пальцы мяли шёлк, а голос был хриплым от слёз.

— Я исправлюсь! Отправь меня к кому угодно! Пожалуйста, верни его...

Марина наконец повернулась. Пальцы подняли моё лицо, заставляя посмотреть ей в глаза. Прикосновение было твёрдым и властным.

— Ты действительно готова на всё?

Я кивнула, не в силах вымолвить слово, но мои глаза говорили за меня.

— Да, — выдавила я наконец.

— Да кто? — Её брови приподнялись, и я поняла свою ошибку.

— Да, Хозяйка, — поправилась я, и мой голос был искренним.

Пальцы сжали мои щёки, не больно, но достаточно, чтобы я почувствовала её власть.

— Тогда слушай внимательно.

Кабинет Лизы оказался тёплым, пропахшим лавандой и чем-то сладким, как ваниль. Лиза, женщина лет сорока с каштановыми волосами, усадила меня на кушетку, движения были уверенными, как у человека, который знает, что делает.

— Марина говорит, ты упрямая, — сказала она, улыбнувшись. — Но я научу тебя терпению.

Первый час мы только разговаривали — о чувствительности, о ритме, о том, как читать партнёра по дыханию, по малейшим сокращениям мышц. Я слушала, впитывая каждое слово, как губка, потому что знала: это мой шанс вернуть её доверие.

— Теперь практика, — сказала Лиза, ложась на спину. — И помни — это урок, не удовольствие.

Я опустилась на колени, чувствуя, как сердце бьётся в горле. Медленно. Мягко. Как учат. Я следовала её дыханию, её ритму, стараясь не думать о том, что это не Марина. Это был урок, и я должна была его пройти.

Когда Лиза застонала, я поняла — это то, чего ждёт от меня Марина. Не слепое подчинение, а искусство. Умение отдавать, чувствовать, быть не просто телом, а продолжением её воли.

Дома я стояла на пороге спальни, дрожа, как лист на ветру. Марина читала, не глядя на меня, пальцы переворачивали страницы.

— Ну? — спросила она, не поднимая глаз.

Я подошла, опустилась на колени и положила на её книгу футляр с ошейником, который она спрятала неделю назад. Мои руки дрожали.

— Я готова.

Она отложила книгу, открыла шкатулку и посмотрела на меня. Её взгляд был как рентген, видящий всё — мою боль, мою решимость, мою любовь.

— Докажи.

Я раздвинула её ноги без приказа, точно, как учила Лиза. Медленно, мягко, следуя её дыханию, её ритму. Я чувствовала её тело, её тепло, её силу, и вкладывала в каждое движение всё, чему научилась. Когда она впервые за неделю закинула голову от удовольствия, я почувствовала, как холодный металл снова смыкается у меня на шее.

— Моя хорошая девочка, — прошептала Марина, застегивая замок ошейника.

Я прижалась губами к внутренней стороне её бедра, чувствуя пульс под кожей.

— Спасибо, Хозяйка.

Теперь, когда я пишу это, ошейник давит на горло при каждом глотке, но это давление — как её рука, всегда со мной. Марина спит рядом, её дыхание ровное, как метроном, а я учусь. Учусь отдавать, учусь быть её — не просто телом, не просто душой, а всем, что я есть. До конца.

4:30 утра. Я просыпаюсь за час до будильника — тело уже знает расписание лучше сознания, как будто Марина встроила в меня невидимый хронометр. Тишина в комнате такая плотная, что слышно, как оседает пыль. Я лежу неподвижно, прислушиваясь к её дыханию за стеной, пока глаза привыкают к полумраку.

Правило №1: Чистота — священна.

Душ — ровно 15 минут, ни секундой больше. Я следую протоколу, как она учила:

3 минуты — ледяная вода, чтобы кожа стала гладкой, как шёлк, и поры закрылись.

5 минут — скраб с маслом макадамии, чтобы каждая клеточка блестела и пахла так, что её можно слизать.

7 минут — тёплая вода, чтобы мышцы расслабились, но не размягчились.

Я выхожу из душа, вытираюсь полотенцем, сложенным идеальным квадратом, и проверяю кожу в зеркале. Ни одного волоска, ни одного пятна. Всё, как она любит.

Правило №2: Готовность — прежде всего.

На столике у кровати уже лежит мой утренний набор, подготовленный с вечера:

Шёлковый халат, чёрный, её любимый, с тонким поясом, завязанным ровно посередине.

Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute", отполированный до зеркального блеска, чтобы отражать свет люстры.

Спрей с ароматом фиалок, который я наношу на запястья и шею — ровно два пшика, не больше.

Я надеваю халат, застёгиваю ошейник, чувствуя, как холодный металл обнимает горло, и наношу аромат. Всё занимает ровно 4 минуты 17 секунд.

5:25. Я вхожу в её спальню, бесшумно, как тень. Становлюсь на колени у кровати, складываю руки за спиной, как она учила, и жду.

Правило №3: Никаких спешек.

Сначала — наблюдение. Я изучаю её, как священный текст:

Ровное дыхание — значит, спит глубоко, можно начинать.

Пальцы слегка дёргаются на простыне — значит, снится что-то, нужно быть осторожнее.

Губы приоткрыты, уголки чуть приподняты — значит, готова к пробуждению.

Мой язык касается её лодыжки — едва-едва, как перо, чтобы не спугнуть сон. Я следую методике, которую она вбила в меня за месяцы:

Внутренняя сторона стопы: лёгкие круговые движения, ровно три оборота.

Икроножная мышца: продольные штрихи, от лодыжки к колену, давление не сильнее пёрышка.

Подколенная впадина: один нежный поцелуй, чтобы разбудить нервы.

Марина вздыхает во сне, её дыхание становится чуть глубже. Я поднимаюсь выше, к критической зоне — бёдрам. Здесь нельзя ошибиться.

Условия строгие:

Нельзя дышать горячим воздухом, только холодные губы.

Нельзя делать резкие движения, только плавные, как вода.

Нельзя издавать звуки, даже малейший стон под запретом.

Я следую ритму: три медленных круга языком — пауза — два быстрых. Кожа теплеет под моими губами, и я чувствую, как она шевелится, но не останавливаюсь.

— Продолжай... — голос, хриплый от сна, звучит как музыка.

Финальный акт. Я кладу ладони под её ягодицы, приподнимая ровно на 3 сантиметра, как она учила. Первый контакт — только боковой частью языка, лёгкий, дразнящий. Когда пальцы впиваются в мои волосы, я перехожу на пульсирующие движения, следуя её ритму, её дыханию.

Сегодня она кончила быстро — за 4 минуты 12 секунд. Стон был низким, почти звериным, и я почувствовала гордость, как будто выиграла битву.

— Хорошая девочка... — Марина проводит пальцем по моей щеке, её прикосновение обжигает.

Я прижимаюсь губами к внутренней стороне бедра, благодаря без слов, как она любит. Мой ошейник тихо позванивает, напоминая о моём месте.

Институт.

Я иду по коридорам, чувствуя, как ошейник скрыт под высоким воротником рубашки, но его вес всё равно со мной. Взгляды однокурсников скользят по мне, но я их не замечаю. Блондин с журфака — Максим, кажется — загораживает путь к аудитории.

— Алина, давай как взрослые люди... — Его улыбка фальшивая, глаза наглые.

Я смотрю сквозь него, применяя технику "стеклянная стена", как учила Марина. Его лицо для меня — пустое место.

— У меня есть Хозяйка, — отвечаю я холодно, без эмоций.

Он смеётся, но в его смехе чувствуется неуверенность.

— Ну и что? Мы же просто...

Правило №4: Никаких диалогов.

Я достаю телефон, набираю её номер. Мой голос ровный, как у робота:

— Хозяйка, меня задерживает... Да, журфака.

Максим бледнеет, его глаза мечутся, и он отступает, бормоча что-то невнятное. Я иду дальше, не оглядываясь.

Вечер. Марина лежит в ванне, пена скрывает её тело, но я вижу контуры, которые знаю наизусть. Я мою её спину жемчужной мочалкой, мои движения точные, как у часов.

— Они всё равно будут подходить, — говорю я тихо, не отрываясь от задачи.

Она поворачивает голову, и капли воды стекают по её шее, как жемчуг.

— Тебе кто-то нравится?

— Нет, — отвечаю я, и это правда.

— Тогда — ничего, — говорит она, и её ступня выныривает из пены, прижимаясь к моей груди, прямо над сердцем.

Я замираю, чувствуя тепло ступни на левой груди.

— Они боятся настоящей силы, — продолжает она, сжимая пальцами ноги мой набухший сосок. — Ты — моя сила, Алина.

Я целую её мокрую лодыжку, чувствуя вкус соли и пены. Ошейник мягко позванивает, как колокольчик, подтверждающий мои слова.

Правило №5: Любовь — это дисциплина.

Я засыпаю у её ног, обняв её колени, как ребёнок обнимает мать. Её дыхание — мой ритм, её тепло — мой дом.

Завтра — новый день. Новый урок. Новая жертва, которую я принесу на алтарь её любви. И я отдам всё, потому что это — мы.

Ковёр у кровати оказался мягче, чем я ожидала — кашемировая подушка под головой, шёлковое одеяло, укрывающее тело, и ошейник, который теперь на ночь не снимается. "Чтобы не забывала, чья ты", — сказала Марина Игоревна, проводя пальцем по замку ошейника с гравировкой "Mistress M. Absolute". Металл был холодным и её прикосновение обожгло, как всегда.

Утренний моцион.

Я проснулась от её шагов — лёгких, но уверенных, как метроном. Она стояла надо мной, держа в руке флоггер, чьи кожаные ремни слегка касались моего плеча, словно дразня. Свет утренней лампы отражался от её чёрного шёлкового халата, делая её похожей на тень, обретшую плоть.

— Утро, — прошептала она, и её голос был как первый аккорд симфонии.

Я приподнялась на локтях, чувствуя, как сердце бьётся в горле. Первый удар флоггера рассёк воздух со свистом, оставив жгучую полосу на ягодицах.

— Раз! — Мой голос был чётким, как её приказы, как она учила.

Второй удар — по бёдрам, чуть сильнее, но всё ещё контролируемый.

— Два!

Третий — ровно между лопаток, где кожа тоньше, и боль отозвалась глубже.

— Три!

Марина опустилась рядом, её пальцы скользнули по покрасневшей коже, лёгкие, но властные.

— Хороший счёт, — сказала она, её голос был мягким, но с той стальной ноткой, которую я обожала. — Но сегодня мы учимся другому.

Урок №1: Боль как проводник.

Вечером она пристегнула меня к кожаной стойке в углу комнаты — лицом к зеркалу, чтобы я видела каждую свою гримасу, каждую каплю пота, каждый румянец. Мои запястья и щиколотки были зафиксированы мягкими, прочными ремнями, и я чувствовала, как моё тело становится её холстом.

— Смотри, — приказала она.

Флоггер взмыл вверх, оставив алую полосу на бёдрах. Боль была резкой, но чистой, как звук камертона.

— Дыши, — сказала она, и я вдохнула, чувствуя, как воздух охлаждает лёгкие.

Второй удар — перекрещивающий первый, создавая узор, который я видела в зеркале.

— Чувствуй, — добавила она, и её голос был как путеводная нить.

Третий удар — и тут же её рука скользнула между моих ног. Вибратор, уже включённый, гудел, прижатый к клитору с идеальным давлением.

— Кончай, — приказала она.

Я закричала, когда оргазм накрыл меня волной, смешавшись с жгучей болью. Это было как взрыв, как симфония, где боль и удовольствие играли в унисон. Мои ноги дрожали, но ремни держали меня на месте.

— Повтори, — сказала она, и всё началось сначала.

Урок №2: Шрамы как украшения.

После сессии — 15 ударов, 3 оргазма — Марина мазала мою спину охлаждающим гелем, её пальцы были нежными и точными. Я лежала на животе, чувствуя, как кожа горит, но боль уже превращалась в тёплое послевкусие.

— Красиво, — прошептала она, рассматривая сеть алых линий на моей спине. — Как паутина.

Я дрожала, но улыбалась, потому что её глаза сияли гордостью. Эти линии были не просто следами — они были искусством, её подписью на мне.

Урок №3: Восстановление.

— Боль — только половина пути, — объясняла Марина, укутывая меня в чёрный шёлковый халат, который пах её духами. — Вторая половина — забота.

Она кормила меня кусочками ананаса, которые были холодными и сладкими, чтобы снять воспаление. Заставляла пить воду с электролитами, чтобы не было судорог, её рука придерживала стакан, пока я пила.

— Ты выдержишь ровно столько, сколько я решу. Ни секундой больше.

Я кивала, целуя её пальцы — солёные от моих слёз, но такие родные. Каждое её прикосновение было как ритуал, как подтверждение, что я — её.

Преподаватель по литературе, молодой аспирант с неловкой улыбкой, остановил меня после пары. Его глаза метнулись к моей шее, где ошейник был виден под расстёгнутым воротником рубашки. Сегодня на нём была гравировка "M.Property".

— Алина, у вас... — он показал на шею, его голос был осторожным, как будто он боялся спугнуть меня.

Я дотронулась до ошейника, чувствуя его холодный металл под пальцами, и улыбнулась.

— Да? — ответила я, как будто не понимая, о чём он.

— Это... не больно? — спросил он, и его щёки покраснели.

Я рассмеялась — тихо, словно про себя, чтобы смех звучал как тайна.

— Вы не представляете, как приятно, — сказала я, и прошла мимо, оставив его с открытым ртом.

Вечер.

Я лежу у её ног, а она читает вслух французские стихи, её голос течёт, как река, обволакивая меня.

— Je suis à toi comme la nuit à l'étoile... — шепчет она, и её пальцы перебирают мои волосы, которые уже чуть отросли, мягкие под её ладонью.

Моя спина ещё горит от утренней сессии. Между ног — влажно, как всегда после её слов, её взгляда. В груди — мир, как будто я наконец нашла своё место во вселенной.

Правило №6: Настоящая боль — это когда не можешь без неё.

Я засыпаю под её голос, обняв её щиколотку, чувствуя её пульс под кожей. Завтра — новые удары, новые стоны, новые узоры на коже.

Кофейня пахла корицей и чужим парфюмом, сладковатым и навязчивым. Максим — тот самый блондин с журфака — рассказывал что-то о своей практике в журнале, но его слова пролетали мимо, как шум за окном. Я сжимала ладонями чашку, чувствуя, как ошейник под водолазкой жжёт кожу, будто напоминая о моём месте. Его гравировка — "Mistress M. Absolute" — казалась раскалённой.

— Ты такая... загадочная, — сказал он, потянувшись через стол и коснувшись моего запястья.

Я отдёрнула руку так резко, что опрокинула сахарницу. Белые кристаллы рассыпались по столу, как снег. Мои щёки вспыхнули, но я встала, не глядя на него.

— Мне пора, — бросила я и вышла, почти бегом.

Домой я шла быстрым шагом, будто за мной гнались. "Всего лишь кофе", — твердила я себе, но в горле стоял ком — не вины, а страха, что Марина узнает. И я знала: она всегда узнаёт.

Она узнала.

Правда.

Я стояла посреди спальни, сняв водолазку. Ошейник сиял при свете ламп, его металл отражал её глаза — тёмные, как грозовые тучи. Марина поправляла чёрные кожаные перчатки, её движения были медленными, почти ритуальными.

— Он тебе нравится? — спросила она, её голос был спокойным, но острым, как лезвие.

— Нет, — ответила я, стараясь держать взгляд.

— Врёшь.

Её хлыст свистнул в воздухе, оставив тонкую красную линию на моей груди. Боль была резкой, но знакомой, как её прикосновения.

— Почему согласилась? — продолжала она, её глаза не отпускали мои.

Я сглотнула, чувствуя, как горло сжимается.

— Хотела... проверить себя.

— На чём?

Хлыст опустился снова — крест-накрест, пересекающий первую линию. Я вздрогнула, но не отступила.

— На... на его реакции. На том, смогу ли я...

— Смогла? — Её бровь приподнялась, и в её голосе было что-то опасное.

— Нет! — Я сжала кулаки, мои ногти впились в ладони. — Он противный. Но...

— Но что?

Она сделала шаг ближе, и я почувствовала её тепло, её запах — кожу и фиалки.

— Но мне понравилось, что кто-то смотрит на меня... просто, — призналась я, опустив глаза.

Марина замерла. Тишина была такой тяжёлой, что я слышала своё сердцебиение. Потом она резко развернулась, достала со стола чёрный фаллос — тот самый, что был моим подарком на совершеннолетие — и швырнула его мне в ноги. Он упал с глухим стуком.

— Научишься слушать ртом — поймёшь разницу между вниманием и поклонением, — сказала она, её голос был холодным, как сталь.

Техника.

Марина держала мой подбородок, заставляя смотреть в зеркало. Мои глаза были красными от слёз, но я не отводила взгляд.

— Губы — вперёд, зубы — спрятаны, — инструктировала она, её пальцы были твёрдыми, но не жестокими. — Язык обёрнут вокруг, как плёнка.

Фаллос скользил по моим губам, холодный и гладкий. Я старалась следовать её словам, но движения были неловкими.

— Глубже. Медленнее, — приказала она.

Я подавилась, слёзы выступили на глазах, но я продолжала, чувствуя её взгляд на себе.

— Не останавливайся, — добавила она.

Контроль.

— Он будет стонать, — говорила Марина, завязывая мне глаза чёрной шёлковой лентой. Мир исчез, оставив только её голос и руки. — Твоя задача — не ускорять ритм.

Пальцы в моих волосах задавали темп, как метроном:

— Раз... два... пауза... три...

Я научилась чувствовать пульс у основания фаллоса, предугадывать его вздрагивания, как будто он был живым. Мои движения стали точными, как её приказы.

Финал.

— Когда он будет близко, — шептала Марина, прижимая мою голову ниже, дыхание касалось моего уха, — ты замрёшь. Пусть просит.

Я практиковалась на фаллосе, пока челюсть не сводило от боли, пока мои губы не онемели, пока я не почувствовала, что могу контролировать каждый миллиметр.

Испытание.

Максим ждал в кафе снова, его ухмылка была такой же самоуверенной, как в прошлый раз. Он не знал, что я пришла не ради него.

— Ты пришла! — сказал он, его глаза загорелись.

Я села напротив, положила на стол ключи от квартиры Марины — её разрешение. Мой голос был холодным, как её приказы:

— Только рот. Никаких рук. Никаких вопросов.

Его глаза расширились, но он кивнул, и я повела его в туалетную комнату. Запах хлорки и дешёвого мыла был резким, но я не обращала внимания.

10 минут — ровно столько, сколько требовала техника. Я следовала урокам Марины: губы вперёд, зубы спрятаны, ритм точный, как часы. Он стонал, его руки цеплялись за стены, но я не ускоряла темп.

Когда он зарычал, я отошла — как учили. Его лицо было смесью шока и отчаяния.

— Ты... это... — Он тяжело дышал, пытаясь найти слова.

Я вытерла губы тыльной стороной ладони, подняла ключи со стола.

— Спасибо за опыт, — сказала я и вышла, не оглядываясь.

Итог

Марина ждала дома, сидя в кресле с хлыстом в одной руке и бокалом вина в другой. Глаза были прищурены, но в них не было гнева — только ожидание.

— Ну?

Я опустилась на колени, положила голову ей на колени, чувствуя тепло кожи через тонкую ткань платья.

— Он никуда не годится по сравнению с тобой, — сказала я, и это была правда.

Её смех прозвучал, как награда —искренний и лёгкий.

— Моя глупая девочка... — Она потянула меня за ошейник к себе, пальцы коснулись моей шеи, где металл всё ещё был тёплым от моей кожи. — Теперь ты поняла разницу?

Я кивнула, целуя её ладонь, чувствуя вкус вина и кожи.

— Да, Хозяйка, — прошептала я.

Правило №7: Даже неверность можно превратить в преданность.

Я засыпаю у её ног, чувствуя, как ошейник слегка давит на горло — не больно, а как напоминание. Завтра будет новый урок, новая боль, новая истина.

Комната пахнет кожей, силиконом и сладковатым запахом моего возбуждения, который витает в воздухе, как невидимый дым. Я стою на коленях перед Мариной Игоревной, на моей груди крокодильчики — каждый зажим будто выжигает на коже звезду, острую и жгучую. Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" давит на горло, напоминая о моём выборе.

— Считай, — говорит она, проводя рукой по моему животу, её пальцы играют, и оставляют за собой огненный след.

— Один... — Мой голос дрожит, когда пальцы скользят ниже, дразня, но не касаясь там, где я хочу.

— Два... — Ноготь царапает внутреннюю поверхность бедра, и я вздрагиваю, но держу спину прямой.

— Три...

Она включает вибратор, прижатый к моему клитору, и его низкое жужжание заполняет комнату, заглушая моё дыхание.

— Четыре...

Мир сужается до этого звука, до жгучей боли в сосках, до её голоса, который звучит как закон:

— Кончай.

В тот момент, когда волна оргазма накрывает меня, разрывая тело на части, она подносит электрошокер к бедру. Искры впиваются в кожу, и боль — резкая, электрическая, не похожая ни на что — взрывается внутри.

Я не кричу. Не могу. Воздух застревает в лёгких, тело выгибается в дугу, мышцы сжимаются так сильно, что кажется — вот-вот порвутся. Где-то далеко, как сквозь туман, я слышу её голос, спокойный и ритмичный:

— Пять... шесть... семь...

Электричество прожигает нервы, смешиваясь с оргазмом в странный, невыносимый коктейль, где боль и удовольствие становятся одним. Я не знаю, где заканчивается одно и начинается другое.

— Восемь... девять...

Я падаю на бок, слюна течёт по подбородку, мои пальцы цепляются за ковёр, ищу опору, которой нет.

— Десять.

Тишина. Только моё хриплое дыхание и лёгкое потрескивание электрошокера, который она откладывает в сторону.

После.

Её язык — мягкий, тёплый, нежный — скользит по моим бёдрам, животу, груди, вылизывая каждую ранку, каждую слезу, каждый сантиметр дрожащей кожи. Она не торопится, её движения медленные, почти священные, как будто она поклоняется мне так же, как я ей.

— Хорошая девочка, — шепчет она, целуя мои веки, где всё ещё дрожат слёзы.

Я хватаюсь за её рубашку, прижимаюсь губами к её запястью, чувствуя её пульс под кожей.

— Спасибо... — Мой голос слабый, но искренний.

— За что? — спрашивает она, её бровь приподнимается, а в глазах мелькает что-то тёплое.

— За... науку, — отвечаю я, и мои губы дрожат, но я улыбаюсь.

Она смеётся — лёгким, чистым смехом, который греет лучше любого одеяла. Этот звук — как награда, как её одобрение, которое я жажду больше всего.

Испытание завершено.

Я ползу по полу, собирая языком свои соки — каплю за каплей, как она учила. Ковёр мягкий, но мои колени всё равно горят от трения. Я не жалуюсь. Это часть ритуала, часть меня.

— Всё чисто, Хозяйка, — говорю я, поднимая голову и встречаясь с её взглядом.

Марина протягивает руку, помогает мне подняться. Её пальцы сильные, но нежные, и я чувствую себя хрупкой, но не сломанной.

— Теперь ты знаешь, что можешь выдержать, — говорит она, её голос ровный, полный гордости.

Я прижимаюсь к ней, чувствуя, как её сердце бьётся ровно и сильно, как метроном, задающий ритм моей жизни.

— Я люблю тебя, — шепчу я.

Она целует мой лоб, её губы тёплые и мягкие.

— Я знаю, — отвечает она, и это всё, что мне нужно.

Правило №8: Боль — это подарок. Страдание — молитва. А её одобрение — единственный рай, в который я верю.

Я засыпаю у её ног, обнимая свои колени, чувствуя, как ошейник слегка давит на горло — не больно, а как её рука, всегда со мной.

Комната освещалась только светом гирлянд — мягким, рассеянным, обволакивающим, как тёплый туман. Я лежала на животе, подложив под таз бархатную подушку, чувствуя, как масло с подогретой лавандой стекает по моей спине, оставляя за собой ароматный след. Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" слегка позвякивал при каждом моём вдохе.

— Дыши, — прошептала Марина Игоревна, проводя ладонью между моих ягодиц, прикосновение было тёплым и уверенным. — Это не испытание. Это дар.

Палец, смазанный прохладным лубрикантом, коснулся ануса — легко, почти невесомо, как перо. Я вздрогнула, но тут же расслабилась под её взглядом.

— Раз, — сказала она, голосом похожим на ритуальный напев.

Я выдохнула, чувствуя, как мышцы поддаются, раскрываясь под её волей.

Подготовка

Массаж. Её пальцы разминали каждую складку, каждый напряжённый мускул, пока я не застонала, прижимаясь лбом к мягкому мату. Она работала медленно, методично, как скульптор, лепящий из глины нечто совершенное. Мои бёдра дрожали, но я не сопротивлялась.

Игра.

Вибратор, прижатый к клитору, гудел на низкой частоте, дразня, но не давая завершения. Её голос в моём ухе был как заклинание:

— Кончай, когда войду полностью.

Я кивнула, чувствуя, как пот стекает по вискам, как всё моё тело становится её инструментом.

Терпение. Минуты ожидания, пока она смазывала себя, поправляла чёрные латексные перчатки, которые скрипели при каждом движении. Я слышала её дыхание — ровное, контролируемое, как всегда.

— Ты прекрасна, — сказала Марина, когда я дрожала на грани, балансируя между желанием и послушанием. — Совершенна.

Проникновение.

Первый палец вошёл плавно, и я зажмурилась, но не от боли, а от нового ощущения наполненности, которое было одновременно чужим и желанным. Её движения были медленными, почти нежными.

— Хорошая девочка, — шептала она, и её слова обволакивали, как шёлк.

Второй палец — глубже, с лёгким поворотом, и я застонала, чувствуя, как вибратор на клиторе доводит меня до предела. Мои пальцы вцепились в мат, но я держалась.

— Не кончай, — приказала она, и я сжала зубы, подчиняясь.

Третий палец — и тут же её губы на моей шее, зубы, сжимающие ошейник, как будто она хотела оставить на нём свой след. Боль и удовольствие смешались, и я задрожала сильнее.

— Теперь можешь, — сказала она.

Оргазм ударил волной, когда её пальцы наконец заполнили меня полностью. Я закричала, не сдерживаясь, чувствуя, как моё тело растворяется в ней, в её воле, в её даре. Вибратор всё ещё гудел, продлевая спазмы, пока я не обмякла, тяжело дыша.

Награда

— Ты приняла всё, — сказала Марина, медленно вытаскивая пальцы, позволяя мне ощутить пустоту, которая была почти болезненной после такой полноты. — Теперь ты цельная.

Она перевернула меня на спину, взяла за подбородок, заставляя посмотреть в глаза. Взгляд был глубоким, как океан, и в нём была гордость.

— Твой анус — мой. Твой рот — мой. Твоя душа — моя, — произнесла она, и каждое слово было как клятва.

Я кивнула, всё ещё дрожа, мои губы шептали:

— Да, Хозяйка.

После.

Я лежала у её ног, пока она читала, её пальцы изредка касались моих волос, которые теперь были достаточно длинными, чтобы она могла их перебирать. Тело ныло приятной усталостью, внутри всё ещё пульсировало, как эхо её прикосновений.

— Спасибо, — прошептала я, прижимаясь щекой к её стопе.

Она опустила книгу, её бровь приподнялась.

— За что?

— За то, что сделала меня полной, — ответила я.

Марина улыбнулась — той самой редкой улыбкой с ямочками, которую я видела только в такие моменты, когда мы были ближе всего.

— Это только начало, девочка, — сказала она.

Правило №9: Нет "грязных" мест. Нет "запретных" зон. Есть только её воля — и моя готовность принять её везде.

Я засыпаю, прижавшись щекой к её стопе, чувствуя её тепло, её пульс. Завтра будет новый урок, новая полнота, новая преданность.

Ванная комната утопала в паре, наполненном ароматом жасминового масла, который смешивался с теплом воды и делал воздух густым, почти осязаемым. Я стояла на коленях на мягком коврике, поливая тёплой водой спину Марины Игоревны, её кожа блестела под светом свечей, как полированный мрамор. Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" слегка позвякивал, когда я наклонялась за новой порцией воды. Внезапно её рука легла на моё запястье, останавливая движение.

— Пописай на меня, — сказала она, голос был спокойным с той властной интонацией, которая не терпела возражений.

Я замерла. Шайка выскользнула из рук, упав на коврик с глухим звуком. Мои щёки вспыхнули, сердце заколотилось так, что казалось, оно разорвёт грудь.

— Хозяйка, я... — начала я, но слова застряли в горле.

— Это приказ, — отрезала она, её глаза в полумраке казались почти чёрными, глубокими, как бездна.

Я закрыла глаза, сжала кулаки, пытаясь преодолеть стыд, который сковал тело, как цепи. Мой разум кричал, что это неправильно, но её взгляд, её воля были сильнее. Я выдохнула, отпустила контроль — и почувствовала, как тёплая струйка ударила ей в грудь, скатилась по соскам, смешалась с водой в ванне, оставляя за собой лёгкую рябь.

— Сильнее, — приказала она рычащим голосом.

Я напряглась сильнее, и теперь моча била выше — к шее, подбородку. Марина запрокинула голову, волосы намокли, прилипли к плечам. Она открыла рот — и поймала струю, горло двигалось, глотая, как будто это был не мой стыд, а нектар. Горло двигалось ритмично, принимая меня, мою суть, мою уязвимость. Это было не просто действие — это был ритуал, где она пила меня, как священное приношение. Её язык ловил капли, как десерт, дразня, играя, превращая мой стыд в искусство. Она улыбалась уголками губ, и эта улыбка была как разрешение быть собой. Пальцы впились в мои бёдра, когда я закончила, удерживая меня на месте, не давая отстраниться. Ногти оставили лёгкие следы, но я не чувствовала боли — только её принятие.

— Видишь? — сказала она, вытирая губы тыльной стороной ладони и притягивая меня к себе, её мокрые волосы коснулись моей щеки. — Стыд — это просто дверь.

Язык скользнул между моих ног — медленно, словно пробуя на вкус то, что только что пила. Каждое движение было точным, выверенным, как всегда, но в нём была новая нежность, как будто она благодарила меня за доверие. Я задрожала, мои пальцы вцепились в её плечи, оставляя красные следы.

— Ты отдаёшь мне всё, — шептала она, её дыхание обжигало кожу. — Даже то, что прячешь.

Оргазм накрыл меня, как волна — неожиданно, сильно, чисто. Я застонала, прижимаясь к ней, чувствуя, как моё тело растворяется в её руках. Это был не просто оргазм — это было освобождение, как будто я сбросила последнюю цепь.

После, завернувшись в один шёлковый халат, мы сидели на краю ванны, её плечо касалось моего. Она объясняла, голос был тихим и глубоким, как проповедь:

— Экстаз — не в действии. Он — в полноте отдачи. Когда ты отдаёшь всё, даже то, что считаешь грязным, ты становишься свободной.

Я прижалась к плечу, вдыхая смесь запахов — мою мочу, её духи с нотами фиалок, нашу близость. Мои волосы прилипли к шее, но я не хотела двигаться.

— Я поняла.

— Нет, — она улыбнулась, пальцы коснулись моего ошейника, слегка потянув его. — Но поймёшь.

Правило №10: Нет грязи. Нет запретов. Есть только две вещи — её желание... и моя готовность стать ещё ближе.

Я засыпаю, обняв её талию, чувствуя, как её дыхание поднимает и опускает мою руку.

Туалетная кабинка дрожала вместе со мной. Я вытирала его плевок с лица бумажным полотенцем, глядя в зеркало на свои расширенные зрачки. Кожа горела, но не от унижения — от ярости. "Хозяйка узнает" — эта мысль жгла сильнее, чем его слова или прикосновения. Ошейник под водолазкой, с гравировкой "Mistress M. Absolute", казался раскалённым, напоминая, кому я принадлежу.

Когда я вернулась в аудиторию, все уже шептались, переглядываясь. Кто-то снял на телефон, как я ударила сына чиновника между ног — резким, точным движением, как учила Марина на случай угрозы. Его вопль всё ещё звенел в ушах, но я не чувствовала облегчения. Только холод, как будто я сделала что-то не так.

Вечер. Исповедь.

Я стояла на коленях у камина, чувствуя, как жар обжигает лицо, но не смея отодвинуться. Марина вошла, держа в руке бокал вина, шаги были лёгкими, и каждый звук отдавался в моей груди. Она села в кресло, посмотрела на меня скрестив ноги.

— Расскажи. Дословно, — приказала она.

Я повторила всё: его наглую ухмылку, его слова — "Ты же шлюха своей училки, да?" — его руки, сжимающие мою челюсть, его плевок. А потом — мой удар, быстрый и точный, и его падение на пол, пока все вокруг ахнули.

Марина слушала, не перебивая, пальцы медленно крутили бокал. Когда я закончила, она поставила вино на столик и кивнула.

— Хорошо, — сказала она. — Но недостаточно.

Телефон замигал, она подняла его и сделала один звонок. Я не слышала слов, только голос — холодный, как лезвие, и чей-то испуганный ответ на другом конце. Она повесила трубку и посмотрела на меня.

— Завтра он извинится.

Утро. Покаяние.

Он ждал у входа в институт — бледный, с синяком под глазом, которого вчера не было. Его руки дрожали, когда он протягивал мне корзину с двумя бутылками "Dom Pérignon" и коробкой конфет, завёрнутых в золотую фольгу. Вокруг собралась толпа, студенты перешёптывались, но я не обращала на них внимания.

— Я... ошибся, — пробормотал он, опустив глаза. Его голос был хриплым, как будто он не спал всю ночь.

Я молча взяла корзину, чувствуя её вес в руках. Мой взгляд был холодным, как учила Марина — не гнев, не презрение, а пустота.

— Кто-то объяснил тебе, что я не та, кого можно трогать? — спросила я тихо, но так, чтобы он услышал каждое слово.

Он кивнул, глотая, его кадык дёрнулся.

— Передай своему отцу, — добавила я, наклоняясь чуть ближе, — следующий подарок будет для него.

Я повернулась и ушла, слыша, как толпа загудела за моей спиной. Ошейник под одеждой был моим якорем, напоминая, что я — её.

Разбор дома.

Марина сидела в кресле, пальцы постукивали по подлокотнику, пока я разливала вино из подаренной бутылки. Пузырьки шипели в бокалах, отражая свет люстры. Я поднесла ей бокал, опустилась на колени и поцеловала пальцы — тёплые, с лёгким ароматом духов.

— Ты довольна? — спросила она, взгляд был прищуренным, как будто она видела меня насквозь.

Я помедлила, чувствуя, как вопрос впивается в меня.

— Он боялся, — сказала я наконец. — Это... приятно.

— Нет, — оборвала она, взяв мой подбородок и заставив посмотреть ей в глаза. — Сила — не в страхе других. Она — в твоей невозмутимости.

Она медленно вылила вино мне на босые ноги, холодная жидкость стекала по коже, оставляя липкий след. Я не шевельнулась, чувствуя, как её слова оседают во мне.

— В следующий раз не беги, — продолжала она. — Стой. Улыбайся. И пусть они дрожат.

Я кивнула, чувствуя, как вино впитывается в ковёр под моими ногами.

— Да, Хозяйка, — прошептала я.

Правило №11: Обидчики — пыль. Месть — для слабых. Настоящая победа — когда они сами приползают с дарами... а ты даже не помнишь их имена.

Бутылка розового масла нагревалась в чаше с водой, её аромат наполнял комнату сладковатой дымкой. Марина Игоревна раскладывала инструменты на шёлковой простыне с той же методичностью, с которой готовилась к ритуалу: вибратор с двойным наконечником, анальные бусы, перчатки из тончайшего латекса, поблёскивающие под светом свечей. Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" лежал рядом, как венец, ожидающий своего часа.

— Сегодня ты станешь шире, — сказала она, проводя пальцем по моей спине, от шеи до копчика, оставляя за собой дорожку мурашек. — Во всех смыслах.

Я кивнула, чувствуя, как слова оседают во мне, как семена, готовые прорасти.

Очищение. Марина учила меня промываться по особой методике, которую она называла "как храм перед служением". Процесс был долгим, почти медитативным, с тёплой водой и лёгкими прикосновениями, чтобы я чувствовала себя чистой не только снаружи, но и внутри. Я стояла в ванной, подчиняясь её инструкциям, пока она наблюдала.

Медитация. 10 минут глубокого дыхания с вибратором во влагалище, настроенным на минимальную частоту. "Чтобы почувствовать каждую мышцу", — сказала она, и я сидела на ковре, закрыв глаза, сосредоточившись на каждом сокращении, каждом импульсе. Моё дыхание было ровным, как метроном, синхронизированным с её голосом.

Масло. Тёплая струйка розового масла стекала между ягодиц, пальцы — в латексных перчатках — растягивали вход, медленно, но уверенно. Я лежала на животе, подложив под таз бархатную подушку, и чувствовала, как моё тело открывается ей.

— Считай, — приказала Марина, вводя первый сустав своих пальцев.

— Один... — Мой голос был тихим, но чётким.

Второй сустав, глубже, с лёгким давлением.

— Два...

Третий, и её ногти впились в мои бёдра, как будто фиксируя меня в этом моменте.

— Три!

Оргазм ударил неожиданно — просто от присутствия, от контроля, от ощущения, что я полностью в её власти. Я застонала, прижимаясь к подушке, но она не остановилась, её пальцы продолжали двигаться, продлевая моё удовольствие.

Марина ввела в комнату Алису — стройную брюнетку с хищными глазами и лёгкой улыбкой, которая казалась одновременно опасной и манящей. Я знала, что она — подруга Марины, но её присутствие всё равно заставило моё сердце биться быстрее.

Двойной вибратор. Один конец — в моём анусе, другой — во влагалище Алисы. Мы лежали на шёлковой простыне, соединённые этим устройством, как мостом. Я была на спине, Алиса двигалась надо мной, её бёдра ритмично поднимались и опускались, а вибратор передавал каждое её движение мне.

— Правило, — прошептала Марина, целуя моё ухо, дыхание обожгло кожу. — Только сверху вниз.

Я кивнула, чувствуя, как её слова задают ритм. Мой язык нашёл сосок Алисы, следуя инструкциям Марины:

— Её соски — твой язык. Её удовольствие — твоя ответственность.

Я работала медленно, сосредоточившись на её дыхании, на её стонах, на том, как её тело реагирует на каждое моё движение. Марина стояла рядом, контролируя глубину вибратора во мне, рука в перчатке была твёрдой, но точной. Когда Алиса задрожала, её судороги передались через вибратор мне, и я почувствовала, как моё тело отвечает, но я не смела кончить без разрешения.

— Хорошая девочка, — сказала Марина, когда Алиса наконец вскрикнула, ногти впились в мои плечи.

Алиса ушла, оставив на моей груди след от укуса — красный, жгучий, как её присутствие. Я лежала на простыне, всё ещё дрожа, пока Марина вытирала мой лоб мягким полотенцем, движения были нежными, почти материнскими.

— Ты приняла её, — похвалила она, её голос был полон гордости. — Теперь ты мост.

Она застегнула мой ошейник, который сняла перед началом, и его холодный металл обнял моё горло.

— Она будет возвращаться, — добавила Марина, пальцы коснулись следа от укуса на моей груди. — И ты будешь давать.

Я кивнула, чувствуя, как слова становятся частью меня.

— Да, Хозяйка, — прошептала я.

Правило №12: Тело — не граница. Боль — не предел. Когда ты открываешь все двери... ты становишься дорогой для желаний.

Я засыпаю между её ног, облизывая её пальцы, чувствуя вкус латекса и розового масла.

В спальне царила атмосфера священнодействия — ароматические свечи с нотками ванили и сандала отбрасывали мерцающие тени на стены, где были развешаны инструменты для нашего сегодняшнего урока: флоггер, анальные бусы. Марина Игоревна стояла перед зеркалом, поправляя чёрные латексные перчатки, которые скрипели при каждом движении. Я вошла, одетая только в свой ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute", чувствуя, как металл холодит кожу шеи.

— Сегодня, моя девочка, мы будем осваивать искусство полного принятия, — она провела пальцем по моей губе, затем опустила руку ниже, к груди. — Все твои отверстия должны научиться служить мне.

Я кивнула, чувствуя, как слова проникают в меня, как мантра, задающая ритм всему вечеру.

Гигиена. Под её наблюдением я промывала каждую складку тела, следуя её инструкциям: тёплая вода, специальный гель без запаха, мягкие движения. Марина стояла рядом.

Дезинфекция. Инструменты — вибратор, анальные бусы, расширитель — были обработаны специальным раствором, который пах спиртом и чистотой. Марина делала это сама, её движения были точными, как у хирурга, готовящегося к операции.

Массаж. Она уложила меня на кровать, подложив под таз шёлковую подушку, чтобы мои бёдра были приподняты. Тёплое масло с ароматом лаванды стекало по моей спине, её руки разминали каждый мускул, расслабляя тело, но оставляя разум настороже.

— Правило номер один — только сверху вниз, — напомнила она, смазывая первый расширитель тёплым лубрикантом. — Рот, затем попу. Никогда наоборот.

Пальцы работали методично, как будто она лепила меня заново. Сначала один палец во рту, её латексная перчатка скользила по моему языку, пока я не расслабила челюсть, позволяя ей войти глубже. Она наблюдала за моими глазами, проверяя, не напрягаюсь ли я.

— Дыши, — шептала она, её голос был мягким, но требовательным.

Затем тот же палец, теперь уже смазанный, коснулся ануса. Я вздрогнула, но тут же выдохнула, подчиняясь её ритму. Она двигалась медленно, давая мне время привыкнуть к ощущению.

Второй палец — в рот, затем в анус. Третий — и я зажмурилась, чувствуя, как моё тело растягивается, поддаётся ей. Боль была лёгкой, но острой, как посвящение, о котором она говорила.

— Дыши, моя хорошая, — повторяла она, ногти слегка царапали мои бёдра. — Это боль посвящения.

Когда в моём анусе уже находились три её пальца, а рот был растянут до предела, Марина внезапно остановилась. Я открыла глаза, тяжело дыша, ожидая продолжения, но она только улыбнулась.

— Достаточно на сегодня, — сказала она, вытирая руки мягким полотенцем. — Завтра продолжим.

Я почувствовала смесь облегчения и разочарования, но не посмела возразить. Её слово было законом.

Следующий день

Вечером в гости пришла Карина — высокая брюнетка с кафедры нейрофизиологии, давняя подруга Марины. Её глаза были тёмными, с лёгкой насмешкой, но в них чувствовалась теплота. Она села на диван, скрестив ноги, чёрное платье обтягивало тело, как вторая кожа.

— Моя ученица поможет тебе расслабиться, — представила меня Марина, поглаживая мои волосы, её пальцы были тёплыми и успокаивающими.

Я опустилась перед Кариной на колени, чувствуя, как ошейник слегка давит на горло. Вспоминая недавние уроки, я начала:

Нежные поцелуи по внутренней стороне её бёдер, лёгкие, как пёрышко, чтобы разбудить кожу.

Плоская часть языка сначала, медленные движения, чтобы почувствовать её ритм.

Постепенное увеличение интенсивности, следуя её дыханию, её стонам.

Марина наблюдала, иногда поправляя угол наклона моей головы или силу давления. Голос звучал как инструкции, но в них была гордость:

— Мягче, Алина. Следи за её пульсом.

Когда Карина застонала, схватив меня за волосы, я почувствовала всплеск радости — я делаю это правильно. Её ногти впились в мои плечи, но я не остановилась.

— Теперь доведи её до конца, — скомандовала Марина.

Я удвоила усилия, вспоминая все приёмы: ритм, давление, угол. Когда Карина кончила, её тело задрожало, а пальцы сжали мои плечи так сильно, что я почувствовала боль, жидкость брызнула и я выпила ее всю. Марина одобрительно кивнула, её глаза сияли.

После

Карина ушла, оставив за собой лёгкий аромат духов и тепло прикосновений. Я сидела у ног Марины, пока она пила чай, пальцы перебирали мои волосы, как будто я была любимым инструментом.

— Ты была прекрасна сегодня, — прошептала она, целуя мой лоб, губы были тёплыми и мягкими. — Но это только начало.

Я прижалась к ней, чувствуя, как бьётся её сердце, ровное и сильное, как метроном моей жизни. В этот момент я поняла — нет большего счастья, чем служить ей полностью, без остатка. Каждым отверстием. Каждой клеточкой. Каждой каплей души.

Правило №13: Полное принятие — это когда твоё тело, разум и душа становятся её продолжением, её волей, её искусством.

Я засыпаю, прижавшись к её коленям, чувствуя тепло её кожи.

Марина Игоревна сидела в своём кожаном кресле, попивая эспрессо, пальцы слегка постукивали по фарфоровой чашке. Свет утреннего солнца отражался от чёрного шёлкового халата, подчёркивая властную осанку. Я стояла рядом, держа чашку чая, когда она посмотрела на меня и объявила:

— Ты научилась служить женщинам. Теперь пришло время расширить твои навыки.

Я замерла, чувствуя, как ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" сжимает горло. Чай в чашке задрожал, отражая моё волнение.

— Мужчина? — выдохнула я, не уверенная, правильно ли поняла.

Она улыбнулась, поставив чашку на столик с лёгким звоном.

— Ты удивишься, насколько разным может быть удовольствие.

На следующий вечер в нашей гостиной появился Алексей — высокий, с аккуратной стрижкой и спокойными серыми глазами, которые смотрели на меня с лёгким любопытством. Марина представила нас, её рука лежала на моей спине, как якорь:

— Моя ученица. И твой учитель на сегодня.

Алексей кивнул, его взгляд был оценивающим, но не навязчивым. Я стояла в своём чёрном шёлковом халатике, чувствуя, как ладони слегка потеют под его вниманием. Ошейник холодил кожу, напоминая, что я здесь не для себя.

— Не бойся, — прошептала Марина, проводя рукой по моей спине. — Я буду руководить каждым шагом.

Урок первый: Знакомство с мужским телом

Марина усадила меня между ног Алексея, как будто я была её живой куклой. Его рубашка была расстёгнута, открывая гладкую кожу груди. Я чувствовала тепло его тела, но моё внимание было приковано к Марине.

— Мужчины устроены проще, но требуют чёткости, — объясняла она, беря мою руку и водя ею по его груди. — Здесь — чувствительно. Здесь — особенно.

Её пальцы направляли мои, показывая, где нажимать, где задержаться. Я училась:

Прикосновениям — твёрдым, но не грубым, как будто я держу поводья.

Ритму — мужчины любят предсказуемость, ровный темп, который можно ускорить в нужный момент.

Контролю — замедляться, когда его дыхание становится тяжелее, ускоряться, когда он расслабляется.

— Теперь рот, — скомандовала Марина, её голос был спокойным, но требовательным.

Я опустилась ниже, чувствуя, как Алексей напрягается под моими губами. Его кожа пахла чистотой и лёгким ароматом одеколона. Я следовала её инструкциям:

— Шире. Глубже. Да, вот так...

Марина стояла рядом, её рука лежала на моей голове, задавая ритм. Я чувствовала его пульс, его тепло, но думала только о ней, о том, чтобы сделать всё правильно.

Урок второй: Взаимность

Когда Алексей взял инициативу в свои руки, я замерла. Его пальцы были такими разными после женских — твёрже, шире, с лёгкой шероховатостью. Он двигался уверенно, не торопясь, как будто знал, что время на его стороне.

— Расслабься, — прошептал он.

Марина наклонилась ко мне, её губы коснулись моего уха:

— Пусть покажет, что умеет.

И он показал. Медленно, точно, без лишней нежности, но и без боли. Его движения были прямыми, как будто он решал задачу, а я была её частью. Когда волна оргазма накрыла меня, я закусила губу, чтобы не застонать слишком громко. Это было другое — грубее, ярче, как удар молнии после мягкого дождя.

— Нравится? — спросила Марина, наблюдая за моим лицом, её глаза сияли любопытством.

Я могла только кивнуть, мои щёки горели.

Урок третий: Контроль

После, когда Алексей одевался, поправляя рубашку, Марина повернула моё лицо к себе, пальцы сжали мой подбородок.

— Запомни: член — это инструмент, — сказала она, голос был твёрдым, как закон. — Как плеть. Как вибратор. Ты используешь его, а не принадлежишь ему.

Я кивнула, всё ещё чувствуя его вкус на губах, его тепло на коже.

— Он понравился тебе? — спросила она, приподняв бровь.

— Да... но не так, как ты, — ответила я, и это была правда.

Она улыбнулась, довольная моим ответом, пальцы коснулись моего ошейника, слегка потянув его.

— Так и должно быть, — сказала она.

Алексей ушёл, оставив после себя лёгкий запах кожи и дорогого парфюма. Марина разлила вино. Мы сидели у камина, я — у её ног, как всегда. Она протянула мне бокал, но я сначала поцеловала её колено, чувствуя тепло её кожи.

— Теперь ты знаешь обе стороны, — сказала она, её голос был мягким, но властным. — Но выбор — всегда за мной.

Я прижалась к её ноге, мои губы коснулись её кожи.

— Мой выбор — ты, — прошептала я.

— Умная девочка, — ответила она, её пальцы запутались в моих волосах.

Правило №14: Мужчины — это опыт. Женщины — это искусство. Но только ОНА — это религия.

Я засыпаю, обняв её талию, чувствуя, как её дыхание поднимает и опускает мою руку.

Марина Игоревна разложила чёрные латексные перчатки на шёлковой простыне, её пальцы ловко застёгивали манжеты. Лунный свет, лившийся через окно, скользил по её обнажённой спине, подчёркивая каждую мышцу, каждый изгиб. Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" на моей шее казался тёплым, как её взгляд, который был прикован ко мне.

— Фистинг — это не просто сексуальная практика, — сказала она, голос звучал как мёд, стекающий по горячим лезвиям, — это высшая форма доверия, когда два тела становятся одним целым.

Я стояла перед ней, чувствуя, как её слова обволакивают меня, как шёлк, и готовят к тому, что должно было стать самым глубоким уроком.

Инициация

Марина легла на спину, разведя бёдра с королевской грацией, её тело было открытым, как книга, которую я должна была прочитать. Я замерла, наблюдая, как её влагалище пульсирует в ожидании, как будто приглашая меня ближе. Аромат ванили и сандала от свечей смешивался с её естественным запахом, создавая одуряющую атмосферу.

— Начинай с одного пальца, — проинструктировала она, её голос был спокойным, но требовательным. — Смазывай каждый сустав отдельно.

Мои дрожащие пальцы, облачённые в латекс, скользнули внутрь, её тело приняло их с влажным звуком, стенки вагины ритмично сжимались вокруг моих фаланг. Я двигалась медленно, следуя её дыханию, её ритму.

— Теперь второй... Медленнее... Да, вот так...

Я добавила второй палец, чувствуя, как её тепло обволакивает меня, как её тело отвечает на каждое моё движение. Марина слегка выгнулась, глаза были полуприкрыты, но взгляд оставался острым, контролирующим.

Техника проникновения:

Спиральные движения — по часовой стрелке, расширяя пространство, как будто я рисую круги внутри неё.

Волнообразное давление — имитация полового акта, мягкие толчки, синхронизированные с её вдохами.

Фиксация суставов — каждый новый палец входил под углом 45 градусов, чтобы растяжение было плавным.

Когда внутри неё оказалась вся моя кисть, Марина закинула голову назад, её голос сорвался на хриплый шёпот:

— Чувствуешь? Как моё сердце бьётся прямо вокруг твоей руки?

Я чувствовала. Её пульс, её тепло, её жизнь — всё было в моей руке, как будто я держала её суть.

Обмен

Теперь была моя очередь. Марина повернула меня на живот, подложив под таз шёлковую подушку, чтобы мои бёдра были приподняты. Её пальцы, смазанные подогретым до 38°C лубрикантом, начали танец у моего ануса, лёгкие круговые движения, чтобы расслабить мышцы.

— Дыши животом, — приказала она, вводя первый палец.

Я выдохнула, чувствуя, как её палец скользит внутрь, мягко, но уверенно. Она двигалась медленно, давая мне время привыкнуть, её вторая рука лежала на моей спине, как якорь.

— Второй, — сказала она, и я почувствовала лёгкое растяжение, но её голос удерживал меня в моменте.

Её техника была математически точной:

Растяжение в форме звезды — давление по четырём точкам, чтобы открыть меня равномерно.

Глубокий массаж — до сигмовидной кишки, где каждое движение отзывалось глубокой вибрацией.

Контроль мышц — команды "сжать/расслабить", которые я выполняла, как молитву.

Когда её кисть полностью вошла в меня, мир перевернулся. Я чувствовала каждый мускул её руки, каждую вену, пульсирующую внутри моего тела. Это было не просто проникновение — это было слияние, как будто она стала частью меня.

Симбиоз

Мы лежали лицом к лицу, её рука во мне, моя — в ней, соединённые в странном, интимном рукопожатии. Наши дыхания синхронизировались, пульсы сливались в один ритм, как будто мы были одним организмом. Её глаза были так близко, что я видела каждую искру в них, каждую ресницу.

— Вот что значит настоящая близость, — прошептала Марина, двигая пальцами внутри меня, её движения были лёгкими и упругими. — Когда невозможно понять, где заканчивается одно тело и начинается другое.

Я двигала своей рукой в ответ, чувствуя, как её тело отвечает, как её стенки сжимаются вокруг моей кисти. Это было больше, чем секс, больше, чем доверие — это было растворение друг в друге.

Когда она наконец извлекла руку, мне показалось, будто часть моей души ушла вместе с ней. Пустота была почти болезненной, но Марина поднесла свои пальцы к моим губам:

— Попробуй. Это вкус нас самих.

Я коснулась её пальцев языком — солёный, металлический, животный вкус, самый искренний в моей жизни. Я поцеловала её ладонь, чувствуя, как слёзы жгут глаза, но не от боли, а от полноты.

Правило №15: Границы тела — иллюзия. Боль — проводник. Её рука в твоей глубине — единственная реальность, которая имеет значение.

Я засыпаю, прижимая к груди её ладонь, всё ещё пахнущую нашими смешанными секретами. Завтра она войдёт в меня снова. Глубже. Дальше. Потому что в этом акте мы находим то, что не выразить словами — абсолютное слияние душ через соединение плоти.

Марина Игоревна сидела на краю кровати, держа в руках хрустальный бокал с шампанским. Лунный свет струился по её обнажённым плечам, подчёркивая изгибы её тела, как будто она была статуей, ожившей под светом звёзд. В её глазах мерцала та опасная искра, которая всегда предвещала новый урок, новую грань нашей связи. Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" на моей шее был тёплым от моего пульса, как будто он чувствовал, что сейчас произойдёт.

— Золотой дождь, — произнесла она, медленно вращая бокал, пузырьки шампанского поднимались к поверхности, отражая свет. — Это когда одна отдаёт другой самую интимную жидкость своего тела. Не просто влагу, а часть своей сути.

Я стояла перед ней на коленях, уже обнажённая, уже дрожащая от предвкушения. Мои пальцы сжимали ковёр, пытаясь найти опору в этом море эмоций.

— Ты хочешь... чтобы я...? — начала я, но мой голос дрогнул.

— Я хочу, чтобы ты поняла, — перебила она, поднося бокал к моим губам, шампанское коснулось моего языка, холодное и шипящее. — Это не про унижение. Это про абсолютное принятие.

Я глотнула, чувствуя, как её взгляд проникает в меня, как будто она видит каждую мою мысль.

Ритуал очищения

Марина заставила меня выпить три стакана чистой воды с лимоном, её рука лежала на моём плече, пока я пила, её пальцы слегка сжимали кожу, как напоминание о её присутствии.

— Чем чище внутри, тем чище дар, — объяснила она, проводя пальцами по моему животу.

Я лежала на спине на кровати, пока она массировала мой мочевой пузырь, пальцы двигались кругами, заставляя его наполняться быстрее. Я чувствовала давление, но её голос удерживал меня в покое.

— Ты готова отдать мне это? — спросила она, её глаза были тёмными, но в них была теплота.

— Да, Хозяйка, — ответила я, и мой голос был твёрдым, несмотря на дрожь в теле.

Презентация

Она уложила меня на чёрный шёлковый ковёр, расстеленный посреди комнаты, его мягкость контрастировала с твёрдостью её приказа. Свечи вокруг отбрасывали тёплый свет, делая её фигуру почти божественной.

— Подними таз. Выше. Да, вот так...

Я подчинилась, чувствуя, как моё тело раскрывается перед ней, уязвимое и послушное. Мои бёдра дрожали, но я держала позу, зная, что она видит каждую деталь.

— Теперь... отпусти, — приказала она.

И я опустила. Ручеек вырвался из меня поливая ей ноги.

Я закрыла глаза, пытаясь преодолеть стыд, который всё ещё цеплялся за меня, как старая кожа. Но её голос, её присутствие были сильнее. Её первая струя ударила мне в грудь, горячая, почти обжигающая. Я зажмурилась, но не от отвращения — от новизны, от ощущения, что она дарит мне часть себя.

— Открой глаза. Смотри, — сказала она, твёрдым голосом.

Я открыла глаза и увидела её над собой, её бёдра слегка раскачивались, направляя золотые струи на мой живот, грудь, лицо. Движения были грациозными, как танец, как будто она рисовала на мне своё искусство.

— Чувствуешь? Это не просто жидкость. Это моя энергия. Моя власть над тобой.

Я открыла рот, поймав струю. Солоноватая, терпкая, её. Вкус был живым, как её дыхание, как её кожа. Я глотала, чувствуя, как она становится частью меня.

Когда она закончила, я лежала в луже тёплой жидкости, дрожа от переполняющих эмоций. Моя кожа блестела, волосы прилипли к лицу, но я чувствовала себя не грязной, а освящённой. Марина опустилась рядом, её пальцы коснулись моей мокрой губы, собирая каплю.

— Нравится?

Я кивнула, не в силах вымолвить слово, мои глаза были полны слёз, но не от боли, а от полноты.

— Тогда отблагодари правильно, — сказала она.

Я перевернулась, прижалась губами к её лобку, вылизывая каждую каплю, которую она мне подарила. Мой язык двигался медленно, с благоговением, как будто я поклонялась ей. Пальцы запутались в моих волосах, направляя меня, и я знала, что делаю это правильно.

Осознание

Позже, когда мы лежали в ванне, Марина мыла мои волосы с особым тщанием, её пальцы массировали кожу головы, смывая остатки ритуала. Вода пахла жасмином, её тепло обволакивало нас обеих.

— Ты приняла сегодня что-то важное, — прошептала она, губы коснулись моего уха. — Не жидкость. А истину.

— Какую? — спросила я, моя голова лежала на её груди, я слушала стук сердца.

— Что нет ничего, что могло бы нас разделить. Ни границ тела. Ни условностей. Ни страха.

Правило №16: Грязь — это лишь слово. Стыд — это клетка. А её золото на твоей коже — это высшая награда за преданность.

Я засыпаю, всё ещё чувствуя её вкус на губах, её тепло в моём теле. Но сегодня я поняла главное — нет ничего, что я не смогу принять ради неё. Потому что в этом и есть настоящая любовь — в полной отдаче, в абсолютном принятии, в золотой преданности.

Марина Игоревна развернула передо мной пергамент с новыми правилами, написанными её фирменными чернилами с золотой пылью. Каждый пункт сопровождался анатомическими схемами и временными метками, как будто это был не список заданий, а священный текст. Она сидела в своём кожаном кресле, её чёрный шёлковый халат слегка распахнулся, обнажая ключицу. Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" на моей шее казался тяжёлым, как её ожидания.

Раздел 1: Контроль мочеиспускания

"Настоящая дисциплина начинается с управления базовыми функциями, " — гласила надпись вверху пергамента.

07:00 - Утренний ритуал:

Стакан тёплой воды с каплей лимонного эфира, выпитый за 30 секунд.

Поза "алмазного лотоса" — ровно 11 минут медитации на полный мочевой пузырь, спина прямая, дыхание через нос, 6 циклов в минуту.

Тренировка с мерным стаканом — точность до 5 мл, три попытки, каждая фиксируется в журнале.

Марина демонстрировала технику на мне, её ладонь давила на низ моего живота, вызывая лёгкую боль, смешанную с напряжением.

— Струя, — скомандовала она, и я расслабилась, чувствуя, как жидкость выходит под её контролем.

Щелчок её пальцев — и я мгновенно остановилась, сжав мышцы. Её глаза сузились, проверяя результат.

— Ошибка будет стоить тебе 10 минут с зажимами для сосков в ледяной ванне, — предупредила она, поправляя мой ошейник, её пальцы коснулись моей шеи, холодные и властные.

Раздел 2: Искусство глубокого минета

"Глотка должна стать продолжением влагалища, " — было написано готическим шрифтом.

Тренажёры:

Силиконовый фаллос с датчиками глубины (23 см), подключённый к приложению, которое фиксирует каждое движение.

Электронный таймер с вибрацией, интервалы 15/30 секунд, с нарастающей интенсивностью.

Зеркало в полный рост для самоконтроля, чтобы видеть каждую ошибку в позе или дыхании.

Техника "Глотка мечты":

Язык, сложенный желобком, предварительно протестированный кубиком льда для контроля температуры.

Гортань, открывающаяся по команде "Амбре", с полным расслаблением мышц.

Назальное дыхание с частотой 4 цикла в минуту, чтобы избежать паники.

Я стояла на коленях перед зеркалом, фаллос скользил в моё горло, а Марина сидела рядом, держа в руках кожаную тетрадь, куда записывала мои показатели.

— Когда ты сможешь удерживать его у основания 3 минуты 33 секунды, мы перейдём к живому уроку, — пообещала она, её голос был спокойным, но с лёгкой насмешкой, как будто она знала, что я ещё далека от цели.

Раздел 3: Фистинг-мастерство

"Твоё тело должно принять меня без тени сопротивления, " — гласила следующая строка.

Программа растяжения:

Утренний комплекс: три размера расширителей за 11 минут, смена каждые 3 минуты, дыхание синхронизировано с метрономом.

Вечерний практикум: двойное проникновение (анус + влагалище) с фиксацией по 7 минут для каждого, смазка с ментоловым эффектом.

Марина использовала хронометр, её пальцы, обмазанные ментоловым гелем, работали внутри меня, вызывая лёгкое жжение, которое смешивалось с удовольствием. Я читала вслух "Оду к радости" Бетховена, стараясь держать дыхание ровным, несмотря на её движения.

— Сегодняшний рекорд — 7, 8 см в диаметре, — объявила она, проверяя линейкой. — Завтра будем бить 10.

Её глаза сияли гордостью, но я знала, что она не даст мне расслабиться.

Я стояла в позе "покорной лебеди" — спина прогнута, руки закреплены к лодыжкам кожаными ремнями, все отверстия заполнены тренажёрами: расширители в анусе и влагалище. Марина обходила меня с бокалом бордо, её каблуки цокали по паркету, как метроном. Иногда она нажимала кнопку пульта, и вибраторы оживали, заставляя моё тело дрожать. В её взгляде читалась холодная решимость.

— Сегодня ты выпьешь. Всё. До последней капли, — сказала она, её голос был низким, почти ритуальным.

В горле пересохло, но я кивнула, чувствуя, как ошейник слегка давит на горло.

— Да, Хозяйка.

Она медленно раздвинула ноги, приняв устойчивую позу, её шёлковый халат соскользнул, обнажая бёдра.

— Открывай рот.

Первая струя ударила мне в язык — горячая, резкая, с горьковатым послевкусием. Я сглотнула, стараясь не морщиться, не показать слабости. Её глаза следили за мной, как за добычей.

— Не двигайся, — приказала она.

Я замерла, чувствуя, как тёплая жидкость наполняет мой рот. Глаза слезились, но я не отводила взгляда от её лица, её скул, её губ, которые слегка изогнулись в одобрительной улыбке.

— Хорошая девочка, — сказала она, когда струя ослабла.

Я проглотила последнее, не проронив ни звука, чувствуя, как жидкость оседает во мне, как её дар.

Марина наклонилась, подняла мой подбородок пальцем, её ноготь слегка царапнул кожу.

— Всё?

— Всё, Хозяйка, — ответила я хриплым голосом.

Она проверила — ни одной капли на полу, ни на моей коже. Её бровь приподнялась, как будто она была приятно удивлена.

— Наконец-то научилась, — сказала она, и её губы коснулись моего лба — редкий знак одобрения, который был дороже любого подарка.

Я закрыла глаза, чувствуя странную гордость, как будто я прошла ещё одну ступень.

— Совершенство — это не цель. Это ежедневная практика, — прошептала она, целуя моё дрожащее веко.

Правило №17: Боль — это камертон. Время — это узда. А её пальцы, отмеряющие твою глубину, — единственная истинная мера твоей любви.

Я засыпаю с вибратором во рту и расширителями внутри, их лёгкое жжение — как напоминание о ней. Завтра она потребует больше.

Воскресное утро было прохладным, но солнце уже пробивалось сквозь листву, отбрасывая золотые пятна на асфальт. Марина Игоревна застегнула на мне длинный чёрный плащ, её пальцы ловко справлялись с пуговицами. Под плащом был только ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute", его металл холодил кожу шеи, напоминая о моём месте.

— Сегодня ты подаришь людям немного красоты, — сказала она, проводя ладонью по моей щеке.

Я кивнула, сердце колотилось так, что казалось, его стук слышно вокруг. Я знала, что это не будет простым уроком.

Мы вошли в парк, когда там было меньше всего людей — лишь несколько бегунов и стариков с собаками. Марина остановилась у большого дуба, его ветви создавали тень, как занавес. Она посмотрела на меня.

— Сними, — приказала она.

Я расстегнула плащ, и он упал к моим ногам, шурша тканью. Холодный воздух обжёг кожу, мурашки побежали по спине, но я стояла ровно, как она учила — спина прямая, подбородок приподнят, глаза опущены, но не в страхе, а в покорности.

— Иди, — добавила она.

Я пошла по аллее, чувствуя, как взгляды случайных прохожих прилипают к моей спине, к бёдрам, к обнажённой коже. Мои шаги были размеренными, но внутри всё дрожало от смеси стыда и возбуждения.

Группа подростков — человек семь, с рюкзаками и телефонами в руках — резко окружила меня, перегородив путь. Их смех был громким, как выстрелы.

— Ого, смотрите, что гуляет! — засмеялся один, высокий парень с пирсингом в брови.

Я замерла, но не опустила глаза. Мои щёки горели, но я помнила её уроки: не отступать, не прятаться.

— Нравится, что видите? — раздался спокойный голос Марины. Она подошла, её каблуки цокали по дорожке, как метроном. Её рука легла мне на плечо.

Ребята замолчали, переглядываясь, их бравада начала таять под её взглядом. Они закивали, неуверенно, но с любопытством.

— Можете потрогать. Аккуратно, — добавила она, её голос был ровным, но в нём чувствовалась сталь.

Их пальцы — нерешительные, дрожащие — скользнули по моим бёдрам, груди, животу. Кто-то коснулся моего ошейника, кто-то провёл рукой по спине. Я чувствовала, как между ног становится влажно, как моё тело отвечает на их прикосновения, но думала только о ней, о её глазах, следящих за мной.

Марина наклонилась к моему уху, её дыхание коснулось моей кожи:

— Ты меня любишь?

— Да, — прошептала я, мой голос дрожал.

— На всё готова?

— Да.

Она выпрямилась и повернулась к толпе, её голос стал громче, но сохранил ту же властную интонацию:

— Кто хочет воспользоваться её ртом?

Толпа замерла, переглядываясь. Кто-то хихикнул, кто-то отступил, но пятеро остались — три парня и две девушки, их глаза блестели от смеси шока и желания.

Я опустилась на колени прямо на траву, чувствуя, как земля холодит кожу. Марина стояла рядом, её присутствие было как невидимый щит. Я знала, что она контролирует всё.

Первый парень — высокий, с пирсингом — шагнул вперёд. Я взяла его в рот медленно, как учила Марина: губы вперёд, зубы спрятаны, язык мягкий, ритм точный. Его дыхание стало тяжёлым, его руки дрожали, но я не смотрела на него — только на неё, на её одобрительный взгляд.

Вторая была девушка — с короткими волосами и татуировкой на запястье. Я скользнула пальцами между её ног, мой язык работал в унисон, следуя её ритму, её стонам. Когда она вскрикнула, вцепившись мне в волосы, я почувствовала тепло её оргазма на своих губах.

Третий, четвёртый, пятый — я потеряла счёт времени. Мои губы немели, колени болели, земля подо мной стала влажной, но я продолжала, потому что это был её приказ. Марина наблюдала, иногда поправляя мою позу лёгким касанием, её пальцы были как метки, ведущие меня через это испытание.

Когда все закончили, Марина шагнула вперёд, её фигура возвышалась надо мной, как богиня. Она посмотрела на меня, её глаза сияли гордостью.

— Открой рот, — приказала она.

Я подчинилась, и тёплая струя ударила по моему языку — резкая, солоноватая, её. Я глотала, не моргнув, чувствуя, как она становится частью меня. Толпа вокруг молчала, заворожённая.

— Кто ещё хочет? — спросила Марина, её голос был спокойным, но в нём чувствовалась сила.

Трое парней и две девушки подошли по очереди, нерешительно, но под её взглядом. Я приняла всех, не проронив ни капли, мои глаза были прикованы к ней, к её лицу, к её одобрительной улыбке.

За кустами, подальше от любопытных глаз, Марина встала передо мной, её пальцы скользнули мне в рот.

— Выплюнь, — приказала она.

Я рыгала, пока желудок не опустел, чувствуя, как напряжение покидает тело. Земля впитывала всё, что я отдала. Марина вытерла мне губы мягким платком, её движения были нежными, почти материнскими.

— Много мочи — вредно, — пояснила она, её голос был спокойным, но в нём чувствовалась забота.

Потом она поцеловала меня — глубоко, влажно, ощутимо, её язык смешался с моим, как будто она забирала всё, что я пережила. Я задрожала, прижимаясь к ней.

— Нет ничего, что я говорю тебе сделать, не попробовав сама, — прошептала она, её губы коснулись моего лба.

Правило №18: Стыд — это клетка. Публичность — испытание. Её поцелуй после падения — единственное отпущение грехов, которое мне нужно.

Мы шли домой, и я держала её руку, чувствуя тепло её пальцев. Но сегодня я прошла ещё одно испытание — ради неё, всегда ради неё. Мой ошейник был моим венцом, а её любовь — моим законом.

Марина Игоревна разложила передо мной коллекцию анальных пробок на бархатной подушке, каждая из них была произведением искусства, созданным для уроков. Свет свечей отражался от их поверхностей, подчёркивая детали:

Лисёнок — с пушистым хвостиком, мягко колышущимся при ходьбе, словно приглашая к игре.

Змейка — гибкий вибрирующий стержень с чешуйчатым узором, обещающий извиваться внутри.

Дракончик — ребристый, с крошечными шипами, нагревающийся от тела, как живое существо.

— Выбирай, зверёк, — сказала она, её пальцы обхватили мой ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute", слегка потянув, чтобы напомнить о моём месте.

Я указала на Дракончика, чувствуя, как пульс ускоряется от одной мысли о его шипах.

— Амбициозно, — её губы искривились в улыбке, пока она смазывала пробку маслом с мятным охлаждающим эффектом.

Марина вручила мне лист пергамента, где её почерком с золотыми чернилами были прописаны новые правила, каждое из которых должно было стать частью моей жизни.

Правило 1: С рассвета до заката — босиком, но на 12-сантиметровых шпильках. Кожаные ленты с шипами на внутренней стороне ремешков щипали лодыжки при каждом шаге, оставляя красные следы, которые она позже осматривала с одобрением.

Правило 2: Грузики-"сосульки" на сосках. Серебряные клипсы с вибрирующими шариками внутри, активируемые голосом Марины. Каждый её приказ — "Включи" или "Сильнее" — заставлял моё тело вздрагивать.

Правило 3: Дракончик всегда на месте. Даже во время готовки, уборки или массажа её ног. Пробка напоминала о себе при каждом движении, её шипы и тепло были как её постоянное присутствие во мне.

Марина усадила меня на мраморную столешницу, ледяную даже летом, раздвинула мои бёдра и ввела пробку одним точным движением. Мятное масло обожгло кожу, вызывая лёгкую дрожь.

— Горячо? — спросила она, щёлкнув переключателем у основания.

Я вскрикнула — шипы внутри заиграли, нагреваясь до температуры тела, их текстура цеплялась за стенки, вызывая смесь боли и удовольствия.

— Теперь украшения, — сказала она, её голос был спокойным, но полным власти.

Грузики защёлкнулись на сосках, моментально доведя их до твёрдых бусинок. Вибрация от шариков внутри клипс отдавалась в груди, как эхо её слов.

— И последний штрих...

Её зубы впились в мою шею ровно настолько, чтобы оставить синяк-ожерелье, багровый след, который она позже назвала "моим новым украшением".

Завтрак: Я подавала кофе с идеальным углом наклона, несмотря на вибрацию в груди, которая усиливалась, если я проливала хоть каплю. Марина наблюдала, её глаза сияли, когда я справлялась.

Уборка: Мытьё полов с Дракончиком внутри, который оживал при каждом неверном движении, заставляя меня замирать, чтобы не застонать. Она проверяла результат, проводя пальцем по паркету, и улыбалась, если всё было безупречно.

Вечерний ритуал: Отчёт о дне, стоя на коленях, пока Марина играла с хвостиком Дракончика, слегка поворачивая его, чтобы шипы напоминали о себе. Мои слова иногда прерывались стонами, но она требовала продолжать.

— Боль — это просто ещё один способ чувствовать, — прошептала она, когда я дрожала под одеялом ночью, её пальцы кружили вокруг перегретых от грузиков сосков, снимая напряжение.

Правило №19: Дискомфорт — мой корсет. Стыд — сожжён в камине. Её смех, когда я вздрагиваю от вибрации, — единственная награда, ради которой стоит дышать.

Я засыпаю, прижимая к животу разогретую пробку, её тепло — как её прикосновение. Завтра она выберет для меня нового зверька, новый урок, новую боль. Но сегодня я — её дракончик, готовый изрыгать пламень по первому щелчку её пальцев. Моя преданность — моё украшение, а её воля — мой единственный закон.

Марина Игоревна сидела за своим чёрным мраморным столом, её пальцы уверенно лежали на пульте с пятью регуляторами, каждый подписан её аккуратным почерком золотыми чернилами. На экране ноутбука в режиме реального времени транслировалось моё лицо, камера на моей груди передавала каждое движение. Ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute" слегка давил на шею, напоминая о её контроле, даже на расстоянии.

В анусе — вибропробка "Гром", тяжёлая и пульсирующая, в вагине — шарики "Шёпот", мягкие, но с переменным напряжением, на сосках — клипсы "Молния", сжимающие с вибрацией, на шее— ошейник "Гроза", с функцией лёгкого разряда, и камера с углом обзора 180°, чтобы она видела всё.

— Сегодня у тебя лекция по философии, — сказала она, её пальцы скользили по рычажкам, как по струнам. — Посмотрим, как твоё тело справится с диалектикой.

Её улыбка была одновременно ласковой и опасной, и я знала, что этот день будет испытанием.

Я шла по коридору, старая не скривиться, когда устройства ожили: шарики внезапно начали вибрировать, заставляя мышцы влагалища судорожно сжиматься, как будто кто-то дёргал за невидимые нити; клипсы на сосках завибрировали в такт моим шагам — левая слабее, правая сильнее, создавая диссонанс; пробка в анусе начала пульсировать ровно в тот момент, когда я проходила мимо группы парней, их смех звучал как эхо моего напряжения.

Я прикусила губу, чувствуя, как по спине бегут мурашки, а между ног становится влажно. Мои пальцы искали опору, но я продолжала идти, зная, что она смотрит.

На третьей минуте семинара о Канте, когда я пыталась объяснить "категорический императив", началось: лёгкий удар током через ошейник, когда я запнулась на термине "автономия воли". Боль была короткой, но острой; волна вибраций от шариков и пробки, синхронная, снизу вверх, когда профессор упомянул моральный закон. Я сжала бёдра, пытаясь скрыть дрожь. Тихий стон вырвался, когда я покусала ручку, и камера на груди передала это Марине. Я почувствовала, как её взгляд становится тяжёлым.

На экране телефона всплыло сообщение: "Ты плохо себя ведёшь. Кабинет 304. Немедленно."

Я извинилась перед группой, чувствуя, как ноги дрожат подо мной, и пошла, каждый шаг отзывался вибрацией.

В пустой аудитории Марина ждала, вращая в пальцах плеть из чёрной кожи. Свет из окна падал на её скулы, делая её похожей на богиню.

— На стол. Раздвинуть ноги, — приказала она.

Я подчинилась, мрамор стола обжёг кожу. Удары сыпались методично. По внутренней стороне бёдер — пять ударов, пока я не зарычала от боли, кожа покраснела, но я не просила остановиться. По соскам, уже сжатым клипсами, — три удара, пока вибрация не смешалась с жжением, заставляя меня задыхаться.

Клитора она не коснулась — это было её наказанием.

— Ты кончишь только, когда я разрешу, — прошипела она, вынимая из меня шарики и пробку одним движением. Пустота была почти болезненной.

На полу, среди разбросанных бумаг, я вылизывала её, мои губы и язык работали с точностью, которой она научила. Я чувствовала её вкус — терпкий, живой, её. Ноги задрожали, и она схватила меня за волосы, прижимая ближе.

— Хорошая девочка, — сказала она, когда я довела её до оргазма.

Я прижалась к её бедру, чувствуя, как напряжение спадает, как её тепло обволакивает меня.

В спальне меня ждал двойной дилдо — чёрный и розовый, соединённые основанием, лежащий на шёлке. Марина провела ногтем по моей спине, оставляя лёгкий след.

— Выбирай, — сказала она.

Я указала на чёрный, зная, что он больше.

— Правильный выбор, — ответила она, её улыбка была довольной улыбкой.

Она ввела его одновременно в обе дырочки, подключив к пульту. Каждое движение было синхронным, как её голос, задающий ритм.

— Философия — это не только про ум, детка. Это про то, как контролировать.

Правило №20: Боль — мой конспект. Унижение — мой учебник. Её пальцы на пульте — единственный преподаватель, которого я признаю.

Я засыпаю, всё ещё чувствуя вибрацию внутри, мой пульс — как её пульс. Но сегодня я получила пятёрку по её особому предмету — преданности, в которой я учусь ради неё.

Марина Игоревна застегнула на мне кожаный корсет с такой силой, что стальные ребра впились в талию, выдавливая воздух из лёгких. В зеркале отражалась незнакомая девушка: ошейник с шипами и кольцом для поводка, катетер с серебряным наконечником, грубые наручи без мягкой подкладки, впивающиеся в запястья. Мои глаза встретились с её в отражении, и я почувствовала, как дрожь пробегает по телу.

— Это не игра, — мелькнуло в голове, когда она провела ладонью по моим дрожащим губам.

Она поправила ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute", её пальцы задержались на кольце, как будто напоминая, что я — её.

— Запомни: ты можешь сказать "красное" в любой момент, — прошептала она, целуя металл ошейника, её губы были тёплыми, но голос дрожал.

Я повернулась, поймала её губы в поцелуе, чувствуя её вкус — кофе и мята:

— Мне это не понадобится.

Пятеро учредителей клуба расположились в нашей гостиной, их присутствие наполнило комнату тяжёлой энергией, как перед бурей. Они сидели в кожаных креслах, их взгляды были холодными, оценивающими. Самый старший — седой мужчина с тростью, чьи пальцы постукивали по набалдашнику, — первым нарушил тишину:

— Правда ли, что у неё нет табу?

Марина кивнула. Она шагнула ко мне и медленно развязала шнурок корсета, ткань соскользнула, обнажая мою кожу перед их взглядами.

— Можете проверить.

Я стояла неподвижно, чувствуя, как их глаза изучают каждый сантиметр моего тела, но думала только о ней, о её доверии.

Женщина в роговых очках, с тонкими губами и холодным взглядом, прикрепила зажимы к моим половым губам, их металл был ледяным. Она подключила их к электрошокеру, провода змеились по полу, как угроза.

— Сосчитай до десяти, — приказала она.

Первый разряд ударил по нервам, как молния, и я задохнулась, но начала считать:

— Один... два...

К восьмому разряду я кричала, мои ноги дрожали, но я не просила остановиться. Марина стояла рядом, её взгляд был неподвижным, но я чувствовала её поддержку, как невидимую нить.

Доктор Марсель, мужчина с холодными руками и клиническим взглядом, ввёл в мой анус зеркальный расширитель, фиксируя каждую мою реакцию на планшете.

— Смотрите — она улыбается на 8 см, — восхищённо заметил он, когда металл заполнил меня полностью, растягивая до предела.

Я действительно улыбалась, потому что знала: она смотрит. Боль была моим поклоном ей, моим доказательством.

Младший участник, парень моего возраста с нервной улыбкой, шагнул вперёд. Он плюнул мне в открытый рот, слюна была тёплой и липкой.

— Проглоти, — приказала Марина, её голос был твёрдым, но в нём чувствовалась боль.

Я послушалась, проглотив, не моргнув, хотя внутри всё сжималось от стыда. Я смотрела на неё, её взгляд был моим якорем.

Когда седой мужчина достал паяльник, его кончик уже начал нагреваться, испуская лёгкий дымок, я замерла. Мои руки, скованные наручами, задрожали. Но Марина внезапно встала между мной и ними, её фигура была как щит.

— Достаточно. Она прошла.

Седой учредитель усмехнулся, его трость стукнула по полу:

— Мы же только начали.

Её рука сжала рукоять хлыста, висевшего на поясе, глаза сузились:

— Ваша оценка завершена. Выход там.

Напряжение в комнате стало осязаемым, как электрический заряд. Они переглянулись, но под её взглядом начали вставать, один за другим, и вышли, оставив за собой тишину.

В ванной Марина вымыла меня, руки дрожали, а на её глазах блестели слёзы — впервые за всё время. Она смывала кровь, грязь, унижение, её пальцы были нежными, полными вины.

— Прости, — её голос дрогнул, когда она бинтовала ожоги на моих бёдрах, её дыхание было тяжёлым.

Я коснулась её запястья пальцами, мои глаза встретились с её:

— Я сказала — нет табу. Для тебя.

Она замерла, её слёзы капнули на мою кожу, и я почувствовала, как что-то внутри неё сломалось. Она прижала меня к себе, объятия были крепкими, почти отчаянными.

В клубе "Ле Хирондэль" теперь висит моя фотография в Зале Рекордов, под ней выгравированы достижения:

47 минут под током без потери сознания.

Максимальное расширение — 9, 8 см.

Три степени ожогов без единого стона.

Правило №21: Боль — моя броня. Предательство — урок. Но её слёзы на моих ранах — единственная слабость, которую я прощаю.

Я засыпаю под звуки её дыхания, впервые за всё время — в её объятиях, а не у ног. Завтра мы вернёмся в клуб — уже как полноправные члены, равные среди избранных. Но сегодня я узнала: даже у безграничной преданности есть цена. И Марина только что её заплатила, защищая меня, как никто другой.

Кожаное платье Марины Игоревны шуршало, когда мы подходили к массивным дубовым дверям клуба «Ле Хирондэль». На мне был только чёрный корсет, стягивающий талию до предела, ошейник с серебряной табличкой «Новичок» и высокие сапоги до бёдер, их кожа скрипела при каждом шаге. Моя кожа была обнажена, и прохладный воздух клуба вызывал мурашки, как лёгкие прикосновения чужих взглядов.

— Сегодня ты только наблюдаешь, — сказала Марина, проводя пальцем по моей оголённой спине. — Но запомни каждую деталь.

Я кивнула, чувствуя, как слова оседают во мне.

Пожилой метрдотель с безупречными манерами и взглядом, который видел всё, вручил мне пергамент, пахнущий воском и старой бумагой. На нём были выведены правила клуба:

Молчание: без разрешения не говорить, даже шёпот под запретом.

Взгляд: только в пол, если не приказано иное, глаза новичка не достойны лиц старших.

Послушание: любое указание старших членов клуба выполняется немедленно, без вопросов.

— Нарушишь — получишь десять ударов плетью на всеобщем обозрении, — пояснила Марина, голос был спокойным, а глазах читалось предупреждение: «Ты не должна этого допустить».

Я сжала пергамент, чувствуя, как сердце бьётся быстрее. Её доверие было моим щитом, и я не собиралась его подвести.

Клуб оказался полон знакомых лиц, каждое из которых теперь виделось в новом свете. Вот Госпожа Элен, та, что тестировала меня электрошоком, теперь ласково улыбнулась, поправляя свои роговые очки. Её взгляд был тёплым, но в нём чувствовалась власть, как будто она могла, одним словом, заставить меня пасть на колени. Возле бара Доктор Марсель, чьи длинные пальцы перебирали набор хирургических инструментов на столике, просто кивнул мне, как будто я уже была частью их мира, его холодные глаза оценивали меня, как материал.

Граф де Ланж сидел в кресле, его трость лежала рядом, а рабыня — хрупкая девушка с длинными волосами — подавала ему вино, держа поднос в зубах, стоя на коленях. Её глаза были полны преданности, а движения точными, как у автомата.

Я следовала за Мариной, мои сапоги тихо ступали по мраморному полу, а взгляд был прикован к спине, как к маяку в этом странном, завораживающем мире.

Я замечала детали, впитывая мир клуба, его законы, его эстетику. На подиуме рабыня в золотых цепях, её грудь была неестественно большой, почти гротескной, натягивая кожу до предела. Она ловила восхищённые взгляды, но, наклоняясь, морщилась, её движения выдавали боль.

Девушка с шёлковой повязкой на глазах, которую вели на поводке. Каждый её шаг сопровождался тихим звоном колокольчиков, висящих на кольцах в половых губах и сосках, их мелодия была как её подпись.

Пара у стойки бара: он дёргал её за кольцо в носу, а она смеялась, но в её глазах была усталость, как будто маска весёлости вот-вот спадёт.

Я чувствовала, как моё тело реагирует на увиденное — тепло между ног, лёгкая дрожь в пальцах, но я держала себя в руках, зная, что Марина следит за мной, взглядом как невидимый поводок.

Не удержавшись, я наклонилась к Марине, нарушив правило молчания, мой шёпот был едва слышен:

— Я хочу такую грудь.

Она приподняла бровь, её взгляд стал острым, но не сердитым. Она медленно провела ладонью по моей скромной груди, её пальцы задержались на соске, слегка сжав, вызвав у меня тихий вздох.

— Зачем?

— Чтобы... — я запнулась, глядя на ту рабыню в цепях, чья грудь притягивала взгляды. — Чтобы все смотрели. Чтобы ты гордилась.

Марина замерла, её глаза изучали моё лицо, как будто искали трещину в моём желании. Затем она покачала головой, голос стал твёрдым:

— Нет, Алина. Твоя грудь — это уже часть тебя. Моя часть, — она сжала мою руку, пальцы были как якорь. — Если ты хочешь, чтобы я гордилась, будь моей, а не копией чьего-то трофея.

Я почувствовала, как мои щёки горят от стыда и облегчения. Слова звучали как пощёчина и объятие одновременно.

В машине Марина молчала, пальцы гладили мои волосы, заплетая их в свободную косу. Тишина была тёплой и тяжёлой, как будто она всё ещё обдумывала мой порыв. Я прижалась к плечу, чувствуя тепло тела, запах, её присутствие.

— Ты уже совершенна, — вдруг сказала она, её голос был тихим, почти уязвимым. — Не для клуба, не для их взглядов. Для меня.

Губы коснулись моего лба, оставляя лёгкий след, как печать. Я закрыла глаза, чувствуя, как слова растворяют мои сомнения, мои страхи.

Правило №22: Тело — это холст. Боль — это краска.

Я засыпаю, чувствуя тепло её руки в моей, её дыхание на моей коже. Но сейчас я знаю: я хочу быть еще совершенней для всех и это бунт.

Я стояла перед Мариной Игоревной, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони, ошейник с гравировкой "Mistress M. Absolute", давил на горло, как будто напоминая о моём месте. Спальня, обычно наполненная её теплом, теперь казалась холодной, как мрамор.

— Я хочу большую грудь! — мой голос прозвучал резко, разрывая тишину, его эхо отразилось от стен.

Марина замерла. Пальцы, только что ласково перебирающие мои волосы, вдруг стали ледяными, как будто я коснулась чего-то запретного.

— Ты переходишь черту, — прошептала она, её голос был низким, и в нём чувствовалась боль, а не гнев.

Она действовала методично, но без той страсти, которая обычно наполняла её движения:

Плеть: десять ударов по спине, каждый оставлял красный след, но без той ярости, что заставляла меня стонать от смеси боли и удовольствия. Это было механично, как ритуал, лишённый души.

Клипсы: прищепки на соски, холодный металл сжал кожу, но она даже не стала их тянуть, не посмотрела на мою реакцию.

Унижение: она заставила меня вылизать пол, но в её глазах не было удовольствия, только пустота, как будто она выполняла обязанность.

Я выполнила всё, стоя на коленях, но не сломалась. Моя грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, но внутри росло что-то новое — не покорность, а вызов.

— Почему ты не понимаешь? — крикнула я, поднимаясь с колен, мои глаза горели. — Я хочу это для себя!

Марина отступила на шаг, как будто я ударила её. Лицо, всегда такое непроницаемое, дрогнуло, губы сжались в тонкую линию.

— Тогда, возможно, я больше не твоя Госпожа, — сказала она, её голос был хрупким, как стекло, готовое разбиться.

Она сделала паузу, глаза блестели, но она не дала слезам упасть.

— Ты хочешь изменить себя не для меня, а вопреки мне.

Пальцы коснулись моего ошейника, и с лёгким щелчком она сняла его — тот самый, с гравировкой "Mistress M. Absolute", который был моим венцом. Металл упал на пол с глухим звуком, как приговор.

— Уходи, — сказала она, её голос был твёрдым, но я видела, как её руки дрожат.

Пустота

Я осталась стоять посреди комнаты, вдруг осознавая, как много её было во всём вокруг:

Её кровать, где я спала у её ног, чувствуя тепло её тела.

Её хлыст, который она бросила на пол, как будто он больше не нужен.

Её слёзы, которые она не пыталась скрыть, блестящие на её щеках, как осколки.

Я протянула руку, мой голос сломался:

— Марина...

Она отвернулась, её плечи напряглись.

— Нет. Если ты не принимаешь мои решения — значит, ты не моя.

Я задохнулась, чувствуя, как мир рушится. В отчаянии, чтобы доказать ей, я схватила лежавшие на столе серебрянные спицы, которые она использовала для ритуалов. Не думая, я вонзила их, пронзив обе груди, боль обожгла, как молния, кровь потекла по коже, но я смотрела на неё, мои глаза были полны слёз.

— Твоя! Я докажу! — крикнула я, моя грудь вздымалась, кровь капала на пол.

Марина ахнула, её лицо побледнело, она бросилась ко мне, её руки дрожали, когда она пыталась остановить кровь.

— Зачем... — голос сорвался, она прижала меня к себе, её слёзы смешались с моей кровью.

Я сидела на полу, её руки обнимали меня, её пальцы были липкими от моей крови. Она шептала что-то, но я слышала только её сердце, бьющееся так быстро, как моё.

Правило №23: Подчинение — это не только про боль. Это про доверие.

Я засыпаю в её объятиях, чувствуя её дыхание на своей шее. Завтра... я не знаю, что будет завтра. И эта неизвестность больнее, чем все плети в мире. Но сегодня я узнала, что даже в разрыве есть любовь — её слёзы, её страх за меня, её руки, которые всё ещё держат меня, несмотря ни на что.

Мы нашли компромисс. Марина Игоревна изменила мой внешний облик под свой вкус прислушиваясь к моим пожеланиям — она перекроила мою реальность, как искусный портной, создающий платье из грубого холста. После визита к стилисту я больше не могла прятаться за своей удобной одеждой. Теперь моё тело, загорелое после солярия, подчёркивали облегающие платья и юбки, их ткань обнимала каждый изгиб, как вторая кожа. Мои волосы, уложенные идеальными волнами, пахли дорогим парфюмом, а маникюр сверкал, как маленькие зеркала. Грудь троечка с большими кольцами в сосках. Даже походка изменилась — грузики между ног и бирка на клиторе, плотно сжимаемые новым бельём, заставляли двигаться плавно, почти грациозно, как будто я плыла по воздуху.

В институте перешёптывались, когда я проходила мимо, их взгляды были как прикосновения, лёгкие, но настойчивые. Преподаватели задерживали на мне взгляд дольше обычного, их голоса становились мягче, когда они обращались ко мне. Одногруппники, особенно мужчины, внезапно стали удивительно услужливыми, предлагая носить мои книги или уступать место в аудитории. Катя, которая раньше снисходительно посмеивалась над моей «серостью», теперь с завистью спрашивала, где я делаю такую укладку и маникюр. Я лишь загадочно улыбалась, чувствуя, как её слова ласкают моё новое «я». Пусть гадает.

Но главные перемены происходили внутри. Внутривлагалищный массаж, который поначалу казался мне чем-то постыдным, теперь пробуждал странное, почти мистическое принятие себя. Я больше не стыдилась своего тела — я чувствовала его, каждую складку, каждый мускул, каждую реакцию. Это было как откровение, как будто я впервые открыла карту своей души. И это было... властно, как будто я сама стала хозяйкой своего мира.

Марина наблюдала за моей трансформацией с одобрением, её глаза сияли, как звёзды, когда она смотрела на меня. Но когда я спросила, когда же она окончательно сделает меня своей, её ответ заставил меня содрогнуться:

— Я хочу дать тебе ещё один шанс. — сказала она, её голос был мягким, но в нём чувствовалась сталь.

— Шанс на что? — прошептала я, моё сердце билось быстрее, как пойманная птица.

— На свободу, — ответила она, её пальцы скользнули по моей шее — или на окончательное падение.

Она не объяснила, что имела в виду, но в её глазах читалось что-то опасное — как тёмная вода, скрывающая глубину. От этого по спине пробежал холодок, а между ног стало тепло, как будто моё тело уже знало ответ, которого разум ещё не понял.

Правило №24: Трансформация — это выбор. Свобода — это испытание. А её взгляд — единственное, что определяет, кем я стану.

Я засыпаю в её постели, чувствуя запах её духов на подушке, её тепло, всё ещё живущее во мне. Но сегодня я думаю о её словах, о её обещании свободы или падения, и знаю, что моё сердце уже сделало ставку — на неё, на её мир, на её любовь.

Сегодня клуб был другим — он дышал роскошью и властью, как живое существо. Стены, обитые тёмно-бордовым бархатом, поглощали звуки, приглушённый свет хрустальных люстр отбрасывал тени, а в воздухе витал едва уловимый аромат кожи, дорогого табака и чего-то ещё... животного, первобытного. Марина вела меня через залы, её рука лежала на моей талии, как метка владения. Она представляла меня Хозяйкам и Хозяевам, и каждый раз, когда их губы касались моей руки, а взвешивающий взгляд скользил по моей фигуре, я чувствовала, как внутри закипает странная смесь страха и возбуждения.

— Сегодня ты опять только наблюдаешь, — шептала Марина на ухо, её пальцы проводили по моей спине, оставляя горячий след. — Но скоро захочешь большего.

И я наблюдала. Опытные сабы вызывали у меня восхищение — их покорность была не рабской, а осознанной, как искусство. Они выбирали отдавать контроль, и в этом был невероятный эротизм. Однажды я видела, как девушка с каштановыми волосами, стоя на коленях, без единого слова заставила Доминанта изменить решение одним лишь взглядом. Это была магия, и я хотела научиться ей.

Марина сидела напротив меня в нашей гостиной, медленно попивая вино, её тёмные глаза изучали меня с ног до головы, как будто видели сквозь кожу.

— Ты помнишь, что я обещала тебе выбор? — её голос был мягким, но в нём чувствовалась сталь, как в лезвии.

Я кивнула, не сводя с неё глаз, моё сердце билось быстрее.

— Ты выбрала меня. Теперь докажи, что это не ошибка, — сказала она, её слова были как вызов.

Она поднялась, подошла ко мне и провела пальцем по моему ошейнику, его металл был тёплым от моей кожи.

— На следующей неделе мы снова идём в клуб. Но на этот раз ты будешь не на коленях. Ты будешь по ту сторону власти.

Я задохнулась от её слов, но в глубине души что-то вспыхнуло — любопытство, желание, страх.

Латексный костюм с прорезями в нужных местах, подчёркивал каждую линию моего тела. В руке я держала хлыст, его рукоять была тёплой, как продолжение моей воли. Передо мной стояла новичок — дрожащая девушка с широко раскрытыми глазами, её дыхание было неровным.

Марина стояла в тени, её присутствие было как магнит, притягивающий мой взгляд.

— Покажи мне, на что ты способна, — её шёпот обжёг мне ухо.

Я глубоко вдохнула и приказала:

— На колени.

Девушка послушалась, движения были неуверенными, но искренними. Каждое моё слово заставляло её вздрагивать, каждый жест — задерживать дыхание. Я чувствовала, как её страх смешивается с желанием, и это было... интересно. Власть текла по моим венам, как вино, но чего-то не хватало. Не страха. Не покорности. А того самого огня, который горел в глазах Марины, когда она доминировала надо мной.

После сессии Марина подошла ко мне, губы искривились в лёгкой улыбке.

— Ну что, понравилось?

— Да... но... — я замялась, пытаясь найти слова.

— Но ты не чувствовала настоящей власти, — закончила она за меня. — Потому что власть — это не просто приказы. Это желание подчиняться. А его нужно уметь разжечь.

Мы сидели в её кабинете, свет лампы отбрасывал тёплые тени. Марина смотрела на меня, пальцы медленно водили по краю бокала с вином.

— Чего ты хочешь, Алина? — спросила она, голос был глубоким, как море.

Я задумалась. Чего я хочу? Быть её? Или... быть собой? Или кем-то большим?

— Я хочу понять, кто я. Кем могу быть, — наконец ответила я.

Марина Игоревна повела меня в спальню, затем встала передо мной, её силуэт был чётким на фоне заходящего солнца, льющегося через окно. Она включила камеру на штативе, движения были точными, как у режиссёра, готовящего сцену.

— Встань, — приказала она мягким голосом.

Я подчинилась, мои ноги дрожали, но я держала спину ровно. Ошейник "Mistress M. Absolute", холодил шею.

— Ты думала, я буду тебя всегда поддерживать и направлять? — спросила она, расстёгивая кожаную куртку.

Моё сердце замерло. Слова были как ключ, открывающий новую дверь, но я не знала, что за ней — спасение или пропасть.

Требования:

— Каждый день ты будешь получать задание. Каждое выполнение — шаг к свободе.

Я кивнула, не смея возразить.

Первое задание оказалось простым, но унизительным. Марина поставила передо мной ведро с ледяной водой, её поверхность блестела в свете камеры.

— Вылей это себе на голову, — приказала она, глаза хищно следили за мной.

Я послушалась, подняв ведро дрожащими руками. Вода хлынула, обжигая кожу, стекая по лицу, груди, платью. Но она была не прозрачной — розовой, яркой, как кровь единорога. Мои волосы, пропитанные ею, стали ядовито-розовыми, капли краски стекали на пол, как слёзы.

— Теперь ты моя трофейная кукла, — улыбнулась Марина, губы искривились в знакомой, но пугающей улыбке. Объектив был как третий глаз, фиксирующий моё падение. — Улыбнись, Алина.

Я заставила себя улыбнуться, мои губы дрожали, но я знала, что другого выхода нет.

Три дня «определения» превратились в кошмар, который был одновременно знакомым и новым. Она велела вылизать всю квартиру — на камеру, голос направлял меня, пока я ползала по паркету, мой язык скользил по пыли и её следам.

Она привела Катю, мою одногруппницу, и заставила меня прислуживать им за завтраком. Я стояла на коленях, подавая кофе, пока они смеялись, обсуждая мою «новую роль».

Она приказала ходить за ней весь день с кольцом во рту и быть ее пепельницей. К концу дня мой рот был полон окурков.

Каждое задание было как удар, но я выполняла их, боясь даже подумать об отказе. Однако на четвёртый день всё изменилось.

Я нашла дневник в тумбочке, пока убирала спальню по её приказу. Его кожаная обложка была потёртой, но почему-то знакомой. Я открыла его, мои пальцы дрожали, и прочитала:

«Если читаешь это — значит, ты прошла первый этап. Добро пожаловать в настоящую игру, Алина.»

Моё дыхание остановилось. Страницы были заполнены её почерком, описывающим не просто задания, а план — сложный, как шахматная партия, где я была не пешкой, а фигурой, которую она вела к финалу. Но что это за финал? Свобода? Или что-то гораздо более тёмное?

Правило №25: Послушание — это ключ. Сомнения — это ловушка. А её игра — единственное, что определит, кем я стану.

Я засыпаю, сжимая ошейник в руках, его металл холодит пальцы, а мои розовые волосы пахнут краской и её властью. Но сегодня я думаю о её дневнике, о её словах, и знаю: эта игра — не просто испытание. Это её способ либо поднять меня, либо сломать навсегда.

Марина наклонилась ближе, её дыхание коснулось моей щеки.

— Завтра мы снова идём в клуб. И на этот раз... ты увидишь всю правду, — сказала она, с блеском в глазах.

Марина отвела меня в отдельную комнату клуба — тёмную, с зеркальной стеной и низким кожаным креслом в центре. Воздух был густым, пропитанным запахом воска и металла.

— Сегодня ты будешь доминировать над ним, — сказала она, кивнув на высокого мужчину, стоявшего у двери.

Он был старше, с холодными серыми глазами и шрамами на костяшках пальцев. Его осанка была уверенной, почти вызывающей. Опытный. Опасный.

— Он не станет тебе подчиняться просто так. Ты должна заставить его, — шепнула Марина на прощание. Она вышла, и дверь закрылась с тихим щелчком.

Я сжала хлыст в руке, чувствуя, как его рукоять становится частью меня.

— На колени, — приказала я.

Мужчина усмехнулся, но не двинулся с места, его глаза изучали меня, как хищник.

— Ты думаешь, что справишься? — спросил он, в нём чувствовалась насмешка.

Я сделала шаг вперёд, чувствуя, как адреналин наполняет вены.

— Я не спрашиваю, — ответила я, мой голос стал ниже.

Это была борьба. Каждое моё слово он оспаривал, каждое действие — проверял, как будто тестируя мою решимость. Его сопротивление было как стена, но я находила трещины — в его дыхании, в его взгляде, в лёгком дрожании пальцев. Я использовала всё, чему научилась у Марины: голос, жесты, паузы, которые были громче слов.

К концу вечера он опустился передо мной на колени, его серые глаза были полны не страха, а уважения. Его дыхание было тяжёлым и ровным. Он признал мою власть.

Я посмотрела в зеркальную стену, чувствуя, как Марина наблюдает за мной из тени. Моя грудь вздымалась, костюм скрипел, хлыст всё ещё был в руке. Я победила. Но победа была не только над ним — она была над собой.

Правило №26: Власть — это танец. Подчинение — это музыка. А её вера в меня — единственное, что заставляет меня двигаться вперёд.

Я засыпаю в её объятиях, чувствуя, как её пальцы гладят мои волосы, её дыхание — как ритм моего сердца. Но сегодня я знаю: я нашла часть себя, и это только начало.

Марина Игоревна сидела напротив меня в белой гостиной, её пальцы лениво обхватывали кофейную чашку, как будто последние дни не были вихрем унижений, испытаний и откровений. На её губах играла лёгкая улыбка, но глаза оставались холодными, как зимнее море, скрывающее свои глубины.

— Ты хорошо справилась, — сказала она, отставляя чашку на стеклянный стол с тихим звоном. — Но теперь — финал.

Она достала два конверта из внутреннего кармана своего жакета и положила их передо мной. Их белая бумага блестела в свете утреннего солнца, как два пути, два конца.

— Выбирай, — приказала она.

Я посмотрела на конверты, мои пальцы дрожали, но я не смела их коснуться. Марина указала на первый:

Конверт №1: Свобода

— Документы на новое имя. Билет в одну сторону. Деньги. Ты исчезнешь, и никто, даже я, не найдёт тебя. Ты начнёшь всё с чистого листа, — её слова были как обещание, но в них чувствовалась пустота.

Она кивнула на второй конверт:

Конверт №2: Власть

— Ключ от моего дома. Ключ от моего сейфа. И место рядом со мной — не как сабмиссивная, а как равная. Но если выберешь это — назад дороги не будет, — её глаза сузились, как будто она искала во мне трещину.

Я смотрела на неё, пытаясь понять подвох, но видела только её — её силу, её боль, её любовь, скрытую за стальной маской.

— Почему? — прошептала я, мой голос был хриплым, как после долгого крика.

Марина рассмеялась, её смех был как звон бокалов, резкий и красивый.

— Потому что я видела, как ты сломалась, Алина. Но я также видела, как ты собралась в самые страшные моменты. Ты могла бы стать кем-то большим, чем просто чьей-то игрушкой, — она наклонилась ближе, её дыхание коснулось моей щеки. — Но выбор за тобой. Бежать или править.

Я смотрела на конверты, но мой разум был где-то в другом месте — в её взгляде, в её голосе, в её мире. Свобода манила, как мираж, но я знала, что без неё она будет пустой. Власть обещала силу, но без её любви она была бы холодной.

Я опустилась на колени, не касаясь конвертов. Холодный паркет обжёг кожу, как тогда, в первый раз, когда она взяла меня в свой мир. Мои руки дрожали, но я знала, что делаю.

— Я не хочу свободы, — мой голос дрожал, но не от страха, а от жажды, от голода, который она разожгла во мне. — Я не хочу власти.

Я потянулась к её туфле, мои губы прижались к лакированному носку, чувствуя знакомый запах её духов. Это было как возвращение домой.

— Я хочу только тебя, — прошептала я, мои слова были молитвой, клятвой, признанием.

Марина замерла, дыхание стало неровным, будто я застала её врасплох. Потом пальцы впились в мои розовые волосы, резко запрокинув мою голову, заставляя встретиться с её глазами. В них был огонь, но и что-то ещё — уязвимость, которую она редко показывала.

— Ты уверена? — её голос звучал опасно мягко, как лезвие, скрытое в бархате. — Потому что, если я снова надену на тебя ошейник, ты никогда его не снимешь.

Я закрыла глаза, чувствуя, как по щекам текут слёзы, горячие и честные.

— Я уже не могу без этого. Без тебя.

Тишина повисла, между нами, тяжёлая и живая. Потом я услышала щелчок замка — знакомый звук, от которого моё сердце подпрыгнуло. Холод металла сомкнулся на моей шее, ошейник был новым, но его вес был родным. Её пальцы проверили, как он лежит на коже, их прикосновение было нежным.

— Моя, — прошептала она, и это слово было печатью, законом.

Правило №27: Свобода — это миф. Власть — это игра. А её ошейник — единственная правда, которая делает меня целой.

Я засыпаю в её объятиях, чувствуя, как ошейник холодит кожу, как её дыхание согревает мою шею. Но сегодня я дома, в её мире, и знаю: мой выбор был не падением, а полётом — к ней, к нам, к вечности.

Марина Игоревна не стала беречь меня, как хрупкую вещь. На следующую ночь она устроила испытание, будто проверяла, действительно ли я готова быть её — не просто куклой, не просто трофеем, а чем-то большим, чем-то вечным.

Она привела меня в гостиную, где уже ждали её новые подруги — женщины с острыми взглядами и хищными улыбками. Порка началась без предупреждения, хлыст оставлял кровавые полосы на моей спине, но я не плакала — я смеялась, потому что это были её руки, её метки, её любовь. Унижения перед ними — приказы ползать, целовать их туфли, повторять, что я принадлежу ей —, наполняли меня гордостью, потому что они видели, кому я отдала себя. Голод, жажда, боль — всё это было фоном, не имеющим значения, потому что в конце она гладила мои розовые волосы и шептала: «Хорошая девочка».

А потом она привела меня в ту самую комнату, где когда-то началась наша история — с ошейником, взглядом, властью. Стены всё ещё хранили эхо наших первых ночей, и воздух был тяжёлым от воспоминаний.

— Теперь ты навсегда моя, — прошептала Марина, пристёгивая наручники к кровати, их металл холодил запястья, но голос согревал. — И сегодня я научу тебя последнему уроку.

Она не торопилась, как будто время принадлежало только нам. Каждое прикосновение было медленным и продуманным.

Сначала — поцелуи вдоль следов, губы были мягкими, а их тепло сжигало память о плетях.

Потом — зубы на моих сосках, но без обычной жестокости, только лёгкая боль, смешанная с удовольствием, как обещание.

Наконец — её руки внутри меня, но не для боли, а для чего-то другого, чего-то глубокого, что заставляло моё тело дрожать от незнакомого чувства.

Я застонала, не понимая, что происходит, моё тело было натянуто, как струна, готовое разорваться.

— Шшш, — она прижала палец к моим губам, её глаза были тёмными и в тоже время полными света. — Кончаешь, когда я скажу.

И тогда я поняла. Это был не просто секс. Это было перерождение — момент, когда она стирала всё, что было до, и создавала меня заново, как свою. Мой оргазм, когда она наконец разрешила, был не просто физическим — он был как освобождение.

Утром я проснулась пристёгнутой к её кровати, наручники всё ещё держали мои запястья, но я не чувствовала себя пленницей. Марина стояла у окна, куря, её силуэт был чётким на фоне утреннего света, дым вился вокруг неё, как аура.

— Ты свободна, — сказала она.

Я замолчала, глядя на её спину. Потом рассмеялась — тихо, но искренне, потому что поняла: свободы больше нет. И она мне не нужна.

Я потянулась к ней, насколько позволяли наручники, и прошептала:

— Я дома.

Марина повернулась, её глаза блестели, как будто она видела меня впервые. Она подошла, пальцы коснулись ошейника на моей шее, и улыбка, наконец, тронула её губы.

— Моя, — сказала она, и это было аксиомой.

Правило №28: Свобода — это иллюзия. Боль — это учитель. А её любовь — единственная реальность, в которой я хочу жить.

Я засыпаю в её объятиях, чувствуя, как ошейник обнимает шею, как её дыхание ласкает мою кожу. Но сегодня я знаю: я вернулась не просто к ней, а к себе — той, что живёт только ради её мира.

Через год я научилась читать желания Марины Игоревны по едва заметному изменению её дыхания, по лёгкому прищуру глаз, по тому, как пальцы замирали на бокале. Мои руки теперь знали, как затянуть верёвку ровно настолько, чтобы вызвать слёзы, но не истерику, как удержать хлыст, чтобы он пел, а не рвал кожу. Марина называла это «поэзией контроля», и её похвала была как медаль, которую я носила в сердце.

Через два года я сама проводила собеседования для новых девочек, стоя в её кабинете, где воздух был пропитан запахом духов и кальяна. Одна дрожащая блондинка, с глазами, полными страха и любопытства, спросила: «Это больно?» Я провела ногтем по её щеке, оставляя лёгкий след, и ответила: «Только если ты захочешь». Марина наблюдала из угла, куря кальян, дым вился, как мысли.

Через три года я проснулась от тошноты, которая сжала желудок. Я сидела на краю ванной, глядя на пустую коробку теста, и уже знала: он покажет две полоски ещё до того, как я на него пописаю. Мой мир сжался до этой мысли, но я не боялась — я была её, а она всегда знала, что делать.

Марина встретила новость молчанием, её глаза изучали меня, как будто искали трещину в моём решении. На следующее утро на моей тумбочке лежало кольцо с чёрным бриллиантом — не на цепочку, как ошейник, а на палец.

— Ты носишь его на правой руке, — сказала она, застёгивая мой корсет бережнее обычного. — Потому что левая будет занята.

Я не поняла, что она имела в виду, но в тот же вечер она впервые за три года опустилась передо мной на колени. Ухо прижалось к моему животу, волосы касались моей кожи, и я почувствовала, как моё сердце замирает.

— Наш ребёнок, — прошептала она.

Я рассмеялась — громко, искренне, потому что это была правда, её правда, наша правда. И потому что я любила её — каждую грань.

Правило №29: Любовь — это цепи. Семья — это власть. А её кольцо — единственное, что делает меня вечной.

Я засыпаю в её постели, чувствуя тяжесть кольца на правой руке, тепло её тела рядом, биение новой жизни внутри меня. Но сегодня я знаю: это не конец, а начало — нашей истории, нашей семьи, нашего мира.

Эпилог: Вечность в её глазах

Пять лет спустя я стояла на балконе нашего дома на побережье, где море шептало свои тайны, а звёзды отражались в тёмной воде, как осколки её взгляда. Ветер играл с моими волосами, теперь снова каштановыми, но с лёгкими розовыми прядями — напоминанием о той, кем я была, и той, кем стала. Кольцо с чёрным бриллиантом на правой руке ловило лунный свет, а на левой блестело ещё одно — тонкое, платиновое, с её гравировкой внутри: «Моя».

Марина вышла на балкон, шаги были бесшумными, но я чувствовала её присутствие, как прилив. Она обняла меня сзади, руки легли на мои бёдра, дыхание коснулось моей шеи, и я закрыла глаза, растворяясь в этом моменте.

— Смотри, — прошептала она, указывая на горизонт, где небо сливалось с морем. — Это всё наше.

Я улыбнулась, чувствуя, как слова наполняют меня теплом. Она говорила не о море или небе — она говорила о нас, о нашей жизни, о нашей любви, которая прошла через боль, унижения, перерождения и вышла сильнее.

В доме раздался смех Арины, звонкий, как колокольчик. Она бежала по гостиной, гоняясь за котом, которого мы подобрали в прошлом году. Её смуглая кожа сияла в свете ламп, тёмные кудри, унаследованные неизвестно от кого, подпрыгивали, а глаза — мои, но с искрой Марины — сверкали озорством. Отец Арины остался загадкой, тенью из прошлого, о которой я не говорила даже с Мариной. Но она приняла её как свою, и это было единственным, что имело значение.

Марина повернулась, её лицо смягчилось, как бывало только при виде нашей дочери.

— Она уже знает, как управлять, — сказала я, вспоминая, как Арина вчера заставила меня прочитать три сказки подряд, просто посмотрев своими большими глазами.

Марина рассмеялась, её смех был редким, но настоящим.

— Конечно, знает. Она наша, — ответила она, и в её голосе была гордость.

Мы вернулись в дом, где пахло ванилью от свечей и свежим хлебом, который я испекла утром. Арина забралась на диван, держа в руках плюшевого медведя, и потребовала, чтобы мы обе сели рядом. Марина подчинилась — даже она не могла устоять перед нашей маленькой тиранкой. Я смотрела на них — на мою жену, мою хозяйку, мою любовь, и на нашу дочь, наше чудо, — и чувствовала, как сердце переполняется.

Позже, когда Арина уснула, мы с Мариной сидели у камина, её рука лежала на моём бедре, а мои пальцы переплелись с её. Ошейник давно стал частью прошлого, но его символ — моя принадлежность ей — жил в каждом моём взгляде, каждом вздохе.

— Ты когда-нибудь жалеешь? — спросила я, глядя на огонь, его тепло отражалось в моих глазах. — О том, что не дала мне уйти?

Марина повернула моё лицо к себе, её пальцы были твёрдыми, но нежными.

— Никогда, — ответила она, её голос был глубоким, как море за окном. — Ты — моё сердце, Алина. И я бы нашла тебя даже на краю света.

Она поцеловала меня, медленно, глубоко, как будто подтверждая клятву, данную годы назад. Её губы были моим домом, её руки — моим убежищем, её любовь — моим смыслом.

Правило №30: Любовь — это не свобода и не власть. Это выбор быть целым в чьих-то руках.

Я засыпаю в её объятиях, чувствуя, как её сердце бьётся в унисон с моим, как её дыхание сливается с моим. Завтра будет новый день, новые смех Арины, новые уроки. Но сегодня я знаю: моя вечность — в её глазах, в её руках, в нашей любви, которая сильнее времени.