Телефон зазвонил поздно вечером.

Я знал, что это будет она — ещё до того, как увидел имя на экране.

— Я сделала выбор, — сказала она без прелюдий. Голос тихий, но в нём уже не было сомнения. Я выдохнул.

— Ближайшее Полнолуние через тринадцать дней. Завтра ты начнёшь пост. Никакого мяса, алкоголя, сладкого. Никаких прикосновений мужчин. Никакого интернета и соцсетей. Держи тело в чистоте, мысли — в ясности. Каждый вечер — горячая ванна с морской солью. Поняла?

— Да.

— Через тринадцать дней — приедешь.

Тринадцать дней прошли в тишине. Мы не переписывались, не звонили. Я чувствовал её где-то на краю поля — как сжатый в кулак шар тепла, который только ждал, чтобы раскрыться.

В ночь полнолуния я ждал её у дома. Лес был плотный, чёрный, только луна покрывала его серебром. Дом стоял на краю поляны. Перед ним — костёр, уже разожжённый, с высоким языком пламени, в котором трещали крупные поленья. По сторонам света я расставил древние символы стихий: на востоке — воздух, на юге — огонь, на западе — вода, на севере — земля. Каждый — на своём месте, в своём направлении.

Вокруг — круг, очерченный пеплом и специальным мелом, замкнутый, готовый принять.

Когда её такси остановилось у ворот моего дома, я увидел, как она вышла. В простой длинной юбке и тонкой кофте, без макияжа, с распущенными волосами. Я провел ее к огню. Смуглая кожа в лунном свете казалась почти бронзовой. Она стояла на границе света и тени, пока я не протянул руку.

— Войди в круг, — сказал я.

Она переступила через черту, и в этот момент пространство сомкнулось. Я почувствовал, как её сердце ударилось быстрее, а дыхание стало глубже. Пламя костра отразилось в её глазах, и я понял — она готова.

— Сегодня ты примешь Силу. Не как гостья. Как та, кто будет вести её дальше.

Она молча кивнула.

Я обошёл круг, касаясь каждого символа стихии, и вернулся к ней.

— Сегодня в твоё тело войдёт древняя Богиня, — сказал я. — Она примет твои глаза, твои губы, твои руки... и твоё лоно.

Она стояла неподвижно, только пламя костра жило в её зрачках.

— Разденься, — мой голос стал тише, но твёрже.

Она медленно стянула кофту, юбку, бельё. Лунный свет и огонь обнажили бронзовую гладь её кожи. Дыхание стало чуть глубже, соски напряглись и вытянулись. Лоно пульсировало, мягко открываясь в ожидании. Я взял деревянную чашу с кремом — густым, тёплым, с ароматом трав и масла, настоянного на цветах.

— Это не просто крем, — сказал я. — Это проводник. Он откроет ворота и разогреет твой храм для Богини.

Я начал с её плеч. Ладони скользили медленно, с нажимом, втирая тепло в мышцы, прогоняя остатки напряжения. Пальцы обвели ключицы, спустились по рукам. Я чувствовал, как под кожей идёт волна жара, как каждая порция моего зелья впитывается глубже, чем кожа.

Я обошёл её, втирая крем в спину, вдоль позвоночника — медленно, как будто прокладывал путь огню. Когда пальцы дошли до поясницы, её дыхание стало заметно неровным. Я встал перед ней и опустился на колени. Мои ладони легли на её бёдра, втирая крем в их внутреннюю сторону. Она вздрогнула, когда пальцы дошли почти до центра, но не коснулись его. Лоно пульсировало всё явственнее. Потом — живот, круговыми движениями, мягко, но с силой, пока тепло не пошло вверх к груди и вниз к промежности. Я взял обе груди в ладони, сжал, размял, втирая крем в соски, пока они не стали твёрдыми, как камень. Она выдохнула, и этот выдох был уже половиной стон.

— Сядь, — сказал я.

В центре круга стояло кресло с высокой спинкой, обтянутое тёмной тканью. Она опустилась в него, расправив бёдра. Луна била в её тело своим серебром, костёр освещал её кожу золотом. Я встал перед ней на колени. Это был не момент мужчины и женщины. Это был ритуал поклонения Богине, что теперь жила в её теле. Я склонил голову к её лону. Дыхание моего рта обожгло её. Я чувствовал, как энергия собирается на кончике языка — плотная, пульсирующая, живая. Я коснулся её медленно, одним движением, от входа до клитора, и услышал, как она всхлипнула. Теперь каждое движение моего языка было молитвой. Не для неё — для Богини, что в этот момент смотрела на меня её глазами. Я целовал, лизал, пил её вкус, вдыхал её жар, как священный дым. Лоно пульсировало, и с каждым толчком я чувствовал, как через мой язык проходит ток, как будто сам костёр вливается в меня. Каждый круг, каждый толчок был поклоном. Я целовал её центр, как святыню, и в ответ из глубины шли волны — энергии, света, жара.

— Принимай, — шепнул я в её плоть, не отрывая языка. — Пусть Богиня войдёт в тебя полностью.

Её бёдра дрожали, руки сжимали подлокотники, спина выгибалась. Это было не просто возбуждение — это было вхождение Силы в сосуд ее тела. Я отстранился от её лона медленно, как от алтаря, на котором только что горел священный огонь. На моём языке — вкус, тяжёлый и тёплый, как вино, и в нём — её пульс, её ток, её принятая Богиня. Я коснулся её колена, провёл пальцами вверх по бедру, к талии, и встал.

— Теперь — пришло время принести твой дар, — сказал я. — Древнейшему символу мужской силы, без которого не свершился бы союз. Она подняла взгляд. Её зрачки были огромными, дыхание тяжёлым, но уже в нём была не девочка — женщина, проводница.

Я сел в кресло. Луна легла на моё плечо, костёр освещал моё тело, когда я снял рубашку и расстегнул ремень. Мой член уже был тяжёлым, полным, налитым силой, которую я удерживал весь ритуал.

Она опустилась на колени передо мной. Не спеша, как жрица, что знает, что каждая секунда прикосновения — это слово молитвы. Её руки обхватили мои бёдра. Пальцы — горячие от костра и крема — скользнули вверх, к основанию. Она коснулась моего члена губами, не раскрывая их, как будто поцеловала священный символ, прежде чем поклониться ему полностью.

— Почувствуй его, — сказал я. — Это не просто плоть. Это канал, через который Богиня примет мужскую силу Бога.

Она провела языком вдоль ствола — медленно, с нажимом, будто читала древнюю надпись на гладком камне. Каждый её вдох ложился на мою кожу горячей тенью, каждая пауза — была как поклон. Она брала меня в рот постепенно, без спешки, с тем уважением, которое рождалось не из страсти, а из знания — это часть великого союза. Мой член утопал в её тепле, и я чувствовал, как через её язык, губы, горло в меня вливается её энергия, собранная в посте, в ожидании, в тех тринадцати днях подготовки. Её глаза не отрывались от моих, и я видел в них ту же Силу, что минуту назад входила в неё. Теперь она шла ко мне — обратно, в мужскую плоть, в древний символ, который всегда стоял рядом с её лоном в великом равновесии. Она отдалась этому полностью — без стыда, без смущения, как служение, как дань, как часть великого обмена. Каждый её вдох втягивал меня глубже, каждый выдох отпускал — но с новым слоем жара, с новой порцией живой силы.

Я отстранился, взял её за руку и мягко повёл к центру круга.

— Ложись, — сказал я.

Она послушно опустилась на спину. Луна лила на неё серебряный свет, костёр давал тепло сбоку. Её волосы разлились по ткани, как тёмная река.

— Чувствуешь? — тихо спросил я. — Земля под тобой дышит. Она — Мать. Она примет тебя в этот момент, вы уже одно. Всё, что произойдёт, будет записано в её глубине. Она закрыла глаза. Её лопатки и ягодицы ощущали упругую, тёплую плоть земли. Я видел, как дыхание замедлилось, стало глубже. Её тело расслабилось, а лоно — наоборот, будто потянулось вверх, в ожидании. Я опустился между её ног. Развёл бёдра шире, положил ладони на их внутреннюю сторону, согревая и наполняя теплом. Мой член коснулся входа — медленно, с ожиданием и предвкушением.

— Сейчас ты примешь мужскую силу впервые. Этот момент — врата. До них ты была одной. После — другой. Богиня в твоём теле примет через меня Бога, как своего избранного. Я провёл головкой вдоль её губок, собирая их влагу. Чувствовал, как они дрожат, как вход мягко закрыт, но пульсирует, зовёт. Её взгляд был прикован к моим глазам.

— Это будет мягко, — сказал я. — И полностью. Я пройду только тогда, когда твоё тело само откроет двери.

Я вошёл первым миллиметром. Остановился. Дал ей почувствовать вес, тепло, пульс. Потом — ещё чуть глубже. Она выдохнула, и я почувствовал, как внутри стало теплее, влажнее. Но впереди — тонкая, напряжённая преграда.

— Это твой порог, — объяснил я тихо, глядя в её глаза. — Символ того, что ты ещё не принимала мужскую силу внутрь. Когда я пройду — Богиня запишет это в твою плоть.

Я положил ладонь ей на живот. Через неё послал тёплую, плотную волну, чтобы расслабить мышцы. Она разомкнула губы, и я услышал тихий стон.

— Готова?

— Да... — едва слышно.

Я мягко, но твёрдо толкнулся вперёд. Преграда поддалась — медленно, с чувством, как будто разрывается тонкая ткань. Её глаза распахнулись, и я увидел, как в них смешались боль и восторг.

— Дыши. Ты открываешь врата.

Я замер, глубоко в ней, давая телу привыкнуть к новому ощущению. Её влагалище обволакивало меня, пульсируя, горячее, плотное, первозданное. Капли ее действенной крови оросили землю - как древнейшая жертва Матери.

— Теперь ты соединилась с Матерью-Землёй, — сказал я, касаясь её щеки. — Через меня ты принимаешь силу, которая будет питать тебя всю жизнь. Я начал двигаться медленно, позволяя каждому толчку быть отдельным вздохом. Её спина выгибалась, лопатки вжимались в землю, бёдра тянулись навстречу. Каждый мой вход — как удар сердца, как запись в её внутренней книге, которую уже никогда не стереть. Я видел, как её лицо меняется — из девичьего в женское. И понимал: посвящение свершилось.

Я замер в ней глубоко, так, чтобы мой член упирался в самую сердцевину её лона.

— Слушай, — сказал я тихо. — Под тобой бьётся сердце Земли. Оно синхронно с твоим. Я взял её за руки и положил их ладонями вниз, прямо на землю по обе стороны от тела.

— Чувствуешь? Это её пульс. Прими его. Соедини с моим пульсом в тебе.

Она закрыла глаза, дыхание стало длинным и текучим. Я подвёл свой ритм к ритму Земли и начал двигаться. Медленно, глубоко, так, чтобы каждый толчок уходил сквозь её тело вниз, в саму почву, и оттуда возвращался обратно — теплом в её сердце, жаром в её лоно.

— Ты — сосуд. Ты — врата. Через тебя сейчас проходит поток, который был до людей и будет после, — шептал я, глядя, как по её коже пробегают мурашки.

Я ускорился чуть, а рукой сжал её лобок, надавив так, чтобы мой толчок передавался прямо в клитор. Она выгнулась, выдохнула резко. Лоно начало пульсировать вокруг меня, сжимаясь и отпуская в ритме древнего дыхания.

— Да... вот так... — сказал я, — отдай ей. Отдай Матери всё, что в тебе было закрыто.

Её глаза открылись, и в них уже не было девочки. Только женщина. Она вскрикнула — не от боли, а от силы, прорвавшейся наружу. Её оргазм пошёл одновременно вниз и вверх — от лона в грудь, от груди в голову, взрывом света за зрачками и обратно в тело Матери Земли. Я держал её крепко, вбивая в неё свой стержень, пока этот свет не разлился по всему телу. А потом, на самом пике, позволил себе освободиться в ней — глубоко, тяжело, с тем намерением, ради которого был весь ритуал. Моё семя, смешанное с энергией, вошло в неё, и я почувствовал, как земля под нами будто приняла этот дар — как влага уходит в почву, чтобы дать ростки. Она обмякла, но не потеряла взгляда. Лежала, впитав в себя всё, что произошло, с руками, всё ещё касающимися земли.

— Теперь ты — часть её, — сказал я, не вынимая себя. — И она — часть тебя.

Я медленно вышел из неё. Тепло наших тел смешалось, и я видел, как из её центра тянется тонкая нить — ещё связующая нас, хотя физический контакт уже прерван. Я опустился на колени рядом и провёл ладонью от её груди вниз, по животу, к лону. На моих пальцах — след её первой крови, смешанный с моим семенем, с прозрачной влагой, ещё тёплой.

— Это священное, — сказал я тихо. — Кровь, с каплями которой ты отдала порог своей невинности, и соки, которыми мы закрепили союз. Я обмакнул пальцы в эту живую смесь и начал рисовать на её коже. Сначала — знак на лбу, символ женской природы и циклов. Потом — на груди, в центре грудины — символ потока, который теперь течёт в ней без конца. На животе — в центре, древний знак источника, её нового статуса хранительницы. На бёдрах — линии, ведущие к лону, как дороги к храму. Моя кисть — плоть. Её тело — пергамент. Чернила — кровь, семя и соки. Каждый знак я наносил медленно, чувствуя, как под пальцами кожа теплеет, а дыхание её становится глубже. Когда я коснулся снова её лона, чтобы нарисовать последний символ — знак Великой Матери, — её бёдра чуть дрогнули, и я почувствовал, что энергия снова пошла вверх по позвоночнику.

Я закончил, провёл ладонью от её лба до лона, соединяя все знаки в одну линию.

— Теперь ты знающая, ведающая, — сказал я. — Ты принята в круг.

Она лежала на спине в центре круга, освещённая луной и костром, с символами на коже, и я видел — её взгляд уже другой. В нём было то, что не спутаешь: память о ритуале и уверенность в том, что её тело теперь — храм, а её лоно — врата Силы Великой Богини.

Я протянул ей руку. Она поднялась медленно, как будто вместе с телом поднимается и новая суть. Символы на коже светились в свете костра и луны, будто впитали в себя сияние.

— Попробуй силу, — сказал я. — Поговори с костром.

Она подошла к пламени, вытянула ладони. Я видел, как поток в её теле оживает, подчиняется её намерению. Пламя качнулось, потом рванулось вверх, языки огня потянулись к её пальцам, будто узнали хозяйку.

Она улыбнулась. Не как девочка. Как ведьма, принявшая своё место.