Последние лучи заходящего солнца, пробивавшиеся сквозь высокое кухонное окно, позолотили пустые бутылки из-под пива и коньяка, выстроившиеся на подоконнике как немые свидетели проведенного вечера, и погасли, окутав город в ночную темноту. Воздух в просторной кухне был густым и теплым, пропитанным ароматами жареной картошки с грибами, копченой колбасы, маринованных огурцов и сладковатым дымком от пары крепких сигарет, выкуренных Сергеем на балконе. Стол, заваленный тарелками с объедками, промасленными салфетками, скользкими косточками от курицы и шкурками от семечек, напоминал поле после пиршества.

Гость - тридцатилетний Артем - откинулся на спинку стула, ощущая приятную тяжесть в желудке и легкую, хмельную теплоту, разливавшуюся по жилам. Его щеки горели, глаза чуть блестели. Напротив него, облокотившись о стол, сидел хозяин дома, его давний друг еще со студенческих времен Сергей - коренастый, с уже заметной лысинкой и добродушными морщинками у глаз - и лениво ковырял зубочисткой в зубах. Его рубашка была расстегнута на пузе, обнажая белую майку.

— Ну что, Артемка, еще коньячку? – хрипловато предложил Серый, протягивая руку к наполовину пустой бутылке "Арарата".

Гость засмеялся, покачав головой:

— Серый, да я уже как шар. Спать пора. А завтра с утра на объект, - он потянулся, хрустнув костяшками пальцев. - Спасибо за вечер, огонь, как всегда.

— Да ладно тебе, – махнул рукой хозяин. - Всегда рады. Оль! – он крикнул в сторону коридора. – Сколько времени?

Из гостиной, где слышался тихий шелест страниц и откуда виднелось мерцание экрана телевизора, донесся голос Ольги, жены Сергея:

— Пол-одиннадцатого уже, Серёж! Заканчивайте там!

— Вот видишь, – Сергей развел руками. – Хозяйка велит сворачиваться.

Он поднялся со стула, слегка пошатываясь:

— Давай, я тебе диван на кухне разложу?

— Да не надо, я сам, – Артем тоже встал, ощущая, как пол слегка плывет под ногами. – Ты иди, ложись, я справлюсь.

Сергей кивнул, зевнул во весь рот:

— Ладно. Одеяло и подушка в шкафчике над холодильником. Туалет – направо по коридору, ванна – рядом, ну, ты знаешь. Катька наша, – он кивнул в сторону закрытой двери в конце коридора, – Давно уже спит, тихо ходи, не буди.

— Понял-понял, – Артем улыбнулся. Катька дочка Сергея и Ольги. Он видел ее мельком перед ужином – промелькнула как тень в дверях своей комнаты, стройненькая, с длинными светлыми волосами, в широкой серой толстовке и джинсах. Стеснительная, как мышь. – Спокойной ночи, Серый.

— И тебе, – Сергей потопал в сторону спальни, тяжело ступая босыми ногами по ламинату.

Ольга появилась в дверях кухни. Высокая, уставшая, в растянутой домашней кофте и спортивных штанах:

— Артем, тебе чего-нибудь? Воды? Может, таблетку от головы завтрашней?

— Спасибо, Оль, все норм, – гость покачал головой. - Сам разберусь. Спокойной ночи.

— Спокойной, – женщина улыбнулась тепло, но устало. - Только, пожалуйста, без шума. Катенька у нас чутко спит, а ей завтра в школу.

— Буду тише воды, – пообещал Артем, изобразив вид, что крадется.

Ольга кивнула и скрылась в спальне. Дверь за ней тихо прикрылась и сухо щелкнула замком.

Артем остался один в кухне, наполненной остатками пира и тишиной. Он вздохнул, огляделся, потом достал из шкафчика над холодильником сложенное валиком тонкое байковое одеяло цвета хаки и такую же невзрачную подушку в ситцевой наволочке. Раскладывать диван оказалось делом несложным – щелк, щелк, и вместо двух посадочных мест появилось неширокое, но достаточное спальное место с пружинящим матрасом. Мужчина расстелил поверх простыню, которая уже лежала сложенной на спинке, положил подушку и одеяло.

Он снял кроссовки и носки, засунул их под диван. Свитер стянул, оставшись в простой серой футболке и темно-синих хлопковых боксерах. Ощущал Артем себя устало, но приятно – сытым, выпившим, гостем в дружеском доме. Туалет... Да, надо сходить перед сном.

Он вышел в коридор, приглушенно освещенный только светом из-под двери ванной комнаты (видимо, Ольга оставила на ночь). Туалет был рядом, Артем зашел, справил нужду, спустил воду, умыл лицо холодной водой, пытаясь немного освежиться. В зеркале над раковиной отразилось его лицо – тридцатилетнее, с начинающейся проседью у висков, с легкой щетиной, с глазами, покрасневшими от алкоголя и усталости. Мужчина потянул щеки, зевнул.

Вернувшись на кухню, он выключил верхний свет, оставив только тусклую подсветку вытяжки над плитой. Свет фонаря с улицы падал косо на диван. Артем лег, натянул одеяло до подбородка. Пружины дивана непривычно прогнулись под ним. Запахи еды, алкоголя, домашнего уюта смешивались в воздухе. Где-то за стеной послышалось тихое бормотание – Сергей и Ольга переговаривались в спальне. Потом стихло - квартира погружалась в сон.

Артем закрыл глаза. Алкогольная волна накатывала с новой силой, унося сознание в сторону забытья. Последней мыслью было: "Завтра на объект... черт... рано вставать..."

***

Он не сразу понял, что проснулся. Сознание вынырнуло из глубины сна, как утопающий, но не могло сообразить, где оно. В кухне было темно, только бледный прямоугольник окна от фонаря, да тусклая подсветка. Тишина стояла абсолютная, давящая. Артем лежал на спине, пытаясь понять, что его разбудило.

Шорох.

Едва уловимый шорох, как осторожные шаги босых ног по ламинату коридора. Топоток - легкий, почти невесомый.

Мужчина замер, прислушиваясь сквозь остатки сна. Сердце вдруг забилось чаще. Он медленно, стараясь не скрипеть пружинами, повернул голову на подушке, глядя в щель дверного проема между кухней и темным коридором.

Тень. Нечеткая, колеблющаяся. Потом – мягкий щелчок выключателя в туалете, и в прямоугольнике открытой двери вспыхнул резкий, яркий свет.

И Артем увидел ее.

Катенька. Она стояла спиной к коридору, лицом к унитазу. Свет падал сверху, очерчивая ее хрупкий, детский силуэт. На ней была только короткая, простенькая пижамка: тонкая белая маечка из хлопка, короткая, едва прикрывающая пупок, и такие же белоснежные хлопковые трусики-слипы. Они сидели на ней, подчеркивая узкие, совсем детские бедра и маленькую, плоскую, едва оформившуюся попку. Никаких соблазнительных изгибов – тело подростка, только-только начинающее меняться. Ее длинные, очень светлые, почти льняные волосы были немного растрепаны со сна. Кожа светлая, нежная, почти прозрачная на тонких ручках и ногах. Девочка казалась невероятно маленькой и беззащитной в этом резком свете.

Артем затаил дыхание. Остатки сна и алкоголя испарились мгновенно, смытые внезапным, острым приливом любопытства, адреналина и какого-то темного, щекочущего возбуждения. Он видел, как Катенька потянулась, лениво и по-кошачьи выгнув спину дугой. Маечка задралась еще выше, обнажив пару сантиметров гладкой кожи поясницы и верхнюю тоненькую резиночку трусиков.

Девочка повернулась лицом к Артему, но не могла увидеть его в темноте кухни. Потом она расставила ноги – стройные, тонкие, с изящными лодыжками – чуть шире плеч, наклонилась вперед. Катя резким движением приспустила трусики и немного присела, зависнув над унитазом, и только потом присела на стульчак.

Раздался звук - сначала тихий, прерывистый, как ручеек, потом сильнее, ровнее. Струйка мочи забила в унитаз. Артем не мог оторвать глаз, его взгляд цеплялся за каждую деталь: как напрягались тонкие мышцы ее бедер и ягодиц, как дрожали лодыжки от усилия, как свет играл на влажной впадинке между ножек, где тонкий, почти незаметный пушок на лобке был едва виден. Сами половые губы, скрытые тенью, мужчина не видел, только темнеющий треугольник промежности. Звук наполнял тишину, казался оглушительно громким в напряженном ожидании.

Артем чувствовал, как кровь приливает к лицу и наливает теплом низ живота. Возбуждение нарастало стремительно, неудержимо, сжимая пах тяжелой, настойчивой волной. Его член, еще недавно вялый, начал твердеть, упираясь в ткань боксеров. Мысль о том, что она стоит там, всего в нескольких шагах, такая беззащитная, обнаженная в своем простом белье, беззаботно справляя нужду, подстегивала это возбуждение до болезненной остроты. «Она же еще ребенок», – мелькнуло где-то на задворках сознания, но тут же было сметено более сильным импульсом.

Катенька закончила, чуть приподнялась, потряхивая бедрами с детской неловкостью, сбрасывая последние капли. Затем она выпрямилась, поправила трусики, подтянув их на место, смыла. Звук воды заглушил ее тихий вздох облегчения. Девочка потянулась к рулону туалетной бумаги.

Артем действовал на чистом инстинкте, подстегиваемый алкоголем, темнотой и этим внезапным, жгучим вожделением к хрупкой девочке. Мысль была одна: «Нельзя упустить. Сейчас. Пока тихо»

Он бесшумно сбросил одеяло, спустил ноги с дивана - пол был холодным под босыми ступнями - и шагнул к двери кухни, сливаясь с тенью стены, прижавшись к косяку. Его сердце колотилось, как сумасшедшее, кровь гудела в висках. Мужчина видел, как дочка его друга вышла из туалета, потягиваясь, потирая сонные глаза кулачком. Она направлялась обратно в свою комнату, мимо кухни.

Катя прошла мимо гостя, на расстоянии вытянутой руки. Пахнуло детским мылом, чистотой и чем-то теплым, сонным. Артем сделал шаг вперед, его рука – большая и сильная, с крупными костяшками и коротко подстриженными ногтями - молниеносно сомкнулась на девичьем лице. Ладонь плотно прижалась ко рту и нижней части носа, пальцы впились в щеку и висок. Вторая рука обхватила ее тонкую, почти невесомую талию, прижимая спиной к его телу. Артем ощутил всю хрупкость девочки, тонкость косточек под легкой маечкой.

Катенька вздрогнула, как от удара током. Все ее маленькое тело напряглось в немом, абсолютном ужасе, глаза - огромные, синие - расширились до предела, отражая чистую, животную панику. Она издала глухой, задыхающийся звук – "Ммммпх!" – под мужской ладонью. Ее ручки инстинктивно вцепились в его предплечье, пытаясь отодвинуть железную хватку, но девичьи силы были ничтожны.

— Тсссссс, – прошипел Артем прямо в ухо Кати, чувствуя, как все ее тело затряслось мелкой дрожью. Его дыхание стало горячим и прерывистым, пахло коньяком и вечерним кофе. Мужчина притянул школьницу еще ближе, ощущая всем телом ее детскую хрупкость, тепло сквозь тонкую ткань пижамы. Его возбужденный член - твердый и требовательный- упирался в девичью поясницу. - Тихо, Катенька. Ти-хо. Шуметь нельзя. Ни звука. Поняла?

Каждое слово мужчина вдавливал девочке в ухо, как гвоздь.

Она замотала головой, пытаясь освободиться, но его хватка была абсолютной. Девичьи движения были слабыми, беспомощными, слезы брызнули из глаз, горячие капли упали на мужские пальцы. Катя снова попыталась крикнуть – глухое, отчаянное "Мммм!" под крепкой ладонью.

— Тихо, говорю! – голос Артема стал резче, жестче, хотя он старался шептать. –Будешь кричать – разбужу маму с папой. Сейчас же. Они прибегут. Увидят тебя вот так. И увидят меня. И тогда может случиться что-то плохое. Поняла?

Он почувствовал, как девичье тело на миг обмякло от ужаса при упоминании родителей. Катя замерла, только слезы текли ручьем по ее щекам, смачивая его пальцы, а грудь судорожно вздымалась под маечкой. Она кивнула, едва заметно, под мужской ладонью. Рыдания содрогнули ее, но звука почти не было – только прерывистые всхлипы, которые школьница пыталась подавить.

— Хорошая девочка, – прошептал Артем, и в его голосе прозвучало что-то вроде одобрения, но холодное, пугающее. Не ослабляя хватки на девичьем лице, он начал двигаться, таща ее спиной вперед, в темноту кухни.

Жертва шла на цыпочках, почти не сопротивляясь, подавленная страхом и угрозами пленителя. Ее босые ноги скользили по ламинату. Мужчина подвел Катю к дивану, все еще теплому от его тела. Свет фонаря падал на них косо, выхватывая бледное, искаженное страхом детское лицо Катенькики, ее широкие, полные немого ужаса глаза, блестящие от слез.

— Лежать, – приказал Артем, убирая руку с ее рта, но тут же прижимая девочку к дивану лицом вниз. Она попыталась вскрикнуть – короткий, перехваченный всхлип: "Ма..." – но мужчина был быстрее.

Его рука снова накрыла девичий рот. Другой рукой Артем рванул вниз ее трусики. Тонкая хлопковая резинка легко поддалась, ткань соскользнула с узких бедер и плоских ягодиц до самых колен. Мужчина ощутил теплоту и легкую влажность ластовицы. Сняв с ног и скомкав трусики в плотный шарик, он силой разжал Кате челюсти и сунул получившийся комок ей в рот, пока она пыталась кричать. Звук превратился в глухое, захлебывающееся бульканье. Слезы заливали девичье лицо, впитываясь в ткань диванной подушки. Ее руки беспомощно ухватились за край дивана.

— Тихо, Катюха, – голос гостя звучал хрипло и властно.

Мужчина прижал ее таз к дивану, широко расставив тонкие ноги школьницы коленями. Она лежала ничком, совершенно беззащитная. Его взгляд скользнул по ее обнаженным ягодицам – маленьким, гладким, детским. Между ними, в тени, виднелось темно-розовое анальное отверстие, крошечное, плотно сомкнутое, почти незаметное. Ниже – смугловатые, невыраженные, юные половые губы, прикрытые редким светлым пушком. Клитор был скрыт капюшоном.

Вид этой полной, абсолютной молоденькой наготы и беззащитности подстегнул мужское возбуждение до предела. Член стоял колом, распирая боксеры. Артем чувствовал его пульсацию.

Мужчина резко стянул трусы до колен, освобождая стояк. Его пенис был большим, толстым, взрослым, с выраженной головкой, напряженный и готовый – чудовищно несоразмерный с хрупкостью жертвы.

Артем окинул взглядом кухню, его глаза искали хоть что-то, что могло облегчить процесс проникания в девственную плоть. На столе, среди хаоса тарелок и бутылок, стоял почти полный пластиковый тюбик майонеза "Провансаль", оставшийся с вечера.

Идея вспыхнула мгновенно. Грубая, примитивная, но функциональная – из майонеза выйдет отличная смазка.

Мужчина схватил тюбик, сорвал крышечку. Белая, густая, холодная масса вывалилась ему на пальцы. Пахло яйцом, уксусом и маслом. Артем нанес толстый слой майонеза на пальцы правой руки, игнорируя мгновенную брезгливость, которую тут же подавил волной темного желания. Потом толсто, обильно смазал свой член. Холодная, жирная субстанция заставила его вздрогнуть, но это лишь усилило ощущение. Он смазал головку, ствол, до самого основания, нанося липкие белые мазки. Член блестел в полумраке, покрытый белой слизью, выглядел отвратительно и возбуждающе одновременно.

— Расслабься, дурочка, – прошипел мужчина, видя, как Катенька замерла в ожидании неизбежного, дрожа всем телом, ее плечи судорожно подрагивали от подавленных рыданий. - Будет больно, если не расслабишься.

Его смазанные майонезом пальцы нащупали девичий анус. Он был крошечным, напряженным до предела и горячим. Артем надавил большим пальцем, пытаясь раздвинуть мышечное кольцо сфинктера, и Катя дернулась всем телом, издав из-за кляпа резкий, подавленный стон боли – "Мммммфф!". Ее мышцы ягодиц напряглись, стали твердыми.

— Расслабь, блядь! – Артем ударил девочку открытой ладонью по левой ягодице. Звук шлепка – резкий, звонкий – громко хлопнул в тишине кухни. На белой, детской коже тут же проступил четкий красный отпечаток ладони. Катя взвизгнула под кляпом, тело выгнулось.

Мужчина снова надавил пальцем, теперь сильнее, одновременно разминая сфинктер круговыми, грубыми движениями, втирая холодный майонез в напряженную кожу вокруг отверстия и внутрь.

Ощущение было странным – упругое, горячее, отчаянное сопротивление. Артем чувствовал каждую складку кожи, каждое мышечное кольцо, сжимающееся в панике. Постепенно, под постоянным давлением и жирной смазкой, сопротивление начало неохотно поддаваться. Палец скользнул внутрь, на первую фалангу.

Катенька завыла – долгий, мучительный звук, приглушенный трусиками во рту. Ее тело изогнулось дугой, ноги задергались, пытаясь вырваться. Боль была острой, разрывающей, незнакомой. Артем прижал школьницу сильнее к дивану своим коленом, впившимся ей в спину между лопаток. Его палец двигался внутри девичьей прямой кишки – туго, узко, невероятно горячо.

Мужчина чувствовал гладкие, бархатистые, но невероятно узкие стенки, сжимающиеся в паническом спазме вокруг него. Он ввел палец глубже, до второй фаланги, растягивая нежный проход, размазывая майонез. Внутри было тесно, влажно от смазки и естественной слизи, и пахло теперь смесью чистого детского тела, майонеза и чем-то едва уловимым, специфически-кисловатым – запахом кишечника.

Артем добавил второй палец. Катенька забилась, как раненая птица, ее крики, приглушенные кляпом, стали отчаянными, визгливыми. Слезы лились ручьями по вискам, пачкая подушку. Ее ногти впились в ткань дивана.

— Вот так... почти, – пробормотал мужчина, чувствуя, как задний проход под его пальцами стал чуть податливее, растянутым, скользким от майонеза и слизи.

Боль все еще была сильна для нее, но он знал, что анус был готов. Артем вынул пальцы. Они блестели жиром, майонезом и прозрачно-белесой кишечной слизью. Он снова нанес толстый слой майонеза на свой член, уже почти болезненно твердый, потом нацелился. Головка его пениса, огромная, смазанная белой массой, уперлась в крошечное, растянутое, покрасневшее от грубого воздействия отверстие между юных ягодиц.

Артем взял девочку за узкие бедра, крепко впившись пальцами в нежную кожу, оставляя красные следы. Ее тело дрожало мелкой, непрекращающейся дрожью страха.

— Принимай, сучка, – хрипло выдохнул мужчина и мощно, всем весом своего тела, двинул бедрами вперед.

Головка прорвала сопротивление сфинктера с болезненным, рвущим ощущением, которое Артем почувствовал даже сквозь смазку. Мужчина услышал девичий дикий, приглушенный вопль под кляпом – звук чистой агонии. Боль для Катеньки была шоковой, невыносимой. Он чувствовал, как невероятно узкий, обжигающе горячий задний проход сжимает головку с нечеловеческой силой, пытаясь вытолкнуть чудовищно вторгшийся объект. Было туго, невероятно туго, как в тисках, но Артем вдавил головку глубже, чувствуя, как мышечные кольца ануса растягиваются до предела, обжимая его ствол с мучительной силой. Ощущение было одновременно болезненным для нее и невероятно возбуждающим для него – абсолютная теснота, яростное сопротивление, юное тепло, смешанное со жгучей болью.

— А-а-а! Мммммффф! – приглушенные крики Кати были полны отчаяния и мольбы. Она рванулась, пытаясь выпрямиться, вырваться, но мужчина прижал школьницу мертвой хваткой, всем весом своего тела. Он двинул бедрами снова, загоняя член глубже, сантиметр за сантиметром, преодолевая сопротивление узкой попочки.

Каждый толчок встречал яростное сжатие мышц, рвущую боль для девочки. Ее прямая кишка, никогда не знавшая ничего подобного, сжималась в панических, болезненных спазмах. Артем чувствовал каждую складку слизистой, каждое судорожное движение внутренних мышц сквозь толщу смазки. Было влажно от майонеза и ее собственной защитной слизи, но все равно – невероятно туго, почти невыносимо узко.

Мужчина вгонял пенис медленно, методично, с жестоким упорством, преодолевая сопротивление, наслаждаясь этим чувством насильственного проникновения в юное тело, ее болью, ее абсолютной, подавленной страхом беззащитностью. Его член погружался в эту обжигающую тесноту, растягивая девочку изнутри с неумолимой силой.

Наконец, он вошел полностью, и его лобок уперся в ягодицы Катеньки. Артем замер на мгновение, ощущая невероятную, тугую полноту. Попка школьницы была насквозь пронзена стояком, разорвана его взрослым размером. Внутри было невыносимо плотно, пульсирующе горячо, как в раскаленных тисках. Мужчина чувствовал бешеное биение маленького сердца через стенки кишки. Запах майонеза смешивался с более резким, животным запахом девичьего страха и содержимого кишечника.

Катенька лежала без движения, только ее спина судорожно вздымалась от подавленных рыданий, заглушаемых кляпом. Слезы ручьями заливали диванную подушку под ее лицом, а руки бессильно сжали край дивана.

— Вот видишь... вошел, – прохрипел Артем, наслаждаясь жутким ощущением обладания, и начал двигаться. Сначала медленно, вытягиваясь почти до головки, чувствуя, как сфинктер сжимается с отчаянной силой, пытаясь удержать ее внутри, не дать выйти. Потом – мощный, резкий толчок обратно, до самого упора.

Каждый вход залупы в анус вызывал у девочки новый стон боли, каждый глубокий, разрывающий толчок внутрь – судорожный, захлебывающийся вздох ужаса. Мужчина установил ритм: медленный, почти полный выход, чувствуя, как ее анус цепко держит головку, и резкий, глубокий вход, загоняя член в самую глубину. Звук влажных, жирных шлепков его бедер о ее детские ягодицы, ее приглушенные всхлипы и стоны, его собственное тяжелое, прерывистое дыхание наполнили кухню похабной симфонией.

Артем смотрел на место их соединения: его толстый, блестящий от майонеза член, исчезающий в ее крошечном, растянутом до невообразимых пределов, покрасневшем и воспаленном анусе. Каждый раз, когда он выходил почти полностью, сфинктер зиял темно-розовой, растянутой дырочкой, из которой сочилась белесая слизь, смешанная с майонезом, и мужчина видел гладкую, влажную слизистую внутри. Когда головка снова прорывалась внутрь с силой, отверстие сжималось, пытаясь сопротивляться. Между ягодиц, ниже, девичья вульва была влажной – не от возбуждения, а от непроизвольного выделения смазки от шока и боли. Маленькая бусина напряженного клитора выглядывала из-под капюшона.

Артем ускорил темп. Боль для Катеньки была все еще адской, пронизывающей, но к ней, сквозь шок, начали подмешиваться другие, чуждые, невыносимые ощущения. Огромная, разрывающая полнота внутри, нестерпимое растяжение, давление на внутренние стенки прямой кишки. Каждый глубокий толчок задевал что-то глубоко внутри, посылая тупые, чужие волны по животу, вызывая позывы, которых раньше не было.

Это не было удовольствием. Это было глубоким, извращенным насилием над телом, от которого некуда было деться. Девичье тельце, пронизанное страхом и болью, начало устало подчиняться, истощаясь. Сопротивление мышц чуть ослабло, они все еще сжимались рефлекторно, но уже не так яростно, больше по инерции, уступая натиску.

Артем почувствовал это изменение. Его движения стали размашистее, увереннее, глубже. Он трахал юную задницу с грубой, животной силой, наслаждаясь хлюпающим звуком смазки, ее детским теплом, ее абсолютной, сломленной покорностью. Мужчина сжимал узкие бедра школьницы, оставляя синяки, прижимал к дивану всем весом, ощущая под собой каждую косточку ее хрупкого тела, хрупкость ребер под маечкой.

Он наклонился вперед, прижимаясь своей грудью и животом к ее спине. Его губы коснулись мокрой от слез и пота девичьей шеи. Артем почувствовал соленый вкус кожи, запах волос.

— Тесно, Катька? – прошипел он девочке в самое ухо, вонзаясь в нее особенно глубоко и чувствуя, как ее все тело содрогнулось от новой волны боли. Она только застонала в ответ, захлебываясь слезами и кляпом, ее голова бессильно упала на подушку. – Хорошая попка... принимает как надо...

Мужское дыхание сбивалось, прерывалось. Артем чувствовал знакомое, неудержимое нарастание внизу живота, напряжение в яичках, сжимающихся для выброса. Оргазм приближался стремительно, неумолимо. Он ускорился до предела, его бедра заходили ходуном, шлепая о юные ягодицы сочными, громкими, непристойными ударами. Мужчина вгонял член в горячую, растянутую, прямую кишку с животной яростью, теряя последние остатки контроля, утопая в ощущениях обладания и силы.

— Принимай... принимай все, шалава! – Артем прохрипел, слюнявя девичью шею, и с последним, мощным толчком вогнал хер до упора, вжимая маленькое тело в диван.

Волна экстаза накрыла мужчину с головой. Его член пульсировал глубоко в разъебанной прямой кишке, выплескивая горячие, густые струи спермы. Артем чувствовал каждую пульсацию, каждый выброс, заполняющий узкий проход, растягивая его изнутри горячей жидкостью. Его тело напряглось в судороге удовольствия, потом обмякло.

Мужчина лежал на школьнице, тяжело дыша, чувствуя, как его сперма заполняет ее кишку, смешиваясь с майонезом и кишечной слизью, ощущая под собой ее содрогания от рыданий.

Катенька затихла под другом отца. Рыдания превратились в тихие, прерывистые, безнадежные всхлипы. Она была разбита, опустошена, уничтожена. Боль в заднице была жгучей, невыносимой. Ощущение грязи, чужой, липкой жидкости внутри, позора, страха – все смешалось в комок ледяного ужаса и отчаяния где-то под грудью. Девочка не могла думать, могла только чувствовать боль и гадливость.

Артем медленно, с хлюпающим звуком, вынул свой член. Размягченный, он был покрыт отвратительной смесью: белесой спермой, желтоватым майонезом и коричневатыми прожилками кишечной слизи. Из зияющего, растянутого, покрасневшего и слегка отечного ануса потекла густая, мутная жидкость – сперма, смешанная с майонезом и гавном. Запах стал резче, неприятнее, откровенно тошнотворным.

Мужчина откатился от выебанной школьницы, сел на край дивана, все еще тяжело дыша, вытирая пот со лба тыльной стороной руки. Глубокое, животное удовлетворение медленно растекалось по телу, смешиваясь с усталостью.

Он посмотрел на Катеньку. Она лежала ничком, лицом в подушку, трусики все еще забиты в рот, ее тонкая спина вздрагивала. Сперма и дерьмо медленно вытекали из ее растерзанной задницы на простыню дивана, образуя мокрое, липкое пятно.

Артем встал. Его член был липким, грязным, отвратительным. Мужчина подошел к бедняжке, грубо схватил ее за плечо и перевернул на спину. Она не сопротивлялась, была как тряпичная кукла. Ее лицо было искажено гримасой страдания, заплаканное, с покрасневшими веками.

Гость выдернул мокрые, скомканные, пропитанные слюной трусики из девичьего рта. Школьница откашлялась, сглотнув, но не смотрела на насильника. Ее губы были припухшими, в уголках – следы слюны и слез.

— Сядь, – приказал Артем, его голос снова был твердым, без тени сомнения.

Девочка не двигалась, лежала, уставившись в потолок пустыми глазами. Он схватил ее за предплечья и резко посадил. Катя сидела, съежившись, закрыв лицо руками, ее голые ноги были инстинктивно сжаты, пытаясь прикрыть срам, но это было бесполезно. Сперма продолжала сочиться из заднего прохода, стекая по ягодице на простыню.

— Открой рот, – сказал Артем, подходя к ней вплотную. Его невымытый, липкий, отвратительно пахнущий член был на уровне девичьего лица.

Катенька посмотрела на него сквозь пальцы. В ее синих, детских глазах не было ничего, кроме животного, первобытного страха и глубокого, всепоглощающего отвращения. Она покачала головой, беззвучно шевеля опухшими губами:

— Нет... пожалуйста...

Артем наклонился, схватив девочку за подбородок, заставляя поднять голову. Его пальцы впились в нежную кожу, оставляя белые пятна. Он пригнул юное личико к своему паху.

— Открой. Рот. Сейчас же, – каждое слово было как удар хлыста. – Или я разбужу твоих родителей. Прямо сейчас. И расскажу им, как ты ночью сама ко мне пришла на кухню. Как ты залезла ко мне под одеяло. Как ты сама захотела. Как ты меня соблазняла. Кто им поверит, Катька? Ты же маленькая. А я – взрослый, друг папы. Он мне поверит. Мама заплачет. Папа тебя выгонит. Все узнают, какая ты шлюха. Понимаешь?

Девичье лицо исказилось от чистого, неописуемого ужаса. Мысль о том, что родители узнают, увидели бы ее сейчас, была для Кати страшнее самой боли, страшнее всего на свете. Школьница медленно, будто против собственной воли, разжала губы. Ее зубы стучали, дыхание стало прерывистым, поверхностным.

— Шире, – приказал Артем.

Он поднес свой член к юному лицу. Запах ударил девочке в нос – сперма, майонез, кисловатый дух кала – острый, тошнотворный. Катенька задрожала всем телом, ее глаза наполнились новыми слезами. Она зажмурилась.

— Оближи, – мужской голос не терпел возражений. – Очисти мой хуй.

Школьница зажмурилась еще сильнее, слезы потекли по щекам. Она высунула кончик языка – розовый, маленький, дрожащий – и едва коснулся им основания члена. Вкус был отвратительным – соленый, жирный, с сильной кислой и гнилостной ноткой. Девочка попыталась отдернуться, но мужская рука на затылке прижала ее лицо ближе.

— Не отдергивайся! Чисти хуй, Катенька. Тщательно. Или будет хуже. Сейчас пойду к папе, – Артем добавил последнюю фразу с ледяной убедительностью.

Катя сглотнула, пытаясь подавить рвотный рефлекс, который сдавил ей горло. Потом снова коснулась языком пениса. Медленно, с явным, непреодолимым омерзением, она повела языком по стволу члена, счищая липкую, вонючую смесь спермы, майонеза и кишечных выделений. Ее язык был мягким, теплым, неуверенным, а движения - робкими и прерывистыми. Девочка делала это механически, словно в кошмаре, преодолевая тошноту и ужас.

Она очищала головку, скользя языком по уздечке и венчику, чувствуя солоноватость спермы и жирный, прогорклый привкус майонеза, смешанный с чем-то невыразимо гадким. С каждым движением вкус отвратительной смеси становился сильнее во рту, вызывая новые спазмы в желудке.

Катя очистила ствол до самого основания лобка, стараясь не касаться мошонки. Когда она закончила, ее язык и губы были в липкой, вонючей грязи. Школьница сидела, опустив руки, смотря в пол, слюнявя отвратительную смесь, слезы капали на ее голые колени. Во рту стоял невыносимый привкус гнили и унижения.

Артем посмотрел на свой член - он был относительно чист, хотя запах оставался стойким и неприятным. Удовлетворение от абсолютного унижения девочки, от сломленной воли было почти таким же сильным, как от самого акта насилия.

— Молодец, Катюшка, – мужчина использовал уменьшительно-ласкательное имя, звучавшее теперь как ядовитая насмешка. – Теперь запомни крепко-накрепко: одно слово кому-нибудь – маме, папе, подружке, училке – и я приду и расскажу свою версию. Всю. Как ты сама пришла. Как ты сама хотела. Все узнают, какая ты маленькая, грязная шлюшка. Поняла?

Девочка кивнула, не поднимая глаз. Слезы капали на ее колени. Кивок был еле заметным, но Артем его видел.

— Иди в душ. Тихо. И забудь все, как страшный сон, – он бросил фразу, как команду, и отвернулся от школьницы, с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы спины.

Усталость и удовлетворение навалились с новой силой. Мужчина подтянул боксеры, лег на диван, отвернувшись к стене, спиной к девочке. Он слышал, как она, тихо всхлипывая, натянула свои грязные, мокрые трусики, как ее босые ноги зашлепали по ламинату в сторону ванной. Потом – тихий щелчок замка и звук льющейся воды из душа.

Артем закрыл глаза. На диване оставалось мокрое, липкое пятно спермы, дерьма и майонеза. Запах стоял тяжелый, тошнотворный, но ему было плевать. Удовольствие было глубоким, животным, примитивным. Чувство власти, безнаказанности и обладания затмило все. Мужчина уснул почти мгновенно, погружаясь в тяжелый, бессознательный сон, пока в ванной Катенька, стоя под струями воды, терла мочалкой до боли, до красноты свою кожу, пытаясь смыть с себя не только липкую грязь, невыносимый запах, но и ощущение чудовищного кошмара, который не кончится с рассветом.

Девичье тело ныло, задница горела огнем, а во рту стоял мерзкий привкус, от которого не избавиться никаким средством. Катя смотрела на струи воды, стекающие по кафелю, и тихие, безутешные, безнадежные рыдания сотрясали ее хрупкие плечи. Она смотрела в зеркало на свое заплаканное, потерянное лицо и не узнавала себя.

Благодарю за внимание. Если тебе понравилось и ты готов окунуться в Темную сторону, то приглашаю тебя почитать продолжение и другие мои истории на моем бусти:

https://boosty.to/misterbraun

Но будь осторожен, поскольку мои рассказы могут тебя шокировать.

До встречи, Дорогой Читатель.