Глава 1

В тихом пригороде Колумбуса, Огайо — типичного американского города среднего размера, где улицы утопают в зелени аккуратных лужаек, а дома стоят ровными рядами, как солдатики на параде, — жил обычный семейный дом на две семьи. Белые ставни, красная крыша, небольшой сад с барбекю во дворе. Ничего выдающегося, но уютного. Здесь обитала семья Харрис: отец, мать и их единственный сын. Этот дом был островком стабильности в мире, где все менялось слишком быстро, — место, где каждый день начинался с предсказуемого ритуала: кофе по утрам, газеты по вечерам и редкие, но теплые объятия на праздники.

Ричард Харрис, сорока пяти лет, был надежным, как швейцарские часы. Средний менеджер в небольшой логистической фирме, он вставал рано, целовал жену в щеку и уезжал на работу, возвращаясь к ужину с газетой под мышкой. С возрастом его либидо угасло, как догорающий костер, — не было ни скандалов, ни обид, просто тихая рутина. Секс с женой случался раз в пару месяцев, механически и без искры, и Ричард давно смирился с этим, предпочитая вечерний футбол или книгу. Он любил Элизабет по-настоящему, но его любовь была спокойной, как озеро в штиль: без волн, без бури, просто вечная гладь. В последнее время он замечал, как ее глаза иногда тускнеют, когда он обнимает ее на ночь, но списывал это на усталость от работы. "Мы все стареем, " — думал он, не подозревая, как глубоко копится в ней неудовлетворенность, делая ее характер еще строже, как корку льда на том самом озере.

Его жена, Элизабет, или просто Лиз для близких, в свои тридцать восемь выглядела как модель с обложки глянцевого журнала. Высокая брюнетка с длинными прямыми волосами, ниспадающими до середины спины, она обладала аристократической красотой: высокие скулы, прямой нос, полные губы и глаза цвета темного шоколада, которые могли пронзить насквозь. В юридической фирме, где она работала старшим партнером, ее боялись и уважали — строгая, требовательная, с манерой держаться, словно королева в деловом костюме. Фигура Элизабет была идеалом фитнес-модели: грудь 36DD (90D), узкая талия 26" (66 см), широкие бедра 38" (97 см) и большая, округлая, упругая попка, которую она поддерживала ежедневными занятиями йогой и пилатесом. Дома она предпочитала облегающие йога-штаны и топы, которые подчеркивали каждый изгиб её тела, но ее гордый взгляд и строгий тон не позволяли никому — даже мужу — перейти границу. Элизабет любила Ричарда за его надежность, но в глубине души тосковала по страсти, по тому, чтобы кто-то взял контроль, заставил ее почувствовать себя желанной не как партнерша по рутине, а как женщина, полная огня. Эта тоска проявлялась в ее строгости: она командовала на работе, дома, даже в мелочах, чтобы заполнить пустоту внутри.

Их сын, Алекс, только что отметил восемнадцатилетие. Студент местного колледжа, он был типичным парнем: ростом 5'10" (178 см), слегка спортивный от школьного футбола — не качок, но подтянутый, с широкими плечами и легкой щетиной на подбородке. Любопытный, немного неуверенный в себе, особенно в вопросах секса — девственник, чьи фантазии крутились вокруг однокурсниц, но дальше поцелуев дело не заходило. Алекс обожал мать, но ее строгость иногда давила, как тяжелый плащ. Он видел, как она смотрит на него с гордостью, но и с ожиданием: "Будь мужчиной, Алекс. Не разочаровывай меня." Втайне он фантазировал о ней — неосознанно, как многие парни в его возрасте, — но гнал эти мысли прочь, краснея от стыда. Для него Элизабет была идеалом: сильная, красивая, недостижимая. А отец... отец был просто "папой" — надежным, но далеким, как тень.

Это было субботнее утро, солнечное и свежее. Лучи пробивались сквозь тюлевые занавески гостиной, отбрасывая золотистые блики на ковре. Ричард, в своей любимой клетчатой рубашке, собирал чемодан в гостиной. Он уезжал на два дня — смесь деловой поездки и рыбалки с коллегами в соседнем штате. Воздух пахнет свежесваренным кофе и тостами из кухни. "Не скучай по мне, Лиз, " — сказал он, чмокнув жену в щеку. Поцелуй был сухим, как осенний лист, — привычный жест, лишенный жара. Элизабет улыбнулась уголком рта, но в ее глазах мелькнула тень — та самая неудовлетворенность, что копилась годами, делая ее характер еще строже. Она поправила волосы, кивнула: "Конечно, Рич. Будь осторожен на дороге. И позвони, когда приедешь." Ее голос был ровным, профессиональным, как на совещании в офисе. Ричард улыбнулся, подхватил сумку: "Обязательно. Люблю вас обеих." Он имел в виду ее и Алекса, но слова повисли в воздухе, как эхо.

Алекс спустился вниз, зевая, в шортах и футболке. Волосы растрепаны, глаза еще сонные от позднего вчерашнего просмотра сериала. "Пап, давай помогу с багажом, " — предложил он, подхватывая сумку. Ричард хлопнул сына по плечу: "Хороший парень. Присмотри за мамой, ладно? И не забудь про уроки. Колледж — это не шутки." Алекс кивнул, чувствуя привычный укол ответственности: "Конечно, пап. Удачи с рыбой. Привези фото с уловом." Они вышли на крыльцо, загрузили багажник седана. Двигатель заурчал, и Ричард уехал, махнув рукой в облаке пыли. Дом опустел, оставив эхо тишины. Алекс постоял на крыльце, вдыхая утренний воздух — смесь травы и бензина. Без отца дом казался... легче. Свободнее. Он улыбнулся про себя: выходные впереди, без лекций, без тренировок. Может, поиграть в видеоигры или... что-то еще. Что-то, о чем он не решался думать.

Элизабет уже была на кухне, готовя завтрак. В облегающем белом топе без лифчика ее полная грудь слегка покачивалась при каждом движении, а черные йога-штаны обтягивали упругую попку, как вторая кожа. Она нарезала овощи для омлета, ее длинные волосы собраны в хвост, открывая грациозную шею. Аромат специй — лука, перца, свежего базилика — наполнял воздух, смешиваясь с запахом кофе из кофемашины. Элизабет двигалась уверенно, как всегда: каждый ножевой удар точен, каждый жест экономен. Но в тишине дома, без Ричарда, она позволила себе на миг замедлиться, глядя в окно на сад. "Два дня, " — подумала она. Два дня без рутины. Без сухих поцелуев. Что-то в ней шевельнулось — неясное, теплое, как предчувствие. "Доброе утро, соня, " — сказала она строгим, но теплым тоном, когда Алекс вошел. "Садись, сейчас будет еда. И не забудь, сегодня уборка — твоя очередь мыть посуду." Ее голос был как всегда авторитетным, но в нем скользнула нотка мягкости — редкая, как солнечный проблеск в пасмурный день.

Алекс плюхнулся за стол, кивая. "Да, мам. Утро какое-то... спокойное без папы." Он улыбнулся, но в голове крутилась мысль о свободных выходных — может, поиграть в видеоигры или... что-то еще. Что-то, что заставляло его взгляд невольно скользнуть по ее фигуре: по изгибу бедра, когда она наклонялась к плите, по тому, как топ обрисовывал контуры груди. Он покраснел, отводя глаза. "Эй, омлет выглядит аппетитно. Ты всегда готовишь как шеф-повар."

Элизабет повернулась, улыбаясь уголком губ. "Спасибо, милый. Но комплименты не отменяют уборку." Она поставила тарелку перед ним — золотистый омлет, посыпанный зеленью, с тостами и кофе. Села напротив, скрестив ноги, и отхлебнула из своей кружки. Разговор потек легко: о его лекциях по экономике, о ее сложном клиенте в фирме — каком-то упрямом подрядчике, который не понимает, что "нет" значит "нет". "Люди такие идиоты, " — вздохнула она, качая головой. "Иногда хочется просто... взять и заставить их слушаться." Ее глаза на миг встретили его взгляд — пронзительный, шоколадный, — и Алекс почувствовал, как по спине пробежал озноб. Не страх, а что-то иное. Что-то возбуждающее.

Глава 2

После завтрака Алекс решил разобраться с хламом. Тарелки еще дымились на столе, но энергия утреннего кофе бурлила в венах. "Мам, я на чердак — поищу старые комиксы, помнишь, те, что дед оставил?" — крикнул он, поднимаясь по скрипучей лестнице. Элизабет кивнула из кухни, смывая посуду: "Только не устраивай там бардак, Алекс. И надень маску — пыльно там." Ее голос эхом отозвался, строгий, но заботливый. Алекс улыбнулся: "Понял, босс." Он всегда так ее называл в шутку — "босс" — поддразнивая за ее офисный стиль. Но сегодня слово повисло в воздухе чуть дольше, вызвав странное тепло в груди.

Чердак был пыльным царством забытого: коробки с рождественскими украшениями, покрытыми паутиной, сломанный велосипед с облупившейся краской, пожелтевшие фотоальбомы с снимками детства — вот он, трехлетний, на руках у мамы, ее улыбка ослепительна даже на старой бумаге. Воздух тяжелый, пропитанный запахом старого дерева и пыли, которая танцевала в лучах света из маленького окошка под крышей. Алекс чихнул, протирая глаза, и начал копаться в углу, где, по воспоминаниям, хранились вещи деда. Дедушка был моряком, странником, коллекционером "экзотики" из далеких портов — от африканских масок до индийских благовоний. "Интересно, что здесь еще спрятано, " — пробормотал Алекс, отодвигая коробку с ржавыми инструментами.

Наткнулся на потертый деревянный сундук — фамильную реликвию деда, потемневшую от времени, с резными узорами, напоминающими волны океана. Замок ржавый, но хлипкий; Алекс легко взломал его кухонным ножом, который прихватил снизу. Крышка скрипнула, открываясь с протестом, и внутри раскрылось сокровище: стопка пожелтевших морских карт, с пометками на неизвестных языках; старый латунный компас, чья стрелка все еще дрожала, указывая север; и... нечто особенное. Старинный серебряный амулет, размером с ладонь, круглый, с выгравированными рунами, похожими на древние письмена — смесь кельтских узоров и чего-то более экзотического, словно из забытого фольклора. На цепочке из того же серебра, потемневшем от времени, но все еще блестящем в пылинках света. Обратная сторона была испещрена мелким текстом на неизвестном языке — что-то вроде заклинания, с завитушками и символами, которые казались живыми, пульсирующими под пальцами. Амулет казался красивым, почти магическим: в центре — большой синий камень, переливающийся в лучах света из окошка, как глаз дракона, полный тайн.

Алекс взял его в руки, и металл оказался теплым на ощупь — не холодным, как ожидалось от серебра, а теплым, словно только что из ладони другого человека. "Круто, " — пробормотал он, поворачивая амулет. Камень вспыхнул синим, отражая солнечный блик, и по телу Алекса пробежала волна — легкая, как электрический разряд, спустившаяся от шеи к груди, а потом ниже, к животу. Сердце стукнуло чаще, кровь прилила к щекам, и в шортах шевельнулось что-то теплое, возбуждающее. "Фигня какая-то, " — подумал он, качая головой. Но снять не стал. Вместо этого надел цепочку на шею, и амулет лег на грудь, прижавшись к коже под футболкой. В старом, потрескавшемся зеркале на чердаке — relic из бабушкиного гардероба — он выглядел... иначе. Более уверенным. Плечи расправились, взгляд стал острее, щетина на подбородке казалась мужественнее. Камень слегка пульсировал, синхронно с сердцебиением, и Алекс почувствовал прилив сил — как будто амулет шептал: "Ты можешь все." Он усмехнулся своему отражению: "Ладно, приятель, посмотрим, что ты умеешь." Спустился вниз по лестнице, амулет болтался на груди, теплый и тяжелый, как тайна. Кухня ждала, и мама — с ее строгим взглядом и соблазнительными изгибами. Что-то в воздухе изменилось, и Алекс не знал, что именно.

Глава 3

Алекс вернулся на кухню, где Элизабет как раз раскладывала омлет по тарелкам. Аромат специй и кофе наполнял воздух, смешиваясь с солнечным теплом, льющимся через окно. Она повернулась, ее грудь колыхнулась под тонкой тканью топа, соски проступили сквозь белый хлопок — ничего необычного для дома, где они давно привыкли к таким casual моментам, но сегодня Алекс заметил это острее. Его взгляд задержался на миг дольше, чем следовало: на том, как ткань обрисовывает полные формы, на изгибе бедра, когда она наклоняется к столу. Амулет на его груди теплился, посылая легкие импульсы тепла, и это странное ощущение — смесь любопытства и возбуждения — заставило его сглотнуть. "Нашел что-то интересное?" — спросила она, ставя тарелку перед ним. Ее голос был ровным, аристократическим, с той ноткой авторитета, что заставляла его выпрямляться. Темные глаза скользнули по его лицу, оценивающе, но тепло.

"Ага, смотри, " — сказал он, вытаскивая амулет из-под футболки. Металл блеснул на свету, руны отразили блики, а синий камень засверкал, как живое пламя. "Дедов, наверное. Красивый, да? Тут даже текст какой-то на обратной." Он вертел его в пальцах, и пальцы невольно скользнули по гравировке. Текст был странным — смесь латинских букв и символов, как из фэнтези-книги, вибрирующий на языке, когда он мысленно проговаривал. Бездумно, просто чтобы заполнить паузу, Алекс прочитал вслух: "Аштар'к велор... тириан суль... домина эрота..." Слова слетели с языка легко, словно он знал их всегда, хотя язык был чуждым, вибрирующим в горле, как древний гимн. Каждый слог отдавался эхом в воздухе, и на миг кухня показалась меньше, интимнее.

Элизабет замерла на миг, нож в ее руке дрогнул. Ее глаза на секунду расширились, а по телу прошла невидимая дрожь — как электрический разряд, спустившийся от шеи к бедрам, разжигая внутри что-то древнее: волну тепла, похоти, подчинения. Киска увлажнилась внезапно, соски затвердели под топом, бедра сжались инстинктивно, но внешне она осталась спокойной, как статуя — королева, не показывающая слабости. "Интересная штука, " — ответила она ровно, садясь напротив и беря вилку. "Похоже на антиквариат. Дед всегда тащил домой всякую экзотику. Ешь давай, остынет." Ее голос не дрогнул, но в глубине глаз мелькнуло что-то новое — искра, которую она сама не поняла. Она отхлебнула кофе, чувствуя, как тепло разливается по телу, а мысли путаются: "Что это было? Как будто... он позвал меня."

Они болтали за едой — о его учебе, о скучных лекциях по экономике, где профессор монотонно бубнит о кривых спроса, словно читает заупокойную. "Я там чуть не уснул вчера, " — пожаловался Алекс, жуя омлет. "А у тебя? Как этот клиент — тот, который вечно спорит?" Элизабет усмехнулась, отрезая кусок тоста: "Все тот же. Думает, что может переиграть меня в контракте. Но я его прижму — как всегда." Разговор тек легко, как река в теплый день, но Алекс то и дело поглядывал на амулет, вертя его в пальцах. Камень пульсировал мягко, и с каждым касанием по телу пробегала волна уверенности. "Ты всегда такая строгая, мам, " — сказал он вдруг, глядя на нее с улыбкой. "Как босс в офисе. А помнишь, когда я был мелким, ты меня баловала? Мороженое на ужин, поздние сказки..."

Элизабет усмехнулась, отпивая кофе. Ее губы оставили след помады на кружке — алый, соблазнительный. "Баловала? Ты имеешь в виду, когда позволяла тебе есть мороженое на ужин? Это было разово. Мамы должны воспитывать, а не потакать. Иначе вырастет избалованный лентяй." Но в ее тоне скользнула теплота, и она наклонилась ближе, поправляя прядь его волос. "Хотя... ты и сейчас не так уж плох. Просто неделя тяжелая была, да? Лекции, тренировки. Может, кофе налью еще? Без сахара, как ты любишь."

Алекс моргнул, удивленный — она редко предлагала такие мелочи первой. "Эээ, да, спасибо. Но... подвинься ближе, а то холодно от окна дует." Слова вырвались шутливо, импульсивно, под влиянием амулета, который теплился на груди, как подсказка. Он ожидал ее фирменного "Садись нормально, Алекс" — строгого тона, который всегда ставил на место. Но Элизабет встала без колебаний. Она подошла к кофеварке, налила кружку именно так, как он просил — черный, горячий, без единой капли сахара, — и поставила перед ним. Затем, вместо того чтобы вернуться на место, села рядом, ее бедро прижалось к его. Тепло ее тела проникло сквозь ткань йога-штанов и шорт, и Алекс уловил легкий аромат ее духов — мускусный, с ноткой ванили, смешанный с естественным, женственным запахом кожи после утренней йоги.

"Эй, мам, ты чего? Я же в шутку, " — сказал он, удивленно моргая. Сердце стукнуло чаще — это было... не так. Не по-матерински. Амулет на его груди нагрелся сильнее, посылая импульс возбуждения вниз, к паху. Элизабет повернулась к нему, ее темные глаза встретили его взгляд спокойно, с теплотой, которая казалась глубже обычного. "Я же твоя любящая мамочка. Мама должна заботиться о своем сыне. Всегда. Даже в мелочах." Ее рука легла на его колено — легонько, но твердо, — и этот жест был как искра: невинный, но полный обещания.

Алекс замер, вилка в руке повисла. Что-то было не так. Ее тон был искренним, но в нем сквозила новая нотка — податливость, как шелк под пальцами, готовая развернуться в бархат. "Ладно... эээ, спасибо. А что, если я попрошу еще чего? Типа, помассируй плечи? От этой пыли на чердаке ноет все тело." Он сказал это полушутя, тестируя, но голос дрогнул от внезапного прилива адреналина. Амулет пульсировал, и Алекс почувствовал, как член шевельнулся в шортах — легкое напряжение, вызванное близостью ее тела.

Элизабет кивнула, не моргнув глазом. Ее руки легли на его плечи — сильные, но нежные, пальцы вдавились в мышцы, разминая узлы с профессиональной точностью, как после ее пилатеса. Она придвинулась ближе, ее грудь коснулась его спины, мягкая и теплая сквозь топ, соски проступили отчетливее, трущиеся о ткань. "Так лучше, милый? Скажи, если сильнее. Я хочу, чтобы тебе было хорошо." Ее дыхание коснулось его уха, горячее, с легкой хрипотцой, и аромат духов усилился, обволакивая, как туман.

Он сглотнул, чувствуя, как кровь приливает вниз, член наливается в шортах. "Мам... все нормально? Ты не против? То есть... это же... не по-нашему." Слова вырвались сбивчиво, но тело предательски откинулось назад, ближе к ее теплу. Амулет теплился, шепча: "Продолжай."

"Конечно, нет, " — прошептала она, продолжая массаж, пальцы скользнули ниже, к лопаткам. "Ты мой сын. Ты можешь просить все, что хочешь. Я сделаю все для тебя. Всегда." В ее голосе мелькнула дрожь — не сопротивление, а что-то иное: предвкушение, как будто слова амулета разожгли в ней огонь, который она давно прятала.

Алекс повернулся, глядя на нее. Ее лицо было близко — идеальное, аристократическое, с румянцем на щеках, губы слегка приоткрыты. "Любые желания? Правда? Даже... ну, не такие материнские?" Сердце колотилось, как барабан, возбуждение нарастало, член стоял полувозбужденный, трусики натянулись.

"Правда, сынок. Я для тебя. Что бы ты ни захотел — я сделаю." Она улыбнулась, и в этой улыбке было что-то новое — приглашение, сладкое и опасное, как запретный плод. Ее глаза блестели, тело слегка подалось вперед, грудь колыхнулась.

Сердце Алекса заколотилось. Он экспериментировал осторожно, голос дрожал: "Тогда... обними меня. По-настоящему." Она обняла, ее руки скользнули по его талии, прижимая ближе, тело прильнуло — мягкие груди против его груди, бедра к бедрам. Тепло ее кожи сквозь ткань жгло, как огонь. "А теперь... можно потрогать тебя? За талию? Просто... так." Пальцы Алекса легли на ее узкую талию, скользнули ниже — к бедру, а потом к попке. Круглая, упругая, как спелый персик под йога-штанами. Он сжал, чувствуя эластичность мышц, и она не шелохнулась, только выдохнула тихо, прижимаясь ближе. "Все нормально?" — прошептал он, член напрягся полностью, головка уперлась в ткань шорт.

"Да, сынок. Я твоя. Делай, что хочешь. Трогай мамочку, как тебе нравится." Ее голос стал ниже, хриплым, бедра слегка качнулись, трущиеся о его ногу. Внутри нее огонь разгорался — амулет шептал в ее крови, заставляя тело отзываться на каждое касание.

Эскалация нарастала, воздух в кухне сгустился, пропитанный ароматом кофе и возбуждения. "Поцелуй в щеку?" — он наклонился, губы коснулись ее щеки, мягкой, как бархат, с легким привкусом соли от утреннего пота. Она повернула голову, и поцелуй соскользнул на уголок губ — теплый, влажный. "А в губы? Можно?" Губы встретились — мягкие, теплые, полные. Язык Алекса робко коснулся ее, и она ответила, податливо, ее язык сплелся с его, влажный и горячий, исследующий. Поцелуй длился секунды, но показался вечностью: вкусы смешались — кофе, мята от ее зубной пасты, соль от его кожи. Он отстранился, дыша тяжело, глаза затуманены. "Мам... я могу... твою грудь потрогать? Пожалуйста?"

Элизабет откинулась чуть, расстегивая топ одной рукой — медленно, соблазнительно, ткань распахнулась, обнажив тяжелые, упругие груди — полные, с розовыми сосками, уже твердыми от возбуждения, венки проступили под бледной кожей. "Конечно, милый. Трогай свою мамочку. Они твои." Руки Алекса легли на них — теплые, тяжелые, как спелые дыни, кожа бархатистая, соски твердые под пальцами. Он сжал, потянул соски, крутанул, и она застонала тихо, выгибаясь навстречу, бедра раздвинулись инстинктивно. "Боже... мам, это... ты уверена? Это же... мы..."

"Да, милый. Ты хозяин. Я сделаю все, что ты захочешь. Все. Трогай, сжимай... мамочка любит, когда ты так делаешь." Ее стоны были тихими, но полными — хриплыми, как из глубины горла, тело таяло под его руками. Амулет на его груди пылал, и Алекс почувствовал прилив мощи: это было реально. Его мама — строгая, гордая — подчиняется. И кайфует от этого.

Глава 4

Алекс не выдержал. Возбуждение накрыло его волной — член стоял колом в шортах, предэякулят пропитал ткань, тело горело от близости ее кожи. Поцелуй возобновился — жадный, с языками, сплетающимися в танце, его руки мяли ее груди, пальцы крутили соски, тянули, заставляя ее стонать в его рот. Элизабет таяла, как воск под пламенем: ее тело выгнулось, бедра потерлись о его, киска пульсировала от влаги, пропитывая йога-штаны. "Сынок... да... трогай маму... сильнее, " — прошептала она, ее руки скользнули по его груди, вниз, к шортам. Пальцы расстегнули пуговицу, спустили молнию, вытащили член — твердый, венозный, 7 дюймов (18 см) длиной, головка набухшая, фиолетовая от напряжения, капля предсемени блестела на кончике. "О, милый... такой большой для мамочки. Такой горячий... он хочет меня?"

Алекс задохнулся, когда ее пальцы обхватили ствол — нежно, но уверенно, дроча медленно, вверх-вниз, большой палец скользнул по головке, размазывая влагу. "Мам... блядь... это... не могу поверить." Слова утонули в поцелуе, его язык вторгся глубже, исследуя ее рот, вкушая ее стоны. Руки сорвали ее топ полностью, отбросив на пол, губы припали к груди — сосал сосок жадно, как младенец, но с похотью взрослого, зубы слегка прикусили, язык кружил по ареоле. Она выгнулась, впиваясь пальцами в его волосы, прижимая ближе: "Да, сынок! Соси мамкины сиськи! Они твои... кусай, милый, мамочка любит боль... от тебя."

Одежда слетела в хаосе — ее штаны спущены к лодыжкам, трусики отброшены в сторону, черные, пропитанные соками, оставляя влажный след на линолеуме. Киска Элизабет была идеальной: выбритая, с пухлыми губками, розовыми и набухшими, уже мокрой, блестящей от соков, клитор торчал, как жемчужина, манящий. Аромат мускусный, соленый, возбуждающий — как океан после шторма. Алекс опустился на колени, вдохнул глубоко, чувствуя, как член дергается от запаха. Язык коснулся клитора — легонько, пробуя, и она вздрогнула, ноги раздвинулись шире, упираясь в край стола. "О да! Лижи мамочку! Сделай меня мокрой для тебя... твой язычок такой горячий..." Ее голос сорвался на стон, бедра качнулись вперед, прижимая киску к его лицу.

Он лизал жадно — клитор, губы, внутри, проникая языком, ее соки текли по подбородку, соленые и сладкие, как нектар. Пальцы раздвинули губы шире, один скользнул внутрь — туго, горячо, стенки сжались, пульсируя. Она стонала, бедра дрожали, одна рука на его голове, прижимая ближе, вторая на своей груди, сжимая сосок. "Хороший мальчик... мой сын... трахай языком свою шлюху-маму! Глубже... да, вот так... мамочка течет для тебя!" Ее тело извивалось, попка терлась о край стола, стоны эхом отражались от стен кухни — низкие, животные, полные похоти.

Встав, Алекс прижал ее к столу — тарелки сдвинулись, кофе плеснулось, но им было плевать. Член уперся в бедро — горячий, скользкий от ее слюны и соков. "Мам... я... хочу тебя. Хочу войти... трахнуть." Голос дрожал от возбуждения и шока, руки дрожали на ее бедрах, пальцы впивались в кожу, оставляя следы.

"Возьми меня, милый. Трахни свою мамочку. Я твоя личная шлюшка... твоя дырочка для члена." Она раздвинула ноги шире, обхватив его талию ногами, киска раскрылась, приглашая — розовая, мокрая, готовная. Руки потянули его ближе, направляя головку к входу. Алекс вбился одним толчком — медленно, но глубоко, растягивая ее стенки, чувствуя, как она обхватывает его, тугая и горячая, как бархатная перчатка. "О блядь... мам... ты такая тесная... как девственница..." Он застонал, бедра дернулись, входя до упора, яйца шлепнули по ее попке.

"Да! Сынок... твой член... заполняет маму... трахай меня, милый! Долби свою шлюху!" Она выгнулась, ногти впились в его спину, бедра толкнулись навстречу, устанавливая ритм. Кухня наполнилась звуками — шлепки тел, хлюпанье ее киски, стоны, тяжелое дыхание. Алекс долбил — сначала осторожно, пробуя, потом жестче, глубже, стол скрипел под ними, тарелки звенели. Руки мяли ее груди, губы сосали шею, оставляя засосы — метки владения. "Ты моя грязная мама-шлюха... сосешь сына... берешь в себя... блядь, как кайфово!"

"Да! Я твоя шлюха... breeding bitch для сына! Осемени мамочку... наполни матку своим семенем... сделай меня беременной от тебя!" Ее слова были грязными, хриплыми, полными отчаяния — амулет разбудил в ней эту сторону, и она кайфовала, крича, выгибаясь, киска сжималась ритмично, доя его член. Оргазм накрыл ее первым — тело затряслось, стенки сомкнулись, как тиски, соки хлынули, она завыла: "Кончаю! Сынок... твоя мама кончает на твоем хуе!"

Это добило его. С рыком Алекс вбился глубоко, член запульсировал, изливаясь в нее — горячие струи семени ударили в матку, заполняя, переполняя, теплая волна растеклась внутри. "Бери, шлюха! Мое семя для тебя! Заполняю твою пизду... ты моя!" Он держал ее, толкаясь мелко, выдавливая каждую каплю, чувствуя, как сперма смешивается с ее соками, вытекая по бедрам.

Они замерли, тяжело дыша, сплетенные — его член все еще внутри, пульсирующий, ее ноги обнимают его талию. Семя текло по ее бедрам, капая на пол. "Милый... это было... невероятно, " — прошептала она, целуя его в губы нежно, глаза блестели от слез удовольствия. "Я твоя навсегда. Твоя шлюшка... твоя мама-любовница."

Алекс, все еще внутри, поцеловал ее в ответ, шок отступал, уступая эйфории. Тело дрожало от оргазма, амулет на его груди теплился, как сердце. "Мам... это... я не знаю, что сказать. Но... да. Ты моя." Он вышел медленно, сперма вытекла, блестя на ее губках, и она улыбнулась, проводя пальцем, слизывая. "Хочешь еще, сынок? Мамочка готова... всегда." День только начинался, и дом ждал их — полный возможностей.

Глава 5

После кухонного взрыва страсти тела Алекса и Элизабет все еще дрожали от эха оргазма, как струны, только что отпущенные после долгой вибрации. Воздух на кухне был густым, пропитанным запахом секса — мускусным ароматом ее соков, смешанным с солоноватым привкусом его спермы, которая все еще сочилась из ее киски, оставляя липкие следы на бедрах и на краю стола. Тарелки с остывшим омлетом стояли нетронутыми, кофе остывал в кружках, но еда давно забылась. Алекс отстранился медленно, его член, все еще полутвердый и блестящий от их смешанных жидкостей, выскользнул из нее с влажным чмоканьем, и Элизабет издала тихий, жалобный стон потери — как будто часть ее души ушла вместе с ним. Она сидела на краю стола, ноги слегка дрожали, широко раздвинутые, киска розовая и распухшая, губки приоткрыты, пропуская наружу белые нити семени, которые стекали по внутренней стороне бедер, капая на пол с тихим, ритмичным плеском. Ее груди вздымались тяжело, соски все еще торчали, красные от его зубов и пальцев, а на шее и плечах расцветали свежие засосы — метки его владения, которые она не собиралась скрывать.

Алекс смотрел на нее, дыша прерывисто, глаза горели от смеси шока, триумфа и неутоленной жажды. Амулет на его груди пульсировал теплом, как живое сердце, подгоняя, шепча в венах: "Больше. Возьми больше." Его член дернулся, снова наливаясь кровью при виде ее — этой строгой, аристократической женщины, превращенной в разгоряченную шлюху, с растрепанными волосами, прилипшими к вспотевшему лбу, и губами, припухшими от поцелуев. "Мам... блядь, ты... выглядишь как порнозвезда после съемок, " — выдохнул он хрипло, голос низкий, пропитанный похотью. Руки потянулись к ней, пальцы скользнули по ее бедру, размазывая сперму, и она вздрогнула, выгибаясь навстречу, как кошка, жаждущая ласки.

Элизабет улыбнулась — лениво, похотливо, ее темные глаза, обычно пронзительные и властные, теперь были затуманены блаженством подчинения. "Это потому что я твоя порнозвезда, сынок. Твоя личная шлюшка... готовая на все, чтобы ты кончил в меня снова." Она сползла со стола грациозно, несмотря на дрожь в коленях, и опустилась на колени перед ним — медленно, театрально, как будто это был ритуал поклонения. Ее руки легли на его бедра, ногти слегка царапнули кожу, и она наклонилась ближе, носом уткнувшись в лобок, вдыхая его запах — смесь пота, спермы и мускуса. "Позволь маме отблагодарить тебя, хозяин. Я хочу попробовать нас... нашу любовь." Губы коснулись головки члена — мягко, нежно, языком слизывая остатки их соков, и Алекс застонал, запустив пальцы в ее длинные волосы, сжимая пряди.

Она взяла его в рот медленно, сантиметр за сантиметром, губы растянулись вокруг ствола, обхватывая плотно, как бархатная перчатка. Горло расслабилось, принимая глубже — она заглатывала до упора, нос упирался в его лобок, яйца касались ее подбородка, и слюна потекла по стволу, капая на пол. Глаза Элизабет смотрели вверх — полные обожания, слезящиеся от усилий, но горящие похотью, как у послушной рабыни, жаждущей одобрения. "Ммм... твой член... такой вкусный, милый. Мамина сперма... и моя пизда... идеальный коктейль, " — пробормотала она, не вынимая его, вибрация слов отозвалась в нем дрожью. Язык кружил по венам, по уздечке, губы сжимались ритмично, дроча ртом, и она ускорила темп — голова двигалась вверх-вниз, чмокая громко, слюна стекала по подбородку, капая на ее груди, делая кожу блестящей.

Алекс рычал, бедра толкались вперед инстинктивно, трахая ее рот, пальцы в волосах сжимались сильнее, запрокидывая ее голову. "Да, мам... соси сына... глотай все, шлюха. Ты рождена для этого — на коленях передо мной, с моим хуем в глотке." Его слова были грубыми, пропитанными доминированием, которое амулет разжигал в нем, как пламя, и она стонала в ответ, вибрация от ее горла посылала искры по его спине. Руки Алекса спустились ниже — мяли ее груди, тянули соски, шлепали по ним легко, заставляя ее тело дергаться, но рот не отпускал, работая жадно, как машина удовольствия. "Глубже... блядь, мам, ты такая талантливая соска... отец никогда не знал, что ты умеешь так."

Упоминание Ричарда кольнуло ее — на миг, как укол, но амулет превратил это в топливо для похоти: она заглотила еще глубже, давясь, слезы потекли по щекам, но глаза сияли. "Никогда... он не трахал меня так... только ты, сынок... только твой член делает меня шлюхой." Она вытащила его на миг, облизывая яйца, посасывая каждое по очереди, язык скользил по мошонке, а рука дрочила ствол — мокрый, блестящий от слюны. Затем снова в рот — быстро, глубоко, ускоряя, мыча от усилий. Алекс чувствовал приближение оргазма, яйца подтянулись, но он оттолкнул ее голову, вынимая член с чавканьем. "Нет... не здесь. Встань, шлюха. Я хочу твою задницу... хочу долбить тебя, как животное."

Элизабет встала, ноги дрожали, но она повернулась послушно, опираясь руками на стол, выгибая спину — попка торчала вверх, круглая, упругая, все еще с красными следами от его хватки. "Да, хозяин... возьми маму раком. Сделай меня своей сукой." Она раздвинула ноги шире, пальцами раздвинула ягодицы, открывая вид — киска сочилась спермой и соками, анилин розовый, манящий, попка сжималась в предвкушении. Алекс подошел сзади, член уперся в ее бедро, скользнул по мокрым губкам, дразня, но не входя. Шлепнул по попке — сильно, ладонь оставила красный отпечаток, и она вскрикнула от удовольствия, толкаясь назад. "Жестче, милый... шлепай мамочку... она любит, когда ее наказывают."

Он схватил ее за бедра, ногти впились в кожу, и вошел одним толчком — грубо, глубоко, растягивая ее до предела, член погрузился целиком, яйца шлепнули по клитору. "Блядь... мам... ты такая мокрая... вся в моей сперме, а все равно течешь, как шалава." Ритм был жестким с самого начала — толчки мощные, быстрые, стол скрипел, ее груди болтались, хлопая по дереву, стоны вырывались хриплыми криками. Рука потянула за волосы, запрокидывая голову, открывая шею — он прикусил кожу, оставляя след, другая рука шлепала по попке ритмично, чередуя щеки, делая их алыми. "Ты моя грязная мама-свинья! Беременей от сына... твоя матка — моя, для семени!"

"Да! Осемени меня! Я твоя breeding bitch... трахай глубже, сынок! Разорви мамкину пизду... сделай меня беременной твоим ребенком!" — кричала она, толкаясь назад, встречая каждый толчок, киска хлюпала громко, сжимаясь вокруг него, как кулак, доя ствол. Пот стекал по их спинам, тела скользили, шлепки тел эхом разносились по кухне, смешиваясь со стонами — ее высокими, отчаянными, его низкими, рычащими. Алекс ускорился, бедра бились о ее попку, как молот, член терся о стенки, касаясь шейки матки, яйца шлепали по клитору, посылая вспышки удовольствия. "Чувствуешь, шлюха? Мой хуй в твоей утробе... скоро залью тебя снова!"

Оргазм накрыл ее внезапно — тело затряслось, как в лихорадке, стенки сомкнулись, пульсируя, соки хлынули, она завыла, впиваясь пальцами в стол, царапая дерево: "Кончаю! Наполни матку... да, сынок, осеменяй маму!" Это сломало его. С рыком Алекс вбился до упора, член дернулся — сперма хлынула прямо в матку, горячие потоки, как лава, заполняя ее, переполняя, теплая волна растеклась внутри, выдавливая предыдущую порцию наружу. "Бери, сука! Мои дети в тебе... ты моя фабрика спермы!" Он держал ее, толкаясь мелко, выдавливая все, чувствуя, как она сжимается, выпивая каждую каплю, пока не опустел.

Они рухнули на пол кухни, обнимаясь, тела липкие от пота и жидкостей, дыхание тяжелое, как после марафона. Элизабет прижалась к нему, голова на груди, слушая биение сердца — его и амулета. "Ты кайфуешь, мам? Быть моей шлюшкой... моей breeding-сукой?" — прошептал он, целуя ее шею, пальцы лениво гладили спину.

"О да, милый. Я рождена для этого — служить тебе, трахаться с тобой, рожать твоих детей. Твой отец... он никогда не мог так. А ты — мой король, мой хозяин." Ее голос был сонным, но полным блаженства, рука скользнула вниз, обхватив его член — все еще теплый, липкий. "Но... это только начало. Давай в гостиную? Там диван... мягче. И я хочу еще."

Алекс усмехнулся, приподнимаясь, помогая ей встать. Они не оделись — зачем? Дом был их, а тела — обнаженными, уязвимыми, готовыми. Переходя в гостиную, он шлепнул ее по попке — игриво, но твердо, и она хихикнула, как девчонка, виляя бедрами. Гостиная была уютной — большой диван с мягкими подушками, ковром на полу, телевизор на стене, окно с видом на сад, где солнце уже высоко. Но теперь это пространство превращалось в арену их похоти. Элизабет толкнула его на диван, но он перехватил инициативу, усаживаясь и раздвигая ноги: "Нет, шлюха. Сначала еще раз пососи... подготовь меня для твоей задницы."

Она опустилась на колени между его ног, диван прогнулся под ее весом, и рот снова обхватил член — теперь чище, но все еще с привкусом их страсти. Сосала медленно, смакуя, глаза в глаза, слюна стекала по стволу, капая на ковер. "Твой вкус... как наркотик, сынок. Я могла бы сосать тебя часами." Руки мяли его яйца, пальцы скользили по промежности, дразня анус, и Алекс застонал, запрокидывая голову. Но скоро он потянул ее вверх: "Хватит. Садись раком на диване... покажи мне свою шлюшью попку."

Элизабет встала на четвереньки, колени на подушках, попка высоко, спина выгнута — классическая поза подчинения, киска и анус открыты, блестящие от соков. "Долби меня жестко, сынок. Сделай маму своей самкой для обрюхачивания... трахай, как последнюю суку." Алекс встал сзади, член уперся в ее вход — скользнул легко, входя по яйца одним движением. Толчки начались медленными, глубокими, растягивающими, но быстро набрали темп — жесткий, животный, шлепки ягодиц о бедра эхом разносились по комнате, диван скрипел, подушки летели. Он схватил ее за волосы, как за узду, запрокидывая голову, свободная рука шлепала по попке — сильно, оставляя следы, красные, как клеймо. "Ты моя грязная мама-шлюха! Кричи... пусть соседи услышат, как сын ебет мать!"

"Да! Трахай! Разорви свою шлюху... о да, шлепай... мамочка любит, когда ее бьют!" — выла она, толкаясь назад, киска хлюпала, сжимаясь, груди болтались, как маятники, соски тёрлись о ткань дивана. Пот лился градом, тела скользили, воздух наполнился запахом секса — густым, одуряющим. Алекс ускорился, член бился о шейку, яйца шлепали по клитору, ее стоны сливались с его рычанием. "Кончай, сука... сжимай меня... я залью тебя снова!"

Оргазм ударил ее как цунами — тело содрогнулось, стенки сомкнулись, она завыла, впиваясь пальцами в подушку, соки брызнули: "Кончаю! Наполни... осеменяй!" Он последовал, вбиваясь до упора, сперма хлынула — густая, горячая, заполняя матку, переполняя, вытекая по бедрам. "Бери все, breeding bitch! Мои дети в твоей утробе!" Они замерли, сплетенные, дрожа, амулет теплился, обещая больше. День только начинался, и страсть не утихала.

Глава 6

День клонился к полудню, солнце палило через окна, заливая дом золотым светом, но тела Алекса и Элизабет были липкими от пота, спермы и соков — как после бури, оставившей следы разрушения и блаженства. Гостиная пропиталась их ароматом: мускусным, солоноватым, с ноткой ванили от ее духов, смешанной с потом. Диван был помят, подушки разбросаны, на ковре блестели капли — свидетельства их безумия. Элизабет лежала на спине, ноги все еще раздвинуты, киска сочилась свежей порцией семени, матка пульсировала от наполненности, а груди вздымались медленно, покрытые красными следами от шлепков и укусов. Ее волосы разметались по подушке, лицо — румяное, сияющее, глаза полуприкрыты в блаженной усталости. "Милый... ты... зверь. Я вся в твоем семени... чувствую, как оно течет внутри, " — прошептала она, рука лениво скользнула по животу, пальцы нырнули в киску, вычерпывая сперму и поднося к губам — слизнула, смакуя, как деликатес. "Вкусно... наша любовь."

Алекс сидел рядом, член обмякший, но все еще блестящий, тело гудело от удовольствия, амулет на груди теплился мягко, как угли после костра. Он смотрел на нее — на эту женщину, которая час назад была строгой матерью, а теперь — его шлюхой, его собственностью, — и волна нежности смешалась с похотью. "Душ?" — предложил он хрипло, помогая ей встать. Ноги Элизабет подкосились на миг, она оперлась на него, прижимаясь всем телом — груди к груди, бедра к бедрам, — и поцеловала в губы мягко, благодарно. "Да... душ. Помой свою шлюшку, сынок. Я вся грязная... от тебя."

Ванная была просторной — их гордостью: белая плитка, большая душевая кабина с прозрачными стенами, джакузи в углу, зеркала во всю стену, отражающие свет от окна с видом на сад. Они вошли голыми, не стесняясь — тела были теперь открытой книгой друг для друга. Элизабет повернула кран, и вода зашумела, пар наполнил воздух, теплый, обволакивающий, как туман в тропиках. Она шагнула под струи первой — вода хлестнула по коже, смывая пот, стекала по её изгибам: по плечам, по груди, собираясь в сосках и капая, по талии, бедрам, стекая по ногам, смывая сперму с киски. Волосы намокли, прилипая к спине, как черный шелк. "Иди сюда, милый... помоги маме, " — позвала она, голос мягкий, приглашающий.

Алекс вошел следом, вода обожгла кожу — горячая, успокаивающая. Он прижал ее к себе сзади, руки обхватили талию, член, оживающий от тепла ее тела, уперся в попку. "Ты прекрасна, мам... мокрая, как нимфа." Губы коснулись шеи, целуя капли воды, язык слизывал соленость кожи. Она вздрогнула, выгибаясь, попка потерлась о него, и он почувствовал, как член твердеет, вставая между ягодиц. "Возьми гель... намыль меня, " — прошептал он, и она кивнула, беря бутылочку — ароматный, сандаловый, — выдавила на ладони и повернулась лицом к нему.

Пена скользила по ее рукам, когда она намылила его грудь — медленно, круговыми движениями, пальцы гладили мышцы, соски, спускаясь ниже, к животу, бедрам. "Мой хозяин... такой сильный... всегда твердый для мамы." Рука обхватила член — намылила ствол, дроча медленно, пена стекала, смешиваясь с водой, головка блестела под струями. Алекс застонал, руки легли на ее груди — намылил их тоже, пальцы сжимали, крутили соски, пена собиралась в ложбинке, стекая ручьями. "Твои сиськи... как подушки... люблю мять их." Поцелуй под водой — мокрый, страстный, языки сплелись, вода лилась в рот, но им было плевать.

Она опустилась на колени — вода стекала по лицу, по волосам, делая их темными, прилипшими. "Теперь мамочка пососет... под душем, как твоя водная шлюшка." Губы обхватили головку — горячая, несмотря на воду, язык кружил, слюна смешивалась с пеной, горло приняло глубже, до яиц. Она сосала жадно — чмокая, давясь, глаза смотрели вверх сквозь струи, полные преданности. "Глотай, шлюха... пей меня, " — рычал он, трахая рот, бедра толкались, вода хлестала по спинам, пар клубился. Руки на ее голове — не грубо, но твердо, направляя ритм, и она мычала, вибрация отдавалась в нем.

Вытащив, он поднял ее — прижал к стене кабины, плитка холодная на фоне горячей воды. "Подними ногу... покажи мне себя." Она подчинилась — одна нога стояла твердо, вторая поднята высоко, закинута на его бедро, тело открыто, как приглашение: киска раскрыта, розовая, все еще сочащаяся спермой, смешанной с водой. "Войди в меня так, сынок... держи маму на одной ножке, как балерину-шлюху." Баланс добавлял интимности — она цеплялась за его плечи, мышцы напряглись, тело дрожало от усилий, но глаза горели. Алекс вошел стоя — угол был идеальным, член терся о G-точку сразу, растягивая стенки. "Блядь... мам... так глубоко... ты как... создана для меня."

Движения — медленные, глубокие, каждый толчок выверенный, вода стекала по их телам, смывая пену, шлепки мокрые, ритмичные. "Я люблю тебя, мам. Ты моя... все. Моя шлюшка, моя любовь." — шептал он, целуя губы, шею, груди, вода лилась по лицам, мешая, но усиливая близость. Она балансировала, бедра качались навстречу, киска сжималась, пульсируя. "И я тебя, милый. Твой член — моя жизнь... трахай глубже... чувствуй, как я течу для тебя." Ее голос дрожал от усилий и удовольствия, ногти впивались в плечи, оставляя следы.

Разговор тек под струями — интимный, откровенный. "Твой отец... он никогда не мог так. Сухо, быстро... без огня. А с тобой... я жива, сынок. Я твоя... навсегда." Она кончила тихо — тело задрожало, стенки сомкнулись, соки смешались с водой, стекая по ноге: "Да... кончаю... для тебя." Он последовал — толчок глубже, семя хлынуло внутрь, теплое, несмотря на воду, заполняя ее снова. "Бери... моя... люблю." Они замерли, обнимаясь под струями, поцелуй нежный, долгий. "Теперь я счастлива, сынок. Ты — мой король." Вода смывала следы, но огонь внутри пылал ярче.

Глава 7

Вечер опустился мягко, как шелковый плащ, солнце скрылось за горизонтом, оставив небо в оттенках розового и фиолетового, видимых через окно кухни, где они поужинали — или, скорее, перекусили, потому что аппетит к еде уступил место другому. Элизабет накинула только фартук — белый, полупрозрачный, завязанный на талии, подчеркивающий её изгибы: груди колыхались свободно при каждом движении, соски проступали сквозь ткань, попка проглядывала сзади, маня. Она резала салат, жарила стейк, но руки Алекса блуждали — то по бедру, то по груди, пальцы скользили под фартук, дразня клитор, и она стонала тихо, нож дрожал. "Милый... не могу сосредоточиться... ты меня отвлекаешь." Но улыбалась, раздвигая ноги шире, позволяя ему играть. Алекс сидел голый за столом, член полутвердый, откинувшись на стуле: "Готовь, шлюшка. А я тебя пальцами... пока ужин не готов." Ужин был хаотичным — она кормила его с вилки, сидя на коленях, киска терлась о его член, и они ели медленно, целуясь между кусками, вино лилось по подбородкам.

"В твою спальню, мам. В постель папы... хочу трахать тебя там, где он спит." Слова вырвались хрипло, и Элизабет кивнула, глаза вспыхнули — смесь табу и возбуждения. "Да... в нашей постели. Пусть простыни пропитаются нами." Они поднялись, оставив посуду, и пошли в спальню — большую, с кинг-сайз кроватью, шелковыми простынями цвета слоновой кости, прикроватными лампами, отбрасывающими мягкий свет, шкафом с ее деловыми костюмами. Воздух здесь был знакомым — легкий аромат ее духов, смешанный с его одеколоном, но теперь он казался иным, пропитанным предвкушением. Элизабет скинула фартук, легла на спину, раздвинув ноги — приглашая, киска блестела от дневных соков и новой влаги. "Возьми меня, сынок... миссионер... хочу смотреть в твои глаза."

Алекс лег сверху, член уперся в ее вход — вошел медленно, растягивая, чувствуя, как она обхватывает его, теплая, влажная. "Блядь... мам... ты все еще тугая... после всего дня." Толчки начались нежно, но быстро набрали силу — глубокие, ритмичные, кровать скрипела, простыни сминались. Она обхватила его ногами, руки гладили спину, ногти царапали. "Скачи на мне, шлюшка... покажи, как мамочка ебется." Он перевернулся, усаживая ее сверху — ковбойша, ее бедра оседлали его, киска поглотила член целиком, до матки.

Элизабет начала двигаться — медленно сначала, круговыми движениями бедер, груди прыгали, хлопая по его лицу, соски тёрлись о кожу. "Смотри, сынок! Мамкины сиськи для тебя... соси их, милый." Он припал к ним — жадно, зубами прикусывая, языком кружа, руки на ее попке, шлепая, направляя ритм. Она ускорилась — прыжки вверх-вниз, хлюпанье киски громкое, стоны вырывались: "Да... твой хуй... в матке... трахай маму!" Dirty talk ramps: "Рожай мне детей, грязная мама! Будешь моей фабрикой спермы... шлюхой для осеменения!"

"Да! Обрюхачь меня! Я твоя самка... кончай в утробу, хозяин!" Оргазмы накатывали волнами — она кончила первой, тело содрогнулось, стенки сомкнулись, крик эхом по комнате: "Кончаю... на сыночке!" Он выдержал, перевернул ее — на спину, долбя миссионером, потом догги, шлепая попку. Кончил дважды — первый раз глубоко, семя хлынуло, заполняя; второй — после паузы, когда она сосала, очищая, и снова вошел, выливая остатки. "Бери... все... моя вечная шлюха!"

Засыпая в объятиях, она шепнула, прижавшись: "Я твоя free-use шлюшка. Всегда готова... люблю тебя, сынок." Ночь окутала их, амулет теплился, обещая завтра.

Глава 8

Воскресное утро ворвалось в спальню мягким сиянием, пробивающимся сквозь полупрозрачные шторы, окрашивая шелковые простыни в золотистые тона. Дом Харрис, этот тихий оплот пригородной идиллии, теперь казался Алексу и Элизабет ареной бесконечного карнавала похоти — местом, где каждый уголок, каждая комната шептали о запретных желаниях, а воздух был пропитан ароматом их ночных утех: мускусным, солоноватым, с нотками пота и спермы, которые ни один душ не мог полностью смыть. Кровать была в беспорядке — простыни скомканы, подушки разбросаны, на них темнели влажные пятна от их пота и соков, а в воздухе витал тяжелый, интимный запах, как после грозы в спальне. Элизабет спала рядом с ним, свернувшись калачиком, ее обнаженное тело прижималось к его боку — теплая, мягкая, с грудью, прильнувшей к его ребрам, и ногой, перекинутой через его бедро. Ее длинные волосы разметались по подушке, как черный веер, губы слегка приоткрыты, дыхание ровное, но даже во сне она казалась соблазнительной: соски розовые, торчащие от прохладного утреннего воздуха, бедра слегка раздвинуты, открывая вид на киску — все еще розовую, слегка распухшую от ночных толчков, с тонкой корочкой засохшей спермы на губках.

Алекс проснулся первым, чувствуя, как амулет на его груди теплеет, пульсируя в такт сердцебиению, как будто приветствуя новый день новых завоеваний. Его член, проснувшись раньше него, уже стоял полутвердым, прижавшись к ее бедру — горячий, тяжелый, с воспоминанием о ночных объятиях. Он повернулся к ней, рука скользнула по ее талии, пальцы прошлись по изгибу бедра, поднимаясь выше, к груди — сжал мягко, потянул сосок, и Элизабет зашевелилась, издавая тихий, сонный стон. "Ммм... милый... уже утро?" — пробормотала она, не открывая глаз, но тело отреагировало инстинктивно: бедра раздвинулись шире, прижимаясь к его члену, киска потерлась о ствол, оставляя влажный след. Ее голос был хриплым от сна, но полным той новой, податливой похоти, которую амулет разбудил в ней — как будто ее тело теперь жило только для него, для его прикосновений, для его семени.

"Доброе утро, мам... моя шлюшка, " — прошептал Алекс, голос низкий, пропитанный утренней хрипотцой и доминированием, которое росло в нем с каждым часом. Он наклонился, губы коснулись ее шеи — поцелуй влажный, с легким прикусом, язык слизнул солоноватую кожу. Рука спустилась ниже, пальцы нырнули между ног — киска была теплой, влажной даже во сне, губки раскрылись навстречу, пропуская средний палец внутрь, где он встретил остатки ночной спермы — скользкую, густую. "Ты течешь... даже спящая. Готова для сына с утра?" Элизабет открыла глаза — темные, затуманенные желанием, — и улыбнулась лениво, выгибаясь навстречу его руке. "Всегда готова, хозяин... мамочка просыпается для твоего члена. Хочешь, чтобы я... разбудила тебя по-настоящему?"

Не дожидаясь ответа, она сползла ниже, простыни соскользнули, обнажая их тела в утреннем свете — его мускулистый торс, слегка покрытый потом, её идеальные формы, с синяками от ночных хваток, как медали страсти. Элизабет опустилась между его ног, колени утонули в матрасе, попка выгнулась вверх, маняще, пока она наклонялась. Губы коснулись головки члена — мягко, нежно, как поцелуй любовника, язык скользнул по уздечке, слизывая утреннюю каплю предэякулята. "Твой завтрак, милый... мамочкин ротик." Она взяла его в рот медленно, сантиметр за сантиметром, губы растянулись, обхватывая ствол плотно, горло расслабилось, принимая глубже — до упора, нос уткнулся в лобок, яйца коснулись ее подбородка. Слюна потекла сразу, густая, обильная, капая на простыни, и она начала двигаться — голова вверх-вниз, ритмично, чмокая громко, язык кружил по венам, по головке, когда вынимала.

Алекс застонал, запустив пальцы в ее волосы, сжимая пряди, направляя темп — не грубо, но твердо, как хозяин, устанавливающий правила. "Да... соси, шлюха... глотай сына с утра... твоя глотка — как пизда, теплая и мокрая." Его бедра толкнулись вверх, трахая ее рот мелкими движениями, чувствуя, как она давится слегка, но не отступает — слезы выступили на глазах от усилий, но взгляд вверх был полон обожания, похоти. "Ммм... твой вкус... утренний... такой свежий, милый. Кончи в рот мамочке... дай ей твое молоко." Она ускорила, рука обхватила основание ствола, дроча в такт рту, другая мяла яйца, пальцы слегка надавили на промежность, дразня анус. Вибрация ее стонов отдавалась в нем, как электричество, член пульсировал, набухая сильнее, головка упиралась в горло.

Оргазм накрыл его внезапно — тело напряглось, яйца подтянулись, и с рыком Алекс вбился глубже, сперма хлынула в ее рот — густая, горячая, струи били по языку, по нёбу, заполняя рот. "Блядь... бери, сука... глотай все!" Элизабет мычала, глотая жадно, не проливая ни капли, горло работало, выпивая каждую порцию, но одна струя все же просочилась — белая нить по уголку губ, стекая по подбородку на груди. Она вынула член медленно, облизывая губы, слизывая остатки, и улыбнулась, поднимаясь: "Вкусно... твое семя — лучший кофе по утрам. Спасибо, сынок." Поцелуй — с привкусом спермы, языки сплелись, и она прижалась всем телом, груди трутся о его кожу.

Но день только начинался, и амулет шептал о большем. Они встали, не одеваясь — зачем прятать то, что теперь принадлежит только им? Элизабет прошла в ванную, бедра покачивались соблазнительно, попка колыхалась, и Алекс последовал, наблюдая, как она чистит зубы, наклонившись над раковиной — груди свисают, соски торчат. "Мам... ты теперь моя free-use шлюшка. По первому приказу — ноги раздвигай, рот открывай. Поняла?" — сказал он твердо, подходя сзади, член снова твердеет от вида. Она сплюнула пасту, повернулась, глаза блестят: "Да, хозяин. Я живу для твоего члена... используй меня, когда захочешь. Везде." Поцелуй в зеркало — их отражения сплетаются, как в порно.

После душа — быстрого, с ласками под водой, где он мылил ее попку, пальцы скользили в анус, дразня, обещая позже, — они спустились вниз. Дом ожил: Элизабет в одном фартуке направилась в прачечную, чтобы запустить стирку — белье из корзины, пропитанное их вчерашними соками, йога-штаны с пятнами спермы, ее топ с засохшей влагой. Она нагнулась над машиной, закидывая вещи, попка выгнулась — круглая, упругая, без трусиков под фартуком, губки киски проглядывали между ног, все еще влажные. Алекс вошел следом, член встал колом от вида: "Блядь... мам, ты дразнишь меня нарочно?" Он подошел, прижался сзади, ствол уперся в ее попку, руки обхватили талию, пальцы нырнули под фартук, к киске — мокрая, горячая. "Стирай, шлюха... а я тебя трахну стоя. Не останавливайся."

Элизабет застонала, толкаясь назад, попка потерлась о член: "Да... трахай маму, пока белье стирается... я твоя бытовая шлюха." Она нажала кнопку — машина загудела, вибрируя, — и раздвинула ноги шире, опираясь на край. Алекс задрал фартук, головка скользнула по губкам, войдя одним толчком — глубоко, грубо, растягивая стенки. "О да... сынок... твой хуй... заполняет меня!" Толчки начались быстрые — шлепки бедер о попку, машина вибрировала в такт, усиливая ощущения, ее груди болтались под фартуком, соски тёрлись о ткань. Он схватил ее за волосы, запрокидывая голову, свободная рука шлепнула по ягодице: "Кричи... пусть вибрация сделает тебя моей вибрационной сукой!" Она выла, толкаясь назад, киска хлюпала, сжимаясь: "Жестче... долби мамочку... осеменяй во время стирки!" Оргазм накрыл ее под гул машины — тело затряслось, стенки сомкнулись, соки брызнули на пол: "Кончаю... на твоем члене!" Он вбился глубже, сперма хлынула внутрь, заполняя: "Бери... моя стиральная шлюха!"

Прачечная пропиталась их запахом — свежим, горячим, — и они рассмеялись, тяжело дыша, когда машина перешла в отжим. "Обед?" — предложила она, целуя его, сперма текла по бедрам. Кухня ждала — Элизабет резала овощи для салата, стоя у стойки в фартуке, попка все еще красная от шлепков. Алекс подошел сзади, член снова твердый: "Не останавливайся, готовь. А я тебя долблю... за обедом." Она кивнула, раздвигая ноги: "Да... трахай маму, пока она режет... я твоя кухонная сучка." Он вошел сзади — стоя, глубоко, ритм быстрый, нож дрожал в ее руке, овощи летели в миску. "О... милый... твой член... мешает сосредоточиться... но так кайфово!" Шлепки, стоны, хлюпанье — салат готовился под аккомпанемент их страсти. Он шлепал по попке, тянул за волосы: "Ты моя free-use... по первому сигналу — дырочки открыты!" Она кончила, нож упал, тело содрогнулось: "Да... осеменяй... наполни маму за обедом!" Сперма хлынула, смешиваясь с соками, капая на пол, и они ели — она на коленях, слизывая остатки с его члена, салат с привкусом их любви.

День летел в вихре — дом горел их огнем: трах в гостиной на ковре, где она скакала на нем, груди прыгали; в коридоре у зеркала, стоя, с ее ногами на его плечах; даже в саду под навесом барбекю, где она раком у гриля, рискуя соседскими взглядами. "Ты моя, мам... везде. И это только начало, " — шептал он, а она стонала: "Да... используй меня... я твоя вечная шлюшка." Амулет теплился, день угасал, но огонь разгорался.

Глава 9

После обеда, когда солнце палило немилосердно, превращая пригород в раскаленную печь, Алекс решил, что дом — это слишком безопасно, слишком уютно для их новой реальности. Амулет на его груди пульсировал сильнее, подгоняя к риску, к адреналину, который делал каждое проникновение острее, каждую каплю спермы — ценнее. "Мам, нам нужно в магазин... продукты кончаются. И... я хочу тебя трахнуть там, где нас могут увидеть, " — сказал он, вставая из-за стола, где они только что закончили обед — салат, пропитанный ее соками, которые капали с ножа. Элизабет, все еще в фартуке, с румянцем на щеках и спермой, сочащейся по бедрам, кивнула, глаза вспыхнули возбуждением: "Да, милый... трахай меня везде. Я твоя публичная шлюшка... риск — для тебя." Она скинула фартук, надела легкое летнее платье — тонкое, белое, без белья, облегающее изгибы: груди колыхались свободно, соски проступали сквозь ткань, подол едва прикрывал попку, ветерок мог задрать его в любой миг.

Гараж был полутемным, пахнущим маслом и бензином, седан Ричарда стоял наготове — серый, неприметный, но теперь он казался Алексу сценой для их шоу. Элизабет села за руль, но Алекс остановил ее: "Сначала... опустись. Соси меня, пока не поедем. Гараж — твое первое публичное место." Она улыбнулась похотливо, сползая с сиденья на колени в тесноте — ноги раздвинулись, платье задралось, открывая киску, блестящую от новой влаги. "Да, хозяин... мамочка пососет в машине... как твоя водительская шлюха." Губы обхватили член — жадно, глубоко, голова двигалась ритмично, чмокая, слюна капала на коврик. Руки мяли яйца, пальцы дразнили промежность, и Алекс рычал, держась за руль: "Глубже... глотай, сука... вдруг папа вернется и увидит?" Риск слова разожгли ее — она давилась, слезы текли, но ускоряла, вибрация стонов отдавалась в нем. "Кончи в рот... перед поездкой, " — мычала она, и он взорвался — сперма хлынула в горло, она глотала, кашляя, но не проливая, слизывая остатки: "Вкусно... твой бензин."

Они поехали — она за рулем, платье задрано, его рука между ее ног, пальцы в киске, кружа по клитору, пока она вела, еле сосредоточившись. "О... милый... не останавливайся... мамочка течет на сиденье." Дорога виляла через пригород — аккуратные дома, газоны, редкие прохожие, — и адреналин бил по венам: вдруг кто-то увидит, как ее бедра дергаются, как платье намокает от соков? "Ты моя... даже за рулем. Кончи на пальцах, " — шептал он, добавляя второй палец, трахая рукой, и она кончила на светофоре — тело содрогнулось, машина дернулась, гудок позади заставил ее вздрогнуть: "Да... кончаю... для тебя!" Соки хлынули на сиденье, пропитывая кожу.

Парковка у супермаркета была многолюдной — субботний наплыв, семьи с тележками, подростки на скейтах, — и это заводило Алекса еще сильнее. "Багажник... раком внутри. Быстро, шлюха." Элизабет кивнула, глаза блестят от страха и похоти, они вышли, открыли багажник — шторы трепетали от ветра, внутри теснота, но достаточно: она забралась внутрь, на четвереньки, платье задрано, попка торчит наружу, киска раскрыта, сочащаяся. "Трахни меня здесь... пусть увидят, как сын ебет маму." Алекс вошел сзади — грубо, одним толчком, член погрузился в мокрую теплоту, шлепки эхом в багажнике. "Тише... но нет, стону громче!" — выла она, толкаясь назад, машина качалась слегка, привлекая взгляды. Риск жгучести — прохожий прошел мимо, не заметив, но адреналин усилил все: он долбил жестко, шлепая попку, волосы в кулаке: "Ты моя публичная сучка... кончай на парковке!" Она взорвалась — крик приглушенный, тело тряслось, стенки сомкнулись: "Да... осеменяй... на виду!" Сперма хлынула внутрь, заполняя, вытекая по бедрам, капая на пол багажника. Они замерли, дыша, слыша шаги снаружи: "Рискованно, мам... но кайфово." Она улыбнулась, целуя: "Для тебя... все."

В магазине — она шла, сперма текла по ногам, платье липло, соски торчали, и его рука под рукой гладила бедро. "Ты течешь... все видят, " — шептал он, и она краснела, но возбуждалась: "Пусть... я твоя marked шлюха." Домой — с пакетами, но огонь не угасал.

Глава 10

Вечер опустился на Колумбус как бархатный занавес, окрашивая улицы в оттенки индиго и оранжевого, с редкими фонарями, мерцающими как звезды в тумане. Дом Харрис затих после дневного вихря — кухня с остатками ужина, гостиная с помятым диваном, — но Алекс и Элизабет не могли усидеть на месте: амулет подгонял к новым границам, к публичному риску, где каждый взгляд мог стать искрой. "Мам, пошли в паб... местный, тихий. Хочу тебя там... в туалете, на виду, " — сказал он, целуя ее шею, пока она переодевалась. Элизабет кивнула, тело отозвалось дрожью: "Да... трахай меня в пабе, сынок. Я надену то платье... сексуальное, черное." Она выбрала его — облегающее, шелковое, с глубоким декольте до пупка, где груди почти вываливались, спина голая, разрез сбоку до бедра, без белья, конечно. Ткань липла к коже, подчеркивая каждый изгиб: узкую талию, широкие бедра, попку, которая виляла при ходьбе. "Смотри, милый... для тебя. Готова быть твоей барной шлюхой."

Паб "Олд Оак" был уютным уголком — деревянные панели, приглушенный свет ламп, барная стойка с полированным деревом, где местные потягивали пиво, болтая о футболе и погоде. Джаз лился из динамиков — саксофон, низкий, вибрирующий, как их стоны. Они вошли, рука Алекса на ее талии, пальцы скользят по разрезу, касаясь бедра. Бармен — коренастый ирландец — кивнул: "Вечер добрый, миссис Харрис. Пиво и вино?" Элизабет улыбнулась, садясь на высокий стул, платье задралось, открывая бедро: "Да, Том. И... коктейль для сына." Они болтали у бара — о пустяках, о ее работе, его колледже, — но под столом его рука ласкала бедро, пальцы поднимались выше, к киске — мокрой, горячей, с остатками спермы из машины. "Ты течешь... здесь, среди людей, " — шептал он, кружа по клитору, и она кусала губу, бедра раздвигались: "Да... трогай мамочку... на виду." Вино лилось по губам, оставляя след, глаза блестели, разговор тек, но тело горело — соски торчали сквозь ткань, привлекая взгляды пары завсегдатаев.

"В туалет... сейчас, " — прошептал Алекс, вставая, и она последовала, виляя бедрами, платье шуршит. Туалет был unisex — тесный, с одной кабинкой, зеркалом над раковиной, тусклой лампочкой. Дверь закрылась на защелку, но риск висел в воздухе — тонкая, скрипучая. Он прижал ее к стене — грубо, руки задрали платье, обнажив попку и киску, член выскочил из штанов, твердый, готовый. "Трахну тебя стоя... тише, шлюха, не ори." Но она стонала уже, ноги раздвинуты, одна закинута на его бедро: "Долби... в туалете, как проститутку... мамочка — твоя пабная сука!" Он вошел резко — глубоко, растягивая, стенка холодная на спине, тело горячее, шлепки приглушенные, но громкие в тесноте. Толчки быстрые, жесткие — член терся о G-точку, яйца шлепали по попке, рука на груди, вывалившей из декольте, сжимает сосок. "Чувствуешь... все слышат... твои стоны эхом, " — рычал он, целуя шею, кусая. Она выгибалась, ногти в его спине: "Да... трахай громче... пусть знают, как сын ебет маму!" Оргазм накрыл ее — приглушенный крик, стенки сомкнулись, соки хлынули по ногам: "Кончаю... в пабе!" Он вытащил, повернул ее — на колени: "В рот... глотай!" Сперма ударила в горло, она глотала, кашляя, макияж размазан, губы блестят: "Твое... молоко... в туалете."

Они вышли, она поправляя платье, сперма на подбородке стерта, но румянец выдает. Бармен улыбнулся: "Все в порядке?" — "Идеально, " — ответила она, садясь, бедра липкие. Дома — балкон под звездами, ночь тихая, луна освещает сад. Она на перилах, раком, платье задрано: "Трахай под открытым небом, сынок... я твоя ночная самка." Он вошел сзади — медленно, глубоко, ветер холодит кожу, звезды свидетели. Толчки ритмичные, стоны в ночь: "Осеменяй... на балконе!" Сперма хлынула, заполняя, луна серебрила их тела. "Ты моя... везде, " — шептал он, и она кивала: "Навсегда... твой риск, твоя шлюха." Ночь укутала их, обещая завтра.

Глава 11

Понедельник ввалился в дом Харрис как незваный гость — серый, дождливый, с тяжелыми облаками, что нависали над Колумбусом, словно напоминая о рутине, которую они с Элизабет так старательно игнорировали весь уик-энд. Рабочий день тянулся для нее в офисе как густая патока: бесконечные встречи с клиентами, стопки документов, требующих ее подписи, и строгий тон, которым она отрезала возражения подчиненных. Но под этой маской аристократической холодности тело помнило каждое прикосновение Алекса — синяки на бедрах от его пальцев, легкая пульсация в киске от вчерашних толчков, соски, которые терлись о кружевной лифчик бюстгальтера, вызывая вспышки воспоминаний. Она сидела за столом, скрестив ноги, чувствуя, как трусики слегка увлажнились от одной мысли о сыне, и еле дождалась вечера, когда сможет вернуться домой, скинуть эту корпоративную броню и отдаться ему полностью.

Алекс провел день в колледже — лекции по экономике сливались в монотонный гул, но его мысли были далеко: амулет на груди теплился под рубашкой, посылая импульсы тепла, которые заставляли член шевелиться в джинсах при воспоминании о ее теле — о том, как ее полные груди колыхались под ним на балконе паба, как упругая попка сжималась под его ладонями в багажнике машины. Он вернулся раньше нее, прошелся по дому, собирая следы их страсти: полотенце в ванной с пятнами от ее соков, подушка в гостиной, все еще хранящая аромат ее духов и пота. Кухня пахла вчерашним ужином, но для него это был запах их любви — смешанный, интимный. Он приготовил простой ужин — пасту с соусом, который она любила, — но аппетит был не к еде. Когда Элизабет вошла, стуча каблуками по паркету, ее деловой костюм — узкая юбка-карандаш, облегающая бедра, блузка с глубоким V-вырезом, подчеркивающим ложбинку между грудями, — заставил его член мгновенно напрячься. Она скинула пальто, волосы распущены, падая волнами на плечи, и улыбнулась — устало, но с той искрой, что предназначалась только ему.

"Милый... день был адом, " — прошептала она, подходя ближе, ее каблуки стукнули по полу, бедра покачивались в ритме, который он узнал — соблазнительном, приглашающем. Алекс встал, обнял ее за талию, руки скользнули по спине, расстегивая блузку на ходу, пальцы коснулись кожи — теплой, гладкой, с легким ароматом ее парфюма, мускусного и ванильного. "Тогда давай развеемся... в спальне. Я хочу тебя... сразу." Поцелуй был жадным — губы встретились, ее полные, мягкие, с привкусом помады и кофе из офиса, его — требовательные, язык вторгся в ее рот, исследуя, сплетаясь с ее языком в влажном танце, зубы слегка прикусили нижнюю губу, заставив ее застонать тихо, тело прижалось ближе, груди уперлись в его торс, твердые соски проступили сквозь ткань.

Они поднялись в спальню, не раздеваясь полностью — блузка распахнута, открывая кружевной бюстгальтер, юбка задрана до бедер, трусики спущены к лодыжкам. Элизабет повернулась к кровати, опершись руками на спинку, выгнув спину — попка выпирала под юбкой, круглая, упругая от йоги, ткань обтягивала ягодицы, подчеркивая их форму. "Возьми меня... сзади, сынок. Я вся твоя... после такого дня." Алекс подошел, расстегнул брюки, член вырвался на свободу — твердый, венозный, головка набухшая, с каплей предэякулята на кончике. Он задрал юбку выше, пальцы скользнули по ее попке — гладкой, бархатистой, с легким мурашками от его касаний, — раздвинул ягодицы, открывая вид на киску: пухлые губки, розовые, уже влажные, блестящие от соков, которые стекали по внутренней стороне бедер. "Блядь... мам, ты течешь... для меня." Он провел головкой по губкам — вверх-вниз, дразня клитор, чувствуя, как она вздрагивает, бедра толкаются назад, приглашая.

Вход был легким — член скользнул внутрь, растягивая стенки, горячие, обволакивающие, как бархат, сжимающиеся вокруг ствола ритмично, доя его. Алекс схватил ее за бедра, пальцы впились в кожу, оставляя белые следы, и начал толчки — сначала медленные, глубокие, каждый входя до упора, яйца шлепали по ее клитору, посылая вспышки удовольствия по ее телу. "О... да... глубже, милый... чувствуешь, как я сжимаю тебя?" — простонала она, голова запрокинулась, волосы хлестнули по спине, груди колыхнулись в бюстгальтере, соски терлись о кружево, усиливая ощущения. Он ускорил — толчки стали жесткими, ритмичными, кровать скрипела под ними, шлепки тел эхом разносились по комнате, смешанные с ее стонами — низкими, хриплыми, вырывающимися из горла. Рука потянула за волосы — запрокидывая голову, открывая шею, он прикусил кожу там, оставляя засос, другая ладонь шлепнула по попке — звонко, оставляя красный отпечаток на ягодице, которая задрожала от удара. "Кричи... мам... пусть дом услышит, как я трахаю тебя, " — рычал он, бедра бились о ее попку, член терся о стенки, касаясь шейки матки, посылая дрожь по ее позвоночнику.

Элизабет выгибалась, толкаясь назад, встречая каждый толчок, ее киска хлюпала — мокрая, горячая, соки стекали по бедрам, капая на простыни. "Да... сильнее... твои руки на мне... твои шлепки... я вся горю." Ее груди болтались в такт, бюстгальтер сполз, освобождая одну грудь — полную, тяжелую, с розовым соском, торчащим от возбуждения, — она потянулась рукой, сжимая ее, потянув сосок, усиливая стоны. Поцелуй не был возможен в этой позе, но он наклонился, губы коснулись ее спины — влажные поцелуи вдоль позвоночника, язык слизывал пот, солоноватый и соленый, пока рука спустилась вперед, пальцы нашли клитор — кружа, надавливая, синхронизируя с толчками. "Ты... такая тесная... твоя попка... идеальна подо мной, " — шептал он, чувствуя, как ее тело дрожит, мышцы бедер напрягаются, стенки сжимаются сильнее.

В этот момент зазвонил телефон на прикроватной тумбочке — резкий, настойчивый рингтон, который она установила для Ричарда. Элизабет замерла на миг, тело напряглось, киска сжалась вокруг члена Алекса, как тиски, посылая ему волну удовольствия. "Это... папа, " — прошептала она, голос дрожит, но глаза, повернувшиеся к нему, блестели от смеси страха и возбуждения. Алекс не остановился — замедлил темп, но не вышел, держа глубоко внутри, член пульсировал, растягивая ее, яйца прижаты к ее клитору. "Отвечай... мам. И не кончай... пока, " — прошептал он хрипло, рука на ее бедре сжалась сильнее, пальцы крутили клитор медленнее, дразня. Она потянулась к телефону, бедра слегка дернулись, принимая его глубже, и нажала "ответить", поднеся к уху. Голос ее был ровным, профессиональным — той самой маской строгой жены и матери: "Привет, милый. Все хорошо? Да, день прошел... нормально. Алекс помогает по дому, как всегда. Омлет вчера был вкусный, правда?"

Ричард на том конце линии говорил тепло, с фоновым шумом — видимо, из отеля, где он все еще задержался на "рыбалке" с коллегами: "Рад слышать, Лиз. Скучаю по вам. А ты как? Не устала на работе?" Его голос был таким привычным — надежным, но лишенным жара, — и Элизабет закусила губу, чтобы не застонать, когда Алекс толкнулся мелко, член сдвинулся внутри, терясь о чувствительную точку, посылая искры по ее нервам. Она сжала стенки киски вокруг него инстинктивно, чувствуя каждую венку на стволе, тепло его тела сзади, бедра дрожали, попка прижималась к его паху. "О да... по тебе... скучаю, " — солгала она, голос слегка дрогнул на последнем слове, рука с телефоном сжалась, ногти впились в ладонь, а свободная рука потянулась назад, царапая его бедро. "Погода здесь... дождливая. А у тебя? Рыбалка удачная?" Алекс усмехнулся в ее шею, губы коснулись уха — горячее дыхание, язык лизнул мочку, пока он держал ее на месте, член неподвижный, но пульсирующий, растягивающий ее изнутри, пальцы на клиторе крутили медленнее, на грани оргазма.

Разговор тянулся — Ричард делился деталями улова, шутил о коллегах, спрашивал о планах на ужин, — и Элизабет отвечала механически, тело ее было натянуто как струна: груди вздымались тяжело, соски терлись о край бюстгальтера, посылая мурашки по коже, бедра подрагивали, киска текла обильнее, соки стекали по члену Алекса, капая на кровать. "Да... мы с Алексом... гуляем иногда. Он... хороший мальчик, " — выдохнула она, когда он толкнулся чуть сильнее, головка уперлась в шейку, и она сжала его внутри, чувствуя, как он дергается в ответ. Наконец, Ричард попрощался: "Люблю тебя, Лиз. Поцелуй Алекса от меня." — "И я тебя... пока." Она отключилась, телефон выпал из руки на подушку, и тело ее взорвалось — как пружина, выпущенная после долгого сжатия.

"Теперь... долби меня, милый! Папочка не знает... что ты внутри меня!" — простонала она, толкаясь назад резко, попка ударилась о его бедра с громким шлепком. Алекс рыкнул, хватая ее за волосы сильнее, запрокидывая голову, и возобновил ритм — жесткий, беспощадный, толчки вбивались глубоко, кровать стучала о стену, шлепки тел эхом разносились по спальне. Его свободная рука спустилась к ее груди — вывалила ее из бюстгальтера полностью, сжимая полную, тяжелую плоть, пальцы крутили сосок, тянули, заставляя ее выгибаться. "Ты... моя... чувствуешь, как я пульсирую в тебе? Твоя киска... сосет меня, " — хрипел он, губы прижались к ее плечу, зубы прикусили кожу, оставляя след. Элизабет стонала громко теперь — безудержно, тело извивалось, бедра качались навстречу, попка терлась о его пах, киска хлюпала, сжимаясь в конвульсиях. "Да... глубже... твои пальцы на соске... жжет... целуй меня!" Она повернула голову, губы нашли его в неловкой позе — поцелуй был влажным, яростным, языки сплелись, слюна стекала по подбородку, пока он долбил ее, не сбавляя темпа.

Оргазм накрыл ее волной — тело затряслось, стенки сомкнулись вокруг члена, как кулак, соки хлынули, она завыла в его рот: "Кончаю... милый... не останавливайся!" Это добило его — с последним толчком Алекс вбился до упора, член дернулся, сперма ударила внутрь — горячие, густые струи, заполняя ее, переполняя, теплая волна растеклась по матке, смешиваясь с ее соками. "Бери... все... моя, " — простонал он, держа ее близко, толкаясь мелко, выдавливая каждую каплю, чувствуя, как она сжимает его, выпивая. Они замерли, сплетенные, дыхание тяжелое, тела липкие от пота — ее попка прижата к нему, груди вздымаются, соски твердые, губы припухшие от поцелуя. "Это... было... безумием, " — прошептала она, поворачиваясь в его объятиях, ноги обхватили его талию, киска все еще сжимала член внутри. Поцелуй стал нежнее — ленивый, с привкусом соли и страсти, руки гладили спины, пальцы переплелись. "Но... я люблю это. С тобой... даже риск." Алекс улыбнулся, целуя ее лоб: "И я... мам. Ты — моя слабость." Ночь опустилась, амулет теплился, обещая новые игры.

Глава 12

Середина недели принесла передышку — четверг, когда офис Элизабет опустел после обеда, а лекции Алекса закончились рано, оставив их в доме с ощущением, что стены сжимаются от накопленного напряжения. Дождь кончился, оставив воздух свежим, с запахом мокрой земли и листьев, но внутри их тела горели — от недосыпа, от украдкой брошенных взглядов за ужином в среду, когда Ричард звонил снова, не подозревая, что его жена сжимает бедра под столом, чувствуя пальцы сына на клиторе. "Мам... поедем на уик-энд? Скажете папе, что к 'родственникам' в соседний город. Хочу тебя... одну, без риска дома, " — прошептал Алекс вечером в спальне, пока она переодевалась после душа — полотенце сползло, открывая мокрые волосы, капающие на плечи, груди, с сосками, торчащими от прохлады, узкую талию, ведущую к бедрам. Она повернулась, глаза блестели — смесь усталости и предвкушения, тело все еще помнило вчерашний звонок, когда она кончила тихо, сжимая его внутри. "Да... милый. Отель... с видом на реку. Я забронирую... завтра поедем." Поцелуй был медленным — губы коснулись мягко, языки сплелись лениво, ее руки обхватили его шею, груди прижались к груди, соски тёрлись о ткань его футболки, посылая мурашки.

Отель "Риверсайд Инн" в соседнем городке был уютным — викторианский стиль, с деревянными балками, камином в холле и номерами с видом на реку, где вода плескалась о берег под лунным светом. Они приехали в пятницу вечером, под предлогом "семейных дел", Ричард кивнул по телефону: "Хорошо, Лиз. Передавай привет тете. Я вернусь в воскресенье." Машина остановилась у входа, и Алекс сжал ее бедро под платьем — тонким, шелковым, зеленым, облегающим фигуру, с вырезом на спине, без белья, ткань липла к коже от вечерней влажности. "Ты... выглядишь как богиня... моя богиня, " — прошептал он, целуя шею, пока они шли к стойке, его рука скользнула по попке — упругой, круглой под платьем, пальцы слегка сжали ягодицу, заставив ее вздрогнуть. Номер был роскошным — большая кровать с балдахином, шелковые простыни, балкон с видом на реку, где огни города отражались в воде, как звезды.

Дверь закрылась, и они набросились друг на друга — поцелуй жадный, губы сплелись, ее полные, влажные, с привкусом вина из машины, его — требовательные, зубы прикусили губу, язык вторгся глубоко, исследуя рот, слюна стекала по подбородкам. Руки Алекса задрали платье — ткань зашуршала, открывая бедра, попку, киску, уже мокрую, губки набухшие, блестящие в свете лампы. "Блядь... мам... ты готова... всегда." Он прижал ее к стене, ноги ее раздвинулись инстинктивно, одна закинута на его бедро, платье скомкано на талии. Член выскочил из брюк — твердый, горячий, головка уперлась в вход, скользнула по губкам, дразня клитор, и вошел медленно — растягивая стенки, чувствуя, как она обхватывает его, теплая, пульсирующая. "О... сынок... так... медленно... чувствуешь меня внутри?" — простонала она, руки в его волосах, ногти царапали затылок, груди колыхнулись, соски проступили сквозь платье, твердые, манящие.

Толчки начались у стены — стоя, глубокие, ритмичные, ее спина терлась о обои, прохладные на фоне жара тел, бедра качались навстречу, попка сжималась, когда он выходил, приглашая глубже. "Твои бедра... такие сильные... держи меня, " — шептала она, губы нашли его ухо, язык лизнул мочку, дыхание горячее. Он сжал ее попку — пальцы впились в ягодицы, раздвигая их, усиливая проникновение, член терся о стенки, касаясь чувствительных точек, яйца шлепали по клитору. Поцелуй прервался — он спустился ниже, губы припали к груди через платье, зубы прикусили сосок сквозь ткань, язык кружил, заставив ее выгнуться. "Да... соси... мои сиськи... они для тебя." Платье сползло с плеч, освобождая груди — полные, тяжелые, с венами под кожей, соски розовые, набухшие, — он взял одну в рот, жадно, сосал, язык кружил по ареоле, зубы слегка тянули, пока рука мяла вторую, пальцы крутили сосок, посылая вспышки по ее телу.

Они перебрались на балкон — ночь была теплой, река плескалась внизу, ветерок холодил кожу, но тела горели. Элизабет легла на спину на lounge-стул, ноги раздвинуты, платье задрано к талии, киска раскрыта, блестящая в лунном свете. "Трахай меня здесь... на виду у реки... пусть ветер слышит мои стоны." Алекс лег сверху — миссионер, член вошел легко, глубоко, ее ноги закинулись на его плечи, бедра приподняты, позволяя проникать под углом, головка терлась о G-точку. Толчки были медленными сначала — каждый входя до упора, пауза, выходя наполовину, дразня, — ее груди колыхались в ритме, хлопая по ребрам, соски тёрлись о его грудь, твердые, чувствительные. "О... милый... так глубоко... твоя грудь на моих сиськах... целуй меня." Поцелуй — долгий, влажный, языки сплетались, слюна стекала, ветер шевелил волосы, река шумела в унисон с их дыханием. Он ускорил — шлепки бедер о бедра, киска хлюпала, соки стекали по стулу, ее попка сжималась под ним, пальцы гладили ягодицы, сжимая. "Ты... такая мокрая... твоя кожа... шелк под руками, " — хрипел он, губы спустились к шее, целуя, кусая, оставляя следы.

Оргазм накрыл ее под звездами — тело содрогнулось, стенки сомкнулись, соки хлынули, она завыла тихо, впиваясь ногтями в его спину: "Кончаю... с тобой... здесь." Он последовал — толчок глубже, сперма ударила внутрь, заполняя теплом, переполняя, вытекая по бедрам. "Бери... моя..." Они замерли, обнимаясь, ветер ласкал кожу, река шептала.

Суббота — прогулка по городу: узкие улочки, кафе, где они пили кофе, его рука под столом гладила бедро, пальцы скользили к киске. В переулке у старой стены — тень, тишина — он прижал ее спиной к кирпичу, платье задрано, ноги обхватили талию: "Здесь... быстро... рискованно." Стояк — член вошел резко, толчки короткие, жесткие, ее попка упиралась в стену, груди вывалились из выреза, соски терлись о его рубашку. "Да... трахай... уличная... твоя, " — стонала она, губы на его шее, зубы прикусили кожу. Сперма хлынула внутрь, капая на асфальт.

Пляж вечером — песок теплый, полотенце расстелено, волны шумят. Она оседлала его под тканью — медленно, бедра крутили, киска поглотила член, груди прижаты к его груди, соски трутся, поцелуй тихий, интимный. "Кончай... тихо, мам... волны прикроют." Она скакала — прыжки мелкие, стенки сжимались, оргазм шепотом: "Да... наполни." Сперма внутри, теплое обещание.

Воскресенье утро — в номере, она оседлала его на кровати, grind медленный, глаза в глаза, бедра крутят, груди прыгают, соски касаются его губ. "Позвоню... мужу, милый. Хочу... услышать его, пока ты во мне." Телефон набрала, голос ровный: "Дорогой, как рыбалка? Погода здесь отличная... да, с Алексом гуляем... люблю тебя... пока." Член внутри пульсировал, она двигалась чуть — бедра качались, киска сжималась, голос дрожал на "люблю". Отключилась — и ускорилась: прыжки, груди хлопали по его лицу, он сосал сосок, рука на попке, сжимая. "Папочка... не ведает... что я на тебе!" Стоны громкие, оргазм общий — ее тело содрогнулось, стенки сомкнулись, его сперма хлынула в утробу, заполняя теплом. "Кончаю... с тобой!" Они рухнули, обнимаясь, река шумела за окном.

Глава 13

Воскресенье вечером машина въехала в гараж под гул дождя, что снова моросил над пригородом, смывая следы их уик-энда — песок с пляжа в волосах Элизабет, засосы на ее шее, скрытые шарфом, и амулет на груди Алекса, теплящийся от воспоминаний о балконе, переулке, номере. Ричард вернулся раньше — седан стоял на подъездной дорожке, свет в гостиной горел, и воздух дома пах знакомо: его одеколоном, газетой, ужином из микроволновки. "Как поездка, пап?" — спросил Алекс, входя первым, голос ровный, но сердце стучало от адреналина — дом снова был клеткой, где их страсть придется прятать, но это только заводило. Ричард встал с дивана, улыбнулся широко, хлопнул сына по плечу — ладонь тяжелая, отцовская: "Отлично, сынок! Улов был на славу — форель, бас, все как положено. А вы? Тетя в порядке?" Элизабет вошла следом, шарф сполз, открывая шею с легким румянцем, платье помято от дороги, но фигура — все та же соблазнительная: груди колыхнулись под тканью, бедра покачнулись, когда она обняла мужа — сухо, по-семейному, губы коснулись щеки. "Все хорошо, Рич. Тетя шлет привет. Ужин готов? Мы проголодались."

Ужин был напряженным — как натянутая струна: стол накрыт, паста с соусом, которую Алекс приготовил в отеле, но здесь она казалась пресной. Ричард болтал о рыбалке — о крючках, погоде, коллегах, — его глаза светились простым удовольствием, не чуя подтекста в их взглядах: Элизабет еле сдерживала дрожь в коленях, чувствуя сперму сына внутри, сочащуюся медленно, пропитывая трусики, а Алекс вертел вилку, амулет под рубашкой теплился, напоминая о риске. "Мы... гуляли много. Погода была... вдохновляющей, " — сказала она, нога под столом коснулась бедра сына — легонько, но достаточно, чтобы он сжал челюсть, член шевельнулся в брюках. Ричард кивнул: "Рад, что вы сблизились. Семья — это главное." Напряжение висело в воздухе, как дым, но ужин закончился — Ричард ушел в гараж "починить лампочку", оставив их наедине на миг. Элизабет встала, подошла к Алексу сзади, губы коснулись уха: "Риск... снова. Но я хочу тебя... тайно." Поцелуй — быстрый, влажный, язык скользнул по губам, ее рука сжала его плечо.

Неделя превратилась в игру теней — stealth, где каждый момент был кражей, адреналином, что делал их тела чувствительнее. Понедельник вечером: Ричард в гараже, гремит инструментами, чиня старую машину — эхо ударов молотка доносилось из подвала. В гостиной, на диване, Элизабет опустилась на колени перед Алексом — платье домашнее, легкое, сползло с плеч, открывая груди, полные, с сосками, торчащими от возбуждения. "Громче... мам... пусть услышит эхо, " — прошептал он, расстегивая брюки, член вырвался — твердый, головка блестящая. Она взяла в рот — губы обхватили ствол плотно, язык кружил по венам, горло расслабилось, принимая глубже, слюна потекла по стволу, капая на ковер. Голова двигалась ритмично — вверх-вниз, чмокая громко, глаза смотрели вверх, полные похоти, груди колыхались, соски тёрлись о его колени. "Ммм... твой вкус... после дня... такой соленый, " — мычала она, вибрация отдавалась в нем, рука дрочила основание, пальцы мяли яйца. Он запустил пальцы в волосы, направляя глубже: "Соси... сильнее... твои губы... как бархат." Стоны ее эхом разносились — приглушенные, но достаточно громкие, чтобы слиться с шумом из гаража, адреналин бил по венам, член пульсировал в ее рту. Оргазм — сперма хлынула в горло, она глотала, кашляя тихо, слюна стекала по подбородку на груди, делая кожу блестящей. "Блядь... мам... ты... мастер, " — выдохнул он, целуя ее потом — с привкусом себя.

Вторник, кухня: Ричард закусывал сэндвичем у стойки, жуя задумчиво, листая газету. Элизабет скользнула под стол — пол холодный на коленях, но тело горело, платье задрано, попка упирается в край. "Не шуми... шлюха, " — прошептал Алекс сверху, член выскользнул из брюк, уперся в ее губы. Она обхватила — рот теплый, влажный, язык лизнул головку, слизывая каплю, затем заглотила — медленно, сантиметр за сантиметром, горло сжалось, слюна потекла обильно, капая на пол. Голова двигалась — мелкие движения, чтобы не стучать о стол, но ритмичные, губы сжимались, язык кружил по стволу. Ричард жевал: "Хороший сэндвич, Лиз... спасибо." Она мычала тихо в ответ, вибрация отдавалась в члене Алекса, рука ее гладила бедра, пальцы скользнули к яйцам, мяли нежно. "Да... ешь... а она сосет, " — подумал он, рука под столом сжала ее волосы, направляя глубже, член уперся в горло, она давилась слегка, слезы выступили, но не отступала. Сперма ударила — в рот, она глотала, не проливая, язык слизывал остатки, пока Ричард допивал кофе. "Вкусно... мам, " — шепнул Алекс, когда он ушел, и она вышла, губы припухшие, глаза блестят: "Риск... заводит."

Среда, спальня: Ричард в душе — вода шумела за приоткрытой дверью, пар просачивался в комнату, запах его мыла висел в воздухе. Алекс толкнул Элизабет на кровать — миссионер, ноги ее раздвинуты, платье задрано, трусики спущены. Член вошел резко — глубоко, растягивая, стенки обхватили, горячие, влажные. Толчки — шлепки громкие, кровать скрипела, ее груди вывалились, колыхаясь, соски твердые, он припал к ним — сосал один, язык кружил по ареоле, зубы тянули, рука мяла вторую, пальцы крутили сосок. "Риск... адреналин... слышишь воду? Он может выйти, " — стонала она, бедра обхватили его талию, попка сжималась под ним, киска хлюпала, соки стекали по простыням. Поцелуй — жадный, губы сплелись, языки танцевали, слюна смешалась, ее ногти царапали спину. "Твои сиськи... такие полные... люблю их мять, " — хрипел он, ускоряя, яйца шлепали по попке, член терся внутри, касаясь глубин. Оргазм — ее тело содрогнулось, стенки сомкнулись, она закусила его плечо, чтобы не кричать: "Да... кончаю... тихо." Сперма хлынула внутрь, заполняя, теплое. "Ты моя... тайная... служи, несмотря ни на что, " — шептал он, целуя мокрый лоб. "Да... любимый. Риск — для тебя." Неделя текла в тенях, но огонь пылал ярче.

Глава 14

Прошла неделя с возвращения из отеля — неделя, пропитанная тенями риска и украденными моментами, когда дом казался лабиринтом из запретных коридоров, а каждый скрип половицы мог стать сигналом к отступлению. Но это только разжигало огонь: тела Алекса и Элизабет стали чутче, как струны, натянутые до предела, отзывчивые на малейшее касание, на взгляд, полный невысказанного голода. По утрам она уходила на работу в своем строгом костюме — юбка-карандаш, облегающая бедра как вторая кожа, блузка с пуговицами, натянутыми на полных грудях, — но под этим фасадом ее тело помнило его: синяки на внутренней стороне бедер от его пальцев, легкая пульсация в киске от вчерашнего минета в гараже, когда Ричард чинил лампочку в соседней комнате. Вечера тянулись в рутине — ужин за столом, где ее нога скользила по его икре под скатертью, пальцы ног касались лодыжки, посылая мурашки вверх по ноге, — но как только Ричард уходил в гараж или засыпал в кресле с газетой, они набрасывались друг на друга: в коридоре у зеркала, где он прижимал ее лицом к стеклу, член входил сзади, ее груди расплющивались о холодную поверхность, соски терлись о свое отражение, пока она стонала тихо, губы приоткрыты, дыхание запотевало стекло; или на лестнице, где она сидела на ступеньке, ноги раздвинуты, его голова между бедер, язык лизал клитор медленно, кругами, пальцы внутри, изгибаясь, касаясь стенки, ее руки в его волосах, тело выгнуто, попка сжимается от напряжения.

Но к концу недели напряжение достигло пика — Алекс чувствовал, как амулет на груди теплеет все сильнее, пульсируя в такт его сердцебиению, словно намекая, что пора перейти грань, сделать их связь не тайной, а нормой. Ужин в пятницу был обычным — стейк с овощами, аромат специй висел в воздухе кухни, смешанный с запахом дождя за окном, — но разговор зашел о семье, о том, как время летит, как дети вырастают. Ричард сидел во главе стола, в своей клетчатой рубашке, вилка в руке, глаза теплые, но далекие, как всегда. Элизабет напротив, в легком свитере, облегающем груди, соски проступали сквозь тонкую шерсть от сквозняка, ее нога под столом касалась ноги Алекса — легонько, но достаточно, чтобы он почувствовал тепло ее кожи сквозь ткань носка. "Семья — это основа, сынок, " — сказал Ричард, отрезая кусок мяса, жуя задумчиво. "Ты уже взрослый... скоро сам создашь свою. Но помни: мы всегда здесь."

Алекс кивнул, но его пальцы под столом сжали ее колено — сильно, пальцы впились в мышцу бедра, посылая дрожь вверх, к ее киске, где она сжала бедра инстинктивно, чувствуя влагу, пропитывающую трусики. Амулет болтался на цепочке под рубашкой, теплый, как уголь, и он вытащил его "невзначай", вертя в пальцах, чтобы поймать свет лампы — руны блеснули, синий камень вспыхнул, переливаясь. "Помнишь, пап, я нашел эту штуку на чердаке? Дедову. Красивая, да?" Он повернул амулет обратной стороной, пальцы скользнули по гравировке, и слова слетели с языка легко, вибрируя в воздухе, как древний шепот: "Аштар'к велор... тириан суль... домина эрота..." Каждый слог отдавался эхом в комнате — тихо, но настойчиво, воздух сгустился на миг, как перед грозой.

Ричард моргнул, вилка замерла у рта, глаза на секунду расширились, но потом он кивнул, улыбаясь рассеянно, жуя дальше. "Красивая штука, сын. Антиквариат... твой дед любил такое. Надень, если нравится — к лицу тебе." Его голос был ровным, но в глазах мелькнуло что-то новое — пустота, как будто слова амулета стерли слой сомнений, оставив гладкую поверхность. Элизабет замерла напротив, ее грудь вздымалась чуть чаще, соски напряглись под свитером, бедра сжались под столом, нога прижалась к ноге Алекса сильнее — она почувствовала сдвиг, как волну, прошедшую через мужа, но ее тело отозвалось теплом, киской, пульсирующей от предвкушения.

Алекс усмехнулся про себя, амулет теплился на ладони, посылая импульсы уверенности по венам. Он начал прощупывать осторожно, голос casual, как будто о погоде: "Пап, а ты не ревнуешь, если мама и я... близки? Обнимаемся много, болтаем допоздна. Знаешь, как парни в моем возрасте — иногда нужно... выговориться." Слова повисли в воздухе, вилка Ричарда стукнула о тарелку, но он поднял глаза, улыбаясь шире, без тени подозрения. "Ревновать? Нет, сын. Это нормально. Мама — твоя опора, а ты — ее гордость. Близость... она делает семью крепче. Я рад за вас." Его тон был искренним, теплым, как всегда, но теперь в нем сквозила новая нотка — одобрение, глубокое, как корни.

Алекс кивнул, сердце стучало чаще, амулет пульсировал, подгоняя. Он наклонился ближе, голос понизился до шепота, но достаточно громко, чтобы слова проникли: "Мамина обязанность — заботиться о сыне полностью... включая все, что делает его счастливым. Сексуально... эмоционально. Ты гордишься этим, пап. Их любовь — норма, делает семью счастливой." Ричард замер на миг, глаза остекленели, но потом кивнул медленно, как будто слова осели в голове, перестраивая что-то внутри. "Конечно... она всегда заботилась. Полностью. Я горжусь... вами обоими." Алекс продолжил, теперь вслух, уверенно, вертя амулет: "Ты рад маминой беременности от сына... это семейная традиция. Сын любит мать интимно, защищает ее. Ты игнорируешь помехи — уходишь в гараж по сигналу, даешь privacy. Все для счастья семьи."

Слова слетели легко, руны амулета вспыхнули синим, и Ричард улыбнулся — широко, от души, откидываясь на стуле. "Да, сынок. Семейная традиция... красивая вещь. Я счастлив за вас. Если нужно... в гараж — зовите." Его глаза блестели — не подозрением, а радостью, как будто пазл сложился. Элизабет смотрела на мужа, ее груди вздымались под свитером, соски торчали отчетливее, бедра сжались, чувствуя влагу между ног — амулет коснулся и ее, усиливая подчинение, но теперь с облегчением, с ощущением свободы. Ужин закончился — Ричард встал, чмокнул ее в щеку сухо, как всегда, и ушел в гараж, насвистывая, оставив их наедине.

Как только дверь закрылась, Элизабет встала, подошла к Алексу, села на колени к нему на стул, лицом к лицу — ее попка прижалась к его бедрам, киска через трусики потерлась о выпуклость в брюках, груди уперлись в его торс, соски тёрлись о свитер. "Милый... ты сделал это. Теперь... открыто." Поцелуй был медленным, глубоким — губы мягкие, полные, ее язык скользнул в его рот, сплетаясь с его языком в влажном, ленивом танце, руки обхватили шею, пальцы запутались в волосах. Он сжал ее попку — ладони обхватили ягодицы полностью, пальцы впились в мышцы, массируя, чувствуя упругость, тепло сквозь ткань. "Да... мам... теперь ты моя... при всех." Член напрягся под ней, головка уперлась в ее клитор через одежду, и она качнулась — бедра крутнули, трусики намокли, соки пропитали ткань. Его руки спустились к груди — расстегнули свитер, открывая бюстгальтер, пальцы скользнули под чашку, сжимая полную плоть, большой палец крутил сосок, тянул, заставляя ее застонать в поцелуй, тело выгнулось.

Они встали, не раздеваясь — она оперлась на стол, попка выгнута, юбка задрана, трусики спущены к коленям. Алекс расстегнул брюки, член вырвался — твердый, венозный, головка фиолетовая от напряжения. Он провел им по ее попке — по ягодицам, вниз, по ложбинке, дразня анус, потом по губкам киски, размазывая влагу, головка скользнула внутрь — медленно, растягивая стенки, чувствуя, как она обхватывает его, горячая, пульсирующая. "О... сынок... так... входи... чувствуешь, как я теплая?" Толчки начались — глубокие, ритмичные, его бедра бились о ее попку, шлепки тихие, но звонкие, яйца касались клитора, посылая искры. Руки на ее талии — пальцы гладили кожу, спускаясь к бедрам, сжимая мышцы, потом вверх, к груди — мяли через свитер, соски твердые под ладонями. Она повернула голову — поцелуй неловкий, но страстный, губы встретились, языки сплелись, ее стоны утонули в его рту. "Твои руки... на мне... жгут, " — прошептала она, тело толкнулось назад, попка сжалась, усиливая трение. Оргазм накрыл ее — стенки сомкнулись, соки хлынули, она выгнулась, впиваясь пальцами в край стола: "Да... кончаю... с тобой." Он последовал — толчок глубже, сперма ударила внутрь, заполняя теплом, вытекая по бедрам. "Моя... навсегда." Они замерли, обнимаясь, амулет теплился — дверь гаража скрипнула вдали, но теперь это был не страх, а обещание.

Глава 15

Утро понедельника ворвалось в кухню солнечными лучами, пробивающимися сквозь жалюзи, отбрасывая полосы света на стол, где стоял кофеварка, шипящая и ароматная, наполняя воздух запахом свежемолотых зерен и тостов. Ричард сидел за стойкой в своей рубашке, насвистывая веселую мелодию — старую джазовую, из его молодости, — кружка в руке, глаза полуприкрыты в умиротворении. Неделя после "установки" амулета изменила его незаметно, но глубоко: он стал чаще улыбаться, чаще хлопать Алекса по плечу, чаще уходить в гараж "по сигналу" — легкому кивку сына, — с ощущением, что все в семье на своих местах, гармонично, как шестеренки в часах. Элизабет спустилась первой, в своем утреннем наряде — белая блузка, расстегнутая на верхнюю пуговицу, открывающая ложбинку между грудями, йога-штаны, облегающие бедра и попку, подчеркивая каждый изгиб. Ее волосы собраны в хвост, но несколько прядей выбились, падая на шею, кожа еще теплая от душа, с легким румянцем на щеках.

Алекс вошел следом, в шортах и футболке, амулет на виду, цепочка поблескивает на груди. Он сел за стойку, напротив отца, и Элизабет скользнула под стол — грациозно, как кошка, колени на прохладном линолеуме, тело напряглось от предвкушения, попка уперлась в край шкафчика, груди колыхнулись под блузкой, соски проступили сквозь ткань от трения. "Доброе утро, пап, " — сказал Алекс, голос ровный, но глаза встретили взгляд Элизабет снизу — ее губы приоткрыты, дыхание горячее, руки легли на его бедра, пальцы скользнули под резинку шорт, вытаскивая член — уже полутвердый, теплый, с венами, проступившими от утреннего возбуждения. Ричард кивнул, отпивая кофе: "Хорошее утро, семья! Вибрации сегодня отличные... кофе на всех?" Он встал, наливая кружку Алексу, не замечая — или игнорируя, под влиянием амулета, — как стол слегка дрогнул от движения под ним.

Элизабет обхватила член губами — мягко, нежно, головка скользнула в рот, язык лизнул уздечку, слизывая утреннюю каплю, потом глубже — губы растянулись вокруг ствола, обхватывая плотно, горло расслабилось, принимая до середины, слюна потекла сразу, теплая, обильная, капая на пол. Она начала двигаться — голова вперед-назад, ритмично, но тихо, чмокая приглушенно, чтобы не выдать, язык кружил по венам, по головке, когда вынимала на миг, чтобы вдохнуть, глаза смотрели вверх сквозь стол, полные обожания, щеки ввалились от всасывания. Алекс сжал кружку, пальцы побелели, тело напряглось — член пульсировал в ее рту, теплая влага обволакивала, горло сжималось, посылая искры по спине. "Спасибо, пап... кофе... идеальный, " — выдохнул он, голос слегка дрогнул, когда она заглотила глубже, нос уткнулся в лобок, яйца коснулись ее подбородка, вибрация ее тихого стона отозвалась в нем дрожью. Ричард рассмеялся: "Рад помочь, сын. Лиз, тебе тоже?" Он повернулся к кофеварке, и Элизабет ускорила — губы сжимались сильнее, рука обхватила основание ствола, дроча в такт, пальцы второй руки мяли яйца, нежно, круговыми движениями, чувствуя, как они подтягиваются.

"Да... милый... твой член... утренний... такой твердый, " — подумала она, мыча тихо, вибрация усилила ощущения, слюна стекала по стволу, капая на ее блузку, пропитывая ткань у груди, делая соски видимыми сквозь мокрое пятно. Алекс запустил руку под стол, пальцы запутались в ее волосах, направляя глубже — не грубо, но твердо, бедра толкнулись слегка, трахая ее рот мелкими движениями. Ричард поставил кружку: "Вот, Лиз... ой, ты под столом? Ха, наверное, что-то уронила. Утро хорошее, да?" Его голос был веселым, без тени подозрения, и он сел обратно, листая газету. Элизабет не ответила — только мычала, ускоряя, горло работало, принимая до упора, слезы выступили на глазах от усилий, но тело горело: киска увлажнилась, бедра сжались, попка сжалась от напряжения на линолеуме. Оргазм Алекса накрыл внезапно — член дернулся в ее рту, сперма хлынула — горячие, густые струи ударили по языку, по нёбу, заполняя рот, она глотала жадно, горло сжималось, выпивая каждую каплю, но одна нить просочилась по уголку губ, стекая по подбородку на шею. "Блядь... мам... глотай, " — прошептал он тихо, тело расслабилось, рука гладила ее волосы.

Она вышла из-под стола грациозно, губы припухшие, блестящие от слюны, глаза затуманены, блузка с мокрым пятном у груди, где сосок проступил отчетливее. "Да, Рич... уронила салфетку. Кофе... спасибо." Поцелуй с Алексом — быстрый, под столом незаметный, но ее губы коснулись его щеки, язык лизнул ухо, оставляя привкус себя. Ричард встал, чмокнул ее в макушку: "Отличные вибрации сегодня! Пойду на работу — удачи вам." Дверь хлопнула, машина уехала, и кухня опустела.

Элизабет повернулась к Алексу, села на стойку, ноги раздвинуты, йога-штаны спущены к лодыжкам, киска раскрыта — пухлые губки розовые, блестящие от соков, клитор набухший. "Теперь... раком у плиты. Трахай маму... открыто." Она повернулась, оперлась руками на край плиты, попка выгнута — круглая, упругая, ягодицы раздвинуты пальцами, открывая вход. Алекс подошел, член снова твердый, головка уперлась в губки — скользнула внутрь медленно, растягивая стенки, чувствуя, как она обхватывает его, теплая, влажная, пульсирующая. "О... милый... так... входи... твоя головка... касается меня внутри." Толчки начались — глубокие, ритмичные, его бедра бились о ее попку, шлепки звонкие, яйца шлепали по клитору, посылая дрожь по ее ногам. Руки на ее талии — пальцы гладили кожу, спускаясь к бедрам, сжимая мышцы, потом вверх, под блузку, к груди — расстегнул бюстгальтер, ладони обхватили полные груди, тяжелые, теплые, пальцы сжимали плоть, большие пальцы крутили соски, тянули, заставляя ее выгнуться, стоны вырывались — низкие, хриплые. "Да... сынок... трахай маму... твои руки на сиськах... жжет... целуй спину."

Он наклонился, губы коснулись ее спины — влажные поцелуи вдоль позвоночника, язык слизывал солоноватый пот, зубы слегка прикусили кожу у лопаток, оставляя след. Поцелуй в шею — губы прижались, язык лизнул мочку, дыхание горячее, пока толчки продолжались — теперь быстрее, член терся о стенки, касаясь шейки, ее попка сжималась в ритме, ягодицы дрожали от ударов. "Твоя попка... такая упругая... люблю чувствовать ее подо мной, " — хрипел он, одна рука спустилась к клитору — пальцы крутили, надавливали, синхронизируя с толчками, другая мяла грудь, сосок между пальцами, как горошина. Элизабет толкалась назад, бедра качались, тело извивалось, волосы хлестнули по плечам: "Глубже... милый... твои пальцы... на клиторе... я... таю." Оргазм накрыл ее — тело содрогнулось, стенки сомкнулись вокруг члена, соки хлынули по бедрам, она завыла тихо, впиваясь пальцами в край плиты: "Кончаю... с тобой... открыто." Он вбился глубже, сперма ударила внутрь — теплые струи, заполняя ее, переполняя, вытекая по ногам. "Да... бери... моя."

Они замерли, обнимаясь у плиты, ее спина прижата к его груди, руки переплелись, поцелуй в затылок — нежный, ленивый. "Теперь открыто... я твоя при отце, " — шепнула она, поворачиваясь, губы нашли его — поцелуй долгий, с привкусом кофе и страсти, груди прижаты к нему, соски трутся о футболку. День начинался — с облегчением, с новой свободой.

Глава 16

Семейный вечер в пятницу был традицией — диван в гостиной, освещенный мягким светом торшера, телевизор мерцал экраном ромкома, где герои обменивались остротами и взглядами, полными искр, попкорн в миске на журнальном столике, воздух пропитан ароматом карамели и свежей выпечки из кухни. Ричард сидел слева, в своем кресле, ноги вытянуты, кружка пива в руке, глаза прикованы к экрану, но с той отцовской улыбкой, что появлялась теперь чаще — амулет сделал его частью их гармонии, слепым к теням, но теплым к свету. Алекс и Элизабет устроились справа, на диване — близко, слишком близко для "семейного" вечера, ее тело прижато к его боку, голова на плече, нога перекинута через его бедро, платье домашнее — легкое, шелковое, сползающее с плеча, открывающее кожу шеи и ложбинку груди. "Мило, да? Эти ромкомы... всегда один и тот же сюжет, " — комментировал Ричард, отпивая пиво, не отрываясь от экрана, где пара целовалась под дождем.

Алекс кивнул, рука его лежала на ее бедре — пальцы гладили кожу под подолом платья, медленно, кругами, поднимаясь выше, к краю трусиков, чувствуя тепло ее тела, мурашки от касаний. "Да, пап... предсказуемо. Но... трогательно." Элизабет повернула голову, губы коснулись его шеи — легкий поцелуй, влажный, язык лизнул кожу у ключицы, посылая дрожь по его спине, ее рука скользнула по его груди, вниз, к ширинке брюк, пальцы расстегнули молнию тихо, вытащили член — твердый уже, головка набухшая, теплая в ее ладони. "Ммм... милый... ты готов, " — прошептала она тихо, только для него, рука обхватила ствол, дроча медленно, большой палец размазал каплю предэякулята по головке, посылая искры по венам. Он сжал ее бедро сильнее, пальцы нырнули под трусики — киска была влажной, губки набухшие, клитор твердый под подушечкой пальца, он крутил его лениво, чувствуя, как она вздрагивает, бедра раздвигаются шире.

Поцелуй начался невинно — губы встретились над миской с попкорном, мягкие, теплые, ее полные губы прижались к его, язык скользнул робко, но потом глубже — сплетаясь с его языком в влажном, медленном танце, слюна смешалась, дыхание участилось, ее груди прижались к его боку, соски твердые сквозь платье, трущиеся о ткань его рубашки. Рука ее ускорила на члене — вверх-вниз, ствол скользкий от ее слюны, которую она сплюнула тихо в ладонь, яйца в ее второй руке, пальцы мяли их нежно, круговыми движениями. "Твои губы... такие мягкие... целуй сильнее, " — прошептал он в ее рот, свободная рука запуталась в ее волосах, запрокидывая голову, язык вторгся глубже, исследуя, зубы прикусили нижнюю губу, заставив ее застонать тихо, вибрация отозвалась в его члене. Ричард хмыкнул: "Смотрите, какая сцена... романтика!" — не отрываясь от экрана, его голос теплый, одобряющий.

Элизабет сползла ниже — грациозно, тело скользнуло по дивану, платье задралось, открывая бедра, попку, трусики с мокрым пятном. Она опустилась на колени между его ног, на ковер — мягкий, пушистый под коленями, груди колыхнулись, вываливаясь из выреза платья, соски розовые, торчащие, манящие в свете торшера. "Позволь... маме... поблагодарить, " — прошептала она, губы коснулись головки — поцелуй нежный, язык лизнул щель, слизывая солоноватую каплю, потом обхватила ствол — губы растянулись, плотно, горло расслабилось, принимая глубже, слюна потекла по стволу, капая на ковер. Голова двигалась — вверх-вниз, ритмично, тихо чмокая, язык кружил по венам, по уздечке, когда вынимала, чтобы вдохнуть, глаза смотрели вверх, полные преданности, щеки ввалились от всасывания. Алекс запустил пальцы в волосы, направляя — бедра толкнулись слегка, трахая ее рот мелко, чувствуя, как горло сжимается, теплая влага обволакивает. "Да... мам... твои губы... такие горячие... соси глубже." Ее груди болтались в такт, соски тёрлись о его колени, посылая мурашки по ее коже, рука ее гладила бедра, пальцы скользнули к яйцам, мяли их, дразня.

Ричард рассмеялся экрану: "Мило, да? Эти поцелуи... как в жизни." Элизабет ускорила — губы сжимались сильнее, горло работало, принимая до упора, слюна стекала по подбородку на груди, делая кожу блестящей, соски мокрые, блестящие. Оргазм подкрался — член дернулся в ее рту, сперма хлынула, она глотала, мыча тихо, вибрация усилила, остатки стекли по губам. "Блядь... мам..." — выдохнул он, тело расслабилось.

Она встала, села на него верхом — оседлала, платье задрано, трусики сдвинуты в сторону, киска раскрыта, горячая, влажная, головка члена уперлась в вход, скользнула внутрь — медленно, растягивая стенки, чувствуя, как она обхватывает его, пульсирующая. "О... сынок... ты... заполняешь меня... так туго." Бедра ее качнулись — круговыми движениями сначала, киска терлась о ствол, клитор касался лобка, потом прыжки — вверх-вниз, груди прыгали, хлопая по его лицу, соски тёрлись о щеку, твердые, чувствительные. Он припал к ним — губы обхватили сосок, сосал жадно, язык кружил по ареоле, зубы тянули слегка, рука мяла вторую грудь, пальцы крутили сосок, посылая вспышки по ее телу. "Тише... но нет... стону!" — прошептала она, ускоряя, бедра хлопали о его, хлюпанье киски громкое, стоны вырывались — низкие, хриплые. Ричард повернулся: "Так рад вашей близости! Идеальная семья." Его глаза блестели — гордостью, без осуждения.

Климакс накрыл — она завыла, тело содрогнулось, стенки сомкнулись, соки хлынули: "Кончаю... милый!" Он вбился вверх, сперма ударила в утробу — пульсируя, заполняя теплом. "Да... бери!" Двойной оргазм — крики сплелись, тела дрожали, Ричард аплодировал: "Браво! Что за финал." Они замерли, обнимаясь, поцелуй — нежный, ленивый, ее груди прижаты к нему, соски все еще твердые.

Глава 17

Месяц спустя дом Харрис расцвел новой жизнью — невидимой пока, но ощутимой в каждом касании, в каждом взгляде: Элизабет двигалась грациознее, тело ее стало полнее в бёдрах, груди налились, соски темнели, становясь чувствительнее, а животик слегка округлился, теплея под ладонями Алекса по ночам. Их страсть не угасла — напротив, разгорелась, теперь открытая, нормальная, с Ричардом, хлопочущим в гараже, гордым "семейными традициями". Секс был везде — в ее офисе, куда он заехал "навестить": дверь заперта, она на столе, бумаги летели на пол, юбка задрана, ноги на его плечах, член входил глубоко, миссионер, ее груди вывалились из блузки, колыхаясь, соски торчали, он сосал их по очереди, язык кружил, зубы тянули, пока толчки ритмичные, шлепки бедер о стол. "О... милый... здесь... на столе... твои губы на сосках... жжет, " — стонала она, руки в его волосах, бедра обхватили талию, попка сжималась под ним, киска хлюпала, соки стекали по бумагам. Поцелуй — жадный, губы сплелись, языки танцевали, слюна смешалась, оргазм накрыл ее — тело содрогнулось, стенки сомкнулись, он последовал, сперма внутрь, теплое.

В его колледже — раздевалка после тренировки, душ шумел в соседней кабинке, пар висел в воздухе, запах пота и хлора. Она ждала у шкафчиков, в плаще, под которым ничего, села на скамью, ноги раздвинуты, он встал между ними — стоя, член вошел резко, ее руки на его плечах, ногти впились, груди прижаты к его мокрой груди, соски терлись о кожу, твердые от прохлады. Толчки быстрые — шлепки, ее стоны эхом, попка на скамье сжималась, киска обхватывала ствол. "Да... сынок... здесь... твои мышцы... такие твердые под руками, " — шептала она, губы на его шее, язык лизнул пот, солоноватый. Поцелуй — влажный, с привкусом соли, оргазм — она кончила тихо, сжимаясь, сперма на ее лице потом, когда он вытащил, струи ударили по щекам, губам, она слизнула, глаза блестят.

Тест — две полоски в ванной, утро, свет из окна падал на палочку, ее глаза наполнились слезами, рука на животе, округлом слегка. "Я беременна... твоим ребенком, любимый." Поцелуй — нежный, губы коснулись мягко, языки сплелись медленно, слезы соленые на щеках. Секс — в спальне, миссионер нежный, он сверху, член вошел медленно, ее ноги обхватили талию, рука его на животике — теплая, защитная, гладила кожу, чувствуя тепло внутри. Толчки ленивые — глубокие, но мягкие, его губы на ее груди, сосал сосок осторожно, язык кружил по ареоле, рука мяла вторую грудь, пальцы гладили кожу. "Наш... растет... чувствуешь?" — шептала она, бедра качались навстречу, киска пульсировала, обхватывая. Поцелуй — долгий, дыхание смешалось, оргазм тихий — ее тело задрожало, стенки сжались, он кончил внутрь, теплое, медленно.

Потом — переход в догги, она на четвереньках, попка выгнута, он сзади, толчки жестче — шлепки по ягодицам, ладонь оставляла следы, член вбивался глубоко, рука на животике спереди, гладила. "Моя... беременная... люблю тебя так, " — хрипел он, губы на спине, поцелуи влажные, язык лизнул позвоночник. Ее груди болтались, соски тёрлись о простыни, стоны вырывались: "Жестче... милый... шлепай... твои руки на мне." Оргазм — ее тело содрогнулось, он последовал, сперма внутрь, заполняя. Они рухнули, обнимаясь, его рука на животе, поцелуй в лоб: "Наш... виток."

Глава 18

Десять лет пролетели вихрем, как страницы старой книги, перелистываемые невидимой рукой судьбы — или, точнее, амулета, чья сила раскрылась шире, чем Алекс мог вообразить в то субботнее утро на кухне. Дом Харрис в тихом пригороде Колумбуса разросся: скромный двухэтажный особняк превратился в просторный особняк с пристройками — крытым бассейном в саду, где вода искрилась под солнцем, библиотекой с высокими полками, забитыми книгами о древних артефактах, и главной спальней, расширенной до размеров зала, с кроватью, способной вместить целую свиту. Зеленые лужайки теперь утопали в цветах, барбекю во дворе стало ареной семейных пикников, где смех детей эхом разносился по воздуху, пропитанному ароматом жареного мяса и свежескошенной травы. Но под этой идиллией бушевала страсть — неугасающая, многогранная, как синий камень амулета, который теперь висел на золотой цепи у Алекса на шее, теплея от каждого желания, что он шептал ему в тишине ночей.

Алекс, тридцатилетний, стал мужчиной в полном смысле — атлетичным, широкоплечим, с мускулами, отточенными годами в зале и на поле, щетиной, подчеркивающей квадратный подбородок, и глазами, в которых горел огонь уверенности, разожженный амулетом. Колледж сменился успешной карьерой в IT-стартапе, где он вел команды с той же властностью, с какой теперь правил своим миром. Элизабет, сорока восьми, расцвела зрелой красотой — ее аристократическое лицо смягчилось теплотой материнства, высокие скулы все так же острые, но губы чаще улыбались, глаза цвета темного шоколада искрились хитринкой, а тело... тело осталось шедевром: груди все еще полные, 36DD (90D), но теперь с легкой тяжестью от кормления, соски потемнели, стали чувствительнее, узкая талия 26" (66 см) слегка округлилась от пяти родов, бедра 38" (97 см) стали шире, маняще, а попка — большая, округлая, упругая от йоги, — колыхалась при каждом шаге, обещая тепло и покорность. Она ушла с поста старшего партнера, но консультировала фирмы удаленно, освобождая время для дома — для него, для детей, для той жизни, что амулет соткал из их запретной любви.

Пятеро детей — крепкие, шумные, с глазами матери и упрямством отца — заполняли дом радостью: старший сын, десятилетний, гонял мяч во дворе, копия Алекса в миниатюре; близнецы-девочки, восемь лет, рисовали в саду, их смех звенел как колокольчики; младший, пятилетний, строил замки из кубиков в гостиной. Они звали Алекса "папой", а Ричарда — "дедушкой Ричи", который, уйдя на пенсию, стал довольным патриархом: седой, с мягким животом, но с той же теплой улыбкой, он чинил игрушки в гараже, варил кофе по утрам и хлопал Алекса по плечу: "Хорошая семья, сынок. Твоя мама... она сияет. Горжусь вами." Амулет сделал его слепым к очевидному, но счастливым в иллюзии — он видел "традицию", любовь, гармонию, и это грело его сердце, как костер в холодный вечер.

Но амулет раскрыл и другие грани: его сила распространилась, как круги на воде, на круг близких женщин — подруг Элизабет, ее коллег-MILF с пышными формами и острым умом, учителей из колледжа с томными взглядами и стройными ногами, соседок с ухоженными садами и скрытыми желаниями, бывших однокурсниц Алекса, теперь зрелых красавиц с историями в глазах. Гарем насчитывал двадцать — все подчинились шепоту рун, стали free-use, послушными, жаждущими его прикосновений, но Элизабет оставалась фавориткой — королевой, чье тело он знал наизусть, чьи стоны эхом отзывались в душе. Они делили его — иногда вместе, в оргиях у бассейна, где тела сплетались в поту и воде, груди всех форм колыхались, попки выгибались в унисон, — но ночи были ее: в главной спальне, где шелк простыней шуршал под ними, а луна за окном серебрила кожу.

В тот вечер, теплый осенний, когда листья за окном золотились в закатном свете, Алекс лежал на спине в главной спальне — огромной, с балдахином из полупрозрачного тюля, что колыхался от сквозняка, и кроватью, укрытой атласными простынями цвета слоновой кости. Его тело — загорелое, мускулистое, с рельефом пресса и венами на руках — расслабилось, член стоял твердо, венозный, головка набухшая, блестящая от лубриканта, яйца тяжелые, полные. По бокам — две из гарема: слева Сара, raven-haired коллега Элизабет, сорока лет, с изгибами как у модели — полные бедра, талия, уходящая в ложбинку между грудями 38E (96E), кожа бледная, как фарфор, с веснушками на плечах, — опустилась ниже, губы коснулись яиц, язык лизнул их нежно, посасывая каждое по очереди, слюна стекала по мошонке, ее руки гладили его бедра, ногти слегка царапали кожу, посылая мурашки. Справа — мисс Кларк, рыжая учительница, тридцати пяти, busty 38F (96F), с огненно-рыжими локонами, падающими на спину, и веснушками на декольте, — наклонилась к его груди, губы обхватили сосок, сосала медленно, язык кружил по ареоле, зубы слегка тянули, ее груди — тяжелые, полные, с венами под кожей — прижались к его боку, соски твердые, трущиеся о ребра, рука ее гладила его руку, пальцы переплелись.

Элизабет — с небольшим животиком шестой беременности, округлым, теплым под ладонью, — оседлала его грациозно, как всегда, несмотря на тяжесть: ее бедра — шире, маняще — опустились, киска, все еще тугая, несмотря на годы и роды, с пухлыми губками, розовыми и влажными, поглотила член целиком — медленно, сантиметр за сантиметр, стенки обхватили ствол плотно, пульсируя, сжимаясь у основания, головка уперлась в шейку матки, посылая вспышки по ее телу. "О... милый... ты... такой большой... всегда, " — простонала она, голос хриплый, низкий, с той аристократической хрипотцой, что заводила его с первого дня, бедра качнулись — круговыми движениями сначала, киска терлась о лобок, клитор, набухший и твердый, касался его кожи, посылая искры вверх по позвоночнику. Ее груди — все еще 36DD (90D), но полнее, с потемневшими сосками, венами, проступившими под кожей, — прыгали в ритме, хлопая по его груди, соски тёрлись о мускулы, оставляя следы от своей твердости, молоко капнуло слегка — белая капля на его коже, теплая, сладковатая.

Алекс схватил ее за бедра — ладони обхватили полностью, пальцы впились в мышцы, чувствуя упругость, тепло, следы от его хваток прошлых ночей, и направил ритм — вверх-вниз, толчки стали глубже, член вбивался, растягивая ее, яйца шлепали по попке снизу, когда она опускалась. "Моя королева... твоя киска... как бархат... сжимает меня, " — хрипел он, тело выгнулось навстречу, свободная рука спустилась к ее груди — ладонь обхватила одну, тяжелую, теплую, пальцы сжали плоть, большой палец крутил сосок, потянул, молоко брызнуло сильнее, стекая по его пальцам, он поднес к губам — лизнул, солоноватый вкус, смешанный с ее потом. Поцелуй — она наклонилась, губы встретились — полные, мягкие, ее язык вторгся в его рот, сплетаясь с его, слюна стекала по подбородкам, зубы прикусили его нижнюю губу, заставив рыкнуть. "Целуй... сильнее... твои губы... на мне, " — прошептала она, бедра ускорились — прыжки теперь, громкие, хлюпанье киски эхом по комнате, попка хлопала о его бедра, ягодицы дрожали от ударов, ее руки уперлись в его грудь, ногти царапали кожу, оставляя красные полосы.

Сара и мисс Кларк стонали в унисон — Сара посасывала яйца сильнее, язык кружил по мошонке, слюна стекала по его промежности, ее груди — полные, свисающие — терлись о его бедро, соски твердые, как горошины, рука ее нырнула между своих ног, пальцы в киске, дроча себя в ритме. Мисс Кларк сосала сосок Алекса — жадно, зубы тянули, язык лизал ареолу, ее рыжие волосы хлестали по его плечу, груди прижаты к боку, тяжелые, теплые, соски трутся о кожу, рука ее гладила его руку, направляя к своей груди — он сжал, пальцы утонули в плоти, крутили ее сосок, заставив ее застонать, вибрация отозвалась в его теле. "Вы... мои... все, " — рычал Алекс, бедра толкнулись вверх, вбиваясь в Элизабет глубже, член терся о стенки, касаясь матки, чувствуя тепло живота, где рос их ребенок.

Оргазм накатил общий — как волна, смывающая все: Элизабет завыла первой, тело содрогнулось, стенки сомкнулись вокруг члена, как тиски, соки хлынули, стекая по стволу, по яйцам, молоко брызнуло из сосков, капая на его грудь. "Кончаю... сынок... наполни меня!" — крикнула она, бедра дернулись, попка сжалась, киска пульсировала, доя его. Сара и мисс Кларк взорвались следом — Сара кончила на пальцах, стоны приглушенные на его яйцах, тело задрожало, груди колыхнулись; мисс Кларк — с рыком, сжимая свою грудь, сосок между пальцами, ее киска текла по бедру Алекса. Он вбился до упора, член дернулся — сперма хлынула в матку Элизабет, горячие, густые струи, заполняя ее, переполняя, теплая волна растеклась внутри, смешиваясь с ее соками, вытекая по бедрам. "Моя... королева... навсегда!" — рыкнул он, руки сжали ее бедра, держа близко, толкаясь мелко, выдавливая все, чувствуя, как она сжимает его, выпивая.

Они замерли в объятиях — Элизабет на нем, голова на груди, волосы разметались, груди прижаты, соски все еще твердые, животик теплеет на его коже, рука его гладила спину, пальцы переплелись с ее. Сара и мисс Кларк прильнули сбоку — губы на бедрах, поцелуи ленивые, языки слизывали остатки, стоны затихли в шепоте. Внизу, в кухне, Ричард варил кофе, напевая: "Счастливый дом... идеальный." Алекс ухмыльнулся, целуя Элизабет в макушку — амулет теплился на груди, шепча о следующей цели, о новых кругах на воде. Но пока — эта ночь, эти тела, эта любовь, вечная, как руны на серебре.

Конец.