– Мам, еще чего? Соль? Молоко? – Алексей прижимал телефон к уху локтем, пока раскладывал на ленте последние продукты: гречку, банку тушенки, пачку «Винстона». В супермаркете пахло сыростью и хлоркой. Кассирша, девчонка с синими тенями под глазами, щелкала сканером равнодушно, как робот.

– Нет, Лешенька, все, спасибо. Приезжай скорее. – Голос мамы звучал приглушенно, будто сквозь вату. Алексей кивнул, хотя она не видела, смахнул капельку пота с виска и отключил. На кассе мелькнула цифра – триста семьдесят. Он протянул мятые купюры. За спиной кто-то нетерпеливо переминался.

Дверь магазина хлопнула за ним с резким звуком. Уличный воздух ударил в лицо теплом и запахом асфальта, прогретого солнцем, смешанным с далеким дымом от шашлычной. Алексей рылся в кармане джинсов, достал пачку сигарет, выбил одну. Зажигалкой щелкнул дважды – ветерок гасил пламя. Наконец, сигарета затлела, первый глоток дыма обжег гортань, знакомо и успокаивающе. Он прислонился к теплому капоту своей старенькой "Лады", бросил пакет с продуктами на пассажирское сиденье.

Две девушки проходили мимо по тротуару. Одна, рыжеволосая в коротких джинсовых шортах, бросила на него быстрый, оценивающий взгляд и улыбнулась уголком губ. Алексей машинально ответил улыбкой, чуть кивнул. Девушки прошли мимо, смеясь о чем-то своем. Он проводил их взглядом – стройные спины, качающиеся бедра под легкой летней тканью, – и сделал еще одну глубокую затяжку. Мысль мелькнула: "Может, стоит заговорить в следующий раз?" Но тут же растворилась в дыме и привычной усталости после смены.

Он докурил сигарету, придавил окурок подошвой кроссовка о горячий асфальт. Ощущение горечи на языке. Открыл дверцу, сел за руль. Пластик руля был почти горячим. Ключ повернулся в замке с сухим скрежетом, двигатель заурчал неровно, с подвыванием. Алексей включил первую передачу, тронулся с места, выезжая на почти пустую дорогу.

Мысли уже бежали к матери. К ее сегодняшней грусти. К неизбежному разговору о разводах, о мертвом отце, о Варваре. Он знал этот сценарий наизусть. Знакомое чувство тяжести в груди смешалось с остатками легкой эйфории от взгляда той девушки. Скорость набралась, теплый ветер ворвался в приоткрытое окно, трепал его темные волосы. Он свернул на знакомую улицу, где в одном из панельных домов ждала его приезда мама. Ее ожидание всегда было теплым, но сегодня оно висело в воздухе, плотное и тревожное, как предгрозовая тишина.

Дверь открылась еще до того, как он успел нажать кнопку звонка. Екатерина стояла на пороге, залитая светом из квартиры. Она выглядела как всегда – яркая сиреневая блузка, светлые волосы уложены небрежно-элегантно, лицо почти без морщин, лишь легкие тени под глазами выдавали напряжение дня.

– Лешенька! – Ее голос прозвучал чуть громче обычного, с натянутой радостью. Она шагнула вперед, обняла его крепко, с силой, которой не ждал Алексей. Вдохнул знакомый аромат – что-то цветочное, дорогое, с легкой горчинкой духов и домашней пыли. Ее губы коснулись его щеки – влажные, мягкие, чуть дрогнувшие.

– Заходи, заходи, солнышко. – Она отстранилась, взяла пакет из его рук. Пальцы ее скользнули по его ладони – быстро, почти незаметно. – Спасибо, что привез. Я уже кофе сварила, твой любимый, крепкий. Пойдем на кухню?

Он кивнул, прошел в узкий коридор, сбрасывая кроссовки. Запах свежесваренного кофе висел в воздухе, смешиваясь с ароматом старой мебели и чего-то еще – сладковатого, женского. Мама поставила пакет на стол, ее движения были резче обычного, почти нервными. На столе уже стояли две кружки, пар поднимался от них тонкими струйками. Она повернулась к нему, улыбнулась широко, но уголки ее губ чуть подрагивали, а в серо-голубых глазах плавала глубокая, знакомая Алексею тоска. Он сел на кухонный стул, пластик прохладный под его рабочими штанами.

– Что-то случилось, мам? – спросил Алексей, беря кружку. Горячий фарфор обжег пальцы. Он отпил глоток – крепкий, горький, как она и варила. Правильный кофе.

Екатерина села напротив, обхватила свою кружку руками, будто ища тепла. Ее взгляд упал на стол, на крошки от печенья.

– Да так... пустяки, Леш. – Она махнула рукой, но голос дрогнул. – Сегодня... в парке. Сидела, эскизы делала. Подошел парень. Молодой, как ты... лет двадцать пять. Улыбается, говорит: "Девушка, можно познакомиться?"

Она замолчала, пальцы нервно постукивали по кружке. Алексей молчал, давая ей собраться. Знакомый сценарий начинался иначе – обычно она говорила о мужчинах своего возраста, которые казались ей старыми или скучными. Молодой парень – это было ново.

– Я... растерялась, – продолжила она тихо. – Посмотрела на него и вдруг поняла... он же меня за ровесницу принял! А я... я же мать взрослого сына! Бабушка уже! – Голос ее сорвался на последних словах. Она резко встала, отвернулась к окну, спиной к нему. Плечи слегка вздрагивали. – И знаешь что самое дурацкое? Мне стало... приятно. Эта его ошибка. Эта его улыбка. А потом... потом стало стыдно. Ужасно стыдно.

Она обернулась. Слезы блестели в уголках ее глаз, но не текли. Губы плотно сжаты.

– И я подумала... о твоем отце. О том, какой дурой я была, когда выгнала его из-за какой-то ерунды. Если бы он был здесь... если бы мы были вместе... – Она замолчала, глотнула кофе. – Может, и гастрит его не довел бы до... до конца. Может, уследила бы. А теперь... теперь я сижу, и молодые парни принимают меня за девчонку, а я... я одна. Совсем одна. И это... это моя вина. Моя глупость.

Алексей встал, подошел к ней. Положил руку ей на плечо. Мышцы под тонкой тканью блузки были напряжены, как струны.

– Мам, ну что ты... – начал он, но она резко обернулась, прижалась лбом к его груди.

– И ты... ты такой же, Лешенька, – прошептала она в его рубашку, голос глухой от подавленных слез. – Мы с тобой... два сапога пара. Развелись и... и застряли в прошлом. Я – с Игорем, ты – с Варварой. Бегаем по кругу. – Она подняла на него мокрые от навернувшихся слез глаза. – Как же нам выбраться-то, сынок? Как?

Он гладил ее по светлым, мягким волосам, чувствуя под пальцами легкую дрожь, идущую по ее телу. Знакомая беспомощность сжала ему горло. Утешать было нечем. Правда была горькой, как этот кофе. Они действительно застряли.

– Черт! – выдохнул Алексей резко, глядя поверх ее головы куда-то в угол кухни, где тень от холодильника ложилась на старый линолеум. Он добавил уже мягче: – Ладно, мам, пойдем покурим. Хоть воздухом подышим.

Они вышли на узкий балкон, заставленный ящиками с петуниями и геранью. Вечерний воздух был теплым, пахнущим пылью, тополиным пухом и далеким шашлыком. Екатерина закурила первой, нервно затягиваясь, дым струйкой уходил в сумеречное небо. Алексей прислонился к перилам, чувствуя прохладу металла сквозь тонкую ткань рубашки. Он тоже достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Пламя осветило на мгновение его усталое лицо.

– Я просто чувствую себя такой... пустой, Лешенька, – начала Катя тихо, глядя на тлеющий кончик сигареты. Голос ее был хрипловат от слез и дыма. – Как будто все самое важное уже прошло, а я... я пропустила его мимо. Одна. Совсем одна. – Она повернулась к нему, и в ее глазах стояла та же глухая тоска, что и в кухне. Алексей почувствовал знакомое сжатие в груди – беспомощность, смешанная с гневом. Не на мать. На эту проклятую ловушку прошлого, которая душила их обоих.

Он обнял ее одной рукой за плечи, притянул к себе. Ее тело было легким и податливым под тонкой сиреневой блузкой, но мышцы спины напряжены. Пахло от нее дорогими духами, табаком и чем-то неуловимо женским, теплым – запахом детства и безопасности, который всегда был ее. Он погладил ее по светлым волосам, чувствуя под пальцами шелковистую мягкость.

– Не говори так, мам. Ты не одна. Я с тобой. Всегда. – Его собственный голос прозвучал глуше обычного. Он сделал глубокую затяжку, выпуская дым в теплый вечерний воздух. Запах шашлыка стал отчетливее, навязчивее.

Екатерина прижалась щекой к его плечу, ее дыхание горячим пятном проникало сквозь рубашку.

– Но это не то, сынок. Не то. Ты мой сын. Ты... ты не можешь заполнить ту пустоту. Ту... потребность. – Она замолчала, нервно стряхнула пепел с сигареты через перила балкона. Ее пальцы дрожали. – Я ведь еще... живая женщина, Леша. Я чувствую. Хочу чувствовать. А они... все не те. Или слишком старые, или... – Она кивнула в сторону парка. – Слишком молодые. Или просто... не он. Не Игорь.

Она резко повернулась к нему, ее глаза блестели в сумерках не от слез, а от какого-то странного, почти лихорадочного возбуждения. Сигарета была почти докурена.

– А ты? – спросила она вдруг резко, ее взгляд стал пронзительным, изучающим. – Ты тоже живешь как монах. Работа. Дочь по выходным. И все. Когда в последний раз у тебя была женщина, Лешенька?

Алексей почувствовал, как жар прокатился по его шее и щекам. Он отвел взгляд, притворяясь, что изучает тлеющий кончик своей сигареты. Металл перил под локтем был прохладен и влажен от вечерней росы.

– Мам, ну не надо... – пробормотал он, но она не отступила.

Екатерина сделала последнюю затяжку, выдохнула струю дыма ему почти в лицо. Ее дыхание пахло ментолом и горечью. Она бросила окурок через перила балкона вниз, на темнеющий асфальт двора. Резким движением повернулась к нему всем телом.

– Не надо? А что надо? Вечно жалеть себя? Вечно вспоминать Варвару? – Ее голос стал выше, срывающимся. Она шагнула ближе, так близко, что Алексей почувствовал тепло ее тела сквозь рубашку. – Ты же мужчина, Леша! Молодой, сильный! Ты не должен... не можешь жить без этого! Это противоестественно! Все эти годы... ты что, только рукой и обходишься?

Алексей отшатнулся, уперся спиной в холодные перила. Жар стыда заливал его лицо и шею. Он попытался отвернуться.

– Мам, прекрати! Это не...

Но Екатерина была стремительна и неумолима. Она вжалась в него всем телом, ее руки обвили его шею, пальцы впились в короткие темные волосы на затылке. Ее губы нашли его рот – не нежный поцелуй матери, а жадный, требовательный, голодный поцелуй женщины. Сладковатый привкус ее помады смешался с горечью табака и ментола на ее языке. Алексей попытался оттолкнуть ее за плечи, но мышцы его рук дрогнули от неожиданности и странного, запретного возбуждения, которое вспыхнуло вопреки воле. Она прижалась бедрами к его напрягшимся джинсам, почувствовала растущую под тканью твердость и издала низкий, торжествующий стон прямо в его рот.

Ее правая рука сорвалась с его шеи и скользнула вниз по груди, животу, к поясу джинсов. Пальцы нащупали пуговицу ширинки, резко дернули молнию вниз. Холодный вечерний воздух ударил по оголенной коже живота Алексея сквозь расстегнутые штаны. Он попытался схватить ее запястье, но Катя была быстрее — ее ладонь юркнула под резинку трусов, обхватила его наполовину возбужденный член. Горячая, влажная плоть ее ладони сжала его ствол, заставив Алексея резко вдохнуть сквозь стиснутые зубы. Его бедра дернулись вперед сами собой, толкая член глубже в ее кулак.

— Мам! Нет! — хрипло вырвалось у него, но губы Екатерины снова накрыли его рот, заглушая протест. Ее язык властно втиснулся между его зубов, обвил его язык, сосал с жадным урчанием в горле. Пальцы ее правой руки двигались по его члену — быстрые, уверенные рывки снизу вверх, большой палец терся о головку. Алексей застонал прямо в ее рот, его руки бессильно повисли вдоль тела, пальцы судорожно цеплялись за холодный металл перил балкона. Его колени подкашивались, сползая по решетке балкона ниже. Екатерина прижалась к нему всей тяжестью тела, ее левая рука обхватила его за талию, притягивая бедрами к себе, ощущая каждую пульсацию его члена в своей ладони.

Она оторвалась от его губ, оставив рот влажным и опухшим. Ее дыхание горячим паром било в подбородок Алексея, пока она расстегивала пуговицы его клетчатой рубашки одной рукой, не прекращая движения правой ладони на его члене. Пуговицы щелкали, отскакивая от петель. Холодный вечерний воздух охватил его грудь, заставив соски затвердеть мгновенно.

– Мам, остановись! Это же... – начал он хрипло, но Екатерина резко присела на корточки перед ним. Ее пальцы выдернули член из джинсов и трусов, освобождая его полностью. Твердый, пульсирующий, он стоял перед ее лицом в сумерках балкона. Алексей замер, упершись затылком в перила, ощущая холод металла сквозь рубашку на спине. Его протест застрял в горле, когда она обхватила его член у самого основания одной рукой, а другой отвела в сторону прядь светлых волос, упавших на лицо.

Ее губы, влажные и горячие, коснулись головки его члена мягко, как поцелуй. Алексей резко вдохнул, живот втянулся непроизвольно. Затем она открыла рот шире и медленно, с чувственным урчанием в горле, опустилась на него, обхватив губами верхнюю треть его ствола. Тепло ее рта было влажным и плотным, нежнее любой ладони. Алексей застонал низко, запрокинув голову назад, чувствуя, как холод перил проникает сквозь ткань рубашки в поясницу.

– Мам... нельзя... – Алексей прохрипел, но голос оборвался, когда ее язык обвил головку члена горячим, влажным кольцом. Он впился пальцами в холодные перила, спиной соскользнув еще ниже по решетке балкона. Колени подкашивались. Екатерина, расстегнула последние пуговицы его клетчатой рубашки резким движением. Ткань распахнулась, обнажая его торс – напряженный живот, влажные от пота мышцы груди, соски, затвердевшие от вечерней прохлады и прикосновения. Ее взгляд скользнул вверх по его телу, задержавшись на вздымающейся груди, прежде чем она снова опустила голову. Ее правая рука крепко обхватила основание его члена, пальцы впились в плоть, а губы, влажные и жадные, снова обхватили верхнюю часть его ствола. Она втянула его глубже, сдавив губами, и Алексей резко выгнулся дугой. Низкий стон вырвался из его горла – смесь протеста и неконтролируемого наслаждения. Тепло ее рта, нежное и одновременно требовательное, парализовало волю. Он почувствовал, как ее язык скользит по чувствительной уздечке, лаская, сосет головку, а слюна стекает по его яйцам, делая движения скользящими, мокрыми. Его бедра сами собой подались вперед, толкая член глубже в ее сжимающийся рот.

Екатерина оторвалась на мгновение, чтобы перевести дыхание. Она посмотрела на него снизу вверх – ее глаза в сумерках горели темным, почти черным огнем торжества и голода.

– Замолчи, Лешенька, – прошептала она хрипло, ее дыхание горячим паром обжигало его живот. – Ты хочешь этого. Я чувствую это. И хочу этого... – Ее рука сжала его член у основания, пальцы скользнули вверх по жилке на нижней стороне ствола. – Он дрожит. Требует.

Алексей дернулся, но его рука лишь бессильно легла на ее затылок, пальцы запутались в светлых волосах. Протест угас, растворившись в волне жара, поднимавшейся от паха к животу. Она ухмыльнулась уголком рта, увидев его капитуляцию в глазах, и снова опустила голову. На этот раз она взяла его глубже. Губы обхватили почти половину длины, язык массировал головку сильными, круговыми движениями. Слюна стекала по его яйцам, смешиваясь с потом. Алексей застонал громче, его бедра подрагивали, толкаясь вперед мелкими рывками. Катя отвечала урчанием в горле, вибрация передавалась его члену. Ее пальцы стиснули основание сильнее, сдерживая нарастающую волну, продлевая мучительное наслаждение. Она сосала с жадностью, с хлюпающими звуками, будто утоляла жажду.

Ее руки скользнули вверх по его бедрам, пальцы впились в мышцы под джинсовой тканью. Она подняла на него взгляд, не прекращая движений ртом – медленных, глубоких заглатываний, когда головка члена касалась мягкого неба. В ее глазах стояла не материнская нежность, а чистая, животная страсть. Она стонала сама, низкие, похотливые звуки вибрировали вокруг его члена, усиливая каждое прикосновение языка. Алексей сжал кулаки, упершись спиной в перила. Его дыхание превратилось в прерывистые хрипы. Волна накатывала стремительно, неудержимо – тепло разливалось от основания позвоночника, мышцы живота напряглись до предела.

– Мам... я сейчас... кончу... – выдавил он хрипло, пытаясь отодвинуть ее голову руками. Но Катя лишь прижалась сильнее, ее движения ускорились, стали почти яростными. Она хотела этого. Хотела почувствовать его содрогание на своем языке.

В последний миг, когда Алексей уже закинул голову назад, готовый взорваться, Екатерина резко оторвалась. Ее губы, блестящие от слюны, оторвались от его члена. Алексей вздрогнул всем телом, ощутив холодный воздух вместо горячей влаги рта. Он открыл глаза, встретив ее взгляд снизу вверх – темный, торжествующий, полный хищного удовлетворения. Его член пульсировал в пустоте, требовательный и обманутый.

– Не здесь, Лешенька, – прошептала она хрипло, ее дыхание горячим паром обжигало его живот. Одной рукой она еще сжимала основание его члена, продлевая мучительное напряжение, а другой потянула его за пояс джинсов. – Пойдем. В комнату. Там теплее... удобнее.

Она поднялась с корточек плавно, как кошка. Ее губы скользнули вверх по его животу, груди, шее, оставляя влажные следы на коже. Алексей стоял, прислоненный к перилам, парализованный смесью стыда, возбуждения и странной покорности. Ее пальцы все еще сжимали его член, не давая спаду. Она наклонилась и поцеловала его в губы – глубоко, влажно. Поцелуй был не материнским утешением, а обещанием продолжения.

Екатерина развернулась и потянула его за собой через балконную дверь обратно в квартиру. Алексей шел за ней, спотыкаясь, одной рукой пытаясь застегнуть расхлестанную рубашку, но пальцы дрожали и не слушались. Джинсы болтались на бедрах, обнажая живот и напряженный член, который она не отпускала, лишь слегка ослабив хватку. Они миновали кухню, где все еще пахло кофе и стояли недопитые кружки, прошли короткий коридор. Дверь в ее спальню была приоткрыта. Екатерина толкнула ее ногой, втягивая Алексея внутрь. Запах здесь был гуще – духи, пудра, что-то сладковатое.

Она толкнула его на широкую двуспальную кровать с мягким покрывалом. Алексей тяжело рухнул на спину, подпрыгнув на пружинах. Его рубашка окончательно распахнулась, обнажая живот и напряженные мышцы груди. Екатерина стояла перед ним, ее глаза в полумраке комнаты горели темным огнем. Медленно, нарочито театрально, она взялась за подол сиреневой блузки. Ткань заскользила вверх по ее телу, обнажая сначала плоский живот с мягким изгибом ниже пупка, затем полную, упругую грудь в кружевном черном бюстгальтере. Блузка упала на пол бесшумно. Пальцы потянулись к молнии юбки. Алексей лежал, завороженный, не в силах отвести взгляд. Юбка сползла по бедрам, открыв ноги с тонкой сеточкой синеватых венок и едва заметным целлюлитом на бедрах. Она стояла в черных кружевных трусиках и бюстгальтере, ее тело в свете уличного фонаря за окном было холмистой картой прожитых лет – растяжки на животе серебрились как шрамы, упругая задница сохранила форму, но уже без юношеской твердости. Возрастные изменения были налицо, но не портили ее – добавляли женственности, теплоты плоти. Она была ухожена, выбрита везде, кожа гладкая на ощупь.

Екатерина расстегнула бюстгальтер. Полная грудь освободилась, тяжело покачнувшись. Темные ареолы с набухшими сосками притягивали взгляд Алексея. Она потянула трусики вниз по бедрам, обнажая аккуратно подстриженный лобок и влажные от возбуждения половые губы. Теперь она была полностью нага перед сыном. Женщина подошла к кровати, села на край. Ее пальцы потянулись к его расстегнутым джинсам. Алексей попытался приподнять бедра, помогая ей, но движения были вялыми, словно парализованными стыдом и желанием. Джинсы и трусы она стянула с него одним движением. Член парня вновь предстал перед ней – твердый, пульсирующий, влажный от ее слюны.

Катя заползла на сына верхом. Ее колени уперлись по бокам его бедер, ладонь Алексея она взяла в свою и прижала к левой груди. Его пальцы машинально сжали мягкую, тяжелую плоть. Екатерина медленно опустила бедра вниз. Ее влажные, распухшие от возбуждения половые губы коснулись его члена. Тепло и влага скользнули по напряженной плоти. Алексей резко вдохнул сквозь зубы, ощущая горячее прикосновение ее интимного места. Его рука на ее груди сжалась сильнее.

Екатерина начала двигаться. Сперва медленно, почти невесомо, скользя киской вдоль его ствола вперед и назад. Каждый раз ее клитор касался головки члена сына, вызывая у нее короткий стон и мелкую дрожь в бедрах. Трение усиливалось, становилось влажным, громким. Сочные звуки скольжения смешивались с ее прерывистым дыханием. Алексей лежал неподвижно, лишь пальцы впивались в ее грудь так, что белели костяшки. Его дыхание было тяжелым, прерывистым, как у загнанного зверя.

Темп ускорялся. Катя прижала вторую ладонь парня к своей правой груди, заставляя его сжимать обе ее мягкие тяжелые дыньки одновременно. Женщина запрокинула голову назад, светлые волосы рассыпались по спине. Ее бедра двигались быстрее, почти яростно, растирая киску о его член. Капли ее возбуждения падали на его живот, смешиваясь с потом.

– Леша... давай... сильнее... еще... – стонала Екатерина, ее голос был хриплым, надтреснутым. Она приподнялась чуть выше, чтобы клитор сильнее терся о головку его члена. Алексей застонал сквозь стиснутые зубы. Его тело напряглось до предела, мышцы живота стали твердыми как камень. Он чувствовал, как волна накатывает снизу, неудержимая.

Взрыв был внезапным и сильным. Алексей выгнулся дугой, крик сорвался с его губ – немой, беззвучный. Густая теплая струя спермы ударила ему на живот, грудь, подбородок. Первые толчки били мощно, пачкая кожу белыми каплями. В этот же миг, пока член сына еще пульсировал, Катя резко приподнялась на коленях. Ее рука схватила его и направила все еще кончающий член к своей киске. Она опустилась на него одним быстрым движением, приняв его внутрь себя полностью. Твердый член Алексея вошел в ее влажную горячую плоть до самого основания. Женщина издала низкий торжествующий стон, ощущая последние извержения его спермы уже внутри себя.

Екатерина села на него всей тяжестью тела, прижимая бедрами его таз к матрасу. Алексей дернулся под ней, как от удара током. Его глаза широко раскрылись от шока и невероятного ощущения – ее внутренности сжимали его член горячими мускульными кольцами, выжимая последние капли. Катя начала покачиваться на нем медленно, глубоко, чувствуя, как его член заполняет его нутро. Она наклонилась вперед, ее губы коснулись его подбородка, слизывая теплую сперму с его кожи. Язык матери был шершавым и влажным, оставлял липкие следы на щеках и шее Алексея. Парень застонал, ощущая смесь отвращения и дикого возбуждения. Ее движения на его члене не прекращались ни на секунду – медленные, размашистые подъемы и глубокие опускания.

– Вот так... Лешенька... все внутри... – прошептала женщина хрипло, ее дыхание горячим паром обжигало его лицо. Она взяла его руки своими крепкими пальцами и прижала ладони сына к подушкам над его головой. Алексей не сопротивлялся. Его мышцы были расслаблены, воля парализована. Катя наклонилась еще ниже, ее полные груди повисли над его лицом. Темные соски задевали его щеки, губы, нос. Алексей машинально открыл рот, и один сосок скользнул внутрь. Он сжал его губами, почувствовав солоноватый вкус кожи и сладкий привкус молока прошлых лет. Екатерина застонала громче и начала двигаться быстрее, сильнее насаживаясь на его член. Каждый толчок вниз заставлял ее тело содрогаться, а груди – тяжело колыхаться над лицом сына. Алексей сосал ее сосок, как младенец, глаза закрыты, потерянный в водовороте ощущений – влажное тепло внутри нее, упругая грудь во рту, ее стонущее дыхание над ним.

Екатерина ускорила ритм. Ее бедра хлопали по его плоти громко, мокро. Она кончила внезапно – тело матери сжалось, как пружина, изогнулось дугой. Короткий визг сорвался с ее губ, пальцы впились в запястья сына. Внутренние мускулы судорожно сжали его член. Но Катя не остановилась. Схватившись руками за его плечи, она продолжала скакать на парне с новой силой – быстрее, яростнее. Ее потное тело блестело в полумраке, волосы прилипли ко лбу и вискам. Алексей закричал под ней, его крик был диким, первобытным. Он уже не понимал, где кончается стыд и начинается животное наслаждение. Его тело выгнулось, бедра дернулись вверх навстречу ее бешеным толчкам. Пульсация началась в глубине живота и вырвалась наружу мощным фонтаном. Алексей кончил глубоко внутри матери, горячие струи заполняли ее влажную плоть с каждым толчком ее бедер. Катя почувствовала это – ее глаза дико блеснули, движения стали еще неистовее. Она требовала все, выжимала из сына последние капли.

Мать кончила второй раз через мгновение – с протяжным стоном, который перешел в хрип. Ее тело обмякло, как тряпка. Екатерина рухнула на сына всем весом, придавив его к мокрому от пота матрасу. Грудь женщины тяжело вздымалась, живот прилип к его животу. Алексей чувствовал липкую смесь их жидкостей между ними, жар ее кожи, дрожь в ее мышцах. Его член медленно выскользнул из нее, оставив ощущение пустоты и липкий след на бедре. Катя не двигалась. Ее дыхание горячим паром обжигало шею сына. Пальцы женщины слабо перебирали его короткие волосы на затылке.

Тишина комнаты стала вдруг громкой. Только тяжелое дыхание Кати и его собственное, прерывистое. Алексей лежал неподвижно под телом матери, глядя в потолок. Мысли путались, стыд накатывал волнами, но тело было расслаблено, как никогда. Он чувствовал запах их секса – резкий, животный, смешанный с духами и пудрой. Екатерина пошевелилась, приподняла голову. Ее глаза встретились с глазами сына – темные, усталые, но без тени сомнения. Она коснулась губами его подбородка.

– Лешенька... – прошептала Катя хрипло. Ее голос был теплым и влажным от усталости. Пальцы женщины медленно скользили по виску сына, собирая капли пота. Алексей не отвечал, лишь закрыл глаза, чувствуя тяжесть ее тела на себе – дышащий, липкий груз. Их животы слиплись смесью спермы и ее выделений, образуя горячую пленку. Дыхание матери ровное, глубокое, будто она уснула. Но пальцы на его затылке двигались – легкие, почти невесомые касания, как тогда, когда он болел в детстве. Минуты тянулись, нарушаемые только шелестом штор от ночного ветра и редкими гудками машин с улицы. Ни слова. Только тепло кожи, запах секса и шаткое перемирие между стыдом и странным умиротворением. Рука Екатерины сползла ниже, поглаживая его влажное плечо кругами. Алексей вздохнул, открыв глаза. В потолке плавала трещина, которую он знал с детства. Знакомая, как мамины руки.

Екатерина вдруг приподнялась, опираясь локтем о его грудь. Ее глаза в полумраке были темными лужами без дна.

– Пойдем, – сказала женщина просто. Не вопрос, не просьба. Она соскользнула с сына, ее тело оставило мокрый отпечаток на его коже. Встала, потянулась – мышцы спины напряглись, ягодицы дрогнули. Алексей видел серебристые растяжки на ее боках, каплю чего-то белого на внутренней стороне бедра. Катя протянула ему руку. Парень взял, позволил поднять себя. Его ноги дрожали. Мать повела сына по коридору, их шаги глухо отдавали в тишине квартиры. В ванной щелкнул свет – яркий, ослепительный. Алексей зажмурился.

Горячие капли душа обрушились первыми. Екатерина втолкнула сына под струю, сама шагнула следом. Вода смывала липкость с живота, груди, бедер. Мать взяла губку, намылила ее до густой пены. Провела по его плечам, спине, ягодицам. Движения были медленными, тщательными, как будто она оттирала не грязь, а сам стыд. Парень стоял, покорный, чувствуя, как губка скользит между лопаток, по пояснице, ниже. Ее пальцы втирали пену в его кожу, массируя мышцы. Затем она повернула сына лицом к себе. Губка легла на его грудь, живот, скользнула ниже, к еще полувялому члену. Алексей вздрогнул. Катя улыбнулась ему уголком губ – не торжествующе, а почти нежно.

– Тепло? – спросила женщина, ее голос заглушал шум воды. Алексей кивнул, не в силах говорить. Губка обхватила его член, сжала мягко, двинулась вверх-вниз. Не для возбуждения – для очищения. Пена смывалась струями, унося с собой белые следы. Мать наклонилась, поцеловала сына в уголок губ. Соль, мыло, что-то еще.

Они вышли из ванной в полотенцах. Екатерина протянула Алексею его одежду – помятую рубашку, джинсы. Парень одевался молча, избегая ее взгляда. Его пальцы дрожали на пуговицах. Катя стояла напротив, закутавшись в большое банное полотенце, ее мокрые волосы темными прядями падали на плечи. Она смотрела на него без стыда, только с усталой теплотой. Когда Алексей был готов, она подошла, поправила воротник рубашки. Ее пальцы коснулись его щеки.

– Не думай много, Лешенька, – прошептала женщина. – Просто... было хорошо. Ступай.

Парень кивнул, не глядя в глаза. Вышел из квартиры, дверь мягко щелкнула за спиной.

Ночь встретила его прохладой. Алексей шел быстро, почти бежал, стараясь заглушить мысли шумом шагов по асфальту. Картины всплывали ярко: ее грудь во рту, влажная плоть вокруг члена, ее стоны. Извращенец. Ублюдок. Но тело вспоминало наслаждение – глубокое, всепоглощающее. Волна стыда смывала его, но затем откатывала, оставляя странное тепло внизу живота. Он остановился у своего автомобиля, прислонился спиной к холодному металлу двери. Закрыл глаза. В голове – смесь отвращения и восхищения ее силой, ее властью над ним. Вибрация в кармане прервала кошмар. Алексей достал телефон. Экран осветил его бледное лицо. Сообщение от мамы.

"Лешенька, я завтра сделаю твою любимую пюрешку. Ты же зайдешь?"

Улыбка расползлась по лицу парня сама собой, широкая, почти детская. Он набрал ответ:

"Конечно, мам".

Сомнения боролись с восхищением, но победила пюрешка. Алексей сунул телефон в карман, сигарета скользнула в зубы, и он легкой походкой обогнув машину, сел за руль.