Артём проснулся в семь утра, когда за окном ещё висела серая дымка, а город лишь начинал шевелиться, будто огромный зверь, потягивающийся после сна. Ему было двадцать восемь; он жил в типичной однушке на шестом этаже панельной девятиэтажки в спальном районе, где по утрам пахло свежим хлебом из пекарни внизу и выхлопами первых маршруток. Сегодня суббота, дедлайнов нет, ноутбук закрыт. На прикроватной тумбочке, в бархатном мешочке, лежала она — массивная стальная анальная пробка, заказанная три недели назад в европейском интернет-магазине с анонимной доставкой. Длина — четырнадцать с половиной сантиметров, максимальный диаметр — ровно пять, вес — пятьсот двадцать граммов чистого хирургического сплава 316L. Форма безупречна: плавный конический кончик, стремительное расширение до экватора, резкое сужение к шейке и широкое, почти шестисантиметровое основание-фланец, отполированное до зеркального блеска. Холод металла, когда он взял её в ладонь, был почти обжигающим — как лёд, только тяжелее.

Артём разделся в ванной, включил тёплый свет. В зеркале отразился обычный парень: рост метр восемьдесят три, худощавый, с лёгкой дорожкой волос от пупка вниз, кожа бледная после зимы. Он выдавил на ладонь густую силиконовую смазку — прозрачную, без запаха, медицинскую. Сначала на пробку, потом на себя: пальцы скользили по складке, по чувствительному кольцу ануса, которое уже напряглось в предвкушении. Дыхание стало прерывистым. Сев на край ванны, он раздвинул колени. Кончик пробки коснулся кожи — ледяной, безжалостный. Первый нажим: узкая часть вошла легко, почти игриво. Затем начался настоящий бой. Мышцы сфинктера сопротивлялись, как туго натянутая резиновая лента. Жжение переросло в огонь, потом в раскалённый металл внутри. Артём выдохнул сквозь зубы, пот лился по вискам. Ещё толчок — и экватор пробки преодолел барьер с отчётливым, почти слышимым «щелчком». Тело содрогнулось. Пробка скользнула глубже, шейка плотно обхватила анус, фланец прижался к ягодицам, холодный и твёрдый. Внутри — абсолютная, подавляющая полнота. Металл давил на простату, как тяжёлый палец, который не убирается. Артём встал. Ноги дрожали. Первый шаг — и пробка качнулась, вес потянул вниз, заставив мышцы инстинктивно сжаться. Каждый мускул в тазу напрягся, чтобы удержать эту стальную гирю. Член мгновенно налился, головка упёрлась в ткань трусов. Пришлось постоять, подышать, пока возбуждение не утихло до терпимого уровня.

Он оделся тщательно: тёмные slim-джинсы, чтобы ничего не выпирало, мягкий хлопковый боксер, чёрная футболка, кроссовки. В зеркале — обычный городской парень. Никто не догадается, что в нём, в самой глубине, сидит холодная сталь. Выход из подъезда был как прыжок в ледяную воду. Каждый шаг по лестнице отзывался толчком внутри: пробка сдвигалась на миллиметр, трение о стенки прямой кишки было влажным, горячим. Металл уже начал нагреваться, но вес оставался неизменным — якорь, вросший в плоть. В метро в час пик его прижали к двери. Когда состав дёрнулся, Артём сжал мышцы — пробка вдавилась глубже, и волна острого удовольствия прокатилась по позвоночнику. Предэякулят смочил ткань трусов. Он стоял, вцепившись в поручень, лицо горело, в ушах — гул поезда, внутри — пульсация стального шара. Вибрация рельсов передавалась через металл, превращаясь в низкочастотный массаж простаты. К концу поездки он был на грани, но держался.

Он вышел на «Профсоюзной» и пошёл в ближайший парк. Солнце уже грело, пахло цветущими липами и горячим асфальтом. Артём сел на скамейку. Сидя, пробка вдавилась ещё глубже — фланец упёрся в ягодицы, вес распределился так, что простата получила постоянное, неумолимое давление. Это было похоже на эрекцию изнутри: член встал колом, головка упёрлась в молнию джинсов. Он скрестил ноги, прикрылся рюкзаком. Каждое движение — поворот корпуса, вставание — вызывало трение. Анус растянут до предела, чувствителен, как открытая рана, но боль была сладкой, почти наркотической. Лёгкий ветерок между ног напоминал о смазке, которая всё ещё была там, смешанная с потом. Он прошёл ещё два километра по аллеям. Пробка качалась в такт шагам, как маятник, отмеряющий время внутри тела.

К обеду он был в центре. Зашёл в кофейню на Тверской. Очередь. Стоять — пытка: мышцы устали сжиматься, но расслабиться нельзя. Пробка норовила выскользнуть, и каждый раз, когда он переминался с ноги на ногу, металл терся о стенки, посылая искры в пах. Заказал американо, сел у окна. Твёрдый стул усилил давление: простата пульсировала, как второе сердце. Артём пил кофе мелкими глотками, краснея. В голове — фантазии: а если бы официант знал? Если бы кто-то провёл рукой по его ягодицам и нащупал твёрдый фланец? Член снова встал. Он сжал зубы, чтобы не застонать.

К трём дня он зашёл в ТЦ на Новом Арбате. В туалете на четвёртом этаже заперся в кабинке. Спустил джинсы. Пробка блестела — сталь, смазка, пот, следы тела. Анус красный, растянутый, зияющий. Он коснулся фланца — вибрация прошла внутрь, как электрический разряд. Простата сжалась, и он кончил мгновенно, без рук. Сперма брызнула на кафель, густая, горячая. Он закусил кулак, чтобы не кричать. Облегчение было кратким, но триумфальным.

К закату он был на Крымской набережной. Солнце садилось за Москва-реку, отражаясь в стекле высоток. Артём ускорил шаг — пробка начала «играть»: при быстром движении она качалась сильнее, массажируя изнутри. Это был секс без партнёра — медленный, глубокий, бесконечный. Мышцы горели, анус ныл, но возбуждение не уходило. Он чувствовал себя живым, на грани, каждый нерв в заднице пел.

К девяти вечера он вернулся. В лифте прислонился к стене, закрыв глаза. Пробка всё ещё на месте — верный спутник, нагретый до температуры тела, ставший частью его. Дома он разделся, лёг на кровать. Медленно, с наслаждением, вытащил её. Сфинктер сопротивлялся, потом выпустил с влажным, почти неприличным звуком. Пробка вышла — тяжёлая, блестящая, пахнущая сексом. Анус зиял, пустой, чувствительный. Артём лёг на спину, гладя себя. Вспомнил день: каждый шаг, каждое давление, каждый тайный оргазм. Кончил снова — мощно, долго, с криком, который эхом отразился от стен. Это был лучший день его жизни. День, когда он носил в себе стальной якорь и оставался свободным.