На родительской кровати передо мной лежала на спине подруга моей мамы. Ее запястья надежно приковывали к спинке кровати блестящие наручники, голые загорелые ноги были широко раздвинуты и слегка согнуты в коленях, привязанные веревками к противоположной спинке...

Подругу моей мамы звали Инга Владиленовна. Первый раз это имя я услышал в детстве, когда мне было лет семь, и оно привлекло меня своей редкостью – всех моих знакомых девочек звали Анями, Ленами и Танями, а таких имен, как Инга, я вообще не встречал. А эта Инга была еще и Владиленовна – не такое уж и частое отчество; впрочем, оно не такое уж и редкое, просто после развенчивания культа личности человек по имени Владилен предпочитал представляться как Владимир, по паспорту оставаясь Владиленом. У Инги Владиленовны же по этому поводу не было никаких комплексов, поскольку она, как и ее папаша, являлась убежденной коммунисткой.

В детстве после первой встречи с ней у меня остались весьма смутные воспоминания об этой женщине, и воспоминания эти состояли в основном из двух впечатлений: запах духов, смешанный с запахом аптеки (в аптеку я часто заходил вместе с моим дедом) и холодные руки, которые меня ощупывали и обстукивали – Инга Владиленовна работала педиатром, и по просьбе моей мамы пришла меня осмотреть, поскольку в те далекие детские годы я заболел ветрянкой. Запах аптеки издавал ее белый халат, а холодность рук ее объяснялась тем фактом, что болел я в середине января, и Инга Владиленовна зашла в дом с мороза. Запах духов шел от ее тела, но тогда я еще был слишком мал, чтобы об этом задумываться. Потом, через несколько лет, я с наслаждением вдыхал этот запах, а руки ее, которые я приковал к спинке кровати наручниками, были все равно холодными и влажными, потому что Инга Владиленовна сильно нервничала в этот момент, по понятной причине... Но обо всем по порядку.

Итак, шло время, и я потихоньку взрослел. Мамину подругу я после болезни больше не видел, и почти забыл о ней. Понемногу меня настигло неизбежное половое созревание с сопутствующими этому явлению неприятными вещами, как то: прыщи, постоянные размышления о сексе и тяжкое бремя сексуального одиночества – я был не то что бы некрасивым, но довольно незаметным парнем, к тому же не делавшем особых успехов в учебе и спорте. Поэтому мне лишь оставалось любоваться своими одноклассницами и вожделеть их втайне, онанируя дома в одиночестве.

И вот в этот момент своей жизни я и увидел Ингу Владиленовну второй раз. Она пришла зачем – то к нам домой – у нее были какие – то дела с моей мамой, и она стояла и разговаривала с мамой в прихожей каких – нибудь пять минут. Впрочем, этого времени мне вполне хватило, чтобы ее рассмотреть, и после этого рассматривания в низу моего живота привычно сладостно заныло.

В самом деле, первое, что привлекало внимание – это иссиня – черные волосы, и такого же цвета чуть раскосые глаза. Потом грудь – не слишком большого размера, но приятно округлая, это было заметно через блузку очень хорошо. Довольно широкие бедра ее были обтянуты плотной серой юбкой, которая заканчивалась чуть выше колен, мускулистые загорелые икры (Инге Владиленовне приходилось много ходить пешком по участку) переходили в тонкие лодыжки; восхитительные пальчики с ногтями, выкрашенными розовым лаком, позволяли увидеть легкие босоножки, представлявшие собой тонкую подошву с каблучком и двумя золотистыми тоненькими ремешками. Я тогда еще удивился, как они не спадают у нее с ног при ходьбе...

Короче, понятно, что после ее ухода я занимался своим излюбленным делом – онанизмом – несколько дольше обычного, да и потом часто повторял это, сначала просто вспоминая, как она стояла в прихожей, а потом представляя нас в разных ситуациях – в ситуациях, в которых наши отношения развивались по обоюдному согласию. Эти фантазии совершенно вытеснили фантазии с участием моих одноклассниц, к тому же Инга Владиленовна продолжала часто к нам захаживать. Рассказывать про эти фантазии здесь подробно я не стану, скажу лишь, что частой темой, разумеется, в них был врачебный осмотр...

Потом в моих фантазиях относительно Инги Владиленовны стала преобладать тема изнасилования. Видимо, причиной тому был тот факт, что подобный вариант событий более реалистичен, чем вариант, в котором Инга Владиленовна соблазнялась во время проводимого ей медосмотра на прелести четырнадцатилетнего прыщавого пацана.

Мои родители уехали на дачу в воскресенье, оставив меня одного до вечера. В этот день Инга Владиленовна должна была зайти в гости. Мама ждала ее прихода до последнего, однако после того, как мой отец начал ругаться матом, она все же уехала, предупредив меня, что "если Инга все – таки придет, извинись и скажи, что я ее не дождалась"...

Когда они уехали, я всерьез подумал, что в этой ситуации есть реальный шанс осуществиться моим сексуальным мечтам, и эта мысль меня сильно испугала, возбудив одновременно. Чем дольше я думал об этом, тем сильнее я возбуждался и тем слабее становился страх – страх неудачи, о последствиях я в этот момент не думал. В конце концов я принял решение – надо попытаться. Мой отец был милиционером, и я знал, где он прячет наручники. Видимо, он с мамой забавлялся при помощи этих браслетов, потому что я пару раз находил их в родительской спальне под кроватью. Разумеется, в их случае это была лишь игра, а я собирался изнасиловать женщину всерьез...

Звонок в дверь раздался в 15 – 00. К этому моменту я уже полностью подготовился.

Я открыл дверь. За дверью стояла она – предмет моих сладостных мечтаний. Одета она была так же, как и во вторую нашу встречу – та же юбка, та же блузка, те же босоножки. Только педикюр теперь был серебристого цвета.

– Привет, Антох... А мама дома?, – спросила она меня. Голос у нее был женственным и мягким.

– Да. Но она вышла в магазин, минут через десять подойдет.

– Ладно, я попозже зайду, – попыталась она развернуться, но я ее остановил:

– Не, она просила, если вы придете, вас пригласить; она скоро будет.

– Ну хорошо... – И Инга Владиленовна начала снимать босоножки.

– Нет, нет, не надо разуваться, – запротестовал я. Мне очень нравился вид ее ног в этой обуви. – В комнату проходите.

И я повел ее в родительскую спальню.

В спальне она сразу села на кровать, потому что больше там сидеть было не на чем. Села, словно школьница, плотно сдвинув колени и положив на них ладони, и принялась рассматривать окружающую обстановку – в этой комнате она не была ни разу, и то, что я пригласил ее туда, было для нее удивительным.

– Как у тебя в школе дела? – спросила она меня, видимо, для поддержания разговора.

– Да так... – неопределенно отмахнулся я. И тут же перешел к делу. – Можно у вас, как у врача, спросить одну вещь?

– Какую?

– По поводу аутотренинга. Я тут одну книжку читал, там написано, как это делать, там, открытие глубинных возможностей человека и так далее...

– Ты хочешь спросить, правда ли это? Возможно, хотя я по своему опыту не могу тебе сказать...

Инга Владиленовна была в легком замешательстве. Видимо, не ожидала подобных разговоров от сына – полудурка своей подруги.

– Ну вот смотрите, – перебил я ее. – Допустим, вытяните руки вперед ладонями вниз и закройте глаза. – Я попытался произнести это как можно более деловитым и невинным тоном.

Инга Владиленовна, улыбнувшись, послушно вытянула руки вперед и крепко зажмурилась.

– Нет, не так, повернитесь лицом к окну, чтобы на ваше лицо падал свет

Она повернулась. Ее вытянутые руки при этом оказались как раз над решетчатой спинкой кровати, которая представляла собой довольно мощную конструкцию из декоративных ажурных переплетений прочных стальных прутьев. Еще секунду я полюбовался на то, как она вполоборота сидит на кровати, слегка раздвинув круглые коленки, после чего отцовскими наручниками ловко пристегнул ее руки к кровати за одно из ажурных переплетений.

Естественно, почувствовав на запястьях холодные браслеты, она открыла глаза и в изумлении уставилась на них, а когда она повернула голову ко мне, я схватил ее за плечи и повалил на кровать.

– Ой... – тихонько вскрикнула она. Цепь наручников перекрутилась, и вышло так, что теперь она лежала на спине, придавленная моим не слишком тяжелым телом к кровати, а вытянутые вверх руки (я пристегнул их довольно высоко) надежно скованы. Ее ноги в так нравящихся мне босоножках по прежнему были спущены с кровати.

Мои руки лежали на ее плечах. Проведя руками, я ощутил лямки лифчика. Я впервые чувствовал под своими ладонями теплое женское тело, пока, правда, только через ткань блузки. Естественно, что это я попытался сразу же исправить и решил разорвать на Инге блузку, схватившись пальцами за ее отвороты, но тут Инга опомнилась и стала отчаянно сопротивляться.

– Ах... ты выродок, тварь мелкая, уебок! Пусти меня, ублюдок! Ай! А – а – а! – кричала она яростно, извиваясь всем телом и одновременно дрыгая ногами. Блузка затрещала, от нее отлетело несколько пуговиц, и она распахнулась, открыв тонкие ключицы и округлые груди под чашечками белого лифчика. Босоножки слетели с ее ног, и одна из них, описав дугу, ударилась в окно, едва не разбив стекло. Коленом она больно ударила меня в бок, и, извернувшись, локтем правой руки ткнула в губы, разбив их...

– Извращенец гребаный! – продолжала она, и тут я, почувствовав вкус крови на разбитых губах, отстранился назад и несильно ткнул Ингу Владиленовну кулаком в верх живота. Ее вопль прервался на полуслове, и она стала, кашляя, судорожно хватать ртом воздух, прекратив всякое сопротивление. Я, недолго думая, воспользовался этим, и, снова навалившись на нее, принялся правой рукой задирать ее юбку, скользя по гладкой коже бедра, левой же пытался спустить свои трико. Тут она снова начала дергаться, немного отдышавшись, и я решил умерить свой пыл.

"Она уже никуда не денется, подумал я, надо только поудобнее все сделать, как и планировал сначала... " После чего опять ударил Ингу в солнечное сплетение, и пока она, широко открыв глаза, восстанавливала дыхание, схватил ее ноги за лодыжки и рывком выпрямил их, одновременно уложив женщину на обе лопатки. Затем сел верхом на ее колени, лишив таким способом ее возможности брыкаться. Чувствовать ее теплые бедра между своих колен было чрезвычайно возбуждающе. Мой вставший член был готов разорвать тонкую ткань моих тренировочных штанов.

Я посмотрел на лицо Инги Владиленовны. От ее глаз черными дорожками по щекам растекалась тушь вперемешку со слезами. Глаза смотрели на меня с ненавистью. Я с размаху влепил ей пощечину, затем еще, еще, и она зарыдала, всхлипывая, в то время как я потирал ушибленную ладонь. Левая щека Инги заметно покраснела, и теперь глаза ее смотрели на меня со страхом и мольбой.

– Антошенька, миленький, ну пожалуйста, что ты делаешь. Не надо, Антончик...

– Ага, а полминуты назад уебком и выродком называла, – усмехнулся я. Голос мой дрожал от возбуждения. – Значит так, заткнись и слушай. Я сейчас привяжу твои ножки. Если попробуешь меня лягнуть – я принесу клещи и повырываю тебе ногти на ногах, поняла? Поняла?!!!

Инга судорожно кивнула.

Я осторожно слез с нее. Инга, вытянувшись как по струнке на кровати, не шевелилась, только тело ее сотрясали рыдания, и продолжала с ужасом наблюдать за моими действиями. Я же достал из – под кровати (где до этого прятал и наручники) два куска бельевой веревки с петлями – удавками на концах. Одну из петель накинул на лодыжку ее левой ноги, ближней ко мне, а другой конец веревки привязал к крайнему столбику спинки кровати (противоположной той, к которой были прикованы ее руки), при этом натянувшаяся веревка отвела ее ногу в сторону. Инга инстинктивно пододвинула правую ногу, чтобы скрыть от моих глаз свою обтянутую белыми трусами промежность. Однако я при помощи второй веревки проделал ту же операцию с ее свободной ногой (безо всякого сопротивления со стороны испуганной женщины) и мои глаза увидели опять эту вожделенную картину: раздвинутые широко бедра, задравшаяся юбка и тонкая ткань, скрывающая самые нежные и потаенные места тела. Ненадолго скрывающая, подумал я.

Итак, на родительской кровати передо мной лежала подруга моей мамы. Ее запястья надежно приковывали к спинке кровати блестящие наручники, голые загорелые ноги были широко раздвинуты и слегка согнуты в коленях, привязанные к противоположной спинке. Блузка была разорвана – осталась только пара нижних пуговиц – и открывала вздымавшуюся в дыхании грудь с небольшими округлыми сиськами в белом лифчике. Узкая юбка высоко задралась, и мне были видны легкие белые трусы, обтягивающие ее таз. Красивое лицо с небольшим носом и тонкими дрожащими губами было выпачкано растекшейся со слезами тушью, а в широко открытых глазах ее застыл страх.

Я продолжал жадно ее разглядывать, одновременно решая, что делать дальше, и пришел к выводу, что нужно максимально растянуть удовольствие.

Для начала надо было ее раздеть. Инга была связана таким образом, что нельзя было просто снять с нее одежду. Поэтому я открыл тумбочку у изголовья кровати и достал оттуда ножницы. Потом присел на край постели. Ингу начала бить дрожь, несмотря на почти тридцатиградусную жару. Впрочем, от вожделения я и сам дрожал.

Я протянул руку, расстегнул оставшиеся целые пуговицы ее блузки и распахнул ее пошире, открыв животик с аппетитным пупком и маленьким, едва заметным шрамом, начинавшимся пониже пупка и исчезавшим под юбкой.

– Откуда у тебя этот шрам? – спросил я ее.

– От кесарева сечения, – ответила Инга Владиленовна дрожащим голосом.

Я знал, что у нее дочь на два года старше меня, и что она в разводе с мужем.

– Что же ты как все, не рожала? Мучиться не хотела?

– Нет... Был тяжелый токсикоз, узкий таз, врачи решили не рисковать...

– Сколько же тебе лет?

– Сорок один. Антошенька, я же на два года старше твоей мамы, я же тебя маленьким лечила, что же ты со мной делаешь?

– Это хорошо, что ты не рожала как все. Значит, у тебя пизда все еще узкая, и мне будет приятнее тебя ебать, – заметил я спокойно, положив руку на ее живот.

– Господи..., – прошептала в ужасе Инга Владиленовна, и я почувствовал, как живот ее напрягся.

Я расстегнул боковые пуговицы на ее юбке. Спустить юбку мешали широко раздвинутые ноги, и поэтому ножницами я просто разрезал ее донизу, и, выдернув из – под Ингиного зада, отшвырнул в сторону. Потом принялся за лифчик: разрезал лямку на груди спереди и перерезал бретельки на плечах, а затем швырнул в сторону и этот изуродованный предмет ее туалета.

Теперь ее сиськи с маленькими темными сосочками ничего не прикрывало. Я отложил ножницы в сторону и обе ладони положил на ее груди, ощущая мягкую, податливую плоть. Я сдавил сильнее и услышал судорожный Ингин вздох. Тогда я взял соски пальцами и принялся выкручивать их в разные стороны. Инга сдавленно застонала.

– М – м – м... Нет, не надо, пожалуйста...

Я наклонился и взял нежный сосок в рот, начал сжимать его губами, облизывать языком; потом стал ласкать оба соска поочередно, одновременно тиская груди Инги руками – словом, проделывал все то, что видел в фильмах или про что читал в разных поучительных книгах. Через несколько секунд я почувствовал, что мягкие вначале сосочки затвердели и набухли. Я снова сжал соски пальцами и принялся всячески теребить их.

– А – а – ах, боже... Что же ты делаешь, Антон... Прекрати... Нет... Ах – а – а – а...

То, что она возбудилась, было для меня удивительным – ведь я ее насиловал. Понятно, если мужчину дергать за член, он рано или поздно все равно возбудится и кончит, независимо от своего желания, но женщины – другое дело, думал я... Тогда я еще не понимал, что женская природа на самом деле в этом смысле мало отличима от мужской. Для меня стало открытием, что с женщинами можно проделать то же самое, и я понял, что это принудительное возбуждение для Инги Владиленовны чрезвычайно мучительно. Тем приятней оно было для меня.

Минуты через полторы я решил заняться нижней половиной ее тела и пересел поближе к ее раздвинутым ногам. Положив руку на ее левое колено, я наклонился к левой ступне, другой рукой поиграл немного с пальчиками, с ноготками, покрытыми серебристым лаком. Поцеловал внутреннюю поверхность ступни, затем мои губы, минуя веревку на ее лодыжке, двинулись вверх, по голени, к колену, а затем по внутренней поверхности бедра и остановились в нескольких сантиметрах от лямки ее трусов в складке между бедром и промежностью.

Инга Владиленовна все это время молчала, только дышала неровно и прерывисто. Тут я заметил, что между ног на ее трусах расплылось влажное пятно, и почувствовал идущий от него странный, чуть терпкий запах, не похожий на запах мочи и довольно приятный. Я дотронулся пальцем до этого пятна и почувствовал, как напряглось тело женщины и услышал, как она, дернув руками, лязгнула при этом наручниками. Тогда я надавил пальцем чуть сильнее и одновременно двинул им вверх, к лобку, и Инга вскрикнула, а затем ее крик перешел в протяжный стон: "Ай – а – а – о – о – ох". Я стал нежно массировать это место сквозь тонкую ткань. Инга застонала громче: "Не – ет, ну не на – а – адо, не... А – а – ах. Ау. О – о – о... " Мышцы ее ног напряглись, она пыталась сдвинуть бедра, однако крепкие веревки не позволяли ей этого.

Я чуть ослабил давление, и тут таз Инги подался вслед за моей рукой, будто она не хотела, чтобы я прекращал.

– Тебе это нравится, – заметил я.

– Нет, нет, я не хочу...

– Ты этого не хочешь, но тебе это приятно. Ну что же, давай продолжим...

– Нет, прекра – а – а – а – ах!, – воскликнула Инга Владиленовна, когда я снова надавил пальцем на ее клитор (а я уже понял, что именно его тереблю). Тогда ножницами я перерезал обе тоненькие боковые лямки трусов и легко сорвал их. Вначале у меня возникла мысль заткнуть ими ее рот, словно кляпом (это я не сам придумал, а видел в фильме), но потом решил, что слушать ее стоны доставляет мне дополнительное удовольствие, и просто бросил их на пол.

Ее промежность предстала передо мной. У Инги, видимо, была привычка подбривать волосы, однако они успели немного отрасти, покрывая лобок и большие губы короткой колкой щетинкой. Маленькие розовые губки были покрыты истекающей влагой и слегка раздвинуты, приоткрывая темнеющую щель. Я указательным пальцем осторожно сдвинул вверх тонкую влажную кожицу (Инга при этом застонала), сверху, где сходились малые губки, и увидел маленькую и влажную красную пипочку – клитор.

Я послюнявил указательный палец и принялся нежно и осторожно теребить клитор, а два пальца другой руки всунул во влагалище и принялся двигать ими взад и вперед, ощущая влажные горячие складки.

– М – м – м – а – амочка, а – а – аххх, у – у – у – о – о – о – х, – стонала Инга, извиваясь всем телом. Она постоянно сгибала и разгибала раздвинутые ноги в коленях (насколько позволяли веревки), елозя босыми пятками по постели; пальцы ее ног тоже сгибались, собирая простыню в складки. Слизистая жидкость обильно стекала по моим рукам и капала на простыню между ее ног.

Я стащил с себя майку и трико, выпустив на волю свой напрягшийся член (для удобства я специально не надевал трусы) перелез на кровать и улегся на Ингу Владиленовну сверху. Руками я гладил ее бедра, ягодицы, а головкой члена чувствовал колкие волосики на ее лобке. Потом я взял член рукой и на ощупь всунул его во влагалище – вначале неглубоко, наблюдая за выражением ее лица. Инга зажмурилась и напряглась. Я ввел член чуть глубже. Инга издала прерывистый вздох, похожий на всхлип. Тогда я резким толчком попытался засадить его как можно глубже, и, почувствовав, что мой орган оказался в горячем, тесном и мокром вместилище, которое выгодно отличалось от моего кулака, ритмично задвигал тазом. Инга хрипло стонала в такт моим движениям.

"Поверить не могу, думал я. Я трахаю женщину, которая старше меня в три раза, я насилую ее". И продолжал двигаться все резче и быстрей. Руками я сдавливал ее ягодицы, потом, просунув левую руку между нашими телами, принялся ожесточенно терзать Ингину грудь... Влагалище Инги издавало отчетливые хлюпающие звуки. Она стонала уже в не ритме моих движений, а непрерывно. Потом она вскрикнула резко, вздрогнула, и я понял, что она кончила. Буквально через полминуты она кончила снова, я же, несмотря на крайнее возбуждение, никак не мог этого сделать. Я хватался за ее задницу, за колени, тискал ее груди, но достичь оргазма все не удавалось. Я запыхался, с меня градом тек пот, однако я продолжал настойчиво трахать Ингу Владиленовну. Я повернул голову, и мой взгляд упал на мебельную стенку. В ее полированной поверхности я увидел смутное отражение: связанную по рукам и ногам голую женщину, которую насилует голый худой подросток. И неожиданно при виде этой картины я кончил буквально через пару секунд, выбросив внутрь Ингиного тела обильную липкую струю спермы.

После этого я просто лежал на ней, не вынимая члена, который постепенно терял твердость, из ее истекающего соками влагалища. Часы на стене показывали 15 – 40, и Инга Владиленовна была в моем полном распоряжении еще как минимум пять часов. Мой член снова начал вставать внутри ее тела, и я опять задвигал тазом...

Короче, так и не слезая с Инги Владиленовны, я "пахал" ее до половины пятого, кончив еще два раза. А потом долго забавлялся с ней: дрочил ее клитор, дергал за соски и защемлял их бельевыми прищепками, засовывал пальцы в ее влагалище... Периодически я снова залазил на нее и трахал, но, не позволяя себе кончить, слезал и продолжал развлечение, поддерживая себя в возбуждении, в конце концов доведя женщину (да и себя) до полного изнеможения.

В последний раз я отымел ее в половине десятого и, кончив ей на лобок (спермы было совсем чуть, я полностью себя выжал), отвязал ее ноги, а затем расстегнул наручники. Я побаивался, что она на меня бросится, но этого не случилось. Не глядя на меня, Инга Владиленовна одела свою разрезанную юбку, блузку без пуговиц; обула босоножки, взяла в прихожей свою сумочку и, покачиваясь, вышла из квартиры. В окно я наблюдал, как она медленно идет к своей машине ("копейка" ей досталась после развода), садится за руль и уезжает.

Я уничтожил все следы происшедшего – спрятал наручники, выбросил изрезанное белье Инги Владиленовны и веревки, собрал оторванные пуговицы. Сменил простыню, мятую и влажную от пота и Ингиных выделений. Я со страхом ожидал последствий.

Потом приехали родители. Они заметили, что я не в себе, однако я сказал им, что подрался, и показал разбитую губу... На вопрос мамы об Инге Владиленовне я ответил, что она приходила в три часа и сразу же ушла.

Через три дня я столкнулся с ней, входящей в мой подъезд. Я решил, что она идет рассказать все родителям, однако она, глядя в сторону, проговорила.

– Я никому не расскажу. Мне жаль тебя и твоих родителей. Прошу тебя тоже ничего никому не говорить...

Что – то мне показалось странным в ее тоне, какая – то неуверенность. И тогда (не знаю, кто тянул меня за язык) я ответил:

– Меня твои условия не устраивают. Мне понравилось тебя трахать. И я хочу тебя выебать еще. А иначе я все расскажу твоей дочери.

– Нет...

– А чтобы она поверила, покажу ей твои трусы. Расскажу, как драл тебя и как ты кончала.

– Нет, прошу тебя, не надо... – на глазах Инги навернулись слезы. – Я сделаю все, что ты хочешь. Приходи ко мне домой, в пять часов. Аси как раз не будет...

Вот так у меня появилась рабыня. Я трахал ее довольно часто, вытворяя с ней все, что хотел. Она никому не рассказывала об изнасиловании, естественно, потому что я сотни раз после этого имел ее по ее согласию, хоть и формальному. Я же, как видите, слова не сдержал и рассказываю эту историю, через восемнадцать лет.