Стилистика автора сохранена.

Эта жуткая история полна мучений и страданий и, к сожалению, не может похвастаться счастливым концом. А ведь главным героем этой история является именно конец, принадлежащий застенчивому матросу Пупкину. Дело в том, что среднестатистический военнослужащий срочной службы – существо крайне неразборчивое в половых отношениях.

Когда он выбирается за КПП, он рыщет в поисках самки аки вепрь. Миллионы некрасивых, на хуй никому ненужных девушек превращены в женщин именно матросами. Как бы ни была обижена судьбою какая – нибудь Маша из Кунцева толстая, прыщавая, тупая; если она придет в базовый матросский клуб на бывшей площади Труда с целью быть трахнутой, будет трахнута запросто. Именно поэтому в БМК таковых страдалиц большинство. Одно время я боялся туда ходить из – за этого, но природа взяла свое.

Была у нас одна хорошая знакомая. К ней всегда можно было придти, попить чаю и совершить совокупление. Нормальное вполне отношение к этому делу, без иллюзий и рефлексий. По крайней мере, у нее был свой стиль. Правда, она никогда не кончала, лежала себе спокойно, молчаливо и улыбалась.

Я ее спрашивал:

– Ну тебе хоть приятно?

– Ага, – отвечала она, – ничего. Просто у меня очень широкое влагалище, фантастически огромное, а вы все обычных размеров чуваки, поэтому эффект есть, но слаб. И все ее кавалеры перековались на оральный способ общения.

А матрос Пупкин боялся женщин. Ну, знаете, если оказывался рядом с девчонками, потел жутко, петуха голосом пускал, мямлил чего – то и старался сгинуть побыстрее. Пропадал парень. А тут еще после увольнений и самоходов товарищи рапортуют о победах и достижениях, после отбоя, в душной темноте звучат зажигательные истории о легендарных богатырских соитиях. Пупкин бедный никак не может снять кого – нибудь.

Как члены дружного коллектива и советские моряки мы решили как – то ему помочь. У балтийцев закон такой: сам погибай, а товарища выручай. И однажды Никита, будучи в гостях у нашей малочувствительной подруги, рассказал ей о мучениях Пупкина. Приводи, сказала ему подруга, это ж интересно как! И Никита, через пару недель, будучи вместе с Пупкиным в увольнении, затащил его за компанию в гости. Посидев для приличия с кружечкой чаю, второстатейный старшина удалился, оставив одеревеневшего Пупкина наедине с судьбою. Парень опоздал из увольнения.

Мы думали, что все теперь будет хорошо. Не тут – то было Пупкин влюбился. Мало того, он страдал еще больше, безжалостно обвиняя себя в профнепригодности.

– В чем дело, товарищ? – спросили его.

– Я не удовлетворил ее! Она даже ухом не повела, пока я так старался. О, я ничтожество, у меня маленький хуй. А она еще хотела из жалости взять у меня в рот! Это небесное существо! О – о – о, страдал Пупкин, и успокоить его было невозможно.

Пупкин снюхался с матросами – подводниками, чей разгульный экипаж жил этажом выше, ожидая своей очереди грозить ядерной елдой вероятному противнику. От безделья и хорошего питания эти рыцари глубин занялись тем, что поголовно вытачивали, шлифовали и вставляли в свои килересы разного размера и формы шары. Бывало, выползут они на солнышко после обеда, и, сидя на скамейках вокруг чугунного котла, служащего пепельницей, трут тряпочками эти шарики из оргстекла.

А между делом прикидывают: прикинь, Дюша, всадишь телке, она уа – у, и все. Че, пугается Дюша, померла? Какой там померла, наоборот – как начнет тащиться, за уши не оттащишь! Да тут не хуй базарить, братаны, вступает третий:

– У меня у другана до службы, короче, братан с армии пришел, а у него тридцать восемь шаров. Он, короче, даже сам боялся. Хуй был как кукуруза. И они на пару погнали к телкам. Ну, забухали, хуе – мое, давай говорят. Те давай ломаться, менжевались – менжевались, в общем братан в одной комнате, а этот в другой. И Славик, в смысле кореш мой, свою крысу раскрутил уже, только – только начал, как слышит: в соседней комнате как заорет баба, типа ее режут. А! А! Эта телка на измену присела, кричит: "Что случилось?" А та надрывается, уже прям воет. Ну, они к двери, в дырки смотрят: а баба тащится как страус по степи, понял. В общем, все там нормально, на следующий день они сами, прикинь, приходят, говорят: " Пошли мол, погуляем". И как прилипла эта телка, ведь она с другими уже никогда не сможет.

Круто, говорят шаротеры. И с удвоенной энергией шуршат тряпочками.

Вот Пупкин и наслушался таких баек, и начал точить себе шары чуть ли не с голубиное яйцо величиной. Он шароебился по вечерам, весь в сладких грезах. Дурак ты, говорили ему умные люди, ты себе лучше в голову шары загони, у тебя их не хватает. И не знаю, как бы Пупкин с этими шарами поступил, если бы не стал свидетелем одного инцидента.

Шары загоняли, конечно, в Ленинской комнате по ночам. Дневальный был предупрежден, тощий молодой матрос стоял на стреме, а заинтересованные лица, с важными и целеустремленными физиономиями проникали в святыню. Там стоял операционный стол, сделанный из древесины надлежащего качества. Мрачный, сутулый маслопуп, он же народный хирург, уже провел пять успешных операций.

Пациентом был коренастый белорус, заметно волнующийся.

Пупкин в группе наблюдателей жадно смотрел на завораживающее действо. Ассистент развернул чистое полотенце, где оказались шары и столовая ложка; вынул из кармана бутылек одеколона "Бэмби" и полил на руки хирургу. Потом была продезинфицирована ложка, с треугольно заточенной ручкой. Ну, хули ты ждешь, рявкнул хирург, давай, ложь сюда! Бледный белорус осторожно выложил гениталии на край столешницы. Оттянув, как было сказано, крайнюю плоть, он зажмурился. Не ссы, матрос салагу не обидит, пообещал ему хирург и, размахнувшись, ударил ложкой. То ли удар был слишком силен, то ли ложка чересчур остра, только, пробив тонкую кожу, она наглухо застряла в столе. Белорус пританцовывал, хирург в растерянности метался рядом, зрители советовали. В этот момент в открывшейся двери возник бледный лик часового: атас! Дежурный по части идет!

Предупредив, вестник горя сгинул в ночи. За ним бесшумно побежали остальные: последним крупными прыжками уходил хирург. За бегством равнодушно следила огромная гипсовая голова дедушки Ленина. Оставшись в одиночестве, весь в неопровержимых уликах, членовредитель недолго обдумывал ситуацию. Матерные крики приближались, и бедняга, быстро расшатав ложку, освободился от нее и придерживая клапан брюк, выключил свет и спрятался в нише за шкафом. К счастью, дежурный лишь заглянул в Ленкомнату, торопясь к собутыльникам.

Вид залитого кровью полового члена так подействовал на Пупкина, что он обменял свои уже готовые шары на значок "За Дальний Поход". Заодно ему дали совет: купить в аптеке мазь для наружной анестезии, которая придает члену необычайную твердость и выносливость. Пупкин дал нашему почтальону денег и бумажку с надписью "Анестезиённая мазь". Через два часа он получил два тюбика.

В субботу он пошел в увольнение, сжимая в кармане широких штанов заветное средство.

Совершив вечернее омовение ног под краном, я шел по коридору, когда Пупкин вернулся из увольнения. Какой – то согбенный, он быстро пошел в баталерку переодеваться. В кубрик он вошел, прижимая к паху сложенную робу, согнувшись в три погибели уложил ее на баночку (это, чуваки, просто табуретка), накрыв скрученным ремнем и скрылся под одеялом. И с этой минуты он начал безостановочно ерзать и скрипеть пружинами.

– Хули ты вошкаешься? – резонно спросил его сосед по койке и не дождался ответа. Молодой боец Ефимов подошел к выключателю и, поведав о том, что до приказа осталось восемьдесят шесть дней, погрузил помещение в темноту.

Постепенно ночь наполнилась храпением и попердыванием, шепчущие засыпали. Сквозь сон я услышал, как кто – то проскакал к выходу с приглушенной матерщиной. Упала баночка, хлопнула дверь, а виновник этого, ругаясь уже во весь голос, топотал по коридору.

– "Какая сука разбудила Ленина? – возмутился профсоюз Кузнецов", – подобные слова говорили, подымаясь из могил – коек, злые военнослужащие.

Тут со стороны умывальной комнаты понеслись уже вовсе не контролируемые вопли. Шлепая тапочками, возмездие двигалось на звук.

Его источником был матрос Пупкин, абсолютно голый, с торчащим вверх фаллосом. Пупкин безостановочно двигался, приседая и приплясывая; потрясая руками, голова его совершала круговые движения и глаза у него были охуевшие полностью. Он был похож на шамана. Из дальнего крана била струя воды.

– Пупкин, еб твою мать, ты что, сука, аххуел с горя? – закричали ему товарищи.

– Оу – оу – о! Ы – ы – блянаха – ы – банарот! – отвечал Пупкин, прыгая на корточках и спиралеобразно распрямляясь.

Внезапно он схватил свой возбужденный орган обеими руками и попытался его оторвать. Это ему не удалось, но крики усилились. Но не зря говорят, что время лечит. Постепенно он успокаивался, притих и через пять минут вовсе сел на баночку и замолк под ласковыми взглядами сослуживцев.

Согласись, неизвестный друг, такое поведение требовало объяснения.

Накрытый до подбородка, бледный Пупкин жалобным тенором рассказывал. Выйдя в город Ленинград и прибыв через полчаса по назначению, за чаем он наговорил подруге столько глупостей, что та испугалась. Конечно, Пупкин был искренен в своей любви, но неуместен. Циничная подруга сначала над ним стебалась, но Пупкин был глух и продолжал токовать. После попытки поцеловать... ей руку, подруга сказала ему:

– Может пойдем, потрахаемся, а?

– Сейчас, сейчас, – сказал Пупкин, – я сейчас. И закрылся в ванной. Довольная его чистоплотностью, подруга разделась и легла в кровать. Тем временем Пупкин, обнажив детородный орган, натирал его холодной мазью. Чтобы подействовало наверняка, он мази не жалел.

Потом он, проявив чудеса ловкости, разделся и вышел к любимой, прикрываясь комком форменной одежды. Та приняла его со свойственной ей страстностью, то есть в позе роженицы, заложив руки за голову. Пупкин старался.

Через двадцать минут подруга, так и не дождавшись пупкинского семяизвержения, начала проявлять интерес к процессу. Еще через двадцать минут она заговорила, сильно удивляясь стойкости Пупкина, потом обхватила его руками и ногами и все завертелось. Глупый Пупкин разбудил в старой медведице жуткие страсти. Не чувствуя вообще ничего, он методично совершал фрикции, капая потом на счастливую подругу. Наконец та зарычала, перепугав партнера, захрюкала и, неожиданно железными пальцами, за маленьким не разорвала пупкинскую жопу пополам. Щебеча всякую чушь, она полежала минут пять и взглянув на пупкинский конец, восхитилась:

– Ну, мол, ты и орел!

Ну раз хочешь и можешь, ура! И сношались они три дня и три ночи, и затихли ветры, и остановились реки, и падали со стен отсыревшие обои.

Остановило этот кошмар неумолимое время. Наскоро одевшийся Пупкин бежал по Питеру и ужасно стеснялся продолжающейся эрекции. Растертый член саднил, спина разламывалась, пот заливал глаза. Как известно, Пупкин немного опоздал и молча упал в койку. Вы знаете, как отходят, например, перемерзшие руки, когда попадаешь в тепло? Вот так и истерзанный килерес Пупкина, отмороженный им сдуру с помощью мази, начал отходить.

Все остальное Пупкин делал не думая, иначе бы он сунул свой конец под холодную, а не под горячую воду.

К окончанию рассказа эрекция у бедолаги исчезла и, как выяснилось впоследствии, до конца службы. Вот почему произошедшее с Пупкиным никак нельзя назвать историей со счастливым концом.

2077   1 11248    +7.5 [2] Следующая часть